Текст книги "Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил"

Грэг Стейнметц
Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил

Посвящается моим родителям, Арту и Теа Стейнметц, двум швабам, знающим цену упорному труду и бережливости

Greg Steinmetz

THE RICHEST MAN WHO EVER LIVED

Печатается с разрешения Kuhn Projects при содействии литературного агентства Синопсис.

© Greg Steinmetz, 2015

© Перевод. В. Желнинов, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

Пролог

В весенний день 1523 года Якоб Фуггер, банкир из немецкого города Аугсбург, вызвал к себе писца и надиктовал уведомление. Клиент бессовестно задерживал выплаты по кредиту. После нескольких лет снисходительности Фуггер наконец потерял терпение.

Уведомления от имени Фуггера рассылались постоянно. Однако записка 1523 года выделялась среди прочих: она была адресована не попавшему в неприятности торговцу мехами и не обнищавшему импортеру пряностей, но Карлу V, самому могущественному человеку на земле. Карл являлся обладателем 81 титула, включая титулы императора Священной Римской империи, короля Испании, монарха Неаполитанского королевства, короля Иерусалима, герцога Бургундского и владыки Азии и Африки. Он правил империей, крупнейшей со времен Древнего Рима, что охватывала всю Европу и простиралась за Атлантику – в Мексику и Перу. Это была первая в истории человечества империя, над которой никогда не заходило солнце. Когда папа римский осмелился бросить вызов Карлу, последний разграбил Рим. Когда Франция осмелилась восстать против него, он захватил в плен короля Франции. Народ считал Карла живым божеством и на публичных выходах пытался прикоснуться к монарху, рассчитывая исцелиться от чудодейственной королевской силы. «Он сам себе живой закон и стоит превыше законов других, – говорил имперский советник. – Его величество как Бог среди людей».

Фуггер был внуком крестьянина; такого человека Карл, если бы вообще до него снизошел, должен был бы повелеть заковать в колодки за дерзость. Императора наверняка поразило, что Фуггер не только обратился к нему как к равному, но и усугубил оскорбление, напомнив «живому Богу», кому тот обязан своими свершениями. «Хорошо известно, что без моего содействия Вашему величеству, возможно, не удалось бы обрести императорскую корону, – писал Фуггер. – Ожидаю, что Вы распорядитесь возместить средства, каковые я ссудил, наряду с накопившимися процентами, и это будет сделано без дальнейшего промедления».

Люди становятся богатыми, обнаруживая возможности, внедряя новые технологии или превосходя соперников в переговорах. Фуггер (рифмуется с «флюгер») преуспевал во всем перечисленном, но обладал также дополнительным качеством, которое вознесло его на более высокую орбиту. Как следует из письма Карлу, этот человек имел стальные нервы. В редкий момент откровенности Фуггер признался, что не подвержен бессоннице, ибо откладывает повседневные дела с той же легкостью, с какой снимает одежду. Фуггер был на три дюйма выше среднего роста, и самый известный его портрет, кисти Дюрера, изображает человека со спокойным, пристальным взглядом, убежденного в собственной правоте. Хладнокровие и уверенность в себе позволяли ему смотреть сверху вниз на сюзеренов, не терять рассудка от головокружительных долгов и демонстрировать жизнелюбие и убежденность в успехе даже на грани разорения. Стальные нервы – чрезвычайно важная характеристика, поскольку в шестнадцатом столетии бизнес был весьма опасным занятием. Мошенникам отрубали руки или протыкали щеки раскаленной кочергой. Неплательщиков гноили в долговых тюрьмах. Пекарей, уличенных в том, что они недокладывают муки в хлеб, прилюдно топили (так называемое испытание водой) или прогоняли кнутами через весь город под насмешки толпы. Суровее же всего обходились с кредиторами. Священники не уставали напоминать прихожанам, что души кредиторов – на языке церкви «лихоимцев» – обречены после смерти гореть в геенне огненной. В доказательство своих слов церковники раскапывали могилы людей, подозреваемых в ростовщичестве, и предъявляли взорам червей, личинок и жуков, объедавших разлагающуюся плоть. Всем было ведомо, что черви и прочие твари служат сатане. Следовательно, эти «могильные» насекомые означают, что тела принадлежат ростовщикам, приспешникам дьявола.

Учитывая последствия возможной неудачи, не может не изумлять, сколь высоко вознесся Фуггер. Он вполне мог отойти от дел, поселиться в сельской местности и, подобно некоторым своим клиентам, посвятить жизнь охоте на оленей, распутству и праздникам, на которых главным развлечением были карлики, выпрыгивающие из пирогов. Кое-кто из его наследников так и поступил. Но он хотел понять, насколько далеко может зайти, пусть это означало рисковать свободой и душой. Способность к рационализации успокаивала его совесть. Он сознавал, что для стороннего взгляда ведет себя «не по-христиански и не по-братски». Он знал, что враги именуют его ростовщиком и евреем и уверяют, будто он проклят. Но он отражал все нападки логикой. Господь наверняка хотел, чтобы он делал деньги, ведь иначе Творец не наделил бы его даром к умножению средств. «Многие в этом мире враждебны ко мне, – писал Фуггер. – Они говорят, что я богат. Что ж, я богат милостью Божьей, без ущерба для любого другого человека».

Когда Фуггер упомянул, что Карл мог бы и не стать императором без его помощи, он не преувеличивал. Фуггер не только раздавал взятки, которые обеспечили возвышение Карла, но также финансировал деда императора и вывел семейство Габсбургов с периферии европейской политики на авансцену. Фуггер, кроме того, совершил немало иных славных дел. Он пробудил средневековую коммерцию от спячки, убедив папу римского отменить запрет на кредитование. Он помог уберечь свободное предпринимательство от раннего схождения в могилу, профинансировав набор армии, которая победила в германской крестьянской войне, этом первом крупном столкновении капитализма и коммунизма. Он сломал хребет Ганзейскому союзу, самой мощной «дофуггеровской» коммерческой организации Европы. Он разработал хитроумную финансовую схему, которая, пусть непреднамеренно, побудила Лютера составить знаменитые 95 тезисов, основной документ Реформации – события, которое потрясло мир и раскололо европейское христианство надвое. Именно он, вероятнее всего, обеспечил Магеллана средствами для совершения кругосветного плавания. Если обратиться к более «приземленным» примерам, он одним из первых бизнесменов к северу от Альп стал использовать бухгалтерию двойной записи[1]1
  Вид бухгалтерской отчетности, в которой отражаются одновременно дебет и кредит. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть] и первым среди всех начал фиксировать результаты нескольких операций в одном финансовом отчете – этот прорыв позволял ему обозревать состояние финансовой империи одним взглядом и всегда знать, каково истинное положение вещей. Еще он первым принялся отправлять аудиторов для проверки филиалов. А учреждение «службы новостей», которое обеспечило ему конкурентное преимущество перед соперниками и клиентами, гарантировало Фуггеру место в истории журналистики. По всем этим причинам справедливо назвать Якоба Фуггера влиятельнейшим бизнесменом всех времен.

Фуггер изменил историю, потому что он жил в эпоху, когда, впервые на памяти людской, деньги стали определять исходы войн и, следовательно, политику. Деньгами Фуггер располагал в избытке. Он жил во дворце и владел коллекцией замков. Прикупив дворянство, он стал господином достаточного числа владений, чтобы оставить свое имя на карте. Ему принадлежало и великолепное ожерелье, которое позднее носила королева Елизавета I. Когда он умер в 1525 году, его состояние было всего на малую толику меньше 2 % европейского экономического производства. Даже Джон Д. Рокфеллер не мог притязать на богатство подобных масштабов. Фуггер был первым миллионером, чье «миллионерство» подтверждено документально. Поколением ранее Медичи тоже ворочали колоссальными суммами, но в их бухгалтерских книгах обнаруживаются лишь пятизначные цифры, хотя по размаху сделок это семейство вполне сопоставимо с Фуггером.

Фуггер сколотил состояние на горнодобыче и банковском деле, а еще он продавал ткани, пряности, драгоценные камни и святые мощи, например кости мучеников и щепы Распятия. Некоторое время он располагал монополией на гваякум, кору бразильского гваякового дерева, якобы способную излечивать от сифилиса. Он чеканил папские монеты и финансировал первый полк швейцарских гвардейцев в Ватикане. Другие пытались играть в те же игры, особенно аугсбургский сосед Фуггера Амброз Хохштеттер. В результате Фуггер оказался на смертном одре богатейшим и платежеспособнейшим человеком, а Хохштеттер, пионер массового банкинга, обанкротился и умер в тюрьме.

Фуггер начал свою карьеру будучи коммонером, простым человеком, то есть занимая самую низкую ступень в европейской сословной системе. Забудь он склониться перед бароном или уступить дорогу рыцарю на оживленной улице, ему грозило быть нанизанным на меч. Но скромное происхождение не стало препятствием; все деловые люди того времени были простолюдинами, а семья Фуггеров была достаточно богатой для того, чтобы обеспечить отпрыска всем необходимым. Фуггеры занимались торговлей тканями, и хроники показывают, что они принадлежали к числу крупнейших налогоплательщиков в своем городе. Без трудностей, разумеется, не обходилось. Отец умер, когда Фуггеру было десять. Если бы не усилия крепкой духом и изобретательной матери, он мог бы остаться обычным пареньком той эпохи. Другой помехой служило место в порядке наследования: Якоб был седьмым из семи сыновей, а это означало, что ему уготован, скорее, монастырь, а не бизнес. Вдобавок он, подобно всякому человеку, отличался своеобразием характера – был упрям, эгоистичен, лжив, а иногда и жесток. Как-то он вынудил семью своего умершего помощника переселиться в доходный дом – за долг, который банкир отказался простить. Но минимум один из этих недостатков – склонность повсюду восхвалять свои достижения – он сумел обратить к собственной пользе. Его похвальбы оказались хорошей рекламой; сообщая клиентам, что оплатил строительство надгробной часовни или что заработал крупную сумму на кредите, он как бы внушал им, что способен сделать для клиентов больше, чем другие банкиры.

Оборотной стороной репутации была вражда. Враги преследовали Фуггера большую часть его жизненного пути, а карьера порой напоминала сюжет видеоигры. На него нападали открыто и из-за самых невероятных углов, ставили перед ним все более и более сложные вызовы по мере того, как он обретал богатство и власть. Лютер хотел обанкротить Фуггера и его семью, заявлял, что желает «подкормиться от Фуггеров». Ульрих фон Гуттен, рыцарь и знаменитейший немецкий писатель своего времени, хотел убить Фуггера. Но Якоб выживал при каждом нападении – и лишь добавлял новый вклад в свою копилку денег и власти.

Сделал ли успех Фуггера счастливее? Наверное, нет; по крайней мере, по обычным меркам. Друзей у него почти не было, только деловые партнеры. Его единственный ребенок был незаконнорожденным. Его племянники, которым он намеревался оставить свою империю, разочаровали дядюшку. Когда он лежал на смертном одре, рядом были только оплаченные служки, а жена развлекалась с любовником. Но в собственных глазах Фуггер, безусловно, преуспел. Его целью не были ни комфорт, ни счастье. Он всю жизнь стремился копить деньги. Прежде, чем умереть, он сочинил собственную эпитафию, где утверждалось именно это. Данная эпитафия – выражение беззастенчивого эго, невозможное поколением ранее, до того, как ренессансная философия индивидуализма восторжествовала в Германии, до того, как даже автопортрет – форма искусства, освоенная Дюрером при жизни Фуггера, – перестал считаться безнадежно эгоистичным и противоречащим социальным нормам.

«Восславим Господа, всемогущего и благого! Якоб Фуггер из Аугсбурга, украшение своего сословия и своей страны, имперский советник при Максимилиане I и Карле V, никому не уступал в приобретении изумительного богатства, в щедрости, в праведности жизни и в величии души, и как был он непревзойден при жизни, так и после кончины не должен причисляться к смертным».

Сегодня Фуггер более известен своей благотворительностью, в частности, благодаря Фуггерай, государственному жилищному проекту в Аугсбурге, а не тем, что «никому не уступал в приобретении изумительного богатства». Фуггерай по-прежнему существует и привлекает тысячи иностранных посетителей в год – таков результат инвестиций, сделанных Фуггером пять веков назад. Впрочем, наследие Фуггера значительно масштабнее. Его поступки изменили историю больше, чем деяния многих монархов, революционеров, пророков и поэтов, а его методы ведения бизнеса проторили путь пяти столетиям капитализма. Не составит труда вообразить Фуггера в современности. Он был, по сути, агрессивным бизнесменом, намеренным добыть столько денег, сколько вообще возможно, и не брезговал ничем, чтобы добиться своих целей. Он пристально отслеживал крупные шансы и высокие ставки. Он искал поддержки политиков. Он использовал деньги, чтобы переписывать правила в свою пользу. Он окружил себя юристами и бухгалтерами. Он питался информацией. Миллиардеры наших дней, обладающие ненасытным фуггеровским аппетитом, заполняют страницы финансовой прессы. Фуггер был первым из них. Он – первый современный бизнесмен, он первым добивался богатства ради богатства, нисколько не опасаясь осуждения и проклятия. Чтобы понять нашу финансовую систему, чтобы осознать, как она стала таковой, нужно попытаться понять Фуггера.

Глава 1
Государственный долг

В Германии эпохи Возрождения немногие города могли соперничать с Аугсбургом в кипучей энергии и деловой активности. На рынках продавалось все – от страусиных яиц до мощей мучеников. Дамы приносили в церковь соколов. Венгерские пастухи гнали по городским улицам крупный рогатый скот. Если в город прибывал император, на главной площади устраивались рыцарские турниры. Если городской страже доводилось с утра изловить убийцу, повешение производили во второй половине дня, и посмотреть на это стекалось множество зевак. Город вдобавок попустительствовал грехам. Пиво текло рекой не только в трактирах, но и в городских банях. Что касается проституции, магистрат не просто одобрял это занятие, но содержал собственный бордель.

Якоб Фуггер родился здесь в 1459 году. Аугсбург славился своими тканями, и семья Фуггеров разбогатела, покупая изделия местных ткачей и продавая этот товар на ярмарках во Франкфурте, Кельне, а также по другую сторону Альп, в Венеции. Якоб был младшим из семи сыновей. Его отец умер, когда мальчику было десять, и мать взяла на себя семейный бизнес. Сыновей было достаточно, чтобы ездить на ярмарки, подкупать дорожных разбойников и следить за качеством отбеливания тканей, поэтому младшего решили избавить от мирской суеты аугсбургских турниров и бань и выбрали ему иной жизненный путь. Мать считала, что Якоб должен стать священником.

Трудно представить, что сам Фуггер был счастлив такому выбору. Сумей мать настоять на своем и отправь она его в семинарию, ему пришлось бы остричь голову и обменять привычный плащ на черные одежды бенедиктинцев. Пришлось бы изучать латынь, читать труды Фомы Аквинского и молиться восемь раз в день, причем первую молитву следовало произносить в два часа ночи. Пришлось бы проявлять христианское милосердие, заботиться о паломниках и кормить нуждающихся. Монахам полагалось обеспечивать себя самостоятельно, и Фуггеру, прими он постриг, пришлось бы освоить это умение. Он мог бы, например, крыть соломой крыши или варить мыло. Монашеские занятия, словом, подразумевали тяжелый труд, но тому, кто хотел стать приходским священником или, еще лучше, секретарем в Риме, следовало безропотно переносить испытания и стремиться к цели.

Школа располагалась в монастыре десятого века в селе Херриден, поблизости от Нюрнберга. До Аугсбурга от Херридена было четыре дня пути пешком – или два дня дороги, если повезло иметь лошадь. В этом селе никогда и ничего не происходило, а даже если бы что-то вдруг и произошло, Фуггер бы этого не увидел. Бенедиктинский орден придерживался строгих правил, и семинаристы не покидали пределов монастыря. Стоит отметить, что обучение в школе сулило Фуггеру не только постриг и необходимость чесать шерсть. Ему предстояла жизнь в безбрачии, послушании и – какая ирония, учитывая последующие события! – в бедности.

Буквально накануне отъезда в школу мать внезапно передумала. Фуггеру уже исполнилось четырнадцать, и она решила, что подросток пригодится дома. Фрау Фуггер попросила церковь разорвать договор об обучении, освободить мальчика от обета ради получения торговых навыков. Годы спустя, когда Фуггер успел разбогатеть, его спросили, как долго он намерен заниматься делами. Фуггер ответил, что нет такой суммы денег, которая его бы удовлетворила. Не важно, сколько средств у него в наличии, он желает «получать прибыль так долго, как только возможно».

В этом он следовал семейной традиции приумножения богатств. В эпоху, когда элита свысока поглядывала на коммерсантов, когда амбиции большинства людей не простирались дальше прокормления себя и стремления пережить ближайшую зиму, предки Фуггера, равно мужчины и женщины, демонстрировали деловую хватку. В те дни никто не превращался из ничтожества в богача за одну ночь. На это уходили поколения. Тот факт, что Фуггер за Фуггером увеличивали семейное богатство, сам по себе выглядел весьма необычно. Однако так и было: каждый следующий Фуггер приумножал достижения своих предшественников. Никто не желал оказаться человеком, который лишит семью всего, нажитого предками. Таков был «фундамент», на который опирался Фуггер, пример для подражания, которому он следовал.

Дед Якоба, Ганс Фуггер, был крестьянином и жил в швабской деревеньке Грабен. В 1373 году, ровно за сто лет до того, как Якоб приступил к делам, Ганс отказался от спокойной и бессобытийной сельской жизни ради соблазнов большого города. Городское население в Европе прирастало, новым горожанам требовалась приличная одежда. Ткачи Аугсбурга удовлетворяли спрос на бумазею, которая представляла собой сочетание местного льна и хлопка, импортируемого из Египта. Ганс возжелал стать одним из этих ткачей. Нам сегодня сложно даже вообразить, какое мужество было необходимо для решения покинуть деревню. Большинство крестьян оставались на месте, зарабатывали себе на жизнь теми же способами, какими пользовались их отцы и деды. Как говорится, мельник однажды – мельник навсегда. Кузнец однажды – тоже кузнец навсегда. Но Ганс просто не мог с собою совладать. Молодой человек с богатой фантазией грезил об умении Румпельштицхена[2]2
  В немецких народных сказках Румпельштицхен – демонический карлик, способный ткать золотую пряжу. См. сборник сказок братьев Гримм.


[Закрыть], о золотом полотне на ткацком станке. Облачившись в серый камзол, рейтузы и башмаки со шнуровкой, он пешком отправился в город, лежавший двадцатью милями ниже по течению реки Лех.

Нынешний Аугсбург – приятный, но не слишком большой город, известный своим кукольным театром. Давний и вполне достижимый «спутник» Мюнхена, он не более значим в мировых масштабах, чем, скажем, Дейтон, штат Огайо. Его заводы, где трудятся инженеры мирового уровня, обеспечивающие Германии конкурентоспособность, производят грузовики и роботов. Если бы не университет и не дополняющие его бары, кофейни и книжные лавки, Аугсбург рисковал бы погрязнуть в безвестности, остаться прибыльной, но скучной глухоманью. Однако, когда сюда прибыл Ганс Фуггер, город как раз становился финансовым центром Европы, этаким Лондоном тех дней, местом, куда стекались заемщики в поисках по-настоящему больших денег. Основанный римлянами в 14 году нашей эры, в эпоху императора Августа, от которого получил свое имя, этот город располагался на древней дороге из Венеции в Кельн. В 98 году нашей эры Тацит охарактеризовал германцев как воинственных и грязных любителей выпить и упомянул их «жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию». Жителей Аугсбурга римский историк особо похвалил и назвал город «самой цветущей колонией»[3]3
  Перевод А. Бобовича. См.: Тацит К. О происхождении германцев и местоположении Германии // Сочинения в 2 т. Т. 1: Анналы. Малые произведения. М.: Наука, 1969.


[Закрыть].

Город подчинялся епископу – так было в одиннадцатом столетии, когда европейская экономика начала возрождаться после «темных веков» и торговцы принялись строить лавки неподалеку от епископского дворца. Чем больше их становилось, тем сильнее эти люди негодовали на епископа, который указывал, что и как им делать, и в итоге прогнали его в близлежащий замок. Аугсбург стал вольным городом, где жители сами распоряжались собственными делами и подчинялись лишь далекому и не желавшему обращать внимание на подобные мелочи императору. В 1348 году на Европу обрушилась «Черная смерть», погубившая минимум одного из каждых трех европейцев; чудесным образом эта эпидемия обошла Аугсбург. Столь удачное стечение обстоятельств позволило Аугсбургу и другим городам Южной Германии заменить обескровленную чумой Италию в качестве центра европейской текстильной промышленности.

Когда Ганс Фуггер подошел к городским воротам Аугсбурга и впервые увидел башни крепостной стены, он наверняка подумал, что горожане занимаются исключительно производством тканей – и ничем больше. Повсюду, куда ни посмотри, виднелись деревянные стойки, на которых сушились полотна после отбеливания. А за воротами его наверняка поразила многочисленность священников. Да, епископ бежал из города, но в Аугсбурге имелось девять церквей. Францисканцы, августинцы, бенедиктинцы и кармелиты встречались всюду, в том числе в трактирах и борделях. Ганс, вне сомнения, также отметил скопище нищих. Богачи, проживавшие под золочеными крышами особняков на возвышенности в центре города, обладали девятью десятыми богатств Аугсбурга и располагали всей полнотой политической власти. Они считали нищенство занятием неприглядным – и опасным – и приняли закон, запрещавший нищим находиться в городе. Но когда утром городские ворота открывались и крестьяне из сельской глубинки шли потоком внутрь, чтобы заработать несколько монет подметанием улиц или ощипыванием кур, стражники были не в состоянии разобраться, кто есть кто. Так нищие вновь оказывались внутри стен.

Гансу пришлось отметиться в магистрате. Для этого ему следовало назвать писцу свое имя. Немцы использовали латынь в официальных документах, так что писец не сразу сообразил, как надлежащим образом зафиксировать фамилию «Фуггер». Он записал ее на слух, получилось «Фукер». Запись, которую можно увидеть сегодня в городских архивах, гласит: «Fucker Advenit», то есть «Фуггер прибыл». Историки эпохи обожают этот исторический анекдот[4]4
  Автор обыгрывает идентичность написания фамилии и бранного слова из англо-американского обсценного лексикона; самый «мягкий» перевод слова Fucker во втором случае – «мерзавец».


[Закрыть].

Ганс добился успеха и вскоре обрел достаточно денег, чтобы поручить ткачество другим. Сам он занялся оптовой торговлей, покупал изделия ткачей и продавал их на ярмарках. Он породил семейную традицию выгодных браков, женившись на Кларе Видольф, дочери главы гильдии ткачей. Последние были наиболее могущественной коммерческой группировкой в городе. Они показали зубы в 1478 году, когда настояли на казни бургомистра, симпатизировавшего беднякам. После смерти Клары Ганс женился на дочери другого «босса» гильдии. Эта женщина, Элизабет Гфаттерман, обладала изумительными деловыми способностями. Она взвалила на себя семейный бизнес после смерти Ганса и руководила делом на протяжении двадцати восьми лет. Интересно представить, каких успехов она могла бы добиться, предоставь ей общество справедливый шанс. Женщины в ту пору не имели никаких политических прав и воспринимались как юридическая собственность родителей или мужей. Если они занимались бизнесом без мужа, то им приходилось делать это через подставных лиц. Несмотря на все препятствия, Гфаттерман удавалось договариваться с поставщиками, убеждать клиентов и находить средства для инвестиций в недвижимость, одновременно воспитывая детей. Она проследила за тем, чтобы двое ее сыновей, Андреас и Якоб-старший, получили соответствующее образование и могли занять ее место. Не желая разделять наследство, она не пожелала снова выходить замуж. К моменту кончины Элизабет была одной из крупнейших налогоплательщиц Аугсбурга.

Город тогда чеканил собственные монеты, и другой дед Фуггера, Франц Базингер, управлял монетным двором. Он разбогател, присматривая за тем, как работники наполняют формы расплавленным серебром и отливают монеты. Якоб-старший женился на дочери Базингера Барбаре. Спустя всего несколько месяцев после свадьбы власти поймали Базингера на недоливе серебра в монеты – кое-где это считалось тягчайшим преступлением – и заключили в тюрьму. Якоб-старший помог тестю выплатить долги и освободиться. Базингер не терял времени даром. Едва выйдя из тюрьмы, он бежал в Австрию и, вопреки своему криминальному прошлому, стал начальником монетного двора в Галле, городке неподалеку от Инсбрука, столицы Тироля.

Барбара обладала тем же талантом к бизнесу, что и ее свекровь Элизабет. Надо признать, это были настолько замечательные женщины, что, пожалуй, именно они, а не предки Фуггера по мужской линии наделили Якоба-младшего его достоинствами. Подобно Элизабет, Барбара пережила своего мужа почти на тридцать лет и выбрала бескомпромиссную стезю не желающей повторно выходить замуж вдовы. Подобно Элизабет, она вывела семейное предприятие на более высокий уровень, вкладывая прибыли в развитие и покупая и продавая ткани даже в больших объемах, чем делал ее муж. Впрочем, это все произошло не сразу. Непосредственной обязанностью Барбары после вступления в брак было рожать детей.

Фуггеры жили в трехэтажном особняке на углу, где старый еврейский квартал сходился с коммерческим центром. Особняк стоял напротив здания гильдии ткачей. Улица под названием Еврейский холм плавно сворачивала за особняком и упиралась в канал. Римляне некогда проложили несколько каналов и облицевали их деревом. В ночной тишине можно было услышать, как вода струится по руслу.

Барбара родила Фуггера 6 марта 1459 года. Якоб-старший возражал против того, чтобы кто-либо из сыновей носил его имя. Но уступил с седьмым сыном. Он провел не слишком много времени с юным тезкой; отец умер, когда младшему Якобу было десять. К тому времени некоторые мальчики – в частности, Ульрих, Петер и Георг – уже подвизались в семейном бизнесе. Еще один, Маркус, стал священником и сумел влиться в ряды ватиканской бюрократии. Два других брата умерли в молодости. Что касается девочек – у Якоба-младшего было три сестры, – Барбара готовила их к выгодным бракам.

Предположительно Якоб смотрел на своих братьев снизу вверх и завидовал их успехам. Впрочем, собственный шанс на приключения и свершения выпал ему достаточно рано. Отказавшись от мысли посвятить сына церкви, Барбара отправила его обучаться в Венецию. В то время Венеция являлась коммерческим центром Европы, этакой пересадочной станцией, где Шелковый путь соединялся с Рейном, где французское вино грузили на корабли, уходившие в Александрию и Константинополь, и где торговцы меняли перец, имбирь и хлопок с востока на рога, меха и металл с запада. Венеция была основана как торговая площадка, и всем в городе заправляли коммерсанты. Деньги занимали умы горожан. Венецианцы, писал банкир и мемуарист Джироламо Прулли, «сосредоточились целиком на торговле». По сравнению с Венецией Аугсбург казался сонной деревней. В этом суматошном, бойком и многолюдном городе обитали 200000 человек, что превращало Венецию в один из крупнейших городов Европы. Торговцы перекликивались друг с другом со складов по обоим берегам каналов. «Кто сосчитает бесчисленные лавки, столь хорошо обставленные, что они мнятся складами? – писал в дневнике священник-путешественник Пьетро Казола. – Они ошеломляют взор». Венеция процветала, и вместе с городом процветали горожане. Хронист Сансовино[5]5
  Имеется в виду Ф. Сансовино, сын знаменитого итальянского скульптора Я. Сансовино и автор ряда исторических хроник, в том числе «Истории Венеции, великолепного города, что не похож ни на какой другой» (1581).


[Закрыть] утверждал, что местные жители спят на кроватях из древесины грецкого ореха за шелковыми занавесями и едят с серебряной посуды. Казола добавлял: «Богатство здесь течет, как вода в фонтане».

Основой венецианской экономики служила торговля пряностями. Европейцы обожали пряности, особенно перец, которые помогали разнообразить привычные вкусы и маскировали привкус тухлого мяса. Арабы покупали перец в Индии и доставляли его в левантийские порты на верблюдах. Венеция монополизировала этот бизнес. Благодаря своему удачному расположению высоко на побережье Адриатического моря, она обеспечивала наиболее экономичный способ доставки пряностей до остального континента. Иными словами, она богатела в качестве посредника. У Фуггера не было ни малейшей возможности узнать об этом, но однажды ему предстояло сыграть важную роль в разрушении данной системы.

Учитывая сосредоточенность торговой республики на коммерции, ничуть не удивляет, что Венеция считалась городом, где можно научиться ведению бизнеса. Хорошо обеспеченные семьи отправляли в Венецию своих отпрысков, дабы те открывали для себя секреты торговли и налаживали контакты. Фуггер попрощался с семьей и отправился в путь через Альпы, вероятно через перевал Бреннер. Ему потребовалось около двух недель, чтобы достичь Местре. Там он нанял лодку, пересек лагуну и высадился на главном острове Венеции. После высадки Фуггер направился в «Фондако дей Тедески»[6]6
  Букв. «Немецкий склад».


[Закрыть], склад, где все немцы вели дела – по настоянию венецианцев. Последние считали, что, когда все «чужаки» находятся под одной крышей, их проще облагать налогами.

Расположенный вблизи Риальто, этот склад представлял собой обширный базар, где товары громоздились от пола до потолка. «Я видел там товары всех видов, какие возможно помыслить», – писал заезжий рыцарь Арнольд фон Ханфф. Ему вторил Казола: «Немецкий двор в Венеции настолько богат товарами, что мог бы поставлять их всей Италии». В 1505 году, уже после того, как Фуггер покинул Венецию, пожар уничтожил здание. Когда город восстановил сгоревший двор, Тициан и Джорджоне расписали фресками стену, выходящую на Большой канал, и превратили «Фондако» в место, обязательное для посещения ценителями искусства. Однако во времена Фуггера немцам приходилось там не только работать, но и жить. Фуггер спал рядом с соотечественниками на застеленном соломой полу на чердаке. Помимо обучения премудростям импорта и экспорта, он, вероятно, проявлял усердие, пакуя товары, доставляя их по адресам и составляя письма под диктовку. Приближаясь к площади Святого Марка со стороны моста Понте делла Палья, Фуггер мог видеть в порту галеры, пришедшие из Босфора и Святой Земли. Он мог разглядывать африканских невольников – слуг венецианских богачей – на площадях или присоединяться к другим немцам, которые торговали жемчугом и драгоценными камнями по сумасшедшим ценам вдоль знаменитой городской набережной Рива. Он наверняка слышал, как фанфары возвещают о прибытии в порт очередного судна с грузом.