Текст книги "Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей"

Глава сорок восьмая

Связь между сестрами была прервана. Средняя, Сэми, поддерживала отношения по отдельности с Никки и с Тори. Никки, активно строившая самостоятельную жизнь, скучала по младшей сестре и постоянно спрашивала о ней, но Тори не интересовалась ею в ответ. Она перестала спрашивать про Никки, так что Сэми не приходилось ей лгать и опасаться, что та выдаст их матери, которая считала любые контакты с Никки предательством высшей пробы.

Хотя Сэми теперь училась в колледже, право матери контролировать ее по-прежнему не ставилось под сомнение. Она стремилась управлять всеми аспектами жизни дочери, от чего соседки Сэми по общежитию в Эвергрин лишь закатывали глаза. Шелли звонила ежедневно, часов в десять-одиннадцать вечера и, если Сэми не отвечала, кидалась разыскивать ее, названивая старшему по общежитию или Кейлу, ее парню.

Бывало, что звонки раздавались даже в три часа ночи.

– Она у тебя? – спрашивала Шелли.

Кейл отвечал, что нет, а потом, повесив трубку, оборачивался к Сэми. Все, что им оставалось, – обменяться понимающими взглядами.

Сэми заключила с матерью сделку, но это не означало, что она перестала сопротивляться ей. Однажды она написала Шелли письмо на четырех страницах, в котором намекала на то, что, хотя мать притворяется, будто не помнит, что творилось в доме Нотеков, у Сэми подобных провалов в памяти нет.

«Я ничего не забыла, и сейчас я говорю не про Кэти… Может, я была еще маленькой, но я хорошо помню, что у нас творилось, и, уж прости меня, мама, мне кажется, что ты отказываешься помнить то, что тебе не нравится. Например, что ты делала с Никки и Шейном, все это валяние в грязи и ванны с кипятком. О да, этого ты не помнишь. Могу сказать, что со мной обращались еще очень неплохо».

Теперь, когда Никки уехала и старалась держаться как можно дальше от матери, а Тори, как считали ее старшие сестры, не сознавала всей глубины материнского сумасшествия, Сэми, возвращавшаяся периодически домой, пробовала призвать мать к ответу. То, что происходило в их семье, тяжелым грузом лежало на плечах всех сестер, но только ей удавалось воспринимать ситуацию с юмором.

Она продолжала досаждать матери напоминаниями.

«Я знаю, что происходит у других людей. Возможно, мне известно не все. Но я понимаю, что хорошо и что плохо. Я всю жизнь жила во лжи – пускай тебе это не нравится, но это так. И мне известна вся правда».

Поскольку Сэми копалась в их прошлом и ставила под сомнения действия матери, Шелли начала искать пути воздействия на нее.

– Дорогая, у меня нашли волчанку, – сказала она как-то раз по телефону. – Это очень плохо.

– Боже, мама! – воскликнула Сэми. – Мне так жаль!

Сэми мало что знала об этом заболевании, но понимала, что диагноз серьезный. Мать сообщила, что ей потребуется длительное лечение. Как будто этого было недостаточно, она добавила еще кое-что:

– И у меня огромная киста в яичнике. Придется делать операцию.

Сэми считала, что рак превратился для ее матери в подобие игры, но по какой-то причине не подумала, что и эти диагнозы тоже ее выдумка.

Хотя именно так оно и было.

«Самое забавное, – говорила Сэми впоследствии, – что мама больше ни разу не вспоминала про волчанку».

Ее мать была лгуньей, и Сэми это знала. Но ей требовались доказательства. Неопровержимые. Сэми решила покопаться у матери в спальне, когда та уехала по делам, – просто посмотреть, не попадется ли ей что-нибудь. Это было как перевернуть камень и ждать, не выползут ли из-под него насекомые. Она постаралась ничего не сдвинуть с места. У Шелли был настоящий талант замечать, если предметы в комнате хоть чуть-чуть меняли положение. Если их трогали. Иногда девочкам казалась, что она заметит, даже если они просто посмотрят на какую-то вещь.

Под кроватью Сэми обнаружила небольшой мусорный мешок.

Заглянув внутрь, она не сразу поняла, что в нем такое.

Грязь? Ракушки?

Сэми поднесла мешок к свету и присмотрелась внимательнее.

В мешке, вперемешку с пеплом, лежали кости.

Человеческие.

Она знала, что это не могут быть кости Кэти Лорено.

Тогда чьи же они?

Дэйв Нотек не приезжал домой в Реймонд уже долгое время. У него была на это уйма причин. Во-первых, он работал очень далеко. Да и, кроме девочек, никто его там не ждал. Уж точно не жена. Шелли раз за разом угрожала ему разводом, но по какой-то причине, – вероятнее всего, из-за регулярных зарплатных чеков – никаких действий не предпринимала. Дэйв отправлял Шелли все деньги, – похоже, ей требовалось только это.

Однако звонок от новой жены его тестя заставил Дэйва наконец задуматься: та напомнила ему, что он не виделся с Тори уже больше года.

Дэйв принялся ей возражать, потом начал придумывать отговорки одна другой смехотворнее. Не мог же он честно признаться, почему не ездит домой. Нет, такое ему и в голову не приходило. Каждую пятницу начальник спрашивал его, собирается ли он в Реймонд на выходные, но Дэйв обычно отвечал, что назавтра ему необходимо присутствовать на стройплощадке.

– Чушь! – бросал начальник в ответ.

«Он видел по моим глазам, что мне хочется поехать», – утверждал Дэйв впоследствии.

После того звонка он долго просидел у телефона, размышляя. И наконец воззвал к богу с просьбой о помощи.

«Ты должен дать мне ответ, – думал Дэйв. – Должен мне помочь. Что мне делать?»

У него не было ни копейки денег и на тот момент не было машины. Тем не менее бог ответил на его молитвы. Дэйв сказал, бог велел ему прислушаться к голосу сердца и поехать домой. Его начальник, сам семейный человек, одолжил Дэйву свой старый «Кадиллак». Это была настоящая развалина, но тем не менее у него появилась возможность добраться до Реймонда.

«Я ушел с работы в пять часов вечера в пятницу. Тащился по пробкам. Сначала от Седро-Вули до Оук-Харбор на бульдозере компании. Оттуда на машине назад, чтобы успеть на паром. По шоссе. Домой добрался уже после полуночи, ближе к часу. Шелли приготовила ужин и ждала меня. Тори тоже не спала. Все было в порядке. Тори выглядела довольной. Шелл тоже. И я».

Все были довольны. Или казались такими.

Пока он не уехал назад.

Часть пятая
Козел отпущения. Рон

Глава сорок девятая

В первый раз Сэми услышала про Рона Вудворта, когда мать позвонила ей в общежитие и упомянула о «новом друге», который помогал одной старушке с ее кошками, когда ее выселили из дома в Ривервью – районе, находившемся неподалеку от студенческого кампуса в Грейз-Харбор. Шелли устроилась в Агентство по делам пожилого населения социальным работником. С Роном она познакомилась в ходе разбирательства по делу той женщины с кошками.

«Я позволила ей сложить свои вещи у нас в амбаре. Приглашала пожить у нас, но ей хотелось отдельное жилье».

«И правильно», – подумала Сэми. Она испытала большое облегчение – не хватало только, чтобы кто-то еще переехал к ее матери.

– Рон, – продолжала Шелли тем временем, – помог ей пристроить большинство кошек. У нее их было штук восемьдесят, не меньше.

Сэми решила, что держать восемьдесят кошек в тесном домике – чистое безумие.

– Похоже, Рон – хороший человек, – заметила она.

– О да, он любит кошек.

Действительно, Рон и сам их держал. Примерно в это же время Тори начала после школы заглядывать к нему в трейлер и неоднократно обращала внимание, какой кавардак устраивают там кошки. Внутри ужасно воняло, но Рон, как многие люди, заводящие больше кошек, чем следовало бы, принюхался и не замечал этого запаха.

Рон Вудворт не был толстым, но, когда Сэми познакомилась с ним, у него имелось выступающее брюшко, свисавшее над ремнем, словно у Санта-Клауса. Волосы, редеющие на макушке, он собирал на затылке в хвост и завязывал резинкой. Носил серьги и другие украшения и, вообще, уделял большое внимание внешности. Когда-то Рон работал редактором в местной газете, а потом переучился на социального работника. На тот момент у него был «тяжелый период» – Рон временно не работал. Он был остроумный, язвительный и сразу очень понравился Сэми.

Во время своих визитов к Рону в трейлер Тори листала его книги по египтологии, которой тот не на шутку увлекался. Они говорили про богов и египетскую мифологию. Она интересовала его больше всего на свете. Он рассказывал Тори, как важно ценить жизнь и с надеждой смотреть в будущее.

Позднее, когда ее мать настаивала, что Рон планировал самоубийство, Тори припомнила те их разговоры.

– Он никогда бы этого не сделал, – заявила она.

Тори очень полюбила Рона. Иногда он подыгрывал ей в карты или в шашки. Она начала называть его дядя Рон. Он был другом и – надеялась она, хоть и не говорила этого вслух, – возможно, союзником.

Рон Вудворт приехал в Саут-Бенд вслед за Гэри Нильсоном, с которым прожил семнадцать лет, в конце лета 1992 года. Сестра Гэри уже жила здесь, а в 1995-м родители Рона, Кэтрин и Уильям, тоже перебрались на побережье из Калифорнии: Рон настоял на этом, потому что его отец начал сильно болеть.

В каком-то смысле переезд в округ Пасифик был для Гэри с Роном новым стартом, который потребовался им из-за напряженности и разногласий в отношениях. Собственно, Гэри просто объявил Рону, что собирается переезжать, а тот может или поехать с ним вместе, или остаться. Рон сразу же согласился. Гэри был любовью всей его жизни, и он совершенно точно не собирался расставаться с ним.

Однако после смерти отца в июне 1996 года поведение Рона изменилось. И довольно резко. Внезапно он перестал справляться с обязанностями социального работника, а в разговорах постоянно отвлекался. Всю свою жизнь он был очень общительным, а теперь стал замкнутым и мрачным. Конечно, Гэри сочувствовал партнеру в его потере, но просто не мог больше жить с Роном, и в 1997-м порвал отношения с ним.

Рон перенес разрыв очень тяжело. Он переживал из-за смерти отца и предательства любимого человека. Когда Гэри, вскоре после расставания, как-то вернулся с работы в их трейлер, то обнаружил, что Рон поменял замки. Впускать его внутрь он отказался.

«Хотел отобрать у меня мою собственность, – говорил Гэри впоследствии. – Я ему заявил, что, если трейлер так ему нужен, пусть оставит его себе».

На следующий день Гэри приехал забрать кое-какие вещи, которые Рон сложил под навесом, чтобы потом раздать нуждающимся. Больше они никогда не говорили – ни лично, ни даже по телефону. Через месяц Рон прислал своему бывшему письмо, где говорилось, что ни он, ни его мать не хотят никогда его больше видеть.

Рон Вудворт, брошенный так внезапно и таким жестоким образом, покатился по наклонной, что обеспокоило его немногочисленных друзей. К ним относилась Сандра Бродерик, которая знала Рона еще по счастливым денькам в Калифорнии, когда они вместе трудились в отделе обеспечения на военно-воздушной базе «Маклеллан» в Сакраменто, в начале девяностых. После того как Рон перебрался на северо-запад округа Пасифик, Сандра по стечению обстоятельств тоже оказалась там. Конечно, географическая близость помогла им сохранить дружбу, но кроме того в их отношениях присутствовала искренняя теплота.

Хотя Рон после разрыва с Гэри и ронял кое-какие тревожные фразы вроде того, что ему «не на что жить», он никогда открыто не говорил, что хочет покончить с собой. Кроме того, как и Тори, Сандра считала, что увлечение Рона древнеегипетской мифологией и религией не позволяло ему допустить даже мысль о самоубийстве – как бы плохо ни обстояли его дела.

Тем не менее в 1999 году Сандра стала замечать, что у Рона серьезные проблемы, и предложила ему – вместе с матерью – переехать в ее дом с пятью спальнями в Такоме. Рон вежливо выслушал ее предложение и даже приехал посмотреть дом. Но сказал Сандре, что предпочитает пока жить отдельно, хоть и не собирается долго задерживаться в Реймонде или Саут-Бенд. Гэри жил в Абердине, и Рону не хотелось сталкиваться с ним там. Он сообщил Сандре, что со временем, возможно, поселится у своих друзей Шелли и Дэйва Нотек, которые, по его словам, собирались покупать дом в Оук-Харбор.

Спустя год, в июле 2000 года, старый приятель Сандры снова вышел на связь. Никакого дома в Оук-Харбор по-прежнему не было. Рон попал в финансовую яму. Ему требовались деньги, чтобы заплатить долг за аренду места для трейлера в трейлерном парке Уиллапа. Она дала ему пятьсот долларов, чтобы Рон не оказался на улице.

Позднее один общий знакомый сообщил ей, что Рон занял 2000 долларов на адвоката, который защищал его интересы в суде за передвижной дом.

Сандра тут же позвонила Рону.

Тот притворялся, что у него все под контролем.

«Он мне сказал, что передал 1000 долларов Шелли Нотек, чтобы та наняла адвоката», – рассказывала Сандра впоследствии.

У Сандры зародились кое-какие подозрения, и она спросила у Рона, как этого адвоката зовут.

«Он ответил, что Шелли лучше помнит, ведь это она его нанимала. В общем, я так и не поняла, был у него адвокат или нет».

Чуть позже Сандра поехала в Реймонд навестить Рона, который жил с матерью в ее трейлере в парке отдыха «Тимбеленд».

Неожиданно Шелли тоже явилась туда, и Сандре пришлось ретироваться.

Те, кто знал Шелли, говорили потом, что она всегда умела отвоевывать свою территорию.

Глава пятидесятая

Рону было уже за пятьдесят – слишком поздно, чтобы меняться. Он лишился дома, потерял отца и своего партнера. Отдалился от матери, у которой жил после того, как в 1999 году его трейлер конфисковали. И, самое обидное, не мог больше держать кошек. Шелли сказала Тори, что Рон поживет у них, – они должны ему помочь снова встать на ноги. Тори не знала, что то же самое Шелли когда-то говорила Дэйву, когда убежала его в необходимости переезда к ним Кэти Лорено.

– Мы поможем ей, – внушала Шелли мужу, – а она поможет нам.

Шелли была само гостеприимство, когда приветствовала Рона у них дома и устраивала в бывшей спальне Сэми. Он привез с собой кровать, платяной шкаф и тумбочку с настольной лампой. А еще книги и личные вещи, которые забрал из трейлера матери.

Дэйв мало что слышал про Рона Вудворта, пропуская рассказы о нем мимо ушей. На то имелись веские причины. Он по-прежнему работал в Оук-Харбор на Уиндбей-Айленде и практически не бывал дома; то, что там происходило, мало интересовало его. О том, что Рон к ним переехал, Дэйв узнал, только когда однажды явился в Монахон-Лэндинг на выходные.

Шелли держалась очень ласково, когда знакомила их друг с другом.

– Это мой друг Рон, – сказала она, и тут же добавила: – Он гей. Его выгнали из дома, и он скоро выходит на работу тут по соседству.

Дэйву, честно говоря, было наплевать. Он ничего не имел бы против, случись между ними роман. Так было бы даже лучше. Дэйв хотел вырваться. Жизнь с Шелли превратилась в постоянный стресс из-за всех историй, в которые она его втравливала. Из-за секретов, которые приходилось скрывать.

«Я только ждал, чтобы Тори подросла, и тогда сразу бы ушел, – признавал он впоследствии. – Надо было продержаться еще три-четыре года, прежде чем уйти».

Шелли рассказывала, что Рон уже несколько раз сидел с Тори и что он очень преданный и надежный.

Рон пожал Дэйву руку. Он был невысокий, в толстых очках. С проколотыми ушами и золотыми цепями на шее. На одной Дэйв заметил подвеску в виде анкха, египетского креста.

«Он показался мне хорошим человеком. Но вообще, я хотел скорее убраться оттуда, – говорил Дэйв. – Вот только не успел».

О черт!

Эти слова пронеслись у Сэми в мозгу, когда она узнала, что Рон переехал к ее матери с сестрой. Это очень плохая идея, подумала она, но вслух ничего не сказала. Сэми поступала так всю свою жизнь. Она была достаточно сообразительной, чтобы понимать, что творится вокруг, но инстинкт самосохранения подсказывал ей держать язык за зубами.

Она сказала себе, что, несмотря на все причуды ее матери, крайне маловероятно, чтобы старая история повторилась еще раз. Сэми видела, как мать обращалась с Кэти, с отцом, с другими людьми. Конечно, Шелли – это Шелли, ей просто необходимо всегда быть в центре внимания. Контролировать все и вся. Следить, чтобы все вокруг исполняли ее желания. Шелли – босс. Но и Рон – это Рон. Он не Кэти. И не Дэйв. Сэми была уверена, что Рон сможет за себя постоять.

По крайней мере, она на это рассчитывала. Точнее, надеялась. Точнее, молилась. С самого начала стали появляться тревожные сигналы, указывавшие на то, что Сэми ошиблась.

В первый ее визит домой после переезда Рона, они с матерью вели себя, по словам Сэми, как «сладкая парочка». Тем не менее она обратила внимание, что Рон прислуживает Шелли и делает все, что она попросит.

– Да, Шелли, дорогуша, – отвечал он на любое ее пожелание.

Шелли крепко его обнимала и благодарила за то, что он так к ней добр, либо ласково отчитывала, если он не делал того, о чем его попросили, – тоном, каким мать упрекает совсем маленького ребенка, который еще не понимает, почему важно ее слушаться.

Садясь ужинать, она всегда приглашала его к столу.

– Рон, иди сюда, ужин готов!

– О, – восклицал он, – чудесно выглядит, Шелли, дорогуша!

Неважно, что лежало на тарелке, – Рон превозносил ее блюда так, будто их приготовил участник конкурса «Лучший повар Америки» или другого подобного телешоу.

Но первоначальное гостеприимство Шелли быстро сошло на нет.

Уже на вторую неделю ситуация стала меняться. Тори заметила, что Рон раздражает ее мать.

– Я видела, как ты закатил глаза, – рявкала Шелли на него. – Мне это очень не понравилось.

– Уж прости меня, Шелли, дорогуша! – говорил он.

– Ты что, оскорбить меня хочешь этим своим тоном?

Рон отступал.

– Извини, дорогая.

Вскоре она начала осыпать его ругательствами.

Это было очень невежливо, некрасиво. Тори не могла поверить, что ее мать так обращается со своим другом.

– Не хочу, чтобы такой безмозглый сморчок, как ты, так со мной говорил, – заявляла она. – Ты мне отвратителен, Рон! Уйди с моих глаз и держись подальше от моей девочки. Ты на нее плохо влияешь.

Дальше стало только хуже.

Гораздо хуже.

А вот у Тори, с тех пор как Рон переехал к ним, жизнь начала налаживаться. Мать переключила внимание на нового постояльца Монахон-Лэндинг. Если раньше Тори подвергалась наказаниям за малейшую провинность, теперь главной жертвой Шелли стал Рон.

«У нее становились такие страшные глаза, а потом она бросалась на него и выталкивала на улицу. Я не знала, что происходило дальше, потому что мама приказывала мне сидеть у себя в комнате».

Так происходило каждую ночь.

И каждый день. Рон больше не сидел за столом с Тори и ее матерью. Шелли кормила его хлебом и водой. И дважды в день давала по горсти таблеток.

– Что это за лекарства, которые ты ему даешь? – несколько раз спрашивала Тори.

– Снотворное, – отвечала мать. – Чтобы он стал поспокойнее.

Рон изменился сразу же, как только Шелли перешла к насилию – и таблеткам.

«Он был одним из самых умных людей из всех, кого я знала, но после того, как переселился к нам, он все забыл, – рассказывала впоследствии Тори. – Перестал быть самим собой. Все время витал где-то в облаках».

Шелли изгнала Рона из спальни наверху. Сделала это решительно и бесцеремонно, как фокусник, выдергивающий скатерть прямо из-под тарелок с угощением. Она отобрала практически все его вещи и велела спать на полу в компьютерной комнате. По какой-то причине Рон не сопротивлялся Шелли. Он теперь вообще редко заходил в дом. С утра она выдавала ему список дел длиной с простыню, и большую часть времени Рон проводил во дворе.

Дальше Шелли пустила в ход свой излюбленный прием: ограничила ему доступ в туалет. Сказала, что он должен спрашивать на это разрешения. Компьютерная комната находилась на втором этаже, а ванная и диван, где она лежала и смотрела телевизор ночи напролет, – на первом, поэтому он никак не мог туда пробраться без ее ведома.

– Шелли, дорогуша, можно мне в туалет? – спрашивал он.

Ответ всегда был «нет».

Снова – как та скатерть у фокусника в руках.

– Только не в моем доме.

– Дорогуша, тогда куда же мне идти?

– Делай свои дела на улице. Не хватало, чтобы какой-то сморчок использовал мою ванную.

Так с тех пор и пошло.

Когда Рону нужно было справить нужду ночью, он мочился в бутылку и потом прятал ее.

Однажды утром Тори захотелось включить компьютер, а Рон еще не успел вынести бутылку, потому что был занят. Она увидела емкость с мочой, и Рон это заметил. Тори не понимала, почему он такой глупый. Если Шелли ее найдет – а это лишь вопрос времени, – ему придется несладко. Почему он не послушался маму? Он ведь знает, что ему грозит. Она ужасно разозлилась, что Рон проявил недальновидность.

Тори спросила обвиняющим тоном:

– Почему ты это сделал?

Рон смутился.

– Извини, Тори, – сказал он. – Мне очень жаль.

Позднее Тори не раз проигрывала ту сцену у себя в голове, и ей было очень стыдно. Она повела себя так, будто сердится на него, хотя имела в виду совсем не это. Она просто не хотела, чтобы мать кричала на Рона и била его.

Хотя Тори ему и не говорила, она поступала точно так же. Не хотела тревожить мать скрипом ступеней посреди ночи, боялась ее гневных тирад и поэтому тоже писала в бутылку. А утром потихоньку выливала ее в окно.

Ей просто хотелось, чтобы Рон проявил сообразительность.

Время от времени Шелли спрашивала младшую дочь, помнит ли она Кэти. На фотографиях, где присутствовала Кэти, Тори была совсем маленькой. Она знала, что когда-то Кэти жила с ними, но не представляла, какую роль та играла в их семье. И не понимала, почему мать регулярно заговаривает о ней.

– Тебя кто-нибудь спрашивал про Кэти?

– Нет, мам.

– Кто-нибудь в школе? Или соседи?

Тори качала головой.

– Никто. Честное слово.