Текст книги "Затаившийся"

16
Ли

Адам смотрит на тело своей жены. На его лице – самая глубокая печаль, которую я когда-либо видела. А я повидала немало скорби. Я видела, как мать сжимала мертвое тело своего ребенка, стоя перед горящим домом. Видела, как отец бросился под колеса машины, узнав, что его жена совершила самоубийство. Все мы знаем, какое это огромное горе, но никому не под силу действительно понять его, пока не настанет наш черед. Адам бледен, его глаза покраснели. Он дрожит, переводя взгляд на меня. Так выглядит разбитое сердце.

Монтроуз беседует с криминалистами и полицейскими. В нашем участке нет своего судмедэксперта. Тела людей, погибших при подозрительных обстоятельствах, переправляют на восток, в округ Китсап. Здесь явно именно этот случай.

– Куда вы ее заберете? – спрашивает Адам.

– Ее увезут в Брементон, там судмедэксперт из Китсапа проведет вскрытие. Мы выясним, что с ней произошло.

– Я видел, что произошло, – говорит он, и в его голосе прорезается злость.

Гнев – это хорошо, думаю я. Он исцеляет.

– Да, я знаю. Ее похитили.

– Да. Какой-то ублюдок, который… Который все еще на свободе.

– Я знаю, – повторяю я.

Он пристально смотрит на меня.

– Почему вы не ищете его? Он все еще где-то здесь. Он не стал далеко ее увозить, верно?

– Похоже на то, – соглашаюсь я, давая ему возможность выговориться. Адам Уорнер ни за что не признает это, но он сейчас в шоке. За минувшие двадцать четыре часа его жизнь и жизнь его дочери перевернулась вверх дном. Я говорю, что мне нужно поговорить с напарником и судмедэкспертом. Так как завтра праздничный день, тело Софи, скорее всего, оставят в морге до вторника.

Я смотрю на тело, а потом иду к Монтроузу, который стоит возле причала.

– Туристы из Канады плавали на каяках и заметили что-то в воде – как им показалось, надувную куклу, – говорит он, указывая на стоящих на берегу мужчину и женщину. – Приехали отдохнуть.

– У многих тут выдался неважный отдых.

Монтроуз игнорирует мое замечание.

– Помощник сфотографировал всех зевак. Молодчина. Дескать читал где-то, что убийцы часто возвращаются на место преступления.

– Да ну? – саркастически отвечаю я.

– Ага, – говорит он. – Я похвалил его за отличную работу. Кстати, а как он нас опередил?

Монтроуз указывает на Адама, сидящего на траве и прижимающего ладони к лицу:

– Я спросил, и никто из присутствующих его не оповещал.

– Помощник говорит, кто-то написал в «Фейсбуке». В наши дни сложно что-то скрыть, Монтроуз.

– Ненавижу интернет, – говорит он, потряхивая коробочкой с леденцами. – От него одни проблемы.

– Можно делать покупки онлайн.

– Там нет ничего, что я не мог бы купить в гипермаркете.

Я слегка улыбаюсь. Пусть он ворчит, сколько вздумается, – я-то знаю правду. Я видела, сколько у него в багажнике коробок с «Амазона».

– У нее синяки на бедрах и запястьях, – говорю я.

– Изнасилование, – говорит Монтроуз. – Неудивительно, раз ее похитили.

– Что ж, теперь мы знаем, что она не сбежала с любовником.

– Да, – говорит Монтроуз. – Она ушла не по своей воле.

– Я запросила список всех местных жителей, обвинявшихся в сексуальных преступлениях, и заодно условно освобожденных. Когда закончим здесь, давай с ними поболтаем. Я ставлю на кого-то, кто уже совершал подобное раньше.

– Или долго думал и наконец-то решился.

Я возвращаюсь к Адаму.

– Ассистент может подвезти тебя до коттеджа, – говорю я.

– Я сам доеду, – отвечает Адам.

– Уверен?

– Я могу вести. Мне нужно собрать вещи и позвонить родителям Софи. И подумать, что я скажу Обри.

– Мы можем прислать священника, – говорю я.

Он встает.

– Нет. Софи не была верующей, как и я. Мне просто нужно осознать, что здесь произошло.

Он останавливается и смотрит вокруг, на сгрудившуюся толпу, полицейские автомобили, скорую помощь.

– Что именно произошло? – спрашивает он.

– Кто-то убил твою жену, – говорю я. – И, похоже, совершил нападение.

– Нападение, – повторяет он, смаргивая слезы. – Да, я же это видел, помнишь? Кто-то силой утащил ее прямо у нашего коттеджа.

Я должна сказать это. Лучше я, чем «Фейсбук».

– Мы еще не провели полный осмотр, но, Адам, похоже, что на Софи было совершено нападение сексуального характера.

– Ее изнасиловали?

– Да, похоже.

– Значит, – говорит он, – вы сможете отыскать ДНК убийцы. Так?

Адам смотрит сериалы про полицейских, совсем как парень, который сфотографировал зевак на месте преступления. Если бы я выпивала всякий раз, когда кто-то в баре, посмотрев криминальную сводку, начинает рассуждать о нарушенной цепочке доказательств или неправомерно добытых уликах, я… ну я бы спилась.

– Не факт. Она пробыла в воде не меньше нескольких часов. Следы, которые мог оставить на теле убийца, могли быть смыты.

– Многовато предположений, – говорит мне Адам.

– Боюсь, что так.

К нам подходит Монтроуз.

– Соболезную вашей утрате, – говорит он Адаму.

Адам кивает в ответ.

– Просто найдите того, кто это сделал, детектив, – говорит он. – Просто найдите его.

17
Ли

За столиком для пикника сидят Кармайн и Делия Уинтерс. На вид им лет по сорок с небольшим. Кармайн подтянут, а на его подкрученные усы ушло столько воска, что на них, кажется, можно повесить полотенце. У его красавицы жены – темные волосы и подрисованные карандашом брови. Кармайн одет в футболку с логотипом Университета Британской Колумбии, а Делия – в голубую майку. На столе лежат две сложенные кофты, тоже с логотипами университета. На лицах у пары застыло выражение, свойственное тем, кто увидел нечто шокирующее и одновременно захватывающее. Например, автокатастрофу.

Я подхожу к ним и представляюсь.

– Вы знаете, кто это? – спрашивает Кармайн.

– Да, но мы пока что не можем раскрыть эту информацию, – отвечаю я.

– Мы уже рассказали полиции все, что знаем, – говорит Делия.

Муж кладет руку ей на плечо. Очевидно, она не хочет повторять свой рассказ из-за того, что это больно, а не из-за того, что ей все равно.

– Мы можем рассказать еще раз, – говорит Кармайн. – Просто мы немного шокированы. Не ожидали наткнуться на мертвое тело.

Никто не ожидает. А те, кто натыкается, помнят про это всю жизнь.

– Я понимаю, что для вас это большое потрясение, – говорю я. – Мне просто хотелось бы услышать подробности.

Мне отвечает Делия.

– Мы приехали из Ванкувера, – медленно говорит она, глядя мне в глаза. – Но сглупили – не подумали, что в День поминовения здесь будет так много народу. У вас тут, в Америке, столько людей погибло в ходе войны.

Она ненадолго замолкает, а потом продолжает рассказ:

– Мы смогли поселиться в последнем свободном коттедже на пляже Мар-Виста.

– Кто-то отменил свою бронь, – добавляет Кармайн. – Повезло.

– Единственное, в чем нам повезло в этой поездке, – говорит Делия.

– Мы решили поплавать на каяках. Прямо с утра. Было довольно рано – часов семь? Да, Ди?

Она кивает.

– Да. Дул попутный ветер, мы добрались сюда минут за сорок. У меня была с собой еда и кофе, и мы решили перекусить у «осьминожьей дыры».

– Да, – говорит Кармайн. – Я плыл следом за Ди, так что она увидела тело первой.

– Я подумала, это надувная кукла. Даже неловко. Мы никогда не видели таких кукол, но было действительно похоже. Она была голой. Качалась на воде вверх-вниз.

– Мы подплыли ближе, – продолжает Кармайн. – Она запуталась в тростнике, и я потыкал ее веслом. Мне казалось, это какой-то розыгрыш.

– Я тоже так подумала, – говорит Делия. – Теперь-то, конечно, ничего смешного в этом нет.

Они рассказывают, как поспешно доплыли до берега и набрали 911.

– Вы видели поблизости кого-то еще? – спрашиваю я.

– Нет, – говорит Делия. – Здесь были только Кармайн и я. И она, конечно, – Делия смотрит в сторону тела.

– Может быть, вы заметили неподалеку автомобиль? – говорю я. – Грузовик? Другое средство передвижения?

Вновь отрицательный ответ.

Монтроуз беседует с несколькими прохожими, пришедшими посмотреть на обнаруженное тело. Наверняка гадает, нет ли среди них убийцы. Он верит, что убийцы возвращаются на место преступления. Я? Я с таким не сталкивалась.

– Днем здесь, наверное, полно народу, – говорит Кармайн. – Но дело было ранним утром. Было довольно прохладно. К тому же, без обид, американцы любят поспать подольше, так?

Я слегка улыбаюсь в ответ:

– Возможно, вы правы.

Я задаю Уинтерсам стандартные вопросы. Делия – администратор в Университете Британской Колумбии. Кармайн работает на «Муджи», японскую торговую сеть, и строит для них новые магазины. Я знаю, что, вернувшись домой, Уинтерсы будут рассказывать эту историю снова и снова. Они забудут все про этот отпуск, за исключением безжизненного тела Софи Уорнер в прозрачной голубой воде так называемого единственного фьорда Америки.

Они будут рассказывать лишь про мертвую женщину.

18
Адам

Я возвращаюсь в «Глицинию», чтобы собрать свои вещи. И вещи Софи. Что еще мне остается? Я мог бы сидеть в машине и рыдать. Но у меня кончились слезы. Кажется, будто все это происходит с кем-то другим. Не со мной. Больше нет смысла здесь оставаться, я знаю. Софи мертва. Ее тело нашли. Я знаю, что все это взаправду. Все это случилось на самом деле, и я ничего не могу изменить.

Я нахожу ее солнечные очки – винтажная модель от Fendi. Они смотрят на меня с обеденного стола. Я кладу их в футляр и вспоминаю, как Софи купила их во время нашей поездки на Мартас-Винъярд.

Хорошее было время. Глядя на очки, я невольно начинаю вспоминать все то, за что я полюбил Софи, все то, что постепенно исчезло из нашей жизни. Наши отношения разладились еще до рождения Обри. Знаю, отчасти это моя вина. Я был занят. Мне казалось, что чем больше я вложу в работу, тем больше получу взамен. Идиот. У меня не оставалось времени на Софи. Брак, который был мне так дорог, начал трещать по швам. Софи пыталась уберечь нас от этой участи. Я помню. Она встречала меня долгими поцелуями. Писала мне, предлагая провести время вместе. Съездить куда-нибудь. Сходить в ресторан. Она находила отговорки, чтобы нам не приходилось иметь дело с ее родителями, точнее – чтобы я не пересекался с ними лишний раз.

Я был слеп, но она не отступала. Софи привыкла бороться. Она всегда заступалась за других и только потом за себя. Да, у нее были перепады настроения. Хотел бы я знать, насколько я виноват в ее депрессии.

Мы были судном, медленно идущим на дно. Я спал на диване почти половину времени. Мы никогда не произносили вслух слово «развод», но оно маячило над нами. Я все время задерживался на работе. Ходил куда-то с друзьями. Она делала то же самое. Помню, как я возвращался домой, и дом казался мне неуютным, как отельный номер.

А потом все изменилось.

Я вернулся с работы и обнаружил, что дом пропитался ароматом знаменитой лазаньи Софи. Знаменитой, потому что я не уставал нахваливать ее, когда разговор заходил о любимых блюдах.

Теперь, когда Софи не стало, я вспоминаю тот день – наше новое начало. Мы вместе посмеялись над тем, во что превратилась наша семья.

– Мне не нужен сосед по комнате, – сказала она.

– Мне тоже, – ответил я.

– Я устала быть одинокой, даже когда ты сидишь рядом со мной, Адам.

Она заплакала, и я обнял ее.

– Как мы дошли до такого? – сказал я.

– Все из-за меня, – сказала она. – Это моя вина. Все эти заботы навалились одна на другую, и я попросту отключилась.

– Я тоже виноват, – признал я. – С головой ушел в работу. Забыл, что действительно важно. Да, я виноват.

После ужина мы занялись любовью, и я всю ночь держал Софи в объятиях. Мы вновь нашли друг друга. Это наш второй шанс, думал я, а третий нам уже не понадобится.

Спустя месяц Софи разбудила меня рано утром. Она стояла рядом с кроватью, держа в руке тест на беременность. Я уже очень давно не видел ее такой счастливой.

– У нас будет ребенок.

– А? – я сел и надел очки.

– Ты станешь отцом, Адам.

Сидя здесь, в коттедже, я отчаянно хочу ударить кулаком по столу. Но сдерживаюсь. Два события ограничивают самые счастливые дни моей жизни: рождение Обри и смерть Софи. Вся надежда, любовь, все обещания между этими двумя моментами утрачены безвозвратно.

Как и Софи.

* * *

Я кладу очки на место и выглядываю в окно. На лужайке перед коттеджем стоит Тереза Дибли. Похоже, она ждет меня. Когда я выхожу, то невольно направляюсь к ней, словно к близкой подруге. Чем-то – возможно, прической – она напоминает мне маму. Горе подталкивает меня к ней.

– Она мертва, – говорю я. – Софи мертва.

Тереза протягивает мне руки, и я беру их.

– Мне так жаль. Я видела новости. Кларк показал мне в телефоне. Мне так жаль.

Я говорю спасибо, но не слышу собственного голоса.

Ее глаза блестят от слез.

– Я могу что-нибудь для вас сделать?

Я почти не знаю эту женщину, но она предлагает мне помощь. Не знаю, нормально ли это. Может, все люди так добры к посторонним? Интересно, предложил бы я помощь на ее месте или отвернулся бы?

– Нет, – говорю я. – Я возвращаюсь домой, к дочери.

Она кивает.

– Вы уверены, что сможете сесть за руль? После такой трагедии и нелегкой ночи я не думаю, что вам стоит вести.

Я не уверен, что она имеет в виду.

– Вы засиделись допоздна, – говорит Тереза. – Я видела свет в окне.

Я коротко киваю:

– Да, не мог уснуть. Сидел в сауне. Пил, старался сохранять оптимизм, хотя, честно говоря, трудно было надеяться на благоприятный исход.

Она по-прежнему смотрит на меня печальными глазами:

– Помочь вам собрать вещи?

Мне не нужна помощь. Я просто хочу понять, что вчера произошло и как мне справиться со всем, что последует дальше.

– Не стоит, – говорю я. – Я справлюсь. Мы взяли с собой всего пару сумок. Хотите забрать то, что осталось в холодильнике?

– Давайте я помогу вам прибраться и вымыть посуду, чтобы у владельца не было претензий.

Я соглашаюсь. Я просто хочу поскорее уехать.

19
Адам

Впервые в жизни я рад бесконечной пробке, в которую попадаю по пути в Сиэтл. Эта пробка всегда здесь. Даже в воскресенье. Даже в воскресенье перед праздником. Уму непостижимо. Такомский мост будто застыл в янтаре. Несколько столетий спустя археологи извлекут нас на свет божий, после того как разберутся с обломками, оставшимися после аварии на восточной стороне.

Я рад. Все, что угодно, лишь бы отсрочить встречу с Фрэнком и Хелен.

Я постукиваю по неподвижному рулю, и в моем сознании медленно формируется фантазия. Я вижу Софи и Обри. Мы в «Глицинии», сидим на усыпанном ракушками берегу и поджариваем зефир на костре. Софи смотрит, как я помогаю нашей дочери поджарить собственный кусочек зефира.

– Держи палочку подальше от огня, – говорю я. – Пусть зефирка получится золотистая, а не черная, как у мамы.

– Черные зефирки – самые вкусные, – говорит Софи.

– Ну если тебе нравится уголь, то да, – говорю я.

Мы смеемся, наслаждаясь вечерней прохладой и глядя на потрескивающий огонь. Совсем недалеко от нас умиротворяюще шелестят волны.

– Может, завтра у нас получится наловить крабов, – говорю я. – И собрать устриц.

– На крабов согласна, – говорит Софи, отпивая вино из бокала. – А вот устриц, пожалуйста, не надо.

– Обри совсем устала, – говорю я. – Давай я уложу ее в постель. Скоро вернусь.

Софи улыбается в ответ:

– Хорошо. Мне здесь нравится. Не собираюсь никуда уходить.

Ни в одном из соседних коттеджей не горит свет; я отношу Обри в «Глицинию». Она уснула. Я чувствую на лице ее теплое дыхание.

Здесь, в этой фантазии, я знаю, что вот-вот произойдет нечто ужасное. Меня словно укутывают тяжелым черным брезентом.

– Сладких снов, – говорю я, укладывая Обри в постель.

Обри смотрит на меня и улыбается, прежде чем снова закрыть глаза. Я включаю украшенный ракушками ночник и возвращаюсь на берег к Софи.

– Как мы здесь оказались? – спрашивает она.

– Сели в машины и приехали, – шутливо отвечаю я.

Она корчит гримасу и жестом просит налить ей еще вина.

– Очень смешно. Я говорю не про место, а про нашу жизнь. Кажется, будто все идеально, но на самом деле это не так.

– Не знаю, – говорю я, наливая вина ей в бокал, и пламя костра отражается в бутылке. – Просто так получилось.

Я смотрю в костер, и на мгновение мне мерещится ее лицо в углях. Софи – самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Я подумал так еще в первую нашу встречу. И сейчас я думаю так же. И буду думать впредь. Я невольно улыбаюсь.

А потом я вдруг оказываюсь один на берегу, обратившись лицом к спокойным водам Худ-Канала. Ни Софи. Ни Обри.

Я не хочу возвращаться в «Глицинию».

Я не хочу возвращаться в наш дом в Сиэтле.

Когда я войду внутрь, всему настанет конец. Останется лишь пустота. Это будет прощанием.

Сейчас самое время выкурить сигарету. Но я не курю. На работе я всегда немного завидовал коллегам-курильщикам, точнее – тому, как им удается выкроить немного времени, чтобы поразмышлять в одиночестве в середине рабочего дня. Они будто создали какое-то своеобразное прибежище на берегу Давамиша – мутной, зеленоватой речушки, впадающей в Пьюджет-саунд. Курильщики размышляют по дороге туда и обратно на работу. Они размышляют, стоя с сигаретой на грязном берегу.

Моей жены больше нет, и, вновь погружаясь в воспоминание, я оказываюсь на потрепанном шезлонге, смотрю на непроглядную черноту Худ-Канала и размышляю. На горизонте мигают огоньки. Где-то плещется морской котик.

Ее нет.

Софи больше нет.

Я воспроизвожу в мыслях моменты нашей совместной жизни. Сначала лучшие хиты. Нашу первую встречу. То, как я не мог выкинуть ее из головы. Нашу поездку в Париж перед свадьбой. Ее прекрасную улыбку. Ее смех. Как она умоляла меня купить ту развалюху в районе Маунт-Бейкер, потому что там, где я увидел пустую трату денег, она разглядела прекрасный дом.

Потом я вспоминаю неприятные моменты.

Как Софи, будто взяв с меня пример, тоже начала задерживаться на работе. Я пытался убедить свою начальницу Кэрри, что всерьез намерен построить карьеру и ничего больше. Да, она заигрывала со мной, но она заигрывала со всеми, кто не боялся посмотреть ей в глаза и не был похож на обезьяну. А Софи начала присылать мне сообщения прямо перед тем, как я садился в машину, чтобы по ужасным пробкам вернуться домой.

Можешь не торопиться. У нас тут важный проект.

Оплошали, когда готовили витрину для Китая. Слава богу, вовремя заметили.

Мы с Жанной выпьем по коктейлю.

Работа над новой концепцией затянулась. Придется задержаться.

SAM устраивают прием. Я загляну после работы.

В глубине души я знал, что происходит, но не решался поговорить об этом с Софи. На работе я всегда прямолинеен: это помогает моей карьере. Но я не мог так вести себя с Софи. Мне так повезло, что она стала моей женой. Я так гордился. Рядом с ней я становился лучше, умнее, успешнее, даже привлекательнее. Поймите, Софи никогда не была эдаким трофеем или модным аксессуаром. Это я был аксессуаром, счастливчиком, которому досталась женщина, о которой другие могли лишь мечтать.

По правде говоря, я не хотел знать, что она делает и, если уж на то пошло, с кем она это делает. У меня в голове не укладывалось, что между нами есть другой мужчина. Я никогда не изменял Софи. Мог бы. Со мной заигрывали. Начальница, хоть она и не считается. Красотка, сидевшая рядом в закусочной в Хитроу. Девушка, поливавшая цветы у нас в здании, пока эту обязанность не переложили на сотрудников.

Измена Софи была подобна недиагностированному раку. Я чувствовал, что опухоль растет во мне, становится все больше и больше. Сначала она была размером с грецкий орех, потом с персик, потом с целую дыню, которая давила мне на ребра, напоминала, что мне нужно к врачу. Измена Софи была опухолью, которую я намеревался игнорировать до последнего вздоха. Я бы умер во сне. В блаженном неведении.

В своей фантазии я все еще сижу на пляже и слушаю, как плещется где-то морской котик. Обри их обожает. Когда один из них подплыл к нашей лодке, Обри хотела его потискать и расцеловать. Я улыбаюсь, вспомнив об этом, и подношу к губам бутылку виски. Я пью не только по особым случаям. Как и мои коллеги, я делаю то, что нужно, чтобы справиться с работой. День за днем, и не оглядываться.

Сделав глоток, я замечаю, что в «Хризантеме», маленьком коттедже, где остановилась Тереза с внуками, зажегся свет. Потом погас и зажегся снова. Опять погас. С этими детьми, должно быть, куча проблем. Но мои мысли невольно возвращаются к интрижке Софи. Интрижка. Боже, не выношу это слово. Оно облекает предательство в легкомысленную, привлекательную упаковку. Закрутить интрижку. Невинная интрижка. Заинтриговать. Интриганы.

Жертва интриги.

Я представляю, как засовываю в бутылку из-под виски записку и кидаю в воды залива, чтобы рассказать миру, что думаю о жене.

Будь ты проклята, Софи. Ты все испортила. Безвозвратно.

Разумеется, я этого не делаю. Просто пью дальше. Я даже не злюсь. Внутри меня лишь пустота.

* * *

Кто-то сигналит. Потом еще кто-то, затем к ним присоединяется кто-то третий. Ужасная какофония.

О, черт. Я вижу перед собой свободную полосу, заблокированную моим автомобилем.

Я резко газую и машу рукой, прежде чем осознать, что мне все равно, злятся ли водители у меня за спиной.

Я задремал или впал в какой-то транс? Бутылка виски все еще лежит на заднем сиденье вместе с другими вещами и мешком с мусором, так что по крайней мере я не пил.

Но я ощущаю какое-то подобие похмелья: сон оставил во мне бесконечную, звенящую пустоту.

Я беру себя в руки и останавливаюсь на заправке. Достав кредитку, я набираю полный бак. Это занимает от силы пару минут. Мне кивает сильно обгоревшая на солнце девушка, заправляющая свою «Камри», она кидает в мусорный бак пустую пластиковую бутылку и обертки из-под фастфуда. Я следую ее примеру и выбрасываю свой мусор.

– Я, считай, почти что живу в машине, – говорит девушка.

Софи говорила так же, прежде чем получила работу в «Старбаксе», когда ей приходилось ездить в офис «Майкрософт» в Редмонде.

– Да, – говорю я, – я тоже.