Текст книги "Фантастиш блястиш"

– Ужасно странно…, – непроизвольно прошептал я, оглядываясь по сторонам.

Мои глаза медленно, но верно цеплялись взглядом за стены, потолок, предметы интерьера и прочие детали, скользили по ним, пробуждая мелочные малозначительные воспоминания запахов, звуков и событий, воспоминания о чем-то еще, о чем всегда знал мой истосковавшийся по свободе мозг.

– Ужасно странно…, – еще раз прошептал я, а потом спросил у Павла, – Не правда ли?

Павел не ответил. Он остался молчаливым неподвижным истуканом с металлическим подносом для завтрака в руках. Таков уж был его одиозный образ…

«И это печально…».

Однако все. Так было решено мной. И, положив телефонную трубку монотонно зеленого цвета на ее законное место, я наконец-то направился к двери. Дверь как обычно не пришлось открывать самому. Она сама тихо скользнула и освободила проем.

– Спасибо…, – пробормотал я по странной и необратимой привычке.

И надо сказать, что воспринималось это еще и как глупость. Но не просто так с бухты-барахты, а потому что мне не дано было знать, кто же именно так благодушно и точно время от времени занимается многими странными вещами.

Он стратегически необходимо открывает передо мной двери, закрывает их позади меня, а еще с вежливой аккуратностью защищает мои глаза механически движимыми шторками, когда чересчур яркое солнце внезапно решает заглянуть в окно моей основательно обустроенной одиночной камеры… Кажется, было что-то еще, но всего я не смог запомнить и детально выложить опосля… Ну и черт с ним! Главное, что был некто неизвестный, кто не называл себя и не выдавал своей таинственной личины. И потому в конечном итоге было совершенно неясно к кому я обращаюсь и зачем.

«Ну и черт с ним!» – мысленно порешал я.

И тут же снова…

– Спасибо…

Да, я снова произнес это, когда, сделав несколько шагов, оказался перед очередной своевременно открывающейся дверью. Что ж некоторые привычки неизлечимо въедчивы. И видимо, с этим мне уже ничего нельзя поделать.

«Горбатого могила исправит», – часто утверждала моя маман.

И тут я был с ней согласен целиком и полностью. Хотя обычно такого не случалось. Слишком разными мы были людьми. Ну, да и ладно.

«Все рано или поздно случается».

Я вошел во вторую таинственным образом открывшуюся передо мной дверь и оказался в небольшой комнатушке предельно аскетического дизайна. Мне приходилось в ней бывать и раньше.

Наверное, такое случалось раз шесть или восемь за всю историю моего тюремного заключения. Но было это очень давно, когда мой настойчивый адвокат еще верил в силу апелляций и экономических амнистий. Сегодня я ожидал увидеть его в этой комнате раз в седьмой или в девятый. Однако…

«Какого лешего?????????????????????!»

Некое странное озлобленное удивление напористо вскипело в моей черепной коробке, когда за серым бесформенным столом на металлических ножках мною была обнаружена отнюдь не та персона, которую я ожидал лицезреть.

– А ты еще что за хрен?!

Несомненно, я мог бы в тот момент проявить себя как сдержанный и благоразумный член общества. Но что-то внутри меня, незаметно накопившееся за десятилетие вынужденной изоляции, требовало немедленных и обязательных разъяснений.

– И где черт возьми Василий?!

Маленький невзрачный кавказец в дешевом пятнистом костюме и при желтом галстуке определенно не ожидал настолько нерадушного приема и потому едва не приобрел косоглазие из-за моих напористых нападок.

– Простите, – сказал он и ничего более.

Но к этой очень укороченной реплике прилагалось стойкое выражение лица, выражавшее убедительное пожелание успокоиться и сесть на имевшийся в наличии свободный стул бесформенного серого покроя и при металлических ножках.

А что я? Я определенно не хотел успокаиваться. Слишком уж много адреналина здесь и сейчас выплеснула в кровь моя затаенная злоба. Так что успокоиться было сложно. Но это нужно было сделать.

Нужно было перестать рыскать по углам сверкающим гневом взглядом и начать играть теми картами, которые случайно-непредвиденным образом раздала этим утром Вселенная.

В этом был смысл.

В этом было куда больше смысла, чем во всем прочем.

«Так нужно», – сказал я самому себе, – «Ведь ты слишком долго ждал возможности вырваться за пределы двух комнат и крохотного коридора между ними. Огромный необозримый мир ждет тебя. Ты нужен ему».

О, это был самый достойный аргумент. И после такого мне уже было сложно злиться на странные и неожиданные обстоятельства.

Конечно, никакой доброты или умиления маленький невзрачный кавказец от меня так и не дождался, но я хотя бы перестал раздраженно и буйственно вопить. И даже более…, усевшись на серый бесформенный стул с металлическими ножками, я в срочном порядке завязал со всеми своими предшествующими закидонами и очень контрастно перешел на деловой стиль общения.

– Так кто вы есть, уважаемый? – спросил я в первую очередь.

Маленький невзрачный кавказец ответил не сразу. Скорее всего, он несколько секунд выжидал возможного подвоха, в результате которого я вроде как должен был наброситься на него и начать нещадно душить. Однако секунды прошли, исчезли, как говориться, в небытие, а ничего подозрительного так и не случилось. Я просто сидел напротив него и ждал. Мы оба ждали. А когда ожидание стало больше похожим на занудство, мой потенциальный собеседник все же соизволил начать разговор.

– Меня зовут Муратов Найман Абдулгазыевич…

«Батюшки родные…», – подумал я, так и не запомнив ничего из сказанного.

– … и я ваш адвокат.

О, здесь мысленная остановочка была просто жизненно необходима. Без нее мозг мог бы неотвратимо взорваться самым безудержным образом и тогда бы серые стены серого крохотного помещения оказались бы обильно забрызганными кроваво-серыми ошметками.

– Кх-кх…

Способность говорить ко мне вернулась не сразу. Удручающее и невообразимое заявление того, кто сидел прямо передо мной за серым бесформенным столом с металлическими ножками, нанесло слишком увесистый удар по моему самообладанию, по моему самолюбию и по чему-то третьему, чему я, впав в непредвиденное замешательство, так и не смог дать достойное имя. Но это неважно. Важно, что маленькому невзрачному кавказцу пришлось немного подождать.

– Вы… вы кто?

Со второго разу у меня получилось куда лучше. Однако моя встречная словесная атака все еще выглядела крайне неубедительно.

– Я же сказал… я ваш адвокат…

Быть может, чертов кавказец и выглядел как маленький невзрачный гоблин, но говорить с людьми он умел.

При желании и в отсутствии расовой предвзятости любой первый встречный мог бы уловить в нем некую жилку, которая стопроцентно гарантировала грамотное и своевременное решение любой проблем. Только вот все мы существуем в отнюдь не идеальном мире. А потому я в первую очередь полез к нему со своими давным-давно устаревшими стереотипами.

– И как это понимать?

Я ждал какой-нибудь ироничной ухмылки либо наглого комментария по поводу моих слов. Но вместо всего ожидаемого на меня просто смотрели как на последнего идиота.

– В смысле? – поинтересовался маленький невзрачный кавказец.

«Ах ты, гад ползучий!!!»

Мне очень хотелось взорваться. Мне очень хотелось наброситься на проклятого оппонента. И я буквально страждал силой масштабного удушения заставить его распрощаться с невыносимо раздражающим меня очень странным выражением лица, которое, судя по всему, зачем-то впитало в себя самую изысканную и специфическую альтруистичность.

«Я бы задал тебе…».

Да, я очень хотел сорваться. Но еще больше мне хотелось наконец-то выйти за пределы двух комнат и маленького коридора. Мне хотелось снова ощутить себя свободным человеком, хотя я и не совсем понимал, что под этим сам же и подразумеваю. И тогда я сказал себе и своей собственной не в меру экспрессивной злобе:

«Расслабься…».

А затем я обратился к маленькому невзрачному кавказцу в самой наилюбезнейшей форме:

– Кажется, я многое пропустил и много не знаю. Не могли бы вы посвятить меня в суть происходящих событий?

– Несомненно.

Ответ кавказца был быстрым, но не резким. Правильнее всего было бы назвать его чисто деловым, позволяющим как можно быстрее перейти от словоблудия к конкретным шагам.

– Есть некоторые моменты, которые вы пропустили…

Пытаясь произнести данное предложение, мой новый внезапно нарисовавшийся адвокат потянулся левой ладонью к большой застежке в виде ремешка на небольшом коричневом портфеле. Портфель и раньше пребывал на коленях маленького невзрачного кавказца, однако приметил я его только лишь, когда из него начали вынимать печатные листы бумаги.

«Проклятый бумажный червь», – подумал я с некоторой досадой, – «Зачем мне вся эта фигня? Лучше бы делом занялся!»

Однако в суровой действительности вышеобозначенный персонаж именно этим самым делом и пытался заниматься. Правда, не совсем так, как мне хотелось бы, то есть без резких восклицаний и громкой патетики. Он делал все тихо, мирно, почти бесшумно и практически незаметно. И в этом была его особая изюминка, в этом была его особая одиозная стать. И, конечно же, я мог бы и дальше продолжать виртуозно злиться на его соразмеренную лаконичность и любовь к бумаженциям, да только мне в моей ситуации было не с руки всматриваться в зубы дареных коней. Предпочтительнее было наконец-то заставить себя неподвижно сидеть на сером бесформенном стуле с металлическими ножками и слушать то, что говорят другие умные люди…

– Так вот, – продолжил мой новый адвокат, – Вы пропустили очень многое…

Не спорю, молчание в тот момент и впрямь было предпочтительной вещью. Но мой не в меру озабоченный внезапными переменами мозг не смог позволить мне молчать. Слишком уж много вопросов неожиданно возникло и слишком уж много ответов хотелось получить…

– Так, где же Василий?

– Василий…

Маленький невзрачный кавказец запнулся. И тогда стало ясно, что до последней доли секунды только что истекшего момента, в пределах которого я повторно задал самый острый из самых назревших вопросов, в его правильно организованной голове имелся некий стратегический план, согласно которому было детально определено, как и когда мне будет позволено узнать горькую правду. Однако моя нервозность и моя несдержанность сумели разрушить его моментально.

– Василий…, – попытался было продолжить маленький невзрачный кавказец, но снова запнулся и даже вроде как впал в некоторый ступор.

И тогда пришлось это чудо-юдо срочно спасать.

– Абдулгазиз…фич… черт, как тебя там?..

Видимо правильное произношение имени собственного играло немаловажную роль в жизни моего нового адвоката.

– Друзья для большего удобства зовут меня коротко – Муна…

«Друзья?!»

Мой внутренний голос был очень сильно удивлен.

«Друзья?!» – с предельно едким сарказмом повторил он, – «Когда это вы успели стать друзьями? Что за шушера? Да кого он вообще из себя возомнил? Понимаю, Василий, Давид…, но он?.. Нет, такого быть не может! Такое тебе никоим образом не уложить себе в голову, как ни старайся!»

Однако голос голосом, а смотрел я в тот момент на вполне нормального и адекватного человека, судя по словам и поведению которого ожидание опасности, угрозы или подвоха было лишним. И более того, он даже почему-то предлагал мне дружбу. Конечно, такое явление выглядело странным в силу сложившихся за десять лет привычек.

Да и воспринималось как достаточно редко существующее в природе зверье. Правда можно было вспомнить уже ранее упомянутых Василия и Давида, но где они были десять лет назад??? Их не было рядом тогда, их нет и сейчас. Здесь есть только маленький невзрачный кавказец, готовый дружить за просто так…

«И возможно с ним у меня получиться нечто дельное…».

Надежды, конечно же, было мало. Но мне хотелось верить. Ведь верил же я, что рано или поздно мне представятся случай расплатиться по счетам… и вот я практически близок, практически дотянулся до этого шанса…

– Геннадий Петрович, так уж вышло…

Видимо мой новый адвокат (так же известный как Муна) после долгих потуг все же собрал всю мыслимую и немыслимую волю в кулак и попытался наконец-то произнести вслух некую очень болезненную правду, которой он невыносимо сильно страшился и сторонился… А я в свою очередь был нетерпелив.

– И что же вышло? – спросил я, стараясь смотреть глубоко-глубоко внутрь его глаз.

– Вашей фирмы больше нет. Семь лет назад она разорилась, была признана банкротом, и все ваше имущество было распродано с аукциона…

«Наконец-то», – подумал внутренний голос.

«Быстро и просто», – подумал я, – «Почти как родить двести пятьдесят кошек…».

Но не сказать, что новость стала сногсшибательной. В глубине подсознания уже давно роились множественные подозрения о жизнеспособности такого сценария. Однако всегда хочется верить в лучшее, всегда хочется верить в светлое…

– Вы меня поняли, Геннадий Петрович? – осторожно поинтересовался мой новый адвокат, пока я с каменным лицом переваривал только что полученную информацию.

Мои глаза смотрели прямо на него, но взгляд практически не воспринимал Муна как доступный зрению материальный объект. Да я и сам не ощущал себя в те самые секунды горького отчаяния чем-то реальным, действительным и материальным. Едкая парализующая дрожь, быстро и неожиданно возникнув, медленно скользнула с кожи моих плеч на расположенные поблизости лопатки, а затем настойчиво последовала все ниже и ниже, пока все же не достигла собственного апогея где-то в районе пяток.

Немного задержавшись в точке конечного пребывания, она отнюдь не попыталась вернуться по обратному пути, как и не попыталась еще немного пошалить с моими потрепанными нервишками. Заместо всего этого она просто взяла и без должного предупреждения покинула мое тело. О, она с непревзойденным энтузиазмом просочилась сквозь серый укрытый ламинатом пол и тут же устремилась еще глубже. И тогда мне, покинутому едкой парализующей дрожью, стало еще более одиноко и спутанно, чем прежде. А потому в тот самый момент я только лишь и мог, что очень сильно хотеть поскорее взять и уснуть, да так, чтобы в конечном итоге обязательно не проснуться…

– Вы меня слышите?..

Наверное, адвоката немного перепугала внезапно нахлынувшая на меня бледность. Однако падать в обморок я определенно не планировал. В большей степени хотелось выместить на ком-то давным-давно поднакопившуюся злобу, хотелось наконец-то выдавить из себя весь поднакопившийся яд и безупречным образом отпотчевать им весь окружающий мир.

И как пример, я для начала даже попытался при помощи силы мысли и интеллекта пробраться за пределы глазного дна моего чертова новоявленного адвоката и всеми имеющимися при себе клыками впиться в его чертов мозг. Только вот каких-либо специфических способностей я отнюдь не приобрел, десять лет пребывая в одиночной камере. И потому пришлось действовать по старинке, то есть при помощи простых и несовершенных слов.

– Но раз так, то кто вы и зачем здесь?

Мой вопрос бил как в бровь, так и в глаз. Он требовал незамедлительной правды, с нарочитым зверством топчась по самым больным кровоточащим мозолям. И этот мой вопрос хотел… о, нет, он все-таки требовал незамедлительно взорвать весь мир к чертовой матери и требовал тут же на еще дымящихся обломках отстроить блаженный новый Карфаген с новой блаженной религией – религией честности, правды и непримиримости…

«И ты только попробуй нам солгать…», – пообещал мой внутренний голос.

Однако не для лжи и уверток ко мне сегодня явился мой непонятно откуда взявшийся адвокат. Другие цели и задачи старательно завели его в маленькую комнату с серыми стенами. А значит, маленькому невзрачному кавказцу было нерезонно лупоглазо моргать и смотреть в потолок. Предпочтительнее для него было выложить все без какой-либо утайки.

– Итак…, – просто так на всякий случай подбодрил я своего нового адвоката.

Только вот можно было и без этого. Необходимая степень созревания уже была достигнута, причем без помощи каких-то там междометий.

«Просто пришел нужный момент», – подумал я.

Ну а секундой позже в моих руках оказался странный лист бумаги.

«Какого черта?!» – попытался возмутиться внутренний голос, пока глаза непонимающе рыскали по перечню печатных знаков и пробелов.

Однако нужный комментарий не заставил себя долго ждать. Он вовремя пояснил все, что было нужно, и тем самым нивелировал непроизвольную панику в моей голове.

– Это уведомление о том, что деньги на вашем секретном счете в Бангладеше в целости и сохранности. Вы сможете воспользоваться ими, как только окажитесь за порогом этого малоприятного заведения.

– Ясно…, – тихо и медленно сорвалось с моих губ вместе с усмешкой.

– Вы недовольны?

Вопрос адвоката заставил меня посмотреть в его сторону.

– В смысле?

– Ну, я не вижу на вашем лице настоящей радости…

«Да неужели?!» – издевательски посмеялось мое нутро, не забыв при этом передать смехотворную эстафету моей зыбкой и отвыкшей от умиления физиономии.

– А чему я собственно должен радоваться? – спросил я с выражением лица, которое могло бы испугать любого и даже самого отъявленного гоблина.

– Свободе…

– Свободе?

– Да и деньги при вас?..

Маленький невзрачный кавказец смотрел на меня так, словно я прямо здесь и сейчас наивно пытался открывать Америку в пятьдесят пятый раз. И он не только не понимал, он даже и не пытался понять чем же на самом деле живет сердце того человека, которого в этот странный день ему обязательно нужно выпустить на свободу.

– Деньги? – спросил я после некоторых раздумий, – А что деньги? Разве это не пустой звук? Разве это не ничего не стоящие бумажки?..

Несомненно, Муна занимал свою позицию на этот счет. И потому ничего не смыслящий в настоящей жизни адвокат попытался было вставить в диалог свое сомнительное мнение безразмерно глупыми словами:

– Но…

– Никаких чертовых «но»! – ответил я.

Маленький невзрачный кавказец даже немного вздрогнул по вине моего чуть-чуть повышенного тона в разговоре. Но только чисто рефлекторно. Он не сжался и не испугался, а значит, был готов продолжать нашу деловую беседу.

– С ваших слов все хорошо и даже прекрасно, но я так и не понял, что же случилось со всеми моими друзьями? Кто вы и что происходит? Давайте уже развернуто и по делу…

Я ждал ответов. Я думал, что получу ответы. Мне казалось, что я заслуживаю масштабных подробностей всего непреднамеренно пропущенного. Да только как обычно все пошло не так, как мне хотелось и мечталось…

– Хватит!..

От такого внезапного возгласа нельзя было не обернуться…

– Хватит уже пережевывать сопли!..

Обернувшись, я увидел человека в дверном проеме серой металлической двери, ведущий за пределы маленькой серой комнаты. Только эта дверь вела не в сторону камеры моего десятилетнего одиночного заключения. Дверь, ведущая в мою камеру, была совершенно иной: деревянной, более хлипкой и покрашенной снаружи в зеленое. Она была совершенно обычной. А вот эта другая как выглядела, так и воспринималась… Совершенно иначе. Однако сейчас она была открыта. Случилось это крайне незаметно. И человек, стоявший там…

– Я ждал, я наблюдал, я терпел!.. Но такими темпами можно до пенсии…

Скоротечно разглядывая высокого брюнета в темно-синем двубортном костюме и при ярко-желтом галстуке, я также скоротечно анализировал его слова. И некоторые вещи в итоге мне очень быстро стали понятны. Правда, облегчения я от этого не получил.

«Все плохо, все очень плохо», – сказал мне мой внутренний голос, – «Этот гад наблюдал за тобой все это время».

«Все это время – это которое? Последние несколько минут из-за двустороннего зеркала, что занимало более половины одной из стен в маленькой серой комнате, или же безвозвратно ушедшее десятилетие моей жизни???»

«Вероятнее всего и то и другое…».

«Тогда все и впрямь несоизмеримо плохо».

Впрочем, бояться и пугаться мне уже давно опротивело.

«Опостылело», – поправил меня внутренний голос.

Однако смысл по-прежнему оставался неизменным.

– Кто вы? – спросил я того, кто стоял в дверном проеме серой металлической двери, причем настолько вызывающим тоном, словно это был мой давнишний собутыльник, неоправданно задолжавший мне драгоценную мелочь.

Пользуясь неприемлемыми поведенческими шаблонами, серые клеточки моего мозга наивно полагали, что высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме и при ярко-желтом галстуке станет вести себя практически идентично той самой модели поведения, которую уже достаточно продолжительное время настойчиво пропагандировал тот, кто вроде как являлся моим новым адвокатом. Но нет…

Этот человек был не таким. Он был полной противоположностью маленького невзрачного кавказца Муна. Он не был молчуном и не пытался скрывать от окружающих любое слово, произнесенное кем-то за пределами серой металлической двери. И даже наоборот этот особый персонаж вел себя крайне напористо, несдержанно, а в некоторых моментах с очевидной непредсказуемостью.

«Черти что!»

«А как иначе? Такова уж жизнь…».

С внутренним голосом как обычно было сложно спорить. Но виноват был вовсе не он. Просто мне хотелось побольше упорядоченности, ясности, прозрачности… Но ее не было. Был только чертов упрямый адвокатишка, изображающий из себя последнего партизана, да высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме и при ярко-желтом галстуке, который так же не хотел вести себя по-человечески…

– Да хватит уже ерепениться! Вот деньги. Бери их и уже через час будешь на свободе. Чего еще тебе нужно?..

«Чего мне нужно?»

О, высокий брюнет говорил. Он говорил громко, с агрессией в голосе, и глаза его сверкали самыми неимоверными искрами и красками.

Однако за старательно сооруженной дымовой завесой данной экспрессии я вновь не услышал ничего важного или существенно, я не услышал ни единого слова правды. Было только все то же самое – недомолвленное и недосказанное. И потому мне даже стало внезапно казаться, что в новом мире, нежданно-негаданно зародившемся в период моего десятилетнего отсутствия, правда и вовсе не существует, ей почему-то не нашлось в нем места…

«Ну а раз так, чего же ты хочешь? Лучше посмотри на бумагу, что сжимают твои пальцы. По ней ты сможешь получить громадные деньги в чертовом Бангладеше. И будешь жить припеваючи. О таком можно только мечтать. Но тебе не нужно об этом мечтать. Все это стопроцентно возможно и абсолютно реально. Нужно только сказать…».

«Да?..».

Никто не спорит, что сложнее всего бороться с самим собой. Свои желания и позывы всегда наиболее непреодолимы. И в борьбе с ними ни внутренняя злоба, ни опыт боевых действий не смогут прийти вам на помощь. Так что забудьте про то, как ранее вы беспощадно мордовали полчища неприятелей фекалиями и грязью. Теперь это в прошлом. Теперь есть только вы и еще раз вы. И вы не победите…

«Так есть ли смысл в том, чтобы пытаться?»

Я не хотел отвечать на этот вопрос. Пропало желание или что-то типа этого.

Однако это случилось не только из-за внутренних противоречий. И маленький невзрачный кавказец, сидящий на сером стуле с металлическими ножками в обнимку с угрюмой молчаливостью и раритетным портфелем, и высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме, стоящий в проеме серой металлической двери и извергающий из себя громкие одиозные призывы – оба успели меня очень сильно утомить. И мне уже не хотелось видеть ни того, ни другого. Хотелось, чтобы они отвалили, исчезли с глаз долой. Так что в конечном счете именно поэтому я и сказал то самое долгожданное…

– Да…

Пауза. Молчание. Тишина. Возможно даже некоторый парализующий сознание шок, потому как двое морально окучивающих меня персонажей видимо уже и не надеялись получить от меня самое желанное и самое необходимое. И в связи с этим мне чуть позже пришлось дополнительно уточнить свою позицию.

– Я согласен.

– Прекрасно! Отлично! Бесподобно!

– Замечательно…

Высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме и при ярко-желтом галстуке и вместе со своей необузданной экспрессией был неописуемо счастлив где-то около трех непродолжительных секунд. Затем он почему-то резко переменился в лице, стал выглядеть очень серьезным, а когда мгновением позже взглянул на циферблат дорогих золотых часов с вкраплениями немаленьких бриллиантов, то в дополнение приобрел ярко выраженную нервозность и настойчивую озабоченность.

– Мне пора! У меня дела! – рявкнул высокий брюнет еще немного погодя, после чего исчез из дверного проема и громко хлопнул за собой серой металлической дверью.

Но маленький невзрачный кавказец Муна все еще оставался со мной, сидя на сером стуле с металлическими ножками в маленькой серой комнате.

– Замечательно…, – произнес он, как и прежде.

– Вам виднее, – ответил я.

– Определенно…

Не закончив с фразой, Муна в очередной раз полез рукой в коричневый портфель. Из него рука вернулась с новой увесистой стопкой печатных листов.

– Для того чтобы утвердить соглашение между вами и третьими лицами необходимо подписать триста пятнадцать экземпляров…

«Да чтоб ты сдох!» – беззвучно ответил ему мой внутренний голос.

Но части моего тела терпели и худшее в течение целого десятка лет, а потому парочка пальцев правой руки смогли еще немного поднапрячься и нечетким росчерком заверить все предложенные ей копии.

– Готово!

– Спасибо…

Пристальный взгляд маленького невзрачного кавказца бегло пробежался по каждой из возвращенных ему бумажек. Казалось, в них содержалось нечто очень важное лично для него. Возможно… Но мне не хотелось об этом думать. Я слишком устал от споров не о чем, я устал от нескончаемых невидимых противостояний. Так что мне отнюдь не хотелось пытаться вникнуть в нечто скрытое и постороннее. Заместо этого все мое нутро страстно стремилось вернуться обратно в хорошо обустроенную одиночную камеру. Там ему почему-то было гораздо комфортнее, чем здесь в маленькой комнате с серыми стенами, где были странные бумажки, безымянный высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме, аля мелкий адвокатишка в виде маленького невзрачного кавказца в дешевом пятнистом костюме и нечто еще, что было гораздо менее уловимо зрительным нервом…

– Так это все? – спросил я, выражая нетерпение в адрес того, кто проверял заверенную корреспонденцию по третьему разу.

– Да, да, да…

Мне вроде как ответили, но никаких телодвижений при этом не случилось. Мой адвокат по-прежнему просматривал бумажные листы, как бы пытаясь выудить нечто сакральное из междустрочия. Что ж, видимо для него общение с бумагой было куда важнее простых человеческих слов…

«Ну и черт с ним», – подумал я.

«Валим отсюда», – посоветовал внутренний голос.

«Так точно».

Поднимаясь с серого стула с металлическими ножками и отодвигая его в сторону, я очень сильно надеялся на то, что на меня все же обратят внимание. Но нет, ничего такого не произошло. Все осталось по-прежнему.

– Мавр сделал дело, мавр может отвалить?

Нет, слова тоже не помогли. И тогда я просто направился к выходу из маленькой серой комнаты. Но только не к тому, в котором бесцеремонно исчез высокий брюнет в темно-синем двубортном костюме и с желтым галстуком. В отличие от него меня ждала другая дверь – серая деревянная, выкрашенная изнутри в зеленое. И как хорошо, что она не была отвлечена от всего сущего и происходящего какой-то странной призрачной мишурой…

«Работает как часы», – подумал я, едва деревянная дверь отворилась передо мной.

«В отличие от твоего якобы адвоката…», – добавил внутренний голос.

Конечно, я мог бы продолжить этот спорный диалог, но не было желания. Зато мне все еще невыносимо сильно хотелось вернуться в свою одиночную камеру. А потому не имело смысла терять и тратить еще какие-то секунды, минуты и тому подобное. Вот я и шагнул в дверной проем, а там… Как и прежде далеко идти не пришлось. В моей крайне идеалистической тюрьме все было рядом, все было под рукой. Так что понадобилось всего лишь несколько шагов для того, чтобы вновь оказаться в той самой комнате, в которой я вынужденно провел последние десять лет.

«Как странно…».

Стоя на пороге, я огляделся в некой томной непринужденности.

«Как странно…».

Я мог бы выдавать подобные фразы целыми вагонами, однако от их непрерывного рождения в этом странном мире не произошло бы ничего существенного и не изменилось бы ничего принципиального. Мое аутентичное одиночество от этого ничуть бы не поколебалось. Оно никуда бы не ушло и не уехало. Ему было слишком хорошо со мной, чтобы двигаться дальше. Оно хотело оставаться со мной вечно.

«А чего хочешь ты?» – спросил меня мой назойливый голос подсознания.

Он спрашивал, а мои глаза тем временем как-то наивно и бессмысленно вглядывались в изящный платяной шкаф, в два деревянных стула с отличным лакированным покрытием, в большой телевизор с изумительным качеством изображения, в очень удобный компьютерный стол с лежащим на нем ноутбуком последнего поколения. Глаза смотрели и на еще один удобный стол и думали о том, как можно было бы прекрасно отобедать за ним в самый последний раз, а так же написать кому-нибудь искрометное письмецо в конверте.

«Все это мечты…».

«Я знаю…».

Понимая собственную слабость, мне захотелось сделать еще один шаг вперед. И я тут же без каких-либо сомнений шагнул вперед. Дверь за моей спиной сразу после этого медленно и тихо затворилось. И мир вокруг меня на мгновение вроде как снова стал целостным.

«Прекрасно!» – мысленно воскликнул я.

«Прекрасно?» – спросил мой внутренний голос.

Но разве я был обязан ему отвечать? Разве он не мог самостоятельно дойти до осознания того, что маленький мирок, обитающий в небольшой хорошо обустроенной одиночной камере, и впрямь был по-своему прекрасен.

Почему? Да потому, что в нем можно было беспечно просыпаться и непринужденно засыпать, потому что странный и немногословный Павел обязательно приносил завтрак, обед и ужин. И в нем не было настоящих проблем, хоть и встречалось очень устойчиво напрягающее соплежевание…

«Это отличный мир и в нем все так просто…».

Такое утверждение казалось мне верным. Но здесь и сейчас такой мир мог быть реальным лишь на очень короткое мгновение, потому как я слишком отчетливо представлял в своей голове, как механизм неотвратимых перемен медленно начинает шевелить своими беспощадными лопастями. И потому мне только лишь и оставалось, что согласиться и сдаться на бескомпромиссный произвол судьбы, сделать еще несколько шагов и угрюмо присесть на кровать…

«Отлично… почти идеально…».

Едва задняя часть моего тела частично продавила мягкий матрац, мне стало немного спокойнее. И хотя в уставшей голове по-прежнему непримиримо роились всяческие терзающие и мучающие сомнения, я все же вроде как стал ощущать себя гораздо менее подавленным и разбитым. В какой-то мере мне даже стало проще принять тот факт, что привычный мир уже ускользает из моих рук, и что завтра я окажусь в совершенно новом ужасном и незнакомом мире…