Текст книги "Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей"

Глава сорок четвертая

Никки тяжело переживала расставание с сестрами. Хоть она и не жалела, что уехала, и считала, что спасла себе жизнь, ей очень их не хватало. Узнав о том, что Тори больна, Никки отправила ей открытку.

«Надеюсь, тебе скоро станет лучше, малышка. Я слышала, что вот-вот выпадет снег. Наверняка при виде него ты очень обрадуешься. Ты хорошо заботишься о маме и Сэми? Ну когда не болеешь?»

Тори так ее и не получила.

Шелли неоднократно пыталась связаться с Никки, но старшая дочь не отвечала на звонки и не перезванивала. Никки не хотела иметь ничего общего со своей сумасшедшей матерью. Она была бы рада никогда больше не видеться с родителями. Потом Шелли без предупреждения явилась к ней. Она вела себя очень заботливо, говорила, что волнуется, и просила Никки вернуться домой. Она может жить с ними. Ходить в колледж. Но Никки понимала, что все это – сплошная ложь. Все, что говорила ее мать, было ложью. Как-то раз шериф округа подъехал к ее трейлеру спросить, все ли с Никки в порядке.

– Ваша мама очень за вас беспокоится, – сказал он.

– У меня все нормально, – ответила она.

– Вы должны ей позвонить.

Никки сказала, что так и сделает, хотя даже не собиралась: ей было ясно, что мать с отцом волнуются исключительно из-за ее новообретенной независимости. Понятно почему.

Они боятся. Теперь она может заговорить.

Дальше кто-то бросил кирпичом в витрину кафе, где работала Никки, и позвонил ее работодателю с сообщением, что Никки в этом замешана.

«Я знала, что это сделал мой отец, – говорила она впоследствии. – Он сделал это, потому что мама ему велела. Она хотела, чтобы меня выгнали с работы, и я переехала бы домой, чтобы быть у них на глазах».

Вскоре после происшествия с кирпичом Никки позвонила Ларе и спросила, не будет ли та против, если она уедет из Оук-Харбор и попробует поработать с ней вместе в доме престарелых в Беллингеме.

Лара очень обрадовалась такой перспективе. У нее тоже были для Никки хорошие новости.

– Забавно, что ты позвонила именно сейчас, Никки, – сказала Лара восторженно. – Сэми ведь тоже здесь.

Никки была вне себя от счастья. На первом же автобусе она уехала в Беллингем.

При виде сестры слезы выступили у Сэми на глазах. Прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз. Сэми показалось, что Никки еще никогда не была такой красивой. Она приехала в обтягивающих джинсах и розовом топе, с макияжем; волосы, которые мать всегда обрезала ей кое-как, самым жестоким и уродливым образом, теперь отросли и слегка вились.

«Она была прекрасна, – вспоминала Сэми ту их встречу. – И, самое главное, уверенная в себе. Пожалуй, тогда я впервые увидела сестру в реальном мире. До этого она вечно сидела дома, копалась на ферме в своих мешковатых штанах. У нее не было друзей. Не было поклонников. Никогда до тех пор, пока она не уехала от родителей в свои двадцать два. У нее не было вообще ничего».

Никки получила должность помощницы медсестры в том же доме престарелых, где работала Лара. Работа была тяжелой, но платили за нее куда лучше, чем в мотеле или в кафе-мороженом. Мало того, она наконец освободилась от родителей и от всего, что творилось у них в округе Пасифик.

«Я меняла больным мешки после колостомии, – вспоминала она. – Но ничего не имела против. Главное, я вырвалась из дома».

Вскоре после того, как Никки приступила к работе, в администрацию стали поступать анонимные жалобы – якобы она плохо обращается с пожилыми пациентами и не умеет правильно ухаживать за ними. В дом престарелых пришла проверка. Но и Никки, и Лара знали, что никто на нее не жаловался. И персонал, и пациенты, и их родные – все ее очень любили.

Тем не менее анонимные звонки оказались еще не самым худшим.

Дэйв Нотек начал являться к ней на работу. Он мог целыми днями торчать на парковке – сидел в своем грузовике или стоял рядом в кустах. Не заговаривал с дочерью, но хотел, чтобы Никки его видела. Она считала это замаскированной угрозой. И начинала волноваться, как бы он не похитил ее. Может, у них с матерью возник на ее счет какой-нибудь новый план.

Вроде того, что случилось с Кэти.

Пару раз Дэйв преследовал Никки по дороге домой, когда она возвращалась с дежурства. Перепуганная до смерти, Никки колесила по всему Беллингему, чтобы оторваться от отчима.

«Я думала, что он собирается меня схватить, – вспоминала она. – Наверняка я не знаю… но почти уверена… они хотели похитить меня. Я легко могла себе представить, как мама его инструктирует на этот счет». «С учетом того, что выяснилось дальше, – говорит Никки, – мне очень повезло, что я еще здесь. Моя сестра считает так же».

Глава сорок пятая

Миновала уже половина лета 1997 года. Жена постоянно давила на Дэйва Нотека, требуя выяснить, где находится их блудная средняя дочь – и с кем. У Шелли, естественно, были для этого и свои пути: каким-то образом она узнала, что Сэми в Беллингеме, с Ларой и Никки. Мысль о том, что они вместе, приводила ее в ярость. Сэми совершила предательство – от этого думать о ее бегстве было еще тяжелее. И еще важней было постараться вернуть Сэми домой.

– Они могут кому-нибудь рассказать, Дэйв.

– Никому они не расскажут.

– Мы этого не знаем.

Дэйва уже тошнило от бесконечных истерик жены. Он говорил, что надо дать девочкам свободу, пусть станут самостоятельными, но Шелли продолжала названивать ему на работу, на Уиндбей-Айленд, как только что-нибудь узнавала о дочерях.

Как всегда, он делал, что она велела, – и следил за каждой из них.

Шелли узнала, что скоро состоится день открытых дверей в церковном лагере «Файервуд» на озере Уотком, куда, как она выяснила, поехали Сэми и Кейл.

И она не ошиблась.

Пробираясь через толпу сотрудников и гостей лагеря, Сэми заметила знакомое лицо.

Отец!

Пораженная, она не сразу поверила своим глазам, тем более что Дэйв явно замаскировался. На нем были какие-то странные солнечные очки, бейсболка и свитер с капюшоном, который он натянул на голову, довершая свой дурацкий маскарад.

«О господи!» – подумала Сэми. Ей стало нехорошо. Она любила отца, но знала, что он приехал не просто так. Сэми была уверена, что он хочет забрать ее домой. Дэйв явился за ней.

– Сэми, – сказал он глухим от волнения голосом. – Твоя мама страшно волнуется. Тебе надо вернуться.

Она не стала ничего отвечать. Да и что можно было ответить? Ее мать – чудовище, неудивительно, что Сэми ей не доверяет.

Она повела отца мимо качелей на потаенную тропку, где они сели на скамью. Некоторое время оба молчали.

Сэми заговорила первой – рассказала отцу, почему сбежала из дома. В основном, это касалось Кэти.

– Я знаю, что она мертва, папа. Я видела ее.

Дэйв, потерянный, сидел молча. Ничего не отвечал.

Она поделилась с ним сомнениями насчет рака, которым якобы болела мать и от которого ее лечили все детство Сэми.

– Рак не тянется так долго, – говорила она. – Мама давно бы уже умерла.

Тут Дэйв заговорил.

– Нет, она болеет, – возразил он. – Я знаю.

– Слушай, пап, – сказала Сэми, – нет у нее никакого рака. Ты хоть раз ходил с ней к врачу?

– Я подвозил ее до больницы.

– Но заходил с ней внутрь? Получал хоть когда-нибудь счета за лечение?

Она задавала те же вопросы, что Лара несколько лет назад.

Когда Дэйв наконец ответил, то лишь выразил понимание и беспокойство. Он ничего не отрицал и не утверждал.

– Мне очень жаль, Сэми. Я знаю. Знаю.

Оба заплакали и проговорили еще долгое время. Сэми видела, что ее отец совсем сломлен. Это бросалось в глаза. Мать взяла над ним ту же власть, что когда-то над Кэти. Никто из знакомых Дэйва Нотека не мог сказать о нем ни одного плохого слова. Местные жители единодушно считали его хорошим парнем. Он был сын лесоруба. Один из них.

Но женщина, на которой он женился… Не просто чужая – гораздо хуже. Для нее даже придумывали прозвища.

Крейзи Шелли.

Или, для тех, кто любил крепкое словцо, брошенное за чашкой кофе, Шелли-психопатка.

– Я вернусь домой, папа. Но при одном условии. Мама мне все испортила. А теперь должна исправить. Я хочу, чтобы она подала мои документы в колледж.

– Я об этом не знал, – ответил Дэйв.

Но Сэми, как и ее старшая сестра, теперь обрела голос. Если для поступления в Эвергрин и воплощения в жизнь мечты о том, чтобы стать учительницей, требовалось заключить сделку с дьяволом, она была согласна на это пойти.

После того как отец уехал из «Файервуда», Сэми позвонила матери и сказала, что рассматривает возможность возвращения домой, но требует, чтобы ей оплатили учебу. Шелли изворачивалась как могла, изобретая кучу предлогов. Денег, как всегда, не хватало. Из-за разногласий между ней и Дэйвом Шелли считала, что развод неминуем. И, как будто остального было мало, она очень плохо чувствовала себя. Рак вернулся, сообщила ей мать.

Сэми очень надеялась, что ее родители действительно разведутся. От Никки она узнала, в каких условиях отец жил на стройке. Как он ютился в палатке и ходил за бесплатной едой, работал на износ и гробил свое здоровье.

Сэми не считала рак поводом для шуток, но, честное слово, матери давно пора было придумать что-нибудь другое.

Сэми проигнорировала ее слова. Она настаивала на своем – ей нужен колледж.

– Ты говорила, я смогу пойти учиться. А потом саботировала мое поступление, мама. Я знаю это, и ты тоже.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Серьезно, мам? Мы что, и дальше будем играть в эти игры?

– Знаешь, – повторила Сэми и позволила повиснуть долгой паузе.

Это был один из любимых приемов Шелли. Она, словно хищный зверь, ждала, пока противник уступит и даст ей то, что она хочет.

– Я никому не расскажу о том, что произошло, – сказала Сэми наконец.

На мгновение на другом конце линии воцарилась тишина.

– Что?

Сэми повторила:

– Ты знаешь.

Она представила себе лицо матери. Красное. С выпученными глазами.

Шелли Нотек ненавидела, когда ей угрожали, и никогда такого не допускала. Никому не хотелось становиться мишенью для ее неукротимой ярости.

Сэми ничего не сказала напрямую. В этом не было нужды. Она скрыто шантажировала мать, и той пришлось подчиниться. Еще до возвращения Сэми в Монахон-Лэндинг в конце лета Шелли не только заполнила все бумаги, но и обеспечила, чтобы ее дочь приняли на первый курс.

Тем летом Сэми отпраздновала свое девятнадцатилетие в ресторане «Планета Голливуд» в Сиэтле. Это был ее самый лучший день рождения. Она чувствовала себя счастливой, свободной и полной надежд. Они созванивались с матерью, и Сэми знала, что все идет, как планировалось. Никки поддерживала с ней отношения, но они держали это от Шелли в тайне. Такая секретность была необходимой мерой: у Шелли имелись на Никки какие-то виды, и сестры не знали, как далеко их мать готова зайти.

Когда Сэми и ее парень Кейл подошли к дверям дома на Монахон-Лэндинг, Шелли встретила их с перепуганным лицом. Она опять сбрила брови и накрасилась белилами, как в тот раз, когда к ним приезжали Лара с Кэрол.

Мать грустно покачала головой.

– Рак вернулся.

Кейл и Сэми переглянулись. Оба с трудом удерживались от смеха. Ситуация была комичной и неловкой одновременно.

– Почему она делает такие странные вещи? – спрашивал Кейл у Сэми позднее.

– Понятия не имею. Думаю, просто нуждается во внимании.

«Но есть гораздо лучшие способы получить это внимание, чем говорить, что у тебя рак», – думали они оба.

Когда Кейл уехал, Шелли отчитала Сэми за ее недоверие.

– Твой отец говорит, ты не веришь, что у меня рак! Давай, посмотри на меня, Сэми! Посмотри! У меня волосы выпадают!

Но Сэми была готова дать отпор. И серьезный. Она чувствовала себя уверенно как никогда.

– Я знаю, что ты лжешь, – сказала она.

Шелли в ответ лишь фыркнула.

– Я знаю, что Кэти мертва. Знаю, что это ты ее убила. Я была тут, мам. Рядом с ней. Она умерла.

Шелли погрозила дочери пальцем.

– Она подавилась своей рвотой.

– Потому что ты издевалась над ней, мама.

– Все было не так.

– Именно так. Ты убила ее, мам. Ты это сделала.

Внезапно Шелли сникла.

– Мне очень жаль, – пробормотала она. – Очень жаль.

Сэми сочла это признанием вины.

– Жаль? – переспросила она, как будто это было слово на иностранном языке, и следовало убедиться, правильно ли она его поняла.

Шелли кивнула.

– Ситуация вышла из-под контроля. Я ничего не могла поделать, Сэми. Я пыталась.

Отчасти, Сэми знала, это была правда. Ситуация действительно вышла из-под контроля. Но Шелли ничего не пыталась сделать. Она позволила Кэти умереть.

Пять минут спустя настроение Шелли опять переменилось. Она забрала свои слова назад. И теперь все отрицала.

– Ты неправильно поняла меня, Сэми. Я никогда ничего подобного не говорила, – возмущалась она.

«Мама вела себя так, будто ни в чем мне не призналась, – вспоминала Сэми впоследствии. – Это было… ну, странно. Словно я сошла с ума, раз подумала, что она когда-нибудь в чем-то признается».

Но Сэми было все равно. Она поступила в Эвергрин. И стала свободной.

Глава сорок шестая

Финансы Нотеков находились в плачевном состоянии. Расходы на колледж дополнительно осложнили ситуацию, и теперь на них висела масса долгов. Надо было заплатить водопроводчику Стэну за работу, которую он сделал давным-давно. Телефонная компания угрожала обрезать им провода. Шелли придумывала изощренные отговорки, чтобы потянуть время до следующей зарплаты. Сантехнику сказала, что у них истекла страховка и сейчас они не смогут оплатить его счета. В телефонную компанию сообщила, что ее муж перенес обширный инфаркт.

«Сейчас ему уже лучше… Я постоянно нахожусь рядом с ним и пытаюсь справляться самостоятельно, но ситуация очень тяжелая…»

В другом подобном письме указала в качестве причины задержки новое вымышленное заболевание.

«В этом году у нас в семье случилось большое несчастье. У старшей дочери обнаружили рак, и мой отец тоже серьезно заболел».

Шелли разыгрывала карту с болезнью всякий раз, когда считала, что это сработает. Придумывая себе оправдание за нарушение правил дорожного движения в Саут-Бенд, она написала судье, что находилась в состоянии стресса и что то нарушение, за которое у нее могли конфисковать машину, следует ей про– стить.

«У меня выдался очень тяжелый год. Дочь заболела раком. Мне приходится возить ее в Олимпию на лечение дважды в неделю. Я ушла с работы, чтобы быть с ней. Дочь – все для меня, и сейчас она полностью от меня зависит. Я не преступница».

Дорожная полиция штата Вашингтон отозвала обвинение.

Дэйв с трудом справлялся на работе: нюхал нашатырный спирт, чтобы не заснуть за рулем бульдозера, и спал прямо там, в кабине, в то время как дома Шелли совершала ежедневные набеги на торговый центр в Абердине. Дэйв, естественно, об этом не знал. Она закрыла ему доступ к их общему банковскому счету. Он был не в курсе, на что уходит его зарплата.

Но ее всегда не хватало.

Шелли умудрилась за спиной мужа набрать кредитов на сумму более 36 000 долларов благодаря исключительной настойчивости, с которой она атаковала отделение Банка Америки в Реймонде. Это было удивительно с учетом того, что у супругов не имелось никаких побочных доходов. Дом на Монахон-Лэндинг был заложен и перезаложен, задолженности по кредитам росли в геометрической прогрессии.

Однако Шелли, упорная и предприимчивая, всегда находила способ получить то, что хочет. Едва добившись кредита, она тут же принималась тратить. Причем спешно. Складывалось впечатление, что покупки превратились для нее в наркотик. Точнее, в его замену. Шелли могла за день подписать до тридцати чеков в торговом центре в Абердине. Однажды она выписала девять в «Таргет», и у нее закончилась чековая книжка. Шелли немедленно открыла новую. Покупки были мелкие – в основном на сумму от пяти до десяти долларов. Наверняка это тоже была ее стратегия: Шелли думала, что чем меньше сумма, тем ниже вероятность, что ее станут преследовать, когда выяснится, что денег на счету уже нет. В основном она покупала вещи для Сэми и Тори и иногда какие-то мелочи для дома. Ее забеги по магазинам выглядели странно не только из-за количества чеков, которые она выписывала один за другим, но и потому, что повторялись ежедневно. День за днем. Она приезжала в Абердин и тратила все, что у нее было и даже чего не было.

Пропускала день и начинала снова.

Ее не беспокоило, что она ходит по тонкому льду; Шелли покупала и покупала, пока последние резервы не исчерпывались.

Ее чеки разлетались по всему городу.

Вскоре ей приходилось платить более 250 долларов ежемесячно в виде процентов за превышение кредита. Когда его закрыли, Шелли обратилась в другое отделение банка и завела новый счет. Дошло до того, что ни в одном местном банке ей больше не хотели предоставлять кредиты, и тогда она сняла деньги со счета дочери.

«Такова жизнь в Реймонде, – говорила впоследствии Никки. – Городок маленький, и мать вполне может явиться в банк и опустошить счет, владелицей которого не является».

Чтобы подать заявление на заем, для которого требовался номер социального страхования, Шелли нашла очередной изящный выход в своем стиле.

Однажды Сэми позвонила матери из колледжа и сказала, что ее номер социального страхования больше не работает на оплату.

– А ты меняй последнюю цифру, пока не сработает, – посоветовала ей мать.

Сэми заявила, что не будет этого делать.

– Тогда используй номер сестры, – ответила Шелли, как будто в этом не было ничего особенного. – У Тори со счетом сейчас все в порядке.

Сэми отказалась.

Махинации Шелли с чужими деньгами и номерами социального страхования продолжались довольно долгое время. Гораздо позднее, когда Сэми попыталась приобрести жилье, ее заявление отвергли в связи с плохой кредитной историей. На ее номере социального страхования висел долг 36 000 долларов. Но имя Сэми в платежных документах даже не упоминалось.

Заем взяла ее мать. Шелли Нотек выдала номер Сэми за свой.

Шелли пыталась все объяснить. Уверяла дочь, что в банке произошла путаница. Но Сэми так не считала. Дэйв, однако, продолжал защищать жену.

«Сэми с Шелл пользовались одним счетом. Просто в банке перепутали имя – это была их вина. Мы немного поругались – Сэми, Шелл и я, – но потом все прояснилось», – говорил он.

Однако через много лет Дэйву все-таки пришлось столкнуться с тем, что его жена вытворяла у него за спиной с деньгами, которых им вечно так не хватало. Какое-то время он верил, что безудержная расточительность Шелли осталась в прошлом. Иначе и быть не могло. У них же не имелось никаких сбережений. Да, когда они только поженились, она могла безрассудно тратить деньги, но ему удалось решить эту проблему, открыв, хоть и с любовью, супруге глаза на истинное положение вещей.

«Мне пришлось урезать расходы, но с годами она научилась лучше обращаться с деньгами. К тому же она ведь покупала только необходимые вещи для дома. Или одежду для Сэми».

В действительности Дэйв, выросший в бедности на берегах Элк-Крик, всегда хотел, чтобы девочки ни в чем не нуждались. Ссоры с Шелли о деньгах никогда не касались расходов на детей, и Никки, Сэми и Тори имели все, чего только могли пожелать. Танцевальный и театральный кружки, спортивные секции, новые вещи, вечеринки на день рождения и домашние любимцы – против них Дэйв никогда не возражал.

Однако никак не мог понять, куда же делась такая уйма денег.

– Не представляю, на что она их все потратила. Я бы еще понял, если бы Шелл купила себе хорошую машину или что-то в этом роде. Какую-нибудь классную. Знаете, мы ведь годами ездили на всяких развалюхах.

Глава сорок седьмая

Оставшись в доме одна, Тори поняла, что попалась.

Как только Сэми уехала в колледж, Шелли сосредоточилась на младшей дочери. К кое-каким своим излюбленным приемам она прибегала и до того, как Сэми уехала от них, но это еще можно было терпеть. С самого начала школы Тори задавалась вопросом, не сходит ли с ума, потому что постоянно теряла тетради с домашней работой.

– Мама, ты не видела мою тетрадку?

Нет, Шелли не видела.

– Я помню, что положила ее на стол, но теперь ее там нет.

Шелли пронзала ее взглядом.

– Тогда пойди и посмотри еще раз.

«Мама странная, – думала Тори. – Но мать есть мать».

Тори сильно страдала от того, что редко виделась с отцом. Когда он приезжал на выходные, то был очень усталый, но все равно проводил с ней время и придумывал совместные занятия. У нее сохранилась масса приятных воспоминаний, связанных с ним, – пускай это были самые обычные мелочи, вроде сидения за телевизором или рыбалки на речке. Тем не менее иногда ей казалось, что без него ей легче. И дело было не в том, что Тори не хотелось быть с отцом рядом. Просто, как только он оказывался дома, мать устраивала скандал. Кричала на него, оскорбляла. Кидалась всем, что под руку попадется. Угрожала. Обзывала на разные лады. Какому ребенку захочется это слушать?

«Я помню, что маленькой очень радовалась, когда папа приезжал домой, – говорила Тори позднее, – но со временем, когда я стала старше, точнее, уже подростком, я перестала его ждать, потому что они только и делали, что ругались… Пару раз бывали хорошие дни, мы даже успевали поиграть в видеоигры… Пожалуй, пока я была маленькой, он был для меня очень хорошим отцом, просто их отношения постепенно испортились. Но я знаю, он очень меня любил».

Тори не могла вспомнить ни единого раза, когда ссору затеял бы Дэйв. Инициатором всегда выступала Шелли.

– Где твой чертов зарплатный чек, Дэйв, – кричала она в телефонную трубку. – Ты, поганый ублюдок! Ты говорил, я его сегодня получу!

Тори легко могла догадаться, что говорит на другом конце провода отец: наверняка настаивает, что отправил чек вовремя. Он ни за что не решился бы задержать его или потратить деньги на себя. Он давал Шелли все, что она требовала.

И наконец:

– Нам надо с тобой развестись! И зачем я только вышла замуж за такого идиота!

Приезжая домой, Дэйв ночевал на полу в гостиной.

Все это сильно задевало и расстраивало Тори. «Отец выглядел очень несчастным, – вспоминала она. – Он ходил такой унылый, как будто вообще не хотел приезжать домой. Мне казалось, он жалеет, что женился на маме, раз вечно грустит».

Со временем Тори поняла, что оказалась в эпицентре сражения между матерью и отцом. Оно велось не на жизнь, а на смерть, и ей рикошетом доставалось тоже.

Первое внезапное нападение матери на Тори произошло под покровом ночи. В доме было пусто. Шелли, которая спала только днем, пока дочь в школе, внезапно влетела к ней в комнату и сдернула с Тори одеяло.

Девочка широко распахнула глаза и судорожно вдохнула. Она не понимала, что происходит. Неужели в доме пожар? Или у мамы сердечный приступ?

Это было очень страшно. И неожиданно.

– Ты никогда не пыталась совершить самоубийство? – спросила ее Шелли.

– Нет, мама, – ответила Тори.

Шелли простояла над ее постелью довольно долго. Может, ждала еще каких-то слов? Или ответ был неверный? Тори не знала. Она молчала и была слишком напугана, чтобы вступать с матерью в разговор.

Наконец Шелли вышла.

Тори не могла заснуть. Тысячи мыслей крутились у нее в голове. Но одна не давала покоя больше всего.

Господи, она что, собирается убить меня и выдать это за самоубийство?

Под барной стойкой на кухне у Нотеков стояла большущая любительская радиостанция – она принадлежала Дэйву, и он время от времени с ней возился. Поскольку он редко бывал дома, она просто пылилась на одном месте. Однажды мать, рассердившись за что-то на Тори, которой было тогда восемь лет, сильно ударила ее о радиостанцию головой.

Тори была в шоке. Она знала, что матери не следовало так поступать. Поверить не могла, что Шелли сделала это. Только не с ней. Она прикоснулась рукой к виску. Он был мокрый.

Кровь.

Тори заплакала. Вместо того чтобы извиниться или помочь ей, мать просто стояла посреди кухни, застыв на месте и презрительно глядя на дочь.

– Ты, слабачка! – воскликнула она. – Давай вставай!

То происшествие оставило в душе Тори глубокий след. С тех пор всякий раз, когда мать приказывала ей сделать что-то плохое или унизительное, она вспоминала, как ей разбили голову. Тори знала, что если мама захочет, то может причинить ей боль.

От одного голоса Шелли у Тори мурашки бежали по спине. В заставке телешоу «Фактор страха» раздается пронзительный женский крик; каждый раз, когда начиналась передача, несмотря на то, что девочка знала, что сейчас произойдет, она невольно вздрагивала, думая, что это мать кричит изо всех сил у подножия лестницы.

Кричит на нее.

«О господи, сейчас опять начнется», – думала она.

Шелли нашла новое применение одной из удочек Дэйва, когда Тори вывела ее из себя, рассказав подруге, что мать отлупила ее деревянной ложкой. Мать еще одной девочки обвинила Шелли в том, что она бьет дочь, и Шелли позднее отыгралась на Тори так, что удочка в конце концов сломалась.

– Ты мерзкая девчонка! Неблагодарная! Надо было мне сделать аборт!

Ягодицы и низ спины у Тори были покрыты уродливыми красными полосами. На этой неделе ей предстояло идти в бассейн на тренировку, и она волновалась, что другие заметят эти следы – тогда придется придумывать какое-то оправдание.

«Но до тренировки красные полосы исчезли, и я смогла пойти в бассейн, – вспоминала впоследствии Тори. – Мать постаралась сделать так, чтобы они быстрей прошли».

Шелли, вполне в своем духе, старалась сделать наказания не столько болезненными, сколько унизительными.

Заставляла Тори каждый день в течение недели ходить в школу в одной и той же одежде, если та не получала высшего балла за домашнюю работу. Оставляла ей только потертый джинсовый комбинезон с Винни Пухом и полосатый свитер. Никакой куртки.

«Было очень холодно, и я просто ненавидела ее за это. Люди обращали внимание, спрашивали, почему я не одета. Я говорила, что не успела постирать куртку или что-нибудь еще, – рассказывала Тори позднее. – А где-то на третий или четвертый день вообще переставала отвечать».

Она не знала, догадываются ли окружающие о том, что творится у них дома. Как и ее сестра Сэми, Тори всегда красиво одевалась. У нее было много новых вещей. И вдруг она начинала ходить в школу в одном и том же. Неужели никто не считал это странным или необычным?

«Конечно, это может показаться пустяком, – говорила она годы спустя. – Но для меня это был не пустяк, потому что школа – вы понимаете – не пустяк для ребенка».

Когда Тори начала взрослеть, Шелли придумала для нее новую унизительную процедуру. Раз в месяц она вызывала дочь в гостиную.

– Ну, Тори, пора. Давай посмотрим, как ты развиваешься.

Если Тори сразу не подчинялась, на нее обрушивались те самые крики из «Фактора страха» в материнском исполнении.

– Снимай футболку, – командовала Шелли.

Тори стеснялась и не хотела этого делать.

Шелли лишь отмахивалась от ее замечаний. Это совершенно нормально. Естественно.

– Я должна знать, как ты развиваешься, – говорила она. – Все мамы так делают.

«Ну нет, — думала Тори, – это неправда».

Ни одна из ее подруг не рассказывала, чтобы мать принуждала ее к чему-нибудь подобному.

– Мама, я не хочу!

Шелли пронзала ее стальным взглядом. Обычно за таким взглядом следовал удар ремнем или пощечина.

– Слушай, – отвечала она. – Ты будешь делать, что я скажу и когда я скажу. Я твоя мать. А ты ребенок. Снимай футболку, Тори.

– Не хочу, мам!

– Это почему же? Ты что, считаешь меня извращенкой? Кем-то в таком роде?

Своими словами мать загоняла Тори в тупик. Так она поступала с ними со всеми. Девочка снимала футболку и стояла неподвижно, пока мать осматривала ее.

– Порядок, – говорила наконец Шелли. – Все выглядит нормально.

И так снова и снова.

Иногда Шелли приказывала Тори снимать еще и трусики, чтобы взглянуть на ее гениталии.

Это было даже хуже, чем показывать растущую грудь, но Тори все равно подчинялась.

Однажды мать обратилась к ней со странным и неприятным требованием.

– Тори, мне нужно немного твоих лобковых волос для детского альбома.

Тори не хотела этого делать. Считала, что это слишком.

– Это безумие, – возразила она. – Никто так не поступает, мам.

Шелли пожала плечами. Она выглядела разочарованной. Даже слегка обиженной.

– Твои сестры сделали это для меня, – сказала мать. – Почему с тобой вечно так сложно?

– Нет ничего сложного, мам, – ответила Тори. – Это просто странно. Даже жутко.

Из разочарованного и обиженного лицо матери стало оскорбленным.

– Жутко? – переспросила Шелли. – Нет ничего стыдного в человеческом теле, а если тебе кажется, что есть, так это с тобой что-то не в порядке.

С этими словами она протянула Тори ножницы.

– Сэми и Никки тоже это сделали? – спросила та.

– Сделали, – подтвердила Шелли. – Даже Никки, с которой никогда нельзя было договориться.

Тори взяла ножницы, пошла в ванную и вернулась оттуда через минуту с волосами, которые требовала мать.

– Вот.

Она протянула их ей.

Шелли посмотрела Тори в глаза и расхохоталась.

– Мне они не нужны.

У девочки на глаза навернулись слезы. Она чувствовала себя униженной.

– Что?

– Просто захотелось посмотреть, сделаешь ли ты это, если я тебе прикажу, – сказала мать.

Тори осталась совсем одна. Жила от выходных до выходных, когда Сэми приезжала домой из колледжа. Перестала мечтать, чтобы Никки вернулась назад. Мать развернула целую кампанию, чтобы внушить ей сначала страх, а потом ненависть к старшей сестре.

– Эта девчонка была настоящим чудовищем, – неоднократно повторяла она. – Я благодарю господа, что он дал мне тебя и Сэми.

Тори не приходилось выспрашивать у матери подробности: та и так охотно ими делилась.

– Она била меня, Тори. Только подумай: что за девочка поднимет руку на собственную мать?

Шелли клеветала на Лару, бабушку Тори, говоря, что та злая и жестокая.

– В детстве она обращалась со мной как с дерьмом, – говорила Шелли.

Тори слушала, что говорит ей мать, и делала неизбежный вывод: у нее лучшая мама на свете, а Никки и Лара – их заклятые враги.