Текст книги "Колодцы ада"

Я отпил немного виски и поинтересовался:

– Это все?

– Еще одно, – сказала Рета. – В Катеке, в Индии, в 1925 году была вспышка так называемой проказы, но английский доктор, который лечил большинство пациентов, написал отчет, в котором говорилось, что это была вовсе не проказа. Он писал, что это была форма окостенения, – ну, ты знаешь, что-то вроде костяных наростов. Он решил узнать, что вызывает это окостенение, и в конце концов решил, что источник болезни – местная питьевая вода. В том году были сильные муссоны, и реки вышли из берегов и залили колодцы и систему каналов.

– Как он описал это окостенение? – спросил я. – В какой форме это проявлялось?

– Он сделал больше, – ответила Рета. – Он приложил чудесное описание с рисунками.

– Он сделал рисунки?

– Конечно, – сказала она. – И что самое ужасное, его отчет потеряли лет двадцать назад. Взяли из библиотеки Гарвардского университета и не вернули.

Я потянулся за сигарой и закурил.

– Какая жалость, черт возьми! Я бы хотел посмотреть эти рисунки, даже если это не то, что было у Оливера Бодина.

– Знаешь, я тоже посмотрела бы, – сказала Рета. – Но мне все-таки удалось достать кое-что. Я позвонила своему преподавателю, он на пенсии и живет в Майами. Он видел этот отчет, когда был студентом. Он думал, что этот врач, Остин, сошел с ума, и не уделил отчету особого внимания. Но он помнит один необычный отрывок.

– Какой? – спросил я.

– Из описания пациента, к которому Остин ездил на реку Маханади в 1925 году. Остину пришлось проехать пятьдесят миль сквозь стену дождя и грязи, прежде чем он нашел эту деревню, и он сильно устал, когда все-таки добрался туда. Так что его впечатления могут быть искажены из-за усталости. Какая-то старуха отвела его в отдельно стоящую хижину на краю деревни. Хижина была погружена в полумрак, окна занавешены, а на двери висел полог. На кровати кто-то лежал, но Остину сложно было что-нибудь разглядеть, а старуха настаивала, чтобы он не приближался к больному и не осматривал его. Остин писал, что различил в темноте тяжелую закостеневшую голову и руку, которая в сечении была скорее овальной и имела тускло отсвечивающую кожу. Также он писал, что голос пациента был хриплым и его сложно было понять.

– Продолжай, – сказал я ей. Описание ракообразного пациента вызывало у меня беспокойство. Прикрывая глаза, я видел перед собой закостеневшие бедра и ягодицы Оливера Бодина и панцирь в ванной.

– А больше ничего и нет, – сказала Рета, – за исключением того, что Остина затошнило от «вони гниющей рыбы, которая была так сильна, что я думал, что задохнусь».

– Точно, – тихо сказал я. – Точно то же самое сказала Элисон о воде, которую я взял из их колодца, и то же почувствовал помощник Картера в доме Бодинов. А затем и я это почувствовал. Сильный, забивающий все запах рыбы.

Рета сказала:

– Я не знаю. Я думаю, здесь есть какая-то связь. Но мы не должны приходить к незрелым заключениям. Только потому, что Остин почувствовал запах рыбы в 1925 году и Элисон Бодин учуяла рыбу вчера, мы не должны думать, будто установили научную связь, которая не подлежит сомнению. Множество вещей пахнет рыбой, в том числе и сама рыба. Ты знаешь, как пахнет перегревшаяся штепсельная вилка?

– Я знаю, что в доме Бодинов не было перегревшихся вилок, – сказал я ей. – И не думаю, что у пациента Остина на берегах реки Маханади была перегревшаяся вилка, если только, конечно, на голове у него не было электрических пробок.

Рета не засмеялась. Вместо этого она сказала:

– Я знаю, что есть соблазн сделать из этого вывод, однако следует воздержаться. Ситуация слишком серьезная, чтобы можно было ошибаться. Надо сделать еще не один десяток анализов, прежде чем что– нибудь прояснится.

– А что рисунки Остина? – спросил я. – Твой преподаватель помнит, что на них было?

– Так, местами. Это были просто наброски рук и суставов. Детали вырисованные и аккуратные, но не очень запоминающиеся.

– Какая жалость, что отчет потеряли, – повторил я.

– Я понимаю, – сказала Рета. – Я даже звонила в библиотеку и заставила их поискать, кто их взял. Но архив не простирается до 1925 года. Они списали отчет Остина как украденный.

Я допил виски.

– Я думаю, сейчас это все, что есть. Пока, конечно, не получили отчета о вскрытии и не слазили в колодец. Как насчет пообедать?

– А ты не пойдешь спать?

– Не-а. У меня плохие сны. И не люблю спать один, я уже говорил. Как насчет «Айрон Кети» в час?

– Хорошо, – согласилась Рета. – Только не давай мне слишком много вина.

– Конечно, не буду, – заверил я ее. – Мне нет нужды опаивать девушку, чтобы произвести на нее впечатление.

– А я об этом и не думала, – парировала Рета. – Просто мне сложно работать под парами алкоголя.

– Доверься мне, ученый ты человек, – сказал я. – Увидимся позже.

«Айрон Кети» – это ресторан в колониальном стиле, расположенный в элегантном белом здании в нескольких милях к северу от Нью-Милфорда. Это такое место, где часами можно обедать в окружении престарелых матрон из Коннектикута, которые носят эластичные чулки и белые волосы которых уже редеют. В это время туда– сюда носят тарелки с аккуратно разложенными и хорошо приготовленными салатами, авокадо, и вообще царит спокойная аристократическая атмосфера.

Рета и я сидели за столиком у окна, потягивая белое вино, и смотрели на багряные склоны осеннего сада.

Рета была привлекательна как никогда. В сером свете осеннего неба ее карие глаза стали полупрозрачными, а почти белые волосы сияли мягко и притягательно.

Я сказал:

– Не могу себе представить, как ты встречаешься с Поросенком Пэкером.

– Ты ревнуешь?

– А что, нельзя?

– Ну, – сказала она, мягко улыбнувшись, – ревность – это самое разрушительное чувство. Оно разрушает и того, кто ревнует, и того, кого ревнуют.

– Я не сгораю от ревности, – сказал я, глядя на нее сквозь край бокала, – просто немножко ревную. И удивлен. Я не понимаю, чего не в состоянии дать я, что может дать этот болван. Не говоря, конечно, о пятидесяти фунтах выпирающих отовсюду мышц.

Она опять улыбнулась и отвела глаза.

– Может, меня привлекают выпирающие мышцы, – сказала она. – В конце концов, привлекает же многих мужчин выпирающая ткань на груди.

– А что такого есть в выпирающей на груди ткани? – поинтересовался я и, наверное, несколько громче, чем следовало. Старая леди в фиолетовой шляпе повернулась и уставилась на меня сквозь пенсне. Я одарил ее успокаивающей улыбкой и прошипел:

– Пэкер – жуткий болван и в придачу совершенно необразованный. Он говорит фразами из мыльных опер: восклицательный знак после каждого предложения.

Рета пожала плечами.

– По крайней мере, он неопасный.

– Неопасный? Что это означает?

Подошла официантка с порцией бифштекса для меня и запеченной рыбой для Реты. Я бы в такой момент не смог есть рыбу, но, похоже, ученые менее щепетильны, чем обычные люди. Посыпав рис перцем, я откусил кусочек бифштекса с помидором, все еще ожидая ответа Реты.

– Понимаешь, – сказала Рета, протягивая руку за куском хлеба, – безопасность есть противоположность опасности.

– А я опасен, так?

Она кивнула.

– Для меня, наверное, да.

– А что во мне такого опасного? Я самый мирный человек во вселенной.

Она выдавила лимон на рыбу и начала есть.

– Я думаю, ты привлекателен, – сказала она, не поднимая головы. – Но еще мне кажется, что ты зациклен исключительно на своей жизни. Ты занят собой и легко мог бы ранить кого-нибудь вроде меня, ранить сильно, даже не осознав, что ты сделал это.

Я не отвечал долгое время, пережевывая бифштекс. Затем я отпил еще немного вина и тихо сказал:

– Тебя я бы не обидел ни за что на свете.

– Ты можешь не хотеть этого, но все равно выйдет так. Я знаю твой тип мужчины. Ты как будто не воспринимаешь ничего серьезно. Сначала все хорошо – каждая девушка любит посмеяться. Но приходит время, когда ей хочется быть уверенной, что, относясь к жизни несерьезно, ты хотя бы ее воспринимаешь всерьез. Чувствуешь, куда я клоню?

Я перегнулся через край стола и положил свою руку на ее.

– Я могу серьезно к тебе относиться, – сказал я просто. – Какие доказательства тебе нужны?

– Не знаю. А какие у тебя есть?

Старая леди в фиолетовой шляпе явно подслушивала наш разговор с растущим интересом. Я выпрямился на стуле и холодно уставился на нее. Она наклонилась над тарелкой и принялась с преувеличенным энтузиазмом ковыряться в ней вилкой.

– Заканчивай обед, – сказал я Рете. – И поехали домой. У меня горит огонь, и в морозилке лежит бутылка «Шабли». Единственно, чего я не сделал, – не убрал постель.

Она долго смотрела на меня. Серые тучи немного рассеялись, и в помещении стало светлее; солнце пробивалось через сухие листья на березах. От нее пахло духами «Гуччи», и она выглядела так тепло и восхитительно, что мне захотелось перегнуться через стол и поцеловать ее прямо здесь.

– У тебя встреча с Дэном в половине третьего, – сказала она.

– Ну, и?.. Я успеваю. Это вверх по дороге, тут близко.

Она облизала губы кончиком языка.

– Мне нужно вернуться в лабораторию и закончить анализы. Дэн с меня шкуру спустит, если я не сделаю этого.

– Я улажу это с Дэном, – сказал я. – Это важнее, чем анализы воды.

Она положила вилку.

– Ты разве не устал? – поинтересовалась она.

– Ты пытаешься отговорить себя от этого?

– Нет, – сказала она. – Я так не думаю.

– Тогда, – сказал я ей, – заканчивай обед и поехали.

Мы почти не разговаривали, доедая рыбу и бифштекс и допивая вино. Мы смотрели друг другу в глаза, все взвешивая, подсчитывая, проверяя. Потом, закончив обед, мы пошли к выходу, и я заплатил, забрал спички и сунул в рот конфету-холодок. Выйдя из ресторана, мы пошли к машине, как два любовника во французском фильме, проверяя силу ветра и свои чувства.

Рета приехала на своем «Фольксвагене», бежевом и весьма помятом.

Я сказал:

– Поехали на моей машине. Я привезу тебя сюда позже, и ты поедешь прямо в город.

– Хорошо, – кивнула она. По-моему, ей не хотелось портить эти мгновения, так же как и мне. Мы оба знали, что ей нужно будет вернуться в лабораторию, а после – встретиться с Поросенком Пэкером; но сейчас мы жили в своем волшебном мгновении, где нет правил и все дозволено.

Шелли неохотно подвинулся, Рета села, а я завел мотор и выехал с парковочной площадки «Айрон Кети». Я включил радио, чтобы заполнить тишину. Иногда мы бросали взгляды друг на друга и улыбались, но, по-моему, не догадывались, какой хрупкой была атмосфера и как мало надо было, чтобы закончить все, не начав. По радио передавали «Медленный танец» Нильса Лофгрена.

Время, пока мы ехали в Нью-Престон, мелькнуло, как на просмотре слайдов: норвильская пожарная станция, деревья, камни, белые летние домики. Круто спускающаяся вниз боковая дорога, видная сквозь дождь осыпающихся листьев. Моя подъездная дорога. Моя парадная дверь. Моя гостиная.

Мы стояли около камина. Я расстегнул ее пальто. Я поцеловал ее лоб, кончик носа, губы. Она поколебалась и тоже поцеловала меня. Ее пальто упало на пол.

Я посмотрел на нее и сказал тихо:

– Это тот момент, которого я ждал.

Она тоже взглянула на меня. Огонь, потрескивая, ярко пылал в очаге, и комната была наполнена теплом нашей неожиданно зацветшей буйным цветом привязанности.

Я освободил от петельки первую пуговицу ее блузки и заметил кусочек бюстгальтера телесного цвета.

– Мистер Перкинс? – раздался голос.

Моя голова от неожиданности дернулась. Рета отскочила от меня и застегнула пуговицу на блузке. В дверях кухни, в рваной рубашке, джинсах, с поцарапанным лицом и всклокоченными волосами, стоял Пол Дентон, пропавший девятилетний паренек, которого со вчерашнего дня искал Картер с целой армией помощников. Он трясся и был бледен, и похоже было, что он ничего не ел и не пил с тех пор, как пропал. Он моргнул, покачнулся и грохнулся прямо на столик с бутылками, которые каскадом посыпались на ковер.

Я встал на колени рядом с ним и поднял ему голову. Он был в сознании, хотя дышал с трудом. Его веки дергались, как при сотрясении мозга.

– Пол? – сказал я. – Что с тобой?

– Мистер Перкинс, – прошептал он.

– Рета, – сказал я. – Позвони Картеру. Скажи, что понадобится «скорая». Парень ужасно выглядит.

– Мистер Перкинс, – повторял Пол. – Мистер Перкинс.

– Тише, – сказал я ему. – Рета пошла звонить в полицию.

Пол отчаянно затряс головой.

– Не надо полиции, пожалуйста, пока не надо, пожалуйста!

Рета уже набирала номер. Я сказал:

– Все волнуются, Пол. Мы должны сообщить полиции.

– Нет! – закричал он. – Я обещал, что не скажу полиции!

Подняв руку, я окликнул Рету.

– Подожди-ка, Рета. Не звони им пока. Пол – что значит пообещал?

Пола трясло. Каждый его мускул напрягся и подрагивал, и говорил он сквозь стиснутые зубы. Он напомнил мне женщину, которую я однажды отвез в больницу после аварии на дороге Дэнбери. Находясь в шоке и почти потеряв дар речи, она все равно пыталась рассказать, что случилось.

Я спросил:

– Кому ты пообещал, Пол, кому? Кто сказал, что ты не должен звонить в полицию?

Он дико уставился на меня.

– Никакой полиции, мистер Перкинс, пожалуйста, никакой полиции. Я обещал.

– Я не буду звонить в полицию, Пол. Но ты должен сказать, что случилось. Где ты был? С тобой кто-нибудь был?

Он кивнул.

– Я видел их – обоих.

– Кого? Кого ты видел?

– Они прятались в лесу. Было темно. Я не знаю, что я там делал.

Рета принесла подушку, и я приподнял голову мальчика, чтобы подсунуть ее в изголовье. Уложив его, я мягко спросил:

– Скажи мне, кого ты видел, Пол. Мне нужно знать. Кто прятался в лесу, кто?

– Им нужны были вы, мистер Перкинс, – сказал он, не слыша меня. – Я слышал, как они зовут, и пошел узнать, чего им нужно. Я не поверил своим глазам, когда увидел их. Я ничего не понимал. Но они говорили со мной и сказали, что им нужно увидеть вас. Они сказали, это вопрос жизни и смерти. Они так сказали. Жизнь или смерть.

– Пол, – настаивал я. – Кто это был? Кто сказал «вопрос жизни или смерти»? Я не могу помочь, не зная, кто это.

Глаза Пола закатились, и стали видны только белки. Прерывающимся шепотом он сказал:

– Это были Джимми и Элисон Бодин. Они сказали так.

– Они так сказали? – спросила Рета. – Ты ведь их вполне достаточно знаешь, чтобы быть уверенным.

– Было темно, – прошелестел Пол. Его веки дернулись, и появились зрачки. – Я не знаю, что я там делал, но было так темно.

Я сел прямо, покусывая ноготь на большом пальце. Пол лежал среди битого стекла и сломанных соломинок для коктейля, все еще трясясь.

Я сказал Рете:

– Я думаю, надо позвонить Картеру. Что бы он там ни обещал, ему нужна медицинская помощь.

Рета кивнула и пошла к телефону. Я слышал, как она говорила с Филом Мором, одним из помощников Картера. Потом она вернулась и сказала, что полиция и «скорая» уже едут. Пол содрогался уже потише, его глаза открывались и закрывались, как будто неуправляемые, и мне подумалось, что у него тяжелый шок.

– Не пытайся говорить, – тихо сказал я. – Все скоро будет в порядке.

Пол что-то бормотал, а потом сказал тихо и отчетливо, но с какой– то любопытной бесстрастной интонацией.

– Я потерялся, понимаете? Я ехал на велосипеде, и я знал, что мне нужно в лес. Но когда я оказался в лесу, я уже не знал, где я.

– Хорошо, хорошо, Пол, – успокаивал я его. – Не надо говорить. Просто отдыхай, скоро приедут и помогут тебе.

Но Пола невозможно было остановить. Он говорил, как под гипнозом, как будто каждое слово было заучено в каком-то трансе. Высоким детским голосом он сказал:

– Я чувствовал, что это место близко. Я не был уверен. Но чувствовал. Это такое место, о котором пишут в книгах. Я боялся, но не очень. Я услышал что-то, чего не слышал раньше, – громкие звуки и крики.

– Крики? – спросил я, но, опять проигнорировав меня, он шептал:

– Я знал, что должно случиться. Мне надо было ждать. Уже темнело. Я ждал и ждал, а потом понял, что мне надо идти. Далеко. Было темно, и я падал четыре или пять раз. Я расцарапал лицо о деревья.

– А потом ты увидел Джимми и Элисон?

Пол кивнул.

– Они позвали меня из кустов. Сказали, что я не должен к ним приближаться. Они сказали, что я должен пойти и найти вас и привести в лес. Меня заставили пообещать, что я не позвоню в полицию. Если вы пойдете с полицией или кем-нибудь другим, то никогда их не найдете.

– Ты их видел? – спросила Рета.

Пол потряс головой.

– Было слишком темно. Казалось, у них на голове простыни. Я не понял, зачем.

Я наклонился.

– Голоса, – спросил я, – ты слышал их голоса отчетливо?

– Голоса были глухими, наверное, они говорили сквозь простыню. Как будто они рычали. Мне это не понравилось.

– Ты знаешь, где они – где я могу их найти? – спросил я.

– Никакой полиции, – слабо сказал Пол. – Они не выйдут, если будет полиция.

– Я обещаю, не будет никакой полиции.

– Хорошо. Тогда они будут ждать тебя, как стемнеет. Они в старом сарае на ферме Паско, это три минуты ходьбы через лес. Вот что они мне велели рассказать. Но только когда стемнеет.

Рета пощупала пульс Пола и сказала:

– Он очень слаб. Я надеюсь, «скорая» приедет быстро. Ему нужен кислород.

Я встал и подошел к окну. Вдалеке слышалось слабое завывание сирены «скорой помощи»; я знал, что они приедут минуты через две. Остался лишь один момент, который мне хотелось выяснить.

– Пол, – мягко сказал я, опять опускаясь на колени.

Рета нахмурилась, но я должен был это узнать.

– Пол, ты слышал какой-нибудь запах в лесу? Был запах, который ты запомнил?

Пол трясся и подрагивал, но не отвечал.

Минуту я колебался, а потом пошел на кухню, открыл шкаф и стал рыться в поисках банки тунца. У меня оставалась одна маленькая банка «Цыплят моря», и я, быстро дернув за ключ, открыл ее.

– Что ты делаешь? – спросила Рета, когда я шел обратно через столовую с открытой банкой.

– Сейчас увидишь, – сказал я ей. – Я не хочу этого делать, но это может все прояснить. Для Джимми и Элисон, и для меня тоже.

Я сунул банку тунца Полу под нос. Потом убрал ее и стал ждать. На мгновение он перестал трястись, прижав руки к груди в слабой попытке защититься. Вдруг его глаза широко раскрылись, превратившись в огромные побелевшие зрачки, и он издал долгий, душераздирающий крик ужаса и страдания. Он начал крутиться и извиваться на ковре и, отбросив банку в сторону, я прижал его к полу. Больше я ничего не мог сделать, хотя он был всего лишь девятилетним мальчиком, и пока Рета не начала его успокаивать и просить замолчать, он не прекращал орать, дергаясь и трясясь.

Затем во дворе послышался утихающий звук сирены. Я сел прямо, потрясенный, и посмотрел на Рету; казалось, с того времени, как мы вместе приехали сюда, прошли столетия.

Она сказала:

– Это правда. То, что случилось с мышью, с теми людьми в Индии

– это повторяется.

Я встал. Снаружи торопливо затопали, и зазвонил дверной звонок.

– Я не знаю, – только и сказал я. – По-моему, надо подождать, пока мы не увидим самих Джимми и Элисон. Пока же – ради Пола – нам не нужно говорить Картеру, где они.

Подумав секунду, Рета кивнула. Я пошел к двери и впустил врачей, которые быстро вошли в гостиную с носилками и капельницей.

Один из них спросил:

– Это ваш сын?

Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Я думаю, это просто пропавший мальчик.

Когда я приехал к дому Бодинов, Дэн ждал уже пятнадцать минут. Он сидел на перилах веранды и читал номер «Сайентифик Америкен». На нем было бежево-голубое шерстяное пальто и того же цвета шапка, прикрывавшая лысину, и, если бы я был двадцатипятилетней простушкой из Минесоты, я бы, наверное, им увлекся.

– Привет, – сказал я. – Извини, что опоздал. У меня есть кое-что интересненькое.

– Да? – кисло сказал он. Он был занятым человеком и не любил, когда у него отнимали время попусту.

– Мы нашли мальчика Дентонов. Он был в моем доме, искал меня. Он появился в таком виде, будто побывал на том свете. Он в больнице, его лечат от шока и истощения.

– Что с ним случилось? – спросил Дэн, складывая журнал и засовывая его в карман пальто. Он был человеком, который вот так просто может ходить с журналом в кармане.

– Ну, он… Короче, с ним все в порядке. Заблудился, вот и все.

Мы прошли за дом, к источнику.

– Заблудился? – переспросил Дэн.

– Может быть, просто упал с велосипеда. Ударился головой, амнезия, ты знаешь.

Дэн взял меня за руку.

– Подожди-ка, Мейсон. Я знаю, когда ты говоришь правду, а еще мне известно, как ты забиваешь баки. Я с тобой достаточно давно знаком.

– Дэн, – сказал я ему. – Я просто водопроводчик и занимаюсь тем делом, которое знаю.

– Говнюк ты, а не водопроводчик. Давай выкладывай, что случилось с Полом.

Я вздохнул и посмотрел на далекие холмы. На западе небо стало угрожающе свинцовым, и похоже было, что часа через два пойдет дождь. Ржавого цвета деревья качались и скрипели на ветру.

– Пол нашел Элисон и Джимми, – сказал я.

Дэн моргнул.

– Он их нашел? Что ты имеешь в виду? Где они?

– Говорит, в лесу, позади дома старика Паско. Он говорит, что наткнулся на них случайно. С ними случилось что-то плохое, Дэн. Они накрылись простынями и никого не подпускают.

Дэн смотрел на меня широко открытыми глазами.

– Есть еще кое-что, – сказал я ему. – Может, это ложная догадка, но я помахал открытой банкой тунца перед носом Пола. Он буквально сошел с ума. Он орал, как будто за ним гнались черти. Так что, по– моему, что бы ни случилось с Элисон и Джимми, это как-то связано с запахом рыбы.

Дэн кашлянул. Затем испуганно сказал:

– Допустим, я верю тебе. Если ты не отпускаешь каждую минуту по шутке, то, думаю, тебе можно верить.

– Ты говоришь прямо как Рета, – сказал я.

Но он не понял и продолжал напряженно размышлять, хмуря брови.

– Рета говорила тебе об Остине? – спросил он. – Вспышка эпидемии в 1925 году?

– Конечно. И об экспедиции Курье.

Дэн кивнул.

– Она смогла добыть эту информацию уже сегодня утром. По– моему, если хорошенько покопаться в истории медицины, можно выудить гораздо больше. Однако нужно время. А я не уверен, есть ли оно у нас.

– Что это должно означать? – спросил я его.

– А ты подумай. Джимми и Элисон жаловались на воду утром во вторник. К вечеру они уже были поражены тем, что было в этой воде. Оливер тоже. Я не знаю, во сколько утонул Оливер, но скоро патологи из полиции дадут нам отчет, и мы узнаем, как скоро возникла чешуя на его теле. Сейчас же я знаю одно. Это происходит чертовски быстро. Если эта гадость распространилась и все колодцы заражены, то у нас времени нет времени. Мы на грани открытия, что весь Милфорд, черт его побери, покрывается чешуей, а когда это случится…

Послышалось отдаленное ворчание грозы. Между холмов сверкнула молния.

– Опять дождь, – сказал Дэн. – За последнее время пролилось больше дождя, чем за полстолетия. Уровень подземных вод такой высокий, что мы уже почти плывем.

Я сказал:

– Тебе не кажется, что надо пойти посмотреть на колодец, если уж мы здесь. Взять для убедительности еще пару проб.

После секундной паузы Дэн кивнул. Мы сошли с веранды и обошли дом. Опять послышались раскаты грома, и на какой-то миг мне показалось, что земля под ногами шевелится. Я посмотрел на Дэна и спросил:

– Ты почувствовал?

– Сотрясение? Как во время землетрясения?

– Точно.

Он стоял, подставив лицо ветру. В дальнем конце двора сарай был освещен каким-то неестественным сиянием солнца из-за обрывков облаков. Мне показалось, что я шагнул в одну из картин Эндрю Уайета, где краски были бледными, но резкими, а обыденность обстановки пугала.

– Я не знаю, – сказал он. – По-моему, это просто гром.

Мы подождали немного, но сотрясений больше не было, и пошли дальше по заднему двору. Москитная сетка дрожала и дребезжала на ветру, и в воздухе витало запустение, которое по необъяснимым причинам подавляло меня.

Мы остановились опять. Я был уверен, что слышу что-то. Это было потрескивание или звук чего-то лопающегося. Я не мог понять, что. Дэн уже собрался подняться по ступеням на кухню, но я схватил его за руку и сказал:

– Т-с-с. Послушай.

Он слушал. Потом сказал:

– По-моему, это вода. Но откуда, черт подери, она может идти?

Мы обогнули дом. За ним было даже темнее из-за нависающих деревьев и кружащихся вокруг сухих листьев. Первые тяжелые капли дождя застучали по крыше крыльца и зашумели в кронах деревьев. Но звук чего-то пузырящегося был громче, и было ясно, что это вода, и мы пошли на звук через отлогую лужайку к старому садовому ручному насосу, ржавому викторианскому реликту, выкрашенному красным суриком.

– Посмотри на это, – сказал Дэн. – Вода бьет фонтаном.

В основании насоса была дыра в дюйм шириной, и оттуда бил поток воды, которая уже пробила себе русло через лужайку к канаве, отмечающей границу земли Бодинов с восточной стороны. Напор был таким сильным, что вода вырывала землю комьями, переворачивала камни и расширяла русло.

Дэн опустился на колени и достал банку для проб. Он взял воду прямо из пробоины, встал и закрыл банку.

– Из-за чего может быть такая пробоина? – спросил он меня. – В колодце ведь нет такого давления, а?

– Нет, сэр, – сказал я. Нагнувшись и подставив руку под струю, я попробовал напор. Вода была ледяной, и ее напор, казалось, увеличивался с каждым мгновением.

– Есть какие-нибудь предположения? – спросил меня Дэн.

Я пожал плечами.

Такой напор может возникнуть по сотне причин. Один подводный резервуар мог переполниться и пролиться в другой. Или под землей могло произойти маленькое извержение вулкана.

– Это то сотрясение, которое мы почувствовали?

– Может быть. Я не знаю.

Я еще обдумывал все это, когда увидел человека, медленно идущего к нам из-за угла дома. Похоже, это был сосед, краснолицый человек в выцветшей и в пятнах масла бежевой шляпе. Он был коренастым и шел, засунув руки в карманы. Подойдя поближе, он остановился и посмотрел на нас, как фермер, заставший парочку в своей пшенице.

– Я видел ваши машины и подумал, что могу подойти и посмотреть, в чем дело, – сказал он.

– Рад видеть, что соседи Бодинов интересуются, как у них дела, – сказал я, вставая и вытирая руку платком. – Я Мейсон Перкинс, водопроводчик, а это Дэн Керк из районного отдела здравоохранения.

– Я видел вас в Нью-Милфорде, – кивнул сосед. – Меня зовут Грег Мак-Алистер. Я поселился в соседнем доме несколько недель назад.

– Грег Мак-Алистер? – спросил Дэн. – Вы не сын Уильяма Мак– Алистера, который жил здесь раньше?

– Точно. Дом – фамильная собственность, а я уехал, когда умер отец, и поехал на ферму в Айове. Теперь я продал там ферму и приехал сюда. Слишком стар, чтобы жить вне дома, понимаете ли.

Дэн сказал:

– Вы слышали предупреждения о колодезной воде в округе. Вы ведь ее не пили?

– Нет, сэр, – сказал Грег Мак-Алистер. – Я никогда в жизни не пил колодезной воды, ни я, ни мой отец, ни его отец.

– Никогда? Почему же? – спросил Дэн.

Грег, не вынимая рук из карманов, неопределенно пожал плечами.

– Может, это глупость, – сказал он нам, – но в моей семье есть поверье, что все колодцы здесь прокляты. Мой дедушка называл их Колодцами Ада.