Текст книги "Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил"

Справедливости ради укажем, что Максимилиан владел множеством титулов. Он оставался герцогом, а пока он был в Нидерландах, коллегия выборщиков, которым было все равно, кто считается императором, пока их самих не трогают, избрала его королем Германии и посулила императорскую корону после смерти Фридриха. Но что скрывалось за титулом короля Германии? И тем более за титулом императора? На пороге своего тридцатилетия Максимилиан был близок по возрасту к Генриху VII Английскому и Карлу VIII Французскому. Генрих и Карл были полновластными государями, каким стремился стать и Максимилиан. Они располагали войсками, налоговыми поступлениями, дворцами и, самое главное, правом принимать решения. Максимилиан не обладал ничем из перечисленного, являлся фактически марионеткой семи человек, не заинтересованных в дележе власти. О роли нового Барбароссы не приходилось даже мечтать.

В пользу Максимилиана говорили разве что выдающиеся личные качества, выгодно отличавшие его равно от беззаботных искателей удовольствий, наподобие эрцгерцога Зигмунда, и от рохлей, наподобие Фридриха Габсбурга. Привлекательный, атлетичный, он заслужил у поклонников прозвище последнего рыцаря. Он никогда не чувствовал себя счастливее, чем в броне на рыцарских турнирах или на поле брани. Еще он был чрезвычайно трудолюбив. После дня в седле, когда его капитаны попивали пиво у костров, Максимилиан в своем шатре работал с государственными документами. Конечно, у него хватало и недостатков. Он был капризен, легко отвлекался и имел склонность к непродуманным поступкам. Но это был человек умный, решительный, мужественный, желавший сделать все возможное для величия своей семьи. Фридрих верил, что Габсбургов ждет грандиозное будущее, и потому велел нанести на дворцовую посуду девиз «AEIOU». Как стало известно после его смерти, это означало «Alles Erdreisch ist Цsterreich Untertan» – «Вся Земля принадлежит Австрии»[18]18
  У этой аббревиатуры имелось множество толкований даже во времена самого Фридриха, поскольку тот не раскрыл смысла девиза. В частности, известны варианты «Austria est imperio optime unita» («Австрия есть империя, наилучшим образом объединенная») и «Austria est imperare orbi universo» («Судьба Австрии – править целым миром»). Всего известно более 300 интерпретаций аббревиатуры.


[Закрыть]. Фридрих был убежден, что величие не минует Габсбургов. Максимилиан верил в AEIOU не меньше отца и пытался реализовать этот девиз на практике.

Фуггер правильно понял, что Максимилиан, с его врожденным тирольским благородством, при надобности облапошит скудоумного Зигмунда. Максимилиан добился этого уловкой, какую вполне мог бы предложить сам Фуггер, учитывая изобретательность последнего. Максимилиан одолжил Зигмунду денег, но при условии заклада его владений. Если Зигмунд не погасит долг в течение трех лет, эти территории должны перейти к Максимилиану. Разумеется, Зигмунд не выполнил соглашение. Он мог бы справиться, если бы Фуггер предоставил ему новый кредит. Но Фуггер предпочел видеть в своих клиентах амбициозного Максимилиана. Можно сказать, что Фуггер повел себя непорядочно. Однако он знал, что у Зигмунда нет никаких шансов в противостоянии с молодым и талантливым Максимилианом. Поддержать Зигмунда означало проявить бессмысленную преданность.

После заседания государственного совета, на котором вельможи обвинили Зигмунда в измене вследствие его давних заигрываний с баварцами, эрцгерцог, потрясенный до глубины души, подписал отречение в пользу Максимилиана. Тот не отличался мстительностью. Он позволил Зигмунду провести последние годы жизни в счастье и неге, подарил ему замок с челядью и наделил всевозможными охотничьими и рыболовными привилегиями. Фуггер также не остался в стороне. Легенда гласит, что на смертном одре Зигмунд попросил принести мешок серебряных монет, тех самых, с его изображением. Он хотел снова ощутить прохладу металла под своими пальцами. Фуггер доставил этот мешок лично.

Глава 2
Партнеры

Гора Добрач возвышается на 5700 футов (2160 метров) над уровнем моря; этот увенчанный снежной шапкой великан высится среди высокогорных лугов Юго-Восточной Австрии, обозначая пересечение границ Австрии, Италии и Словении. Деревня Арнольдштайн находится у подножия горы. В двенадцатом столетии монахи, ищущие уединения, построили здесь монастырь. Беды не обошли деревню стороной. В 1348 году, в год «Черной смерти», мощное землетрясение спровоцировало оползень, который похоронил под собой дома крестьян. Дальше – больше. В 1478 году турецкие авантюристы напали на монастырь, убили монахов и всех, кого встретили. В 1494 году турки вернулись и захватили в соседней провинции 10000 человек, которых угнали в рабство. Затем, год спустя, тишину в окрестностях Добрача нарушил визг пил, стук топоров и гул от падения на землю древесных стволов. В Арнольдштайн приехал Якоб Фуггер, который решил построить здесь крупнейшую в Европе мануфактуру.

Коммерческий потенциал региона существовал всегда. Старая римская дорога пересекала реку Драва и вела в соседний Филлах. Торговцы осваивали эту территорию в Средние века, однако землетрясение и набеги турок вынудили их обратить внимание на другие области. Фуггеру нравилась идея быть ближе к своим итальянским клиентам. Используя доходы от тирольского предприятия, он приобрел земли неподалеку от монастыря. Это приобретение стало первым шагом «восточной экспансии» Фуггеров, шагом, который отразил готовность Якоба к решительным действиям, бросающим вызов общепринятому мнению. Это был замечательный ход, который для сторонних наблюдателей выглядел столь же безумным, как и гигантский кредит эрцгерцогу Зигмунду. Сам факт того, что Фуггер совершил эту покупку, в очередной раз подчеркнул поразительную независимость его мышления.

В своих записях он именовал мануфактуру «общевенгерским торговым предприятием», и можно признать, что Арнольдштайн оказался его наиболее выгодным вложением. Понадобилось немало политической изворотливости, чтобы затея окупилась, но именно она принесла Якобу удачу. Даже на смертном одре десятилетия спустя он продолжал заниматься «общевенгерской» торговлей.

История началась, когда Максимилиан, едва получив Тироль, попросил у Фуггера денег на возвращение Вены. Фуггер согласился и подготовил кредитный договор с условиями, аналогичными условиям договора с эрцгерцогом Зигмундом. Он обязывался ссудить Максимилиану средства для отвоевания Вены и вдобавок выделял королю Германии ежемесячное пособие на личные нужды. Даже в ту пору Вена была жемчужиной Европы. Университет обеспечивал городу оживленную культурную жизнь. Собор Святого Стефана, начатый в «увесистом» романском стиле и завершенный в воздушной готике, подарил Вене уникальный центр. «Он стоит больше, чем можно собрать со всего королевства», – признавал боснийский посланник. Корвин перенес двор в Вену сразу после того, как захватил город. Венгрия была богатой, но скучная Буда не могла соперничать с австрийской столицей. Корвин умер спустя несколько лет, и студенты Вены восстали против венгров и призвали Максимилиана их освободить. Подойдя к Вене во главе большого, собранного на средства Фуггера войска, Максимилиан убедил городские власти сдаться. Затем он двинулся в Венгрию в поисках сражений. Венгрия не дерзнула воевать одновременно с турками и с императором; она подписала мирный договор, который открыл доступ в Венгрию немецким купцам. Венграм требовались деньги. Венгерские купцы страдали от участившихся турецких набегов. В итоге они различными способами выводили свои средства из страны. Правительство надеялось, что иностранные инвесторы, наоборот, будут вкладывать деньги в местную экономику. Первым таким инвестором стал Фуггер.

Он как раз искал новые возможности для инвестиций. Серебряные копи приносили больше прибыли, чем позволял инвестировать Тироль, а Максимилиану Якоб уже одолжил столько, сколько считал разумным и допустимым. Проще всего казалось и дальше вкладывать деньги в текстильную промышленность. Эта бурно развивавшаяся отрасль вполне могла освоить фуггеровский капитал. Зато в ней царила жестокая конкуренция. Мало что изменилось с тех пор, как Ганс Фуггер покинул свою деревню. Жители Аугсбурга и остальное население Южной Германии делали и продавали ткани. Другим очевидным вложением виделась земля. Но тут доходность была еще ниже, чем в случае с текстилем. Фуггер же хотел таких прибылей, как от «серебряной сделки» в Шваце.

То обстоятельство, что он избегал легкого выбора, говорит о его амбициях. Фуггер присматривался к «дикому» востоку, где его интерес привлекла медь. Медный пояс тянулся вдоль Карпат, от Словакии до Румынии. А Венгрия монопольно контролировала добычу. Подобно спросу на серебро, спрос на медь оставался стабильно высоким. Медь – исключительно полезный металл. Низкая температура плавления облегчает ее ковку, если сравнивать с железом, а при смешивании с оловом получается надежная бронза, идеально подходящая для пушек и мушкетов – оружия, которое радикально изменило баланс сил в эпоху Ренессанса. Сторонники Hausmachtpolitik дорого заплатили за свою приверженность.

Венгерские шахты принадлежали частным владельцам. Фуггер хотел скупить их и обрабатывать медь за границей, в Арнольдштайне. Владение шахтами сулило больше доходов, чем ростовщичество, однако требовался значительный объем первоначальных вложений. Следовало очистить территорию, прокопать шахты и установить под землей крепеж. В Арнольдштайне необходимо было возвести плавильную печь для очистки руды и мануфактуру по производству пушек. Также требовалось проложить дороги, которые свяжут шахты с плавильней. Это огромные расходы – и достаточно рискованные, с учетом набегов турок. А длительная окупаемость этих инвестиций делала их еще более рискованными. Минуют годы, прежде чем удастся получить прибыль, даже если все пройдет гладко. Если же обстоятельства окажутся против Фуггера, он может потерять все. Якоб сознавал опасности. «Ни одно предприятие не разваливается быстрее горнодобычи, – говорил он. – Чаще всего десяток погибает, прежде чем один разбогатеет». Не стоило забывать и о политических рисках. Мирный договор Максимилиана обещал защиту, но никакой договор не являлся стопроцентной гарантией. Такая защита способна обернуться враждой в мгновение ока.

Чтобы обезопасить себя, Фуггер принял одно из важнейших решений в своей жизни. Он согласился взять в партнеры Иоганнеса Турзо. Репутация немцев как нации непревзойденных механиков и инженеров создавалась именно такими людьми. До встречи с Фуггером Турзо уже прославился среди немецких горняков как человек, восстановивший затопленную шахту в Саксонии. Его метод был обманчиво прост. Работники наполняли мешки водой, а колесо, приводимое в движение водным потоком, наматывало веревку и вытягивало эти мешки на поверхность. Там мешки опорожняли и скидывали обратно в шахту. Сложность состояла в том, чтобы заставить систему функционировать бесперебойно.

Турзо обладал и иными талантами. Он отлично разбирался в металлургии и был экспертом по «ожижению» – новому технологическому процессу отделения меди от серебра. Еще важнее для Фуггера была родословная Турзо. Он был австрийцем и говорил по-немецки, но его предки происходили из Венгрии, а значит, он понимал нравы и обычаи местных жителей. Кроме того, он был гражданином Кракова, что делало его кандидатуру терпимой для венгерского короля Владислава (Уласло). Последний, занявший престол после смерти Корвина, принадлежал к династии Ягеллонов, которая правила в Польше. Права на горнодобычу распределял сам король, и происхождение Турзо, в сочетании с опытом, превращало его в идеального «фронтмена», лицо нового предприятия.

Турзо уже участвовал в нескольких проектах в Венгрии, восстанавливая затопленные шахты. Впрочем, нанять его полноценно у владельцев шахт не хватало средств. Да, у них имелись права на разработку едва ли не богатейших рудников Европы, но не было возможности ввести эти рудники в эксплуатацию. С тем же успехом можно было приобретать права на добычу руды с океанского дна. Словом, это была задача как раз для Фуггера, поскольку ее можно было решить при помощи денег. Фуггер отправился в Вену летом 1495 года, чтобы подписать контракт с Турзо. Условия контракта характеризуют значимость фигуры Турзо. Фуггер брал на себя все начальные расходы, однако соглашался поделиться с Турзо половиной прибыли. Ему требовались опыт, знания и контакты инженера. Сделка порадовала обе стороны. Спустя три года Фуггер и Турзо закрепили ее, породнившись: племянница Фуггера вышла замуж за сына Турзо, Георга. Это первый из двух браков между Фуггерами и Турзо. Второй состоялся через шестнадцать лет. Семейная хроника Фуггеров не подразумевала романтики. Браки, говорится в ней, заключались «ради процветания рода Фуггеров».

Располагая деньгами Фуггеров, Турзо арендовал все медные рудники, до которых мог добраться. Это не составило труда, ведь они с Фуггером единственные в Венгрии обладали капиталом и технологиями восстановления. Пока Турзо объезжал рудники, Фуггер налаживал работу мануфактуры в Арнольдштайне. Он строил одновременно мануфактуру и крепость. Памятуя о набегах турок и учиненном ими разорении монастыря, Якоб возвел высокие зубчатые стены в ущелье. Его люди наблюдали за рекой и дорогами с дозорных башен, высматривая врагов, и могли при необходимости обстреливать неприятеля. За стенами рабочие устанавливали печи, чаны и формы для выплавки меди и литья пушек. Сооружение выглядело уродливо, но было вполне функциональным. Местные жители называли его Фуггерау – «владение Фуггера».

Фугеррау подчинял себе деревню. Монахи, которые прибыли сюда в поисках уединения, внезапно очутились в фабричном поселке. Лесорубы валили деревья на мили вокруг, чтобы обеспечить древесиной печи, и оставляли горные склоны голыми и выщербленными. Чтобы подвести воду к мануфактуре, Фуггер велел прокопать новые русла для близлежащих рек, а в старые сбрасывал отходы производства. Монахи жаловались на шум и грязь. Фуггер, вполне в современном духе, заткнул им рты скромным ежегодным «подношением» в размере десяти флоринов, задушив «искры вольнодумства».

Здесь стоит упомянуть о том, что разнообразные интересы и занятия Фуггера способствовали его встречам со многими знаменитыми представителями той эпохи. Даже в Арнольдштайне, на задворках цивилизованной Европы, Фуггер не избежал, похоже, такой встречи. Помимо производства, там было организовано нечто вроде исследовательского центра. Фуггер приглашал алхимиков, дабы те разрабатывали новые методы в металлургии, и нанимал преподавателей для обучения горных инженеров. Одним из преподавателей был швейцарский врач Вильям фон Гогенхайм, чей сын Филипп посещал латинскую школу в Филлахе, а позже изучал химию в Фуггерау. Под именем Парацельса Филипп впоследствии стал отцом современной медицины. Он высмеивал модные тогда древнегреческие представления о медицине, со всеми их рассуждениями о гуморах и желчи, и призывал к наблюдениям и научному анализу. Он придумал слово «цинк» и, основываясь на опыте пяти лет, проведенных рядом с горняками, написал трактат «О горной болезни и других шахтерских заболеваниях», первую книгу по охране труда. Неизвестно, встречался ли Фуггер с Парацельсом. Но если встреча произошла, он, весьма вероятно, утратил интерес к новому знакомому, едва понял, что Парацельса гораздо больше заботят болезни, а не смешивание химических веществ ради получения золота.

Парацельс во многом ошибался. Он верил в астрологию и ведьм и называл свою книгу «Нимфы, гномы и вулканы» практическим пособием. Но относительно горнодобычи он был прав. Это суровое занятие, в особенности в те времена. Используя только кирки и молоты, шахтеры Фуггера дробили стены в узких туннелях с низкими потолками в 500 футах от поверхности. Крепеж часто обрушивался. Шахты часто затапливала вода. Даже при самых благоприятных обстоятельствах работа была поистине каторжной. Вентиляцию обеспечивали несколько отверстий, пробитых в толще скал, да тот свежий воздух, что проникал внутрь через горловину шахты. Вода капала с потолка и сочилась по стенам. В Шваце температура держалась на 54 градусах[19]19
  По шкале Фаренгейта; около 12,5 градуса по шкале Цельсия.


[Закрыть]. Влажность составляла 99 процентов. Лампы на зловонном животном жире чадили, и горняки давились дымом. В результате, как отмечал Парацельс, среди них не были редкостью легочные болезни и язвы желудка. Высокая плата заставляла забывать об опасностях этого занятия. Шахтер зарабатывал втрое больше крестьянина, а если был сметлив и работал упорно, его повышали. Крестьянин Ганс Лютер начинал трудиться в угольных ямах Саксонии, дорос до десятника, а впоследствии стал владельцем рудника. Он заработал достаточно денег, чтобы отправить сына в университет, и радовался тому, что его сын изучает право. Потом молния едва не поразила молодого Мартина в чистом поле, и в благодарность Богу за свое спасение он поклялся принять монашеский обет.

Когда Швац принадлежал Зигмунду, там практиковали «примиренческий» подход к трудовым отношениям. В 1485 году, когда Фуггер выдал эрцгерцогу первый кредит, горняки двинулись на Инсбрук, требуя лучших условий труда. Ужаснувшийся Зигмунд согласился на радикальные уступки: пять недель оплачиваемого отпуска и восьмичасовой рабочий день. Эти уступки, продиктованные паникой, стали известны по всей Европе, столетие спустя добрались до американских рудников и постепенно сделались отраслевым стандартом. Но Максимилиан оказался менее сговорчивым. Рудник Госсенсанс близ перевала Бреннер был среди тех, что снабжали Фуггера сырьем. Горняки перекрыли шахту в 1493 году, требуя лучшего обращения. Вместо переговоров Максимилиан направил солдат, велел арестовать зачинщиков и разогнать толпу с деревенской площади. В Фуггерау и в Венгрии Фуггер принуждал своих работников к труду столь же сурово, как Максимилиан, а на одном руднике как-то казнили «подстрекателя». Судя по некоторым документам, Фуггер порой демонстрировал заботу – так, он обратился к церкви с просьбой даровать шахтерам позволение не соблюдать пост. Но эта забота диктовалась циничными соображениями: ведь только сильные люди способны отработать в шахте полную смену. Горняки часто обвиняли Фуггера в прижимистости. Грубое обращение с рабочими нередко вспоминалось ему позднее.

Информация – основной товар современного торговца. Первый, кто обзаведется важными сведениями, имеет преимущество и может заработать миллионы. Ради честной игры сегодня официально установлено, что все биржевые игроки получают информацию одновременно. Но это не мешает трейдерам искать всевозможные лазейки. Ведь малейший гандикап – минуты, секунды или даже доли секунд – может обернуться колоссальной прибылью.

Точно так же все было в эпоху Фуггера, разве что информация расходилась не мгновенно, а законы, регулирующие ее распространение, отсутствовали. Конкуренты ценили преимущества приоритета не меньше Фуггера. Но Фуггер настолько жаждал вовремя получать сведения о состоянии рынка, что создал систему «раннего оповещения». Фактически он создал первую в мире информационную службу. Сеть курьеров снабжала «аналитический центр» в Аугсбурге рыночной информацией, политическими новостями и свежими сплетнями – всем, что могло обеспечить первенство. Почтовая связь между Аугсбургом и Венецией действовала с четырнадцатого столетия. Аналогичные каналы связывали Аугсбург с Инсбруком и другими имперскими городами. Но почта, куда нанимали городских «мальчиков», была, с точки зрения Фуггера, слишком громоздкой и медлительной. Он желал иметь собственную службу. В последующие годы он узнавал о смертях и результатах важных сражений быстрее Максимилиана, коллегии выборщиков и своих конкурентов. Историки окрестили сводки этого «аналитического центра» «бюллетенями Фуггера». При наследниках Якоба эти «бюллетени» стали более подробными. Содержание по-прежнему составляли донесения «полевых агентов», но в целом «бюллетени» все больше и больше походили на привычные нам газеты. Фуггер со своими «бюллетенями» опередил венецианскую «Notizie Scritte», первую в мире газету, на полвека, благодаря чему попал в историю журналистики. Счета за курьерскую доставку были поистине головокружительными, но он с радостью их оплачивал.

Первый документально зафиксированный факт использования информационной службы относится к событиям сразу после того, как Максимилиан вернул себе Вену. Устранив эту помеху, император был готов к новой войне и обратился мыслями к Бургундии, своему наследию от Карла Смелого. Французы присвоили герцогство после кончины Марии Бургундской, и император хотел возвратить утраченное. Армии у него не было, и он нуждался в наемниках и средствах на войну. Максимилиан попросил у Фуггера очередной кредит и предложил в залог то, что сам считал бесценным, – поручительство Генриха VII, короля Англии. Генрих ненавидел французов ничуть не меньше, чем Максимилиан, и эти двое договорились воскресить договор о сотрудничестве 1479 года: тогда двадцатилетний Максимилиан, финансируемый Генрихом, бился, что шло вразрез с традициями, бок о бок с пехотой, а не верхом на коне, и разгромил французов в битве при Гингейте[20]20
  Иначе «битва при Гингате», разгром англичанами и войсками императора Максимилиана французской конницы под Теруаном; также известен как «битва шпор» – французы «убегали так, что только их шпоры и видели», писал хронист.


[Закрыть]. На сей раз Генрих предложил императору 200000 флоринов. Они с Максимилианом полагали, что этой суммы более чем достаточно, чтобы взять Дижон. Максимилиан рвался в бой и попросил у Фуггера аванс, обещая все возместить, когда поступят деньги Генриха. Фуггер знал все о битве при Гингейте и о взаимоотношениях двух государей. Он также понимал, что Генрих располагает немалыми средствами налогоплательщиков и обращается с ними не хуже любого европейского монарха. Но еще он знал, что не следует доверять обещаниям, пока не подписан контракт.

Фуггер медлил с ответом, ожидая информации. Его шпионы в Англии должны были сообщить, когда – и если – корабли с золотом покинут английские порты. Довольно быстро пришла весть, что кораблей не будет. И Фуггер отказал в кредите.

Максимилиан был в ярости. Он отказывался верить, что Генрих его обманул, и предполагал, что английские деньги вот-вот поступят. С тем незначительным объемом средств, какой был у него на руках, он двинулся малыми силами в Бургундию. Французы превосходили Максимилиана численностью, но у него было больше пушек, и он победил неприятеля при Дурноне. Дижон уже был в пределах досягаемости, когда стало известно, что Фуггер был прав. Генрих обманул. Позже Максимилиан узнал, что французы заплатили Генриху за нейтралитет. Фуггер сыграл свою роль в заключении перемирия. Чтобы не допустить краха Максимилиана от чрезмерного рвения, Фуггер подкупил французов, и те подписали договор, позволявший императору сохранить завоеванное. Максимилиан на время вынужденно отказался от планов вернуть Бургундию. Разочарованный, но получивший ценный опыт, он обратил свое внимание на то, что виделось наиважнейшим, – на сбор средств.

Летом 1495 года Максимилиан отправился в рейнский город Вормс для участия в одной из грандиознейших церемоний эпохи – в избрании императора. После рыцарского турнира, который он выиграл, шестивековые ритуалы наконец завершились. Он занял свое место на троне, а выборщики встали с обеих сторон. Максимилиан выделялся бы среди собравшихся при любых обстоятельствах благодаря высокому росту – шесть футов – и волнистым локонам, ниспадавшим на широкие плечи. Ради церемонии он надел плащ, застежка которого, отделанная драгоценными камнями, была размером с обеденную тарелку. На коленях императора лежал меч. Один выборщик, коленопреклоненный, преподнес ему державу, другой вручил скипетр, а третий – корону. Сорок князей и семьдесят графов поклялись в верности. Все обращались к нему «Кайзер» («Цезарь» по-немецки). Он обещал править справедливо. Его восхваляли. Много лет назад, когда он стал герцогом Фландрии, некий очевидец едва сдерживал эмоции: «Не ведаю, что заслуживает наибольшего восхищения – красота его юности, храбрость его зрелости или величие его грядущего». В Вормсе Максимилиан произвел на собравшихся схожее впечатление. «Даже Александру Великому не доводилось слышать столько похвал», – заметил современник. Для тридцатишестилетнего австрийца, который всего несколько лет назад сидел в фламандской тюрьме, все происходящее, должно быть, выглядело сном наяву.

После окончания церемонии Максимилиан в качестве императора председательствовал на своем первом имперском сейме. Эти собрания, известные в Германии как «рейхстаг», проходили в разных городах империи и напоминали заседания Конгресса или парламентские сессии, только проводились реже, а их участники получали больше удовольствия от времяпрепровождения. Сеймам предшествовали рыцарские турниры, а сановники-хозяева устраивали в том или ином городе балы и пиры. Выборщики сделали Максимилиана императором после смерти Фридриха. Они предполагали, что Максимилиан будет слаб, как и его отец, который едва ли потревожил их за все пятьдесят три года своего правления. Но церемония настолько подействовала на нового императора, что тот возомнил себя всемогущим. В своем первом выступлении на сейме он заявил, что незачем попусту тратить время, и фактически приказал выборщикам собрать достаточно золота для войны с Францией. Французский король Карл VIII как раз находился в Италии и захватывал территории, которые Максимилиан считал по праву принадлежащими империи. Сильнее всего императором руководило стремление добраться до Рима. По имперским правилам только папская коронация могла подтвердить его избрание. Он опасался, что Карл намерен войти в Рим и присвоить себе императорскую корону. Совсем недавно Карл появился на пиру в мантии, с державой и скипетром в руках. Народ называл Карла императором, а астрологи предрекали ему пышную коронацию, которая якобы в воле звезд.

Максимилиан рвался к короне, поскольку верил, что та наделена магическими свойствами, подобна чудесному мечу короля Артура. Если папа римский его коронует, он получит над всей Европой власть, какой некогда обладал Карл Великий. Император разделял свойственное той эпохе убеждение в значимости символов. Благодаря короне люди признают легитимность его избрания. Без короны же они будут считать избрание фикцией. Затаенной мечтой Максимилиана был новый крестовый поход, он грезил истреблением турок и спасением христианского мира. Такова, он не сомневался, его судьба. Но сначала следовало получить корону. На самом деле, конечно, ему нечего было опасаться французов. Выборщики никогда не приняли бы французского короля, особенно после того, как уже избрали человека, видевшегося им слабым и почти нищим. Тем не менее, Максимилиан желал корону – более страстно, чем желал Бургундию, Венгрию или что-либо еще. Одержимость короной нельзя недооценивать. Она определяла его правление и порождала для Фуггера одну возможность за другой. Не будь этой одержимости, Якоб Фуггер мог бы остаться, подобно своим братьям, «королем деревни».

Автор «Федералиста» Джеймс Мэдисон искал фразу, чтобы описать способность законодательного органа контролировать политику посредством выделения средств либо отказа в их выделении. Он придумал выражение «власть кошелька». Выборщики пользовались этой властью совершенно беззастенчиво. Максимилиан получил первый намек на оппозицию, когда его не допустили на встречу коллегии. Когда двери наконец открылись, выборщики постарались утомить императора рассуждениями. Он мрачнел, капризничал и жаловался, что с ним обращаются как «с каким-то бургомистром». Разве удивительно, что Италия игнорировала императора? Он не представлял никакой угрозы для выборщиков. Франции тоже ничто не угрожало. Франция не собиралась нападать на Германию, понимая, что объединившаяся Германия способна ее раздавить хотя бы по причине огромного перевеса в численности.

Император получил немного денег, лишь согласившись на строгое ограничение своих полномочий. Мысль об отступлении была ненавистна, однако таким образом он хотя бы отчасти поправил расстроенные финансы. Чтобы заплатить, выборщики ввели новый налог – «общий пфенниг»[21]21
  Единый всеобщий прямой налог для граждан империи старше 15 лет.


[Закрыть]. Налог распространялся на всех граждан империи. Это первый федеральный налог в Германии, по образцу французского и английского. Он неприятно удивил Фуггера. Располагая налоговыми поступлениями, Максимилиан мог решить, что ему больше не нужны банкиры. Император и вправду уволил Фуггера и разорвал контракт на добычу серебра.

Фуггер был в ярости. Как же сделка? Как насчет благодарности? Разве он не поддержал Максимилиана в конфликте с Зигмундом? Разве его брат Ульрих не помог отцу Максимилиана Фридриху, когда тому потребовался новый гардероб? Неужели все это было зря? Фуггер также беспокоился за собственные дела. Его финансы были в плачевном состоянии, поскольку он занял денег на развитие Фуггерау и на строительство второй мануфактуры в Хоэнкирхене (Восточная Германия). Доходы от добычи серебра были необходимы, чтобы оставаться на плаву, иначе предприятие обанкротится. Не в последний раз он понимал выборщиков лучше, чем человека, которого они избрали. Информаторы Фуггера доносили – он сам об этом уже подозревал, – что германские правители склонны забывать о своих обещаниях. Максимилиан, возможно, ощущал угрозу со стороны короля Карла, вторгшегося в Италию, но выборщики, восседая в роскошных дворцах далеко от итальянской границы, оставались равнодушными. Да, «общий пфенниг» лишь отчасти обеспечил ожидаемый доход, и Максимилиан вновь принялся искать финансы. Он сделал единственное, что мог сделать, если хотел завоевать Италию и короноваться в Риме. Он позвал Фуггера обратно, восстановил контракт на добычу серебра – и взял новый кредит.

С деньгами Фуггера и с обещаниями поддержки от Венеции и Милана Максимилиан направился через Альпы в Геную, а там нанял корабль до Пизы[22]22
  Имеется в виду городок Марина ди Пиза, пизанский порт в 14 км от города Пиза.


[Закрыть] на западном побережье Италии. Генуэзский филиал фирмы Фуггера оплатил проезд. Максимилиан направлялся во Флоренцию, где харизматичный священник Савонарола возглавил городской совет после смерти Лоренцо Медичи. Савонарола сулил, что Господь придет покарать богачей. На это Максимилиану было наплевать. Его волновало только то, что Савонарола поддерживает французов. Чтобы добраться до Рима и обеспечить бесперебойное снабжение, небольшому войску императора следовало захватить Флоренцию. Максимилиан встал лагерем у города, потому что Милан и Венеция не смогли прислать обещанное подкрепление. Хуже того, сын Максимилиана Филипп, правивший Фландрией как эрцгерцог и поклявшийся отвлечь Карла во Франции, поддался на искус французских советников и ничего не предпринимал. Испытывая отвращение к происходящему, Максимилиан покинул Италию и вернулся в Тироль. С депрессией он боролся с помощью любимого развлечения – охоты на коз – в горах над Инсбруком.

Разочарования преследовали и ожесточали Максимилиана. Генрих VII, немецкие выборщики, герцог Миланский, дожи Венеции, собственный сын – все они его подвели. Может быть, он прозрел, охотясь на коз, но так или иначе ему стало ясно, что полагаться он может только на Швац и на серебро. Пока у него есть Швац, банкиры наподобие Фуггера будут к его услугам. Сойдя со скал, приободрившийся Максимилиан созвал своих банкиров в Фюссен в предгорьях Альп, чтобы снова попросить денег.