Текст книги "Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей"

Часть вторая
Сестры. Никки и Сэми

Глава седьмая

Love Will Keep Us Together дуэта Капитан и Теннилль и Jive Talkin’ Би-Джиз играли на повторе в кассетнике Шелли Ривардо, когда в феврале 1975 года ее дочь Никки появилась наконец на свет. Шелли никак не могла дождаться родов. Уже много недель она жаловалась на неудобства, связанные с беременностью, и на то, что навсегда лишится прежней фигуры.

Похожая на мать как две капли воды Никки была красивейшим в мире ребенком. Все так говорили, включая Шелли, считавшую дочку идеальным продолжением самой себя. Она только и говорила о том, какое это счастье – быть матерью. Какие у нее большие планы на счет будущего Никки. Те, кто знал Шелли ближе, воспринимали ее слова скептически, но все-таки надеялись, что ребенок заставит ее повзрослеть.

Вместо того чтобы вернуться с младенцем домой в Бэттл-Граунд, Шелли решила, что для Никки будет лучше сначала немного пожить в шумном доме ее родителей в Ванкувере. Лара не понимала, обусловлено ли это решение равнодушием Шелли или, наоборот, заботой о ребенке. За исключением своего катастрофического опыта в качестве няньки, когда Шелли присматривала за соседскими детьми в Худспорте, больше она никогда не занималась малышами.

«Думаю, она и младенца на руках ни разу не держала», – говорила позднее Лара.

Сама она была полной противоположностью падчерице. Лара была создана для материнства и очень обрадовалась, став бабушкой. Впервые ощутив, как Никки пинается у Шелли в животе, Лара прозвала ее Топотушкой, как зайца из мультика про Бемби, и с того самого момента полюбила всей душой.

Лара думала, что Шелли с ребенком побудут у них несколько дней, но прошло три месяца, пока Рэнди наконец не явился и не увез их обратно в Бэттл– Граунд.

Лара каждый день ездила навещать внучку. «Я ей не доверяла», – говорила она, имея в виду Шелли.

Рэнди тоже не доверял жене. Скандалы в семье Ривардо вспыхивали все чаще. Жена перестала пускать его ночевать домой. Все, что он зарабатывал, Шелли тратила на свои прихоти, не заботясь о нуждах семьи.

Однажды он сказал Ларе то, что она запомнила на долгие годы. «Шелли хорошо обращается со мной, только когда рядом другие люди».

Рэнди спал в своей машине – теперь практически ежедневно. Шелли нужна была только его зарплата, которую она требовала аккуратно передавать ей каждую пятницу. Он зарабатывал немного. Совсем немного. Даже с учетом того, что им не приходилось платить за жилье, денег все время не хватало. Шелли, привыкшая добиваться своего, пожаловалась отцу, и Лес Уотсон устроил так, чтобы деньги Рэнди доставлялись сразу его дочери. «Так они хотели привязать меня к ней», – говорил Рэнди позднее.

Очень скоро Рэнди понял, что дальше так продолжаться не может, – он очень любил Никки, но видел, что их брак, который и раньше не был особо крепким, теперь рушится на глазах.

Лара не винила Рэнди за то, что он бросил семью и ушел от ее падчерицы. Никто не винил, кроме самой Шелли.

Родители прислали Рэнди деньги на билет, и он уехал из Вашингтона – от Шелли – при первой же возможности. «Мне хотелось все начать с чистого листа», – говорил он. Тем не менее, когда две недели спустя Шелли позвонила ему в родительский дом и стала уговаривать помириться, Рэнди согласился, чтобы они с Никки приехали и поселились с ним и его семьей. Он скучал по дочери и беспокоился за нее больше, чем за их отношения с Шелли.

Воссоединение продлилось всего две недели. «Даже мои бабушка и дед были в шоке от ее поведения. Она вела себя так, что я понял – остается только развестись».

Шелли отплатила тем, что начала скупать все подряд и отправлять Рэнди чеки. Он оказался по уши в долгах, но ей было наплевать. Рэнди отослал ей чек на возмещение налогов, который следовало подписать им обоим, сказав, что эти деньги пойдут на выплату сделанных ею долгов. Но ничего не вышло. Шелли обманула Рэнди и попросила кого-то подделать его подпись.

Она обналичила чек и оставила деньги себе.

А потом внезапно пропала. Лара обзванивала родственников и знакомых. Всех, кого могла вспомнить. Она волновалась за ребенка.

«Я раз за разом набирала номер Шелли, – говорила она. – Но никто не отвечал. Я повсюду разыскивала ее. Пыталась увидеться с ней, но ее не было дома, и телефон не отвечал. Она перестала притворяться любящей матерью. Устроилась работать официанткой в бар на Мейн-стрит в Ванкувере, и ей, похоже, этого хватало».

По прошествии некоторого времени родственница из Бэттл-Граунд сказала Ларе, что лучше ей приехать и забрать Никки, за которой та присматривала.

– Шелли уехала.

– Куда? – спросила Лара.

– Я не знаю.

– И когда она вернется?

– Тоже не знаю.

Шелли действительно куда-то пропала. Никто не знал, где она и что делает, но, честно говоря, в ее отсутствие Уотсонам жилось гораздо лучше. Меньше скандалов. Меньше волнений. Меньше всех тех вещей, от которых у ее близких постоянно сжималось сердце.

Прошел почти год, прежде чем Шелли вернулась, чтобы забрать дочь у Лары. Она никак не объяснила свое отсутствие. Просто явилась к ним домой и забрала Никки. Лара очень любила девочку. Хотела оставить ее себе – отобрать у Шелли, удочерить и вырастить в любви и заботе.

Лара была готова на все, чтобы сохранить связь с внучкой.

В 1978 году, когда Никки было три года, ее мать в стихах описала свои чувства к дочери.

Шелли поставила сердечки вместо точек над буквой i и под восклицательными знаками – они символизировали ее безграничную преданность малышке. Она писала о том, как личико Никки привносит радость в ее уныло тянущиеся дни.

«Мордашка, милее которой нет… и смех… как лесной ручеек…

Славная ямочка на подбородке… волос золотое руно…

И глазки – большущие, карие… что ярко от смеха блестят».

Были там и забавные наблюдения:

«…она уже у меня в шкатулке! О нет, в кошельке! Ой, помада!

Проказница снова придумала что-то, и выходке очень рада».

Завершала Шелли так:

«О Никки, хоть время летит все быстрей, но наша любовь навечно!»

В то время Шелли разыгрывала сценарий «мы с дочкой против всего мира». Она говорила Никки, что отец их бросил, а дедушка и бабушка с отцовской стороны совсем ее не любят. При этом Шелли держала девочку в объятиях и смотрела на нее полными слез глазами, но потом добавляла, что это не страшно, потому что сама она очень-очень ее любит.

Естественно, все это оказалось ложью. Годы спустя Никки нашла целую кипу писем от отца и его родителей, а еще узнала, что они всегда отправляли ей подарки на день рождения и на Рождество, но мать срывала с них именные бирки и говорила, что это от нее.

Лара и Лес беспокоились, что Шелли оставляет ребенка одного, уходя из дома, поэтому часто заезжали в ее квартиру в Ванкувере, чтобы проверить, как у Никки дела. Однажды они встретили там Дэнни Лонга, который жил через лестничную клетку от Шелли. Лара знала мать Дэнни, потому что та частенько играла в боулинг в «Тайгер-Лейнс». Дэнни был худой, с длинными темными волосами и обаятельной улыбкой. Он сказал, что у него есть ключи от квартиры соседки.

«Наверное, вы близко знакомы с моей дочерью, раз она оставила вам ключи», – заметил Лес. Дэнни пробормотал в ответ что-то неразборчивое и впустил их в квартиру.

Шелли и Никки там не было, но Уотсонам попалась на глаза коробка, полная вещей, украденных из их домика на Маунт-Худ, а также связки ключей от их дома и их машин, пропавшие у Лары из сумочки несколько недель назад.

Вскоре после этого Шелли и Дэнни переехали в дом в Бэттл-Граунд, который бабушка Анна давно обещала своей любимой внучке. Шелли была уже беременна вторым ребенком. Они поженились в маленькой часовне близ здания суда в Ванкувере 2 июня 1978 года. В свои двадцать четыре года Шелли второй раз была замужем. Пару месяцев спустя, в августе 1978‑го, на свет родилась Саманта. Она была очень хорошенькая – блондинка с большими выразительными глазами.

Дэнни хорошо обращался с девочками, но давил на Шелли сильней, чем она привыкла. Парочка постоянно скандалила и дралась. Тарелки, летающие по воздуху. Крики. Хлопанья дверью. Бесконечные истерики. Один раз, когда Лара была у них в гостях – довольно редкий случай, – она заметила следы кулака на оштукатуренной стене. Вроде бы, подозрение должно было в первую очередь пасть на Дэнни, но в действительности Лара не была уверена, кто из взрослых мог так ударить в стену, что там остались вмятины.

Брак Шелли с Дэнни был таким же шатким, как с Рэнди, и закончился так же. Когда Дэнни после ссор сбегал из дома, чтобы немного остыть и прийти в себя, Шелли сажала детей в машину и ехала его искать.

Позднее ее семья вспоминала, что ей всегда нравилось кого-нибудь преследовать.

С появлением Дэнни Шелли потребовала, чтобы Никки называла его папой.

И Никки послушалась. Когда настало время записывать ее в школу, Шелли указала в документах фамилию своего нового мужа. Никаких формальностей – хватило просто ее слова, мол, она создала новую счастливую семью. И все.

Спустя пять лет после свадьбы с Дэнни Шелли позвонила отцу и сказала, что ей нужны деньги для развода. Пожаловалась, что Дэнни ей изменяет. Как обычно, Лес не стал спорить. Ради Шелли все что угодно.

На дворе был 1983 год, и в свои двадцать девять лет Шелли закрутила новый роман.

«Я всегда считала Дэнни своим отцом», – вспоминала позже Никки. Но Шелли, стоило ей избавиться от Дэнни, положила глаз на симпатичного Дэйва Нотека.

«Помню, как мама привела его к нам домой в Бэттл-Граунд и сказала, что это наш новый папа. Я ненавидела его, потому что любила Дэнни. А потом ни с того ни с сего мы вдруг переехали в Реймонд».

Даже теперь Никки не может избавиться от воспоминания, которое преследует ее, подобно призраку.

Это случилось незадолго до переезда в Реймонд. Она спала в своей кроватке у них в доме, рядом с домом престарелых в Бэттл-Граунде. И проснулась от того, что не могла дышать – кто-то прижимал к ее лицу подушку. Никки начала кричать, звать мать, и тут, буквально мгновенно, появилась Шелли.

– Что случилось? – спросила она. – Детка, что с тобой?

Никки, рыдая, сказала, что кто-то душил ее подушкой.

– Тебе приснился плохой сон, – отвечала Шелли.

Но Никки настаивала на своем.

– Это был не сон, мама.

Шелли смотрела в глаза своей маленькой дочке и убеждала ее, что она ошибается. Она не собиралась уступать. Не собиралась соглашаться. Она, как всегда, была права.

Тот эпизод навеки запечатлелся в памяти Никки. Скорость, с которой мать отозвалась. Странное выражение ее лица, скорее, заинтересованное, чем озабоченное.

Позднее Никки не раз задавалась вопросом, был ли это первый случай, когда мать намеренно пыталась свести ее с ума, и делала ли она то же самое с другими людьми.

Глава восьмая

Древесина. Устрицы. И десятилетия спустя марихуана.

Дождливый и туманный округ Пасифик в штате Вашингтон всегда выживал за счет природных ресурсов. Его история шла зигзагами с тех самых пор, как первые белые поселенцы обосновались в этом сыром и ветреном уголке на юго-западной границе штата в 1850-х. Кажется чуть ли не оскорбительным называть его жителей суровым племенем, но таковы они есть. Изобилие в краях, где река Уиллапа со своими многочисленными притоками вливается в Тихий океан, никому не давалось даром – его требовалось заслужить. Триада городов – местная столица Саут-Бенд, Реймонд и Олд-Уиллапа – образует костяк округа. Большие особняки высятся на холмах над бухтой, открывающейся в океан. Они напоминают о временах былого процветания, сменившегося упадком, который рано или поздно наступает везде, где экономика строится на природных ресурсах. Только здание суда в изысканном стиле изящных искусств, с витражами, до сих пор собирает массу народа – там выдаются пособия по безработице.

Земли вокруг реки Уиллапа, хоть и неуютные, не чужды популярной культуре. Многие их обитатели оставили в ней свой след. «Нирвана», образовавшаяся в Абердине, по соседству, свой первый концерт сыграла в Реймонде – городке с населением меньше трех тысяч человек. Поэт Роберт Уэллс, написавший «Рождественскую песню» для Мела Торме и главную тему для телевизионного «Шоу Пэтти Дьюк», вырос в этих местах. Писатель Том Роббинс написал свой первый роман, «Новый придорожный аттракцион», в Саут-Бенде.

Тем не менее большинство тех, кто здесь живет – кто вырос среди опилок и устричных раковин, – ничем не знамениты. Скорее, наоборот. Они с трудом сохраняют достоинство, сражаясь за выживание на своих скудных почвах.

Дэйв Нотек был местным мальчишкой, уроженцем округа Пасифик, и первые четыре года жизни провел в близлежащем Лебаме, пока его родители, Эл и Ширли, не переехали вниз по Элк-Крик, в небольшой деревянный дом в Реймонде. Эл был лесорубом, но даже для него работа находилась не всегда. Жили Нотеки небогато. Дэйв, его брат и сестра сами мастерили себе игрушки – луки и стрелы из щепок и куриных перьев. Деревенские ребятишки, как Нотеки, сразу выделялись в школах Реймонда – их одежда была поношенной и обычно не в лучшем состоянии.

«Пару раз в начале учебного года я являлся в школу в том же, в чем проходил весь прошлый год, – вспоминал он. – Не в упрек моим родителям – они трудились изо всех сил. Просто у нас не было денег».

Дочь работника с лесопилки, Ширли, сначала подрабатывала на устричном заводе, а потом устроилась в универмаг «Си Джей Пенни».

Из трех детей Эла и Ширли Дэйв был самым строптивым: затевал драки, таскал отцовские окурки, а в четвертом классе даже попытался с приятелем сбежать из дома. Отец за это наказывал его так, как когда-то наказывали его самого, – ремнем для правки бритвы. Дэйв не раз испытал на себе его хлесткие удары, но на отца не сердился – наказания были заслуженные. Так уж полагалось в их краях.

Жизнь в Реймонде в те времена кипела: лесопилки работали в три смены и бесконечные караваны грузовиков с древесиной день и ночь текли по дорогам. Река была запружена громадными бревнами, которые сплавляли по воде.

В 1971 году Дэйв закончил старшую школу Реймонда – именно там образовалась знаменитая команда «Чаек» – и решил, что пойдет по отцовским стопам и станет лесорубом, хотя отец и пытался его переубедить. «Папа не хотел, чтобы я этим занимался. Очень уж тяжелая работа. Но все закончилось тем, что я все-таки пошел рубить лес». Он проработал на лесоповале около года, а потом ушел в армию. «Мне не советовали становиться лесорубом, как отец, но я записался в армию, как он, и научился водить тяжелую технику. И этим занимался потом двадцать два года – ездил по лесу на бульдозере».

Служба в армии придала Дэйву уверенности в себе. По возвращении домой после контрактов на Гавайях и на Аляске Дэйв Нотек вдруг стал завидным женихом. Он был симпатичный, крепкий, освоил на Гавайях серфинг. Добродушный и покладистый, Дэйв умел и повеселиться. И, самое главное, работал на гиганта лесной промышленности, компанию «Вейерхаузер». Вернувшись из армии, он вступил в несколько студенческих братств, в том числе «Лосей» и «Орлов», и его популярность взлетела до небес. У него были романы с парой местных красоток, но они ни к чему не привели. «Девушки были чересчур настойчивы», – с улыбкой вспоминал он позднее.

Тогда он еще не знал, насколько опрометчивый выбор ему предстоит сделать.

Не было никакой особой причины, по которой в одну из суббот, в конце апреля 1982 года, Дэйв Нотек решил прокатиться на пляж Лонг-Бич в штате Вашингтон. Погода была не пляжная – тепло приходит на побережье Вашингтона не раньше августа. Дэйву, недавно порвавшему с подружкой, хотелось выпить пива и немного отвлечься. Садясь в Реймонде в свой оранжевый «Фольксваген-серф-багги» и катя по шоссе, он все еще решал, куда лучше свернуть – направо в Вестпорт или налево на Лонг-Бич. Лонг-Бич победил.

В пляжном баре «Белая ворона» сидели парни, привыкшие слоняться без дела. Болтали про волны. Болтали про серфы. Болтали про все на свете.

И среди них была самая красивая девушка, которую Дэйв когда-либо видел в жизни.

Хоть Шелли и не очень удачно выбирала мужчин, красота ее была неоспорима: светлые глаза, роскошные рыжие волосы и фигура, которую мечтает иметь каждая девочка, когда подрастет. Со всеми положенными округлостями и изгибами. Шелли понимала, что мужчинам нравятся женщины, не стесняющиеся показать, чем их наградила природа, и в молодые годы она именно так и поступала.

Дэйву Нотеку сразу стало ясно, что Шелли Уотсон Ривардо Лонг – птица не его полета. Он хорошо это понимал. И просто любовался ею со стороны. Ее летящими по ветру огненными волосами и потрясающим телом. Дэйв не имел большого опыта с девушками. В старших классах ни с кем не встречался, был стеснительным и робким. Даже после армии продолжал держаться скромно. Он сидел, попивал свое пиво, и пытался набраться мужества, чтобы пригласить рыжеволосую красавицу потанцевать.

«Она была похожа на кинозвезду из старых фильмов. Просто огонь! Другие парни то и дело к ней подкатывали, а я только смотрел. И тут вдруг, когда я уже собирался пригласить ее на танец, она сама подошла к моему столу».

Шелли рассказала Дэйву, что у нее две дочери и что она живет на юге, в округе Кларк, в уютном доме, который завещала ей бабушка Анна.

– Можно мне твой телефон? – спросил он Шелли, когда они потанцевали с ней пару раз.

– Ладно, – с наигранным равнодушием ответила она.

Вечером они разъехались каждый в свою сторону. Дэйв не рассчитывал увидеться с Шелли снова, но все время думал о ней. Случайно повстречаться еще раз в баре они не могли – «Белая ворона» сгорела дотла в ночь после их встречи.

Наконец он набрался мужества и набрал ее номер – спросил, можно ли приехать встретиться с ней в Ванкувере. Она сказала «да». Он стал ездить к ней каждую неделю. Он отчаянно влюбился в Шелли и в ее дочек. «Они были такие чудесные. Очень-очень славные. Им нужен был отец. Я это видел. Все это видели».

В то время Шелли очень нуждалась в мужчине – таком, которым могла бы пользоваться. С Дэнни давно было покончено. С Рэнди тоже. У нее начались неприятности с домом, завещанным бабушкой, – она не заплатила вовремя налоги, и дом собирались у нее отнять за неуплату. Шелли хотела передать права на него Дэйву Нотеку.

«Дэйв хочет постараться спасти дом для меня, – писала она в обращении к судье, – но его еще нужно отремонтировать. Я едва свожу концы с концами с моими двумя детьми. Думаю, лучше будет передать права на дом Дэйву».

Шелли упирала на то, что дом принадлежал ее семье уже три поколения.

«Моя бабушка жила в нем. И моя мать – до своей смерти. Я провела в этом доме первые двенадцать лет своей жизни. Вся семья, все родные знали, что со временем дом отойдет ко мне. Этот момент наступил в 1981-м. Раньше я не вступала в права наследования, потому что столкнулась с проблемами в браке, и родители не хотели, чтобы я лишилась дома при разводе. В 1979 году я разошлась с мужем и переехала. Я это точно помню, потому что той осенью моя дочь пошла в детский сад… Спасите мой дом ради моих детей! Я готова рассмотреть все варианты, которые предлагает U. S. Creditcorp для уплаты. Я ведь никому не причинила зла. Я просто хочу, чтобы у моих детей было будущее».

Дэйв пообещал, что со временем вернет Шелли ее дом. Но пока что его выставили на торги.

Постепенно они сближались, и однажды, явившись от врача, Шелли в слезах сообщила Дэйву, что у нее есть проблемы еще серьезней, чем сводить концы с концами и кормить двоих дочерей.

– У меня рак, – сказала она. – Скорее всего, я не доживу до тридцати.

Дэйв пришел в ужас. Шелли выглядела совершенно здоровой. Он успел по-настоящему ее полюбить. И теперь, узнав о ее болезни, чувствовал, что уже не сможет с ней расстаться.

«Помню, я тогда подумал, – вспоминал он много лет спустя, – что она, скорее всего, умрет. А если ее не будет, то кто позаботится о Никки и Сэми? У них никого не было. Все время, что мы жили вместе, она разыгрывала эту карту, с раком. Мне надо было обо всем догадаться, но я не догадался».

Прожив с месяц в маленькой квартирке Дэйва, они вчетвером перебрались в кирпичный дом на Фаулер-стрит в пригороде Реймонда, Ривервью.

«Я женился на Шелли не только потому, что ее дети нуждались во мне, – говорил Дэйв, – но, должен признать, это стало серьезным аргументом в пользу нашего брака».

28 декабря 1987 года они официально стали мужем и женой. Свидетельницей со стороны невесты на свадьбе была девушка по имени Кэти Лорено – парикмахер и лучшая подруга Шелли. Никто тогда не знал, какую роль она сыграет в дальнейшей судьбе супругов Нотек.

Лес Уотсон был только рад выдать дочь замуж – уже в третий раз. У него словно гора свалилась с плеч. Это означало, что она перестанет наконец бегать к нему за деньгами. Он так до конца и не простил ей историю с выдуманным изнасилованием, хоть и привык это скрывать. Пускай ее обвинения его не разорили, шрам на сердце остался все равно.

Шелли продолжала порочить отца у него за спиной, хотя в лицо говорила, что очень сожалеет и обещает исправиться. Она хотела лично сообщить ему о своем диагнозе, а не прибегать к посредничеству Лары, воевавшей с ней за возможность видеться с внучками. Лес на звонки дочери не отвечал, поэтому она написала ему письмо:

«Я всегда буду гордиться, что у меня такой отец. Чем старше я становлюсь, тем сильнее ощущаю, насколько ты важен для меня. Папа, ты не представляешь себе, насколько я страдаю. Ты так долго не интересовался моей жизнью. Может, в следующий раз… Я не совершу старых ошибок. У меня нет сил в одиночку пережить то, что мне предстоит. Но я люблю тебя, папа, и скучаю по тебе.

С любовью, Шелл».