Текст книги "Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей"

Глава двадцатая

Отношения Шелли с Кэти постепенно катились под откос. Медленно, но верно. Кэти была как лягушка в кастрюле с закипающей водой. Она не сразу поняла, в какую игру играет Шелли и почему. Кэти была одинокая, не общалась с семьей и не имела собственных денег. Крупная. Грубоватая. Смешная. В школе она играла в софтбол. Регулярно посещала церковь. Охотно собирала вокруг себя девочек и смешила их своими историями о том, как работала парикмахером в Абердине. Переехав к Нотекам, Кэти начала увядать. Она как будто таяла у них на глазах. Лишалась собственного «я».

Шелли требовала от нее, чтобы все делалось по высшему разряду.

Немедленно!

Прямо сейчас!

Иди и убирай!

Постепенно оптимизм Кэти ее оставлял. Как бы тяжело она ни трудилась, Шелли все было мало. Она недостаточно заботилась о ребенке, плохо убирала в доме, готовила кое-как. Если Шелли была недовольна, то хватала то, что попадалось под руку, – кухонные принадлежности, провод, книгу с кофейного столика – и избивала Кэти. Изо всех сил. Кэти плакала, иногда грозилась уехать. Шелли говорила ей, что она сама виновата.

– Ты заставила меня это сделать, – утверждала она. – Не заставляй так поступать с тобой снова. Я рассчитываю на тебя. Не спорь. Делай то, что я тебе говорю.

Кэти просила прощения и обещала больше так не делать.

Шелли обнимала ее и давала горсть таблеток.

Дети смотрели на них, не понимая, что происходит.

Шейн и Никки обсуждали ситуацию между собой.

– Твоя мать сумасшедшая, а Кэти – полная дура, что слушается ее, – говорил Шейн.

Никки соглашалась, но в то же время понимала, что присутствие Кэти немного отвлекает огонь от нее. Она этому и радовалась, и печалилась: никто не имел права обращаться с другими людьми так, как мать обращалась с Кэти и с ними тоже.

Насилие шло по возрастающей.

Однажды Шелли напала на Кэти всерьез – вытащила ее за волосы из кухонной двери и поволокла вверх по холму за домом. Хотя Шелли была на тот момент беременна Тори, и Кэти превосходила ее габаритами, последняя не оказывала никакого сопротивления. Пока Шелли тащила ее, она громко кричала. Потом Шелли свалила Кэти на землю и начала бить ногами в живот. Кэти покатилась вниз по холму.

Она плакала и умоляла ее простить за то, что так разозлила Шелли.

Обещала больше никогда так не делать.

Не веря своим глазам, Никки наблюдала за этой сценой из окна своей спальни. Она не раз видела, как мать кричит на Кэти, унижает, издевается над ней, но впервые стала свидетельницей настоящего физического насилия. Никки не могла поверить, что это происходит на самом деле.

Но так оно и было. В другой раз Шейн с девочками наблюдали за Шелли и Кэти с дивана в гостиной. Шелли стояла над Кэти, скрестив руки на груди и качая головой.

Кэти клялась, что не виновата.

– Я этого не делала, – настаивала она, отрицая вину, которую Шелли на нее возлагала.

Шелли смотрела на подругу с озабоченным видом.

– Ты просто не помнишь, Кэти, – поправляла она ее. – Вот что ты хотела сказать. Ты просто не помнишь.

Кэти посмотрела своей обвинительнице прямо в глаза.

– Я этого не делала.

Шелли снова покачала головой и окинула ее печальным взглядом. Дети наблюдали такое уже миллион раз: Шелли умела так исказить реальность, что другие начинали верить в то, что никак не могло быть правдой.

– Кэти, – повторила она, – ты же знаешь, как я тебя люблю!

Решимость покинула Кэти, и та начала плакать.

– Да, – соглашалась она, – я знаю. Я тоже тебя люблю.

– Тогда ты должна верить тому, что я говорю, – продолжала Шелли. – Ты лунатик и ходишь во сне. Меня это очень беспокоит.

– Но я этого не помню.

– Правильно, – подхватила Шелли. – Конечно, ты не помнишь.

В очередной раз мать включила «понимающую Шелли».

– Я бы знала!

– Кэти, я нашла лимонный пирог с меренгой у тебя под кроватью этим утром.

Кэти растерялась.

– Я его туда не ставила.

– Ты хотела сказать, что не помнишь, как поставила его туда. Но это не дети.

Шелли обвела глазами свою аудиторию.

– Это же не вы?

Никки поняла, что мать решила прибегнуть к своей излюбленной тактике, способной любого свести с ума. С ней она тоже не раз проделывала такое.

– Нет, – хором ответили все трое, лишь бы Шелли не переключилась на них.

Но Никки видела, как мать засовывала пирог под кровать Кэти. И видела, как Шелли прячет, а потом находит фантики от конфет.

Шелли снова обратилась к своей лучшей подруге.

– Сама погляди. Ты не худеешь, потому что много ешь днем, а потом, боюсь, продолжаешь еще и ночью, когда ходишь во сне.

Кэти, хоть и растерянная, не сдавалась.

– Никуда я не хожу.

Шелли стояла на своем: в следующие несколько недель она продолжала находить недоеденные лакомства, спрятанные у Кэти под кроватью или в других местах в холле между комнатами Никки и Сэми, где та спала. Однажды мать заставила Никки спрятать еду под кроватью Кэти, чтобы на следующее утро обвинить ее в том, что она опять «ела во сне» и что она «по ночам уничтожает всю еду в доме».

– Я слышала, как прошлой ночью ты открывала холодильник, – внушала Шелли подруге во время очередного нападения, замаскированного под заботу.

– Ты ешь, как свинья, посреди ночи. Тебе надо остановиться!

– Прости меня, – умоляла ее Кэти. – Я пытаюсь!

Хоть девочки и были еще маленькими и они, и Шейн видели, что Кэти постепенно сдается под натиском Шелли. Как и Дэйв. Как и они сами.

В следующий раз, когда Шелли распекала Кэти, Никки увидела страх в ее глазах.

– Прошлой ночью, – говорила Шелли, – ты во сне голая зашла к Шейну в спальню. Он мне все рассказал.

Кэти перепугалась.

– Я этого не делала, Шелл!

– Делала, – отвечала Шелли. – Он видел тебя, Кэти. Я знаю, ты его хочешь, но это должно прекратиться. Я не допущу, чтобы в доме происходили подобные вещи.

Кэти отступила на шаг. Обвинение ее потрясло. Шелли утверждала, что Кэти, женщина за тридцать, собиралась заняться сексом с мальчиком-подростком.

– Я бы никогда так не поступила, – говорила она. – Никогда. Честное слово.

Шелли смотрела на нее с сочувствием.

– Кэти, ты сама не знаешь, что творишь. Да-да, не знаешь. Подожди здесь.

Шелли пошла и привела Шейна.

– Расскажи ей, – велела она.

Шейн с мрачным видом подтвердил слова Шелли.

– Ты приходила, – сказал он. – Прошлой ночью, Кэти. Я тебя видел.

Кэти начала плакать. Растерянная, она стояла перед своими обвинителями.

– Этого не было, – повторяла она. – Вы оба ошибаетесь.

Шейн продолжал настаивать.

– Ты приходила. Я видел тебя. Все видел.

Кэти в слезах бросилась к себе.

Позднее Шейн рассказал Никки, что все это была ложь.

– Кэти не приходила голая ко мне в комнату. Мне пришлось подтвердить слова твоей мамы.

Никки все понимала. Она сама поступала так же. Двое на одного было любимой тактикой Шелли. Обычно она объединялась с Дэйвом. Иногда привлекала кого-то из дочерей. А бывало, что и Шейна, особенно если дело касалось Кэти.

– Твоя мать сумасшедшая, Ник, – говорил Шейн.

– На всю голову, – соглашалась Никки.

– Она думает, все вокруг такие дураки, что правда верят в ее выдумки.

– Кэти верит.

– А я не верю ни единому ее слову, – сказал Шейн.

– И я, – кивнула Никки. – Она просто не может удержаться, чтобы что-нибудь не наврать.

Но как бы они ни осуждали Шелли между собой, ни один не решался уличить ее во лжи. Они делали все, что Шелли им велела. И оба знали почему. Им надо было выживать. Пойди они наперекор матери, та опять вываляла бы их в грязи или избила электрическим проводом. Или придумала бы что-нибудь похуже. Страх перед неизвестностью заставлял их подчиняться.

– Да, мы делаем то, что она нам говорит, но мы ей не верим, – сказал Шейн. – Она на нас страшно разозлится, если поймет, что мы не верим ей.

Кэти сделала что-то, сильно разозлившее Шелли, – хотя Никки не помнит, что именно, как большинство детей не помнят, что натворили, чтобы заслужить наказание, – и Шелли уперлась ногой ей в поясницу и столкнула ее с лестницы. Кэти лежала внизу, а Шелли сверху кляла ее за глупость и неповоротливость. Дети давно уже научились ничего в подобных случаях не говорить, потому что тогда мать переключилась бы на них, и с еще большей яростью.

Шелли начала отнимать у Кэти ее вещи – та «плохо себя вела и должна была обходиться меньшим». Это означало, что Кэти постепенно лишалась всего, что привезла с собой в Лаудербек-Хаус. Шелли конфисковала сначала ее фотографии, диски с кантри-музыкой и принадлежности для вязания. Потом отобрала бо́льшую часть одежды, оставив лишь одни трусики, лифчик и халат.

Через пару дней халат пропал тоже.

А следом за ним – белье. Кэти исполняла свои обязанности по дому голой. Она должна была просить позволения сходить в туалет. Не могла мыться без разрешения Шелли. В конце концов ее мытье свелось к тому, что она поливалась за домом из шланга.

Смотреть, как Кэти, обнаженная, занимается домашними делами и не обращать на это внимания, было нормально для Нотеков. Дети сидели перед телевизором, а Кэти исполняла приказания Шелли. Они не отрывали глаз от экрана и ничего не говорили.

Иногда мать запирала Кэти в шкафу в качестве наказания за какие-то неведомые прегрешения. Сэми слышала, как Шелли шепчет в щелку слова утешения, обращаясь к Кэти, сидевшей внутри.

– С тобой все будет в порядке, – говорила она.

Кэти в ответ бормотала что-то неразборчивое.

– Тебя никто не обидит, Кэти. Я никому не позволю тебя обижать. Я тебя люблю. Я позабочусь о тебе.

Сэми убежала, не в силах осознать, как удается ее матери так издеваться над Кэти и в то же время внушать ей, что она ее оберегает.

Шелли поступала так с ними всеми. Но то, что теперь она сосредоточилась на Кэти, стало для Сэми в каком-то смысле облегчением. Она радовалась, что теперь мать наказывает Кэти, а не ее брата и сестер. Была признательна Кэти за то, что та не уходит. Если бы она ушла, Сэми знала, они снова стали бы для матери главной мишенью.

Сэми считала Кэти сильной женщиной. Она была крупнее, чем их мать. И она была умной.

«Я видела, что она взрослая. Она водила машину. Шелли не была ей матерью, а она не была ребенком. Она могла бы уехать, если бы захотела, – размышляла Сэми годы спустя. – Конечно, я понимала не все. Я была еще маленькая. Но все равно, глядя на нее, думала: «Да что с тобой такое? Тебе надо уносить отсюда ноги!»

Никки чувствовала то же самое.

– С ней что-то не то, – сказала она однажды Шейну. – Она ведь могла бы просто уехать.

И тем не менее «во время этой эпопеи с Кэти, – вспоминала Никки, – я не особо переживала за нее. Скорее, радовалась, что обо мне на время забыли».

Перерыв в домашнем насилии, которому подвергались дети Нотек, достался им дорогой ценой. Они жили в мире, где, спасаясь от матери, наблюдали за такими зрелищами, которые будут преследовать их всю оставшуюся жизнь.

Шелли была неутомима и временами привлекала детей к исполнению наказаний, которые выдумывала для Кэти. Никки и Сэми по настоянию матери должны были щелкать ее резинками, когда она занималась домашней работой. Кэти сильно ослабела, и Шелли считала, что она работает недостаточно быстро.

– Подгоняйте ее! – кричала Шелли девочкам со второго этажа.

Сэми, трясясь от страха, не решалась игнорировать распоряжения матери и делала, что ей сказали.

Но в основном разбираться с Кэти приходилось Шейну.

Когда Шелли говорила ему ударить ее или пнуть ногой, он бил и пинал. Ему это не нравилось, но он выполнял приказания, потому что знал – в противном случае Шелли возьмется за него. Если он не делал того, что она говорила, его вываливали в грязи, голым прикручивали скотчем к батарее или заставляли спать на цементном полу без одеяла и без одежды. Шейн слушался Шелли еще и по другой причине. Пускай он ненавидел ее за то, как она с ним обращалась и что вытворяла с другими членами семьи, тетя Шелли была для него единственным подобием матери.

Он хотел угодить Шелли, не дать ей разозлиться. Делал, что она велела.

«Кэти боялась Шейна, – вспоминала Сэми. – Она считала его своим мучителем, хоть он и действовал по маминой указке. Он ее бил. Пинал ногами. Делал все, что мама ему приказывала».

Шелли заходила с разных сторон.

Один раз, когда Кэти бежала вверх по лестнице в попытке ускользнуть от Шейна, Шелли выскочила ей навстречу и схватила в объятия, словно пытаясь защитить. Притворилась ее спасителем, а не мучительницей.

Потом как-то раз Кэти пропала, и все принялись ее искать. В доме. За домом.

– Должна же она где-то быть! – сказала Шелли.

Никто не мог ее найти, пока Сэми не обнаружила Кэти, съежившуюся клубком, у матери в шкафу.

Оказалось, это Шелли посадила ее туда. Сэми слышала, как ее мать разговаривает с Кэти.

– Все будет хорошо, – шептала она. – Я смогу тебя защитить. Со мной тебе ничего не грозит, Кэти. Никто тебя не обидит, обещаю. Шейн не будет тебя бить. Никто не будет, вот увидишь.

Кэти плакала и благодарила Шелли, что она вмешалась и выручила ее.

«Мама вела себя так, будто не знала, где Кэти пропадала весь день. Но она знала. Она сама посадила ее в шкаф. Вроде как чтобы Шейн ее не бил, но на самом деле мама просто хотела, чтобы Кэти думала, будто она на ее стороне. Хоть это было не так», – вспоминала Сэми.

Сэми выпустила Кэти из шкафа.

Но такое происходило еще не раз.

Иногда, когда у них были гости, Шелли приказывала Кэти сидеть в шкафу, пока те не уйдут. Неважно сколько. Порой много часов. Кэти сидела, сжавшись в комочек, на полу и терпеливо дожидалась, когда полоска света появится между открывающихся дверей.

Кэти сильно похудела. Вся кожа у нее была в синяках и царапинах. Зубы стали выпадать. А волосы – длинные кудри, которыми она так гордилась, – Шелли обкромсала парикмахерскими ножницами. Никки потом вспоминала, как Кэти смотрела на них, когда мать их наказывала. У нее от этого вставал ком в горле. В глазах Кэти было понимание.

Понимание!

Кэти, ставшая главной мишенью изуверского стремления их матери причинять людям боль, понимала их чувства.

Кэти отказывалась принимать от детей какую-либо помощь. Знала, что если они попытаются ей помочь – спасти ее, – то станут следующими жертвами их матери и отца.

– Я бы хотела, чтобы вы могли спасти меня, – сказала она как-то раз. – Но вы не можете, я знаю.

Дело было не в том, что Кэти приносила себя в жертву ради них, и Никки это знала. Просто она решила, что ситуация безвыходная. По крайней мере, для нее.

«Меня очень раздражало, когда Кэти что-то нам приказывала, – говорила Никки годы спустя. – Временами я очень на нее злилась. Для нас, детей, она была как заноза в заднице. Мама дала ей всю власть, чтобы она чувствовала себя важной, незаменимой. Какой подросток захочет, чтобы чужой человек командовал им? Но в то же время я видела, какова она на самом деле. Кэти была по-настоящему хорошим человеком».

Глава двадцать первая

Хотя у Нотеков были деньги, чтобы поехать на каникулы куда-нибудь еще, они всегда выбирали поездку с палатками по штату Вашингтон. Дэйв вырос в его густых вечнозеленых лесах и на каменистых побережьях округа Пасифик. Шелли тоже. Леса в округе Пасифик и в соседнем Грейс-Харбор были темные, суровые, всех оттенков серого, но и в их неярких цветах было свое очарование. Они складывали в грузовик раскладные стулья, сумки-холодильники, палатку и катили в свои любимые места в Вестпорте.

Когда в коричневую «Тойоту» Нотеков усаживались Дэйв, Шелли, Шейн и девочки, для Кэти не оставалось места, и она обычно ездила в кузове. Даже если ей и было куда сесть, Кэти все равно отправляли в кузов, потому что так хотели Шелли и Дэйв. Как ни странно, она не возражала.

«Я не помню, чтобы она сопротивлялась, – говорила Сэми позднее. – Или чтобы жаловалась. Просто мама командовала: «Все, мы уезжаем. Кэти, лезь в кузов».

За год с того момента, как Кэти переехала к ним, она скатилась в семье до положения бесплатной прислуги. Ее брали с собой на каникулы, но не для того, чтобы она развлекалась. Кэти всегда находилась в стороне, если дети жарили на костре зефир или сосиски для хот-догов. Не сидела с Шелли и Дэйвом за кофе по утрам или вечером с бутылкой пива. Она таскала сумки. Устанавливала палатку.

«Ей просто говорили: «Кэти, подай это» или «Кэти, сделай то». Она делала все, что мама велела, но не была частью общей компании, – вспоминала Сэми. – Самое удивительное, что в то время я не видела в этом ничего странного. Мы, конечно, были детьми. Но нам казалось, что все так, как и должно быть».

Вместо того чтобы спать в палатке вместе с остальными, первую ночь на природе Кэти провела под машиной.

На следующий вечер Шелли придумала, как ее устроить.

«Я думаю, будет здорово, если ты станешь спать в кузове, Кэти!» – вспоминала Никки слова матери, которая помогла подруге забраться в кузов, а потом наполовину прикрыла его крышкой.

«Помню, как мать смеялась тогда, – рассказывала Никки. – На следующее утро Кэти проснулась и выпала из кузова. Свалилась прямо на землю».

Шелли была крайне ленива. Это понимали все, исключая разве что Кэти. Она могла накапливать горы посуды вокруг дивана, на котором любила валяться. Иногда пища присыхала к тарелкам настолько, что они склеивались вместе. Горы грязного белья высотой с Эверест громоздились по дому до тех пор, пока не выяснялось, что семье нечего носить.

Однажды Шелли сказала девочкам, что они должны ей кое с чем помочь – сейчас все поедут в автоматическую прачечную.

– Позовите Кэти, – велела она им. – Сегодня ее никак нельзя оставлять одну.

Девочки сгрузили грязное белье в пластиковые пакеты, затащили в машину, и Кэти забралась в кузов.

К тому времени она заметно ослабела, и Сэми сразу поняла, что Кэти уже не станет лучше. Она теряла здоровье, хоть Шелли и говорила, что Кэти в полном порядке.

После того как они доехали до прачечной и загрузили полдюжины машин, Сэми стала периодически бегать к грузовику проверять, как там Кэти. Она разговаривала с ней через крышку багажника, потому что Шелли приказала девочкам ни под каким предлогом не выпускать Кэти наружу.

– Как ты там? – спрашивала Сэми.

– Нормально, – отвечала Кэти. – Как у вас стирка?

– Все в порядке, Кэти.

– А какая на улице погода?

– Хорошая. Очень хорошая.

Сэми вернулась назад, отвратительно чувствуя себя, и прибежала снова спустя пару минут.

– Все уже сушится, – сообщила она. – Осталось совсем недолго.

– Никаких проблем, – сказала на это Кэти. Голос из-под крышки багажника звучал глухо.

– Скоро еще поговорим.

Да, они говорили как обычно. Не драматизируя. Не скандаля. Кэти не стучала кулаками и не пыталась выбраться из кузова. Не толкала ногами крышку. Не жаловалась, что внутри темно и что ей жарко и неудобно. Она вела себя спокойно. Смиренно ждала, пока они вернутся домой и она сможет вылезти, чтобы и дальше помогать Шелли.

И хотя Кэти была согласна ездить в кузове, голой работать по дому и глотать любые таблетки, которые Шелли ей давала, та все равно находила способы еще поиздеваться над ней. Просто потому, что ей этого хотелось.

Однажды девочки с ужасом наблюдали, как мать усадила Кэти на крыльце, надела ей на голову миску для салата и острыми профессиональными ножницами обрезала ее длинные кудрявые волосы, которые служили Кэти, парикмахеру, визитной карточкой. Слезы катились у Кэти по щекам, но она молчала. Пряди волос неопрятной кучей лежали на досках террасы.

– Дети! – воскликнула Шелли, разделавшись с шевелюрой подруги. – Только посмотрите на новую стрижку Кэти! Правда, чудесное укороченное каре?

На Кэти невозможно было взглянуть, не выдав своих истинных чувств. В том, что сотворила с ней их мать, не было ничего чудесного. Никки показалось, что это худшая стрижка, которую ей когда-либо приходилось видеть. Настолько плохая, что так не могло получиться случайно.

– О да, – ответила Никки. – Мне очень нравится. Выглядит прекрасно!

Сэми мутило от отвращения, но она тоже согласилась:

– Тебе идет, Кэти!

Они прекрасно знали, что любой другой комментарий привел бы к весьма печальным последствиям. Может, для Кэти. А может, и для них. С их матерью никогда нельзя было знать наверняка. Возможно, идею с уродливой стрижкой Шелли почерпнула из собственного детства, когда бабушка Анна обрезала ей волосы, чтобы проучить ее мачеху, Лару. «Ты ее толком не расчесываешь! Пришлось все отрезать!»

Как Лара, Никки предпочла держать рот на замке. Все вернулись обратно в дом.

– Почему Кэти позволяет маме делать с собой такое? – спросила Никки, когда была уверена, что мать их не слышит.

Сэми не знала. Шейн повторил то, что говорил уже много раз:

– Потому что твоя мать сумасшедшая. Вот почему. Кэти боится ее до смерти. И мы все тоже.