Текст книги "Фантастиш блястиш"

Отговорка соскочила с языка сама собой:

– Ты была в ванной, и я не стал тебя беспокоить.

Почти правда, а может и нечто противоположное.

– Ты вернешься?

– Конечно.

– Я люблю тебя.

– Я тоже.

Телефон замолк, оставив в душе осадок грусти. Тяжелый вздох сопроводил тяжелый взгляд на вход в «Центр экспериментальной медицины».

«Наверное, опять придется ждать», – подумал я и нажал на кнопку.

То, что случилось далее, было более чем неожиданно. Яркая вспышка света, а потом помню только, как стал медленно проваливаться в глубокую темную яму. Время и пространство исчезло. Очнулся я, лежа в клумбе, как раз посреди грядки с лукоподобным цветами.

В голове гудело то ли от воя приближающихся сирен, то ли от землетрясения в мозгах. Не суть важно. Попытавшись подняться, я сбросил с себя входную дверь из пластика. Ее внешняя поверхность спасла мне жизнь, а внутренняя основательно спеклась.

Сирены приближались с каждой секундой.

«Валить бы отсюда», – подсказывал внутренний голос.

Случайный прохожий уставился на меня как на примадонну и попытался выказать учтивость:

– Вы в порядке?

– В полном, – отвечал я, поднимаясь с колен.

Не прошло и минуты, как объявилось еще несколько искателей зрелищ, которые тут же распоясали свои слащавые речи и внесли критические замечания:

– Негодники!.. Натворили бед!..

Когда стало ясно, что все мои кости целы и на месте, я бросил прощальный взгляд на то, что осталось от «Центра» и поспешил скрыться дворами.

– А этот куда? – доносилось в след.

«Куда надо», – думал я.

Мои странствия среди окольных путей длились почти вечность. За это время многие люди шарахались от меня, испуганные моим видом, а я шарахался от них, испуганный их присутствием. Ближе к вечеру я добрался до своей квартиры. Дрожь в руках долгое время не позволяла попасть ключом в замочную скважину. Куда проще оказалось скинуть ботинки и всю остальную, пришедшую в негодность, одежду.

Наспех обмывшись, я нырнул с головой в кровать и отрубился. И мне что-то приснилось. Что-то что действительно было сном…

«Ненавижу зиму! Вот, блин, угораздило родиться в умеренной зоне.

Пробираясь между грязно-серых многоэтажек, я пытался идти как можно быстрее. С одной стороны это позволяло выделять небольшое количество механического тепла, а с другой – попросту успеть не замерзнуть.

– В некоторых районах к вечеру может резко похолодать, – сообщил усатый телеведущий в утреннем выпуске новостей.

При этом вставная челюсть очередного метеобога так комично пыталась выпрыгнуть из его рта, что я с превеликим трудом удержался от истерической смехопатии.

– Можно подумать, сейчас на улице месяц май. Теперь я понимаю, почему вымерли динозавры.

Творящаяся на улице климатическая подстава более чем удручала. Уже почти месяц на улице стоял пятидесятиградусный мороз, и никто не знал когда все это кончиться.

За пять минут прогулки на свежем воздухе я понял, что напрасно не посетил магазины типа «Бикини из солнечного Магадана» или «Иван Денисович меняет профессию».

В своей легонькой одежде я был похож на очередную реинкарнацию Остапа. В Рио, конечно, меня не ждали, а вот черное солнце Эфиопии хотело меня целиком и полностью.

Когда я подходил к остановке, мне почему-то вспомнился вчерашний разговор с женой.

– Дорогой, когда же ты, наконец, приедешь?

Взволнованный голос Анастасии вылил очередное ведро тоски на мое нежное сердце.

– Милая, я никак не могу ускорить процесс. Ты же знаешь, на что способна бюрократия в России.

– Но ты должен был приехать еще позавчера. Они хотя бы объяснили, в чем причина задержки?

– Боюсь, они даже на это не способны.

– Может тебе следует переступить через свои принципы и оказать им финансовую помощь?

– Настюш, я сделал это неделю назад.

– И что?

– Как видишь я до сих пор в Твери, а не в Эфиопии.

– Но мы не можем начать раскопки без тебя. Неужели они не понимают?

– Такое чувство, что остатки их убогих мозгов вымерзли окончательно и бесповоротно.

– Кстати о морозах. Ты там еще не оледенел?

– Не парься. Мои предки жили в Сибири. Да и ждать осталось совсем чуть-чуть.

Вот так и прошел наш разговор. А сегодня мне предстояло в очередной раз посетить специалистов по замутнению мозгов.

– Здравствуйте, господин Чайкенфегель.

Столоначальник встретил меня как всегда радушно, однако это совершенно не сулило решения моих проблем.

– У вас есть для меня новости?

Чиновник спонтанно насупился и сделал вид, что что-то ищет на своем письменном столе.

Через полчаса изощренных поисков он, наконец, воскликнул, – «Ах, да вот же она!» – и схватил бумагу, все это время лежавшую у него под носом.

– Вам разрешается выехать в четверг, – сообщил чиновник, изобразив совершение обряда ознакомления с содержимым документа.

Живущая в моей голове электронно-вычислительная машина по фамилии «мозг» принялась отчаянно перемалывать полученную информацию, жутко скрипя несмазанными деталями.

– Но ведь сегодня понедельник! – раздраженно воскликнул я.

– Мне очень жаль, господин Чайкенфегель, но это максимум моих возможностей.

– Ладно, – ответил я, поумерив свой пыл, – Спасибо и на этом.

Спустя три часа я вышел на улицу, держа в руках папку со всеми документами, которые требовались для непродолжительной иммиграции в Эфиопию.

Вернувшись домой, я долго топтался в прихожей, репетируя показательное выступление аборигенов племени тумба-юмба. Когда же руки и ноги слегка оттаяли, я зашел на кухню с твердым намерением согреть чайник. Но тут я заметил стоящую под окном «Ниву».

Собираясь поутру в «бумажный дом», я видел, как ее хозяин пытался оживить мотор. Машина стояла на том же месте, дверца была распахнута, но движений человеческих существ в ней или рядом не отмечалось.

– Пойду помогу бедолаге, – решил я.

Однако когда я оказался перед машиной, крупнозернистые мурашки забегали по моей спине и я впервые в жизни ужаснулся. На месте водителя сидело то, что когда-то было хозяином авто, а теперь представляло собой посиневший и покрытый инеем труп, который скрюченными пальцами впился в ключи зажигания.

В порыве ужаса и отвращения я собрался бежать прочь, но чудовищный грохот заставил меня обернуться.

– Твою мать, – прошептал я под впечатлением от увиденного.

Сметая у себя на пути здания, столбы электропередач, одиночно стоящие деревья и другие псевдопрепятствия, на меня неслась гигантская ледяная глыба. Бежать было бесполезно, и я понял, что это конец.

Когда она поглотила меня и все прилежащее, я был все еще жив и думал о том, что все могло сложиться иначе…».

После легкого подрагивания мои глаза открылись. Ночь прошла и уже рассвело. Попытка сползти с постели отдалась болью во всем теле, но горячая ванна вернула меня в строй. Отыскав в шкафу чистую одежду, я оделся. После этого сунулся в холодильник. Там было шаром покати, а желудок настойчиво требовал пополнения. Пришлось идти в магазин.

Удивительно, но когда я вышел на улицу, то не увидел того, чего с таким садистским и неистовым нетерпением ожидал. Не было ни беспорядков, ни митингов, ни этнических чисток. Все кругом выглядело совершенно спокойным. Будто ничего не произошло. Словно то, что случилось, на деле явилось очередной сплетней, которую тут же наглухо позабыли по причине ненужности и исчерпанности.

Весеннее солнышко пригревало, а люди шли мне навстречу. Веселые, угрюмые, погруженные в ежедневную суету…. И все вокруг было спокойно. Невозмутимо спокойно. Будто всего лишь несколько страждущих были принесены в жертву незримому и всеобъемлющему Богу кровожадного небытия. И, по всей видимости, именно тогда я впервые задумался о том, что Ельцин действительно жив!..

Наполнив в магазине продуктовую корзину, я также прихватил свежую газету со стенда возле кассы.

– Что-нибудь еще? – раздался вопрос.

– Нет, спасибо, – ответил я и расплатился.

На обратном пути мне взбрело в голову развернуть газету, и броский заголовок вмиг вдарил мне по глазам, едва не отправив в нокдаун.

«Тверской беспредел продолжается», – значилось во главе всего, а ниже более мелким текстом, – «За прошедшие сутки в городе произошло несколько разбойных нападений на частные объекты.

Среди них оказались всеми любимое «Монкафе» на Салтыкова-Щедрина, «Центр экспериментальной медицины» профессора Петрульдиуса и «НИИ аналитики». Кроме того этой ночью у себя в квартире был убит активист политического движения ОРДА Вячеслав Лавринов. Еще один… Четкая связь между этими преступлениями не прослеживается, однако органами правопорядка разыскивается студент мединститута Геннадий Чайкенфегель по подозрению в соучастии…».

Прервав чтение на полуслове, я бросил утреннюю писанину в ближайшую урну и пошел дальше. Настроение вмиг упало ниже плинтуса. Внутри все кипело и бурлило от нестерпимой злобы на себя и на весь окружающий мир за то, что попал в самый долбаный переплет из возможных. Ближе к подъезду я стал озираться по сторонам, опасаясь вездесущих прохожих, которые могли случайно прочитать ту же газету. На радость мне поблизости было пусто. Только малые дети бегали среди стальных баррикад, выкрашенных в оранжевый цвет.

В подъездах часто вешают разного рода объявления. Это своего рода традиция. Обычно можно встретить что-то типа «продаю холодильник прошлого века выпуска» или «срочно сдать по рублю на ремонт церкви», но сегодня здесь красовался мой портрет с надписью «Внимание розыск!».

«Поплыли туманы над рекой», – медленно скользнула мысль в моей голове.

С одной стороны было круто ощущать себя чем-то вроде рок-звезды, но с другой уж очень не хотелось оказаться в ментуре. Так что пришлось выбирать что дороже – жизнь или слава. Еще раз оглядевшись по сторонам, я сопоставил ключ от домофона с пазлом, раздался звуковой сигнал и я вошел внутрь. Несколько шагов отделяло меня от лифта, но кто-то спускался. Когда двери лифта открылись, и вероятный сосед по дому вышел мне на встречу, я постарался встать к нему боком, словно внезапно решил проверить почтовый ящик. Но тот почему-то стремился к общению:

– Хорошая погода, не правда ли?

– Угу, – промычал я и осторожно прошмыгнул мимо него.

Двери лифта грозно хлопнули позади, едва не зацепив пакет с покупками.

«Пронесло», – подумал я и нажал на «9».

Шорох движения унял дрожь в коленках. Проблема осталась позади. Во всяком случае, мне так казалось. Когда двери вновь отворились, я сделал осторожный шаг вперед и осмотрелся. Явной угрозы не было. Только двумя-тремя этажами ниже перекладывал мусор уборщик.

«Путь свободен», – салютовал внутренний голос.

Я подошел к двери своей квартиры и с минимальным бряцаньем отпер замок. Еще немного и спокойствие окутало бы меня своим саваном. Как говорится, мой дом – моя крепость. Но каково было мое удивление, когда, войдя в комнату, я обнаружил незваных гостей. В моих любимых креслах сидели двое. Одним из них был Дотц, другого я никогда доселе не встречал. Инстинктивно захотелось дать задний ход, но тут же последовал приказ.

– Спокойно! Ни шагу назад.

Какое-то время комнату заполняла тишина. Я пялился на гостей, гости на меня. Это закончилось, когда Дотц поднялся с кресла, не спеша подошел к окну и, осторожно отодвинув шторку, бросил краткий взгляд в окно, после чего повернулся ко мне лицом и сказал:

– Ты себя очень плохо вел.

Я не знал, как реагировать на подобный шмат информации и потому промолчал.

– А мы не любим, когда себя плохо ведут.

«Да что ты говоришь», – мысленно сыронизировал я.

Тем временем Дотц все больше пыжился изобразить своими речами датского принца.

– Ты причинил нам массу неудобств, которые привели к ряду неудобных последствий. И в этом нет нашей вины. Во всем виноват ты…

– И что из этого? – заявил я, в порыве сарказма.

Незнакомец в кресле явно опешил от моей неслыханной наглости, но Дотц был тертый калач и отделался только злобной ухмылкой.

– Теперь ты работаешь на нас.

– На нас – это на кого?

Ощущение, что меня засасывает все глубже в яму с дерьмом, витало в воздухе будто святой дух. Да, иногда оно исчезало из моей жизни, но всегда возрождалось с новой кучей. И пока я размышлял об этом метафизическом аспекте бытия, ответа так и не последовало.

– Так что? – переспросил я.

Молчание и только молчание. Оно прервалось телефонным дребезжанием в кармане Дотца.

– Да… Да… Да…

Это все, что я уловил из разговора. Зато завязав с болтовней, Дотц не вернулся к молчанию.

– Скоро ты сам все узнаешь, – сказал он и сделал знак рукой своему спутнику, а потом, вновь упершись в меня взглядом, предупредил, – Рыпнишься – тебе же хуже.

С таким душевным настроем меня быстренько вывели из квартиры.

– Может, стоит запереть дверь? – поинтересовался я.

– Закрывай, – ответил Дотц, – Только живее.

Его едва заметное волнение говорило мне, что он вовсе не ферзь в этой партии. Впрочем, и не удивительно. Все эти взрывы и бандитские рейды требовали творческого подхода, на что у Дотца не хватило бы ума.

В подъезде нас ждала наглухо тонированная машина. Меня живенько затолкали на заднее сиденье и тотчас рванули с места. Минут пять я любовался затылками своих похитителей, а потом решил, что стоит расслабиться и просто наслаждаться автомобильной прогулкой. Тем более что за окном вскоре стала пробегать мать-природа в виде лесов, полей и рек.

Спустя три часа или около того в череду заоконных пейзажей вернулась привычная городская жизнь и я спросил:

– Где мы?

Дотц, крутивший все это время баранку, посмотрел на меня через зеркало заднего вида и с очередной из своих гадких усмешек заявил:

– В Москве.

– В Москве?

– Да.

– Но зачем?

– Время вопросов и ответов еще не пришло.

Мои лицедейские планы никогда не распространялись на столицу. И не потому, что они отражали незыблемую скромность моей натуры. Напротив, я всегда хотел невозможного. Только вот наложить лапу на Москву до сих пор не представлялось шанса.

Ранее для меня она была чем-то заоблачным и неприступным, неким туманным Альбионом вдали. Но теперь я чувствовал порог перемен и знал, что нежданный день пришел. И хотя мне не было известно, будет ли завтра теплиться жизнь в моем теле или нет, я был уверен, что следующие поколения не забудут моего пути к вершине мира.

Как только машина остановилась, мне сказали:

– Выходим.

Было как-то слишком поздно для сопротивления, да и бежать было некуда. К тому же я все же хотел пройти этот путь до конца и слегка погеройствовать. Рука нащупала нужный рычажок, потянула на себя и дверца приоткрылась. Вырвавшись из плена тонированного стекла, я тут же попал под солнечный душ. На мгновение пришлось прищуриться, но так было намного лучше.

– Пошли, – раздался очередной приказ.

Когда зрение немного пришло в себя, я успел рассмотреть вывеску «Рога и копыта». В следующее мгновение мы вошли внутрь. Несколько шагов вернули нас к полумраку, посреди которого нас встретила дамочка с серьгами до плеч.

– Добро пожаловать. Столик?

– Нас ждут, – ответил Дотц в своей мрачной манере.

Дамочка не стала напрягать нас своим неуместным присутствием, и мы без промедления проследовали дальше до тех самых пор, пока не остановились возле одного из столиков.

За ним сидел здоровенный бугай со здоровенным пузом и что-то старательно пережевывал, ковыряя вилкой в тарелке. При нашем появлении он скорчил отвратную рожу и недовольно промямлил:

– Что-то вы долго.

– Виноват, – покорно ответил Дотц.

Как бы раздумывая над вердиктом, бугай сделал глоток красного вина, что плескалось в бокале рядом с ним, и лишь потом благосклонно пожелал:

– Садитесь.

Вопреки моей уверенности, что вот сейчас все и начнется, ничего не случилось.

Мы уселись, а потом в скупой безмятежности наблюдали, как бугай насыщает свое брюхо. Все выглядело так, будто никто никуда не торопится.

С другой стороны, я точно не спешил умирать.

Пока кто-то смотрел, а кто-то трапезничал, на сцену выскочил мужик с микрофоном и заорал так, что едва не взорвал динамики:

– А сейчас нам споют наши гости из солнечной Грузии!

И как от эффекта волшебных заклинаний из-за кулис появились три товарища с кинжалами, которые стали кудахтать на ломаном русском:

 
Хах-то летом, на расхсвете захлянул в военгомат
Там моева Георгия забирать хотят в стройхбат….
 

Ничего ужаснее мне не приходилось ранее ни видеть, ни слышать.

На ум сразу же приходила строчка из песни популярной группы: «На сцене какие-то геи поют про войну…». После такого даже смерть показалась чем-то более милосердным. Наверняка именно поэтому я и не выдержал:

– Кто вы?

Вопрос застал бугая на полуукусе. Когда первый шок прошел, его глазки гневно забегали, а в следующее мгновение ствол уперся мне в нос, так что я воочию смог ощутить холод металла и запах машинного масла.

– Кто я? Это кто ты такой? – истерически завопил бугай и в гневе отбросил вилку, – Кто ты такой, чтобы выкабениваться? А я… я – Сулейман Баскервилич, который здесь всех строит и нагибает по любому поводу. Понятно? И отныне ты будешь открывать рот только, если я захочу, будешь делать то, что я скажу. Понял?

«Ну как тут не понять, если тебе в нос тычут стволом», – думал я, одновременно каверкая старую шутку:

– Бэримор, кто это у нас постоянно рычит на болоте?

– Не волнуйтесь, сэр, это собака Баскервилич».

Было весьма забавно смотреть на эту жирную морду, которая возымела наглость считать себя пупом земли. А еще забавнее было вызывать в нем все новые и новые приступы гнева.

– Не слышу ответа.

– И не услышишь, – отвечал я.

Баскервилич явно не привык к такой строптивости.

Однако пиля меня взглядом, он усек главное, что дальнейшей словесной перепалкой ему не научить меня смирению, а падать мордой в грязь перед подчиненными ему не хотелось.

– Думаю, пришло время принять лекарство.

Скорее всего, это было чем-то вроде кодовой фразы.

Или может Баскервилича просто потянуло на патетику. В любом случае в следующие мгновение меня вытащили из-за стола без капли деликатности.

– Будет сделано, – отрапортовал Дотц, и меня потащили дальше.

По пути нам случилось вновь столкнуться с «мадам aka сережки до плеч».

– Ой-ай! – вскрикнула она и вновь исчезла из виду.

Видимо дамочка была новенькой и еще не привыкла к бандитским разборкам. Я тоже не привык, но моего мнения никто не спрашивал.

Когда процессия перевалила через порог, для пущей эффектности мне поддали пендаля, так что я, сделав четверть сальто в воздухе, приземлился на мостовую. Было неприятно, больно и унизительно.

Пытаясь очухаться после падения и подняться, я увидел как к Дотцу и его напарнику, которые стояли на крыльце и посмеивались над своей гениальной выходкой, подошел какой-то парень.

У меня не было ни сил, не вдохновения его рассматривать. Просто обычный чувак приличного вида с небольшой бородкой на лице. Он бросил взгляд на меня, потом на моих мучителей и обратился к ним со словами:

– Закурить не найдется?

«Нет», – подумал я, – «Тебе не судьба за меня заступиться. Куда важнее надышаться дымом».

Раздумья отвлекли меня от реальности. И тут произошло нечто весьма странное.

– Хлоп!.. Хлоп!..

Пока Дотц с напарником рыскали по карманам, тот парень, что стрелял сигарету, расстрелял их в упор и теперь смотрел на меня, сжимая дымящийся ствол в своей руке.

– Никуда не уходи, – сказал он и скрылся в «Рогах и копытах».

Через минуту я услышал еще один выстрел, а потом парень с пистолетом вернулся. Порыскав в карманах у Дотца, он отыскал ключи от машины, а после подошел ко мне и протянул руку.

– Давид.

– Геннадий, – ответил я, с недоверием пожимая руку.

– Садись в машину.

Мне не хотелось становиться жертвой повторного похищения, и в тоже время я не собирался оставаться на месте тройного убийства. Видя мои колебания, Давид взял меня за руку и, глядя в глаза, сказал:

– Все будет хорошо. Я – друг.

И мне почему-то захотелось ему поверить. Потирая ушибленные места, я вернулся на заднее сиденье, Давид сел за руль. Через секунду мы были в движении, а когда оказались достаточно далеко, я спросил:

– Кто ты?

Ответ оказался неплохим сюрпризом.

– Я знал твоего отца.

Тема отцовства в моей биографии одна из самых болезненных.

И дело совсем не в личностных качествах моего папаши. Да и откуда мне знать, был ли он плохим или хорошим, если я вообще не знал его.

И все потому, что этот гад куда-то исчез почти сразу после моего рождения, оставив тем самым своего сынка на попечение психопатической мамаши.

Впрочем, неудивительно, что он от нее сбежал, ведь я сделал тоже самое.

– Что за бред? – недоверие всегда лучший способ защиты.

Но Давид не был настроен сражаться в играх разума.

– Давай решим это позже, – сказал он.

И я, понимая, что кроме него нет других желающих решать мои проблемы, не стал строить из себя принцессу. Да и так ли было важно, знал ли кто-то моего отца или нет? Я уж точно его не знал. И по внутренним ощущениям потерял не так уж и много.

Исколесив несколько улочек, Давид припарковал тачку в какой-то глухомани, а потом, выбираясь из машины, пояснил:

– Дальше пойдем пешком.

Я беспрекословно поддался его требованиям, тем более что другие варианты действий не падали с неба. Мы шли долго и нудно. Временами приходилось пробираться дворами или пролазить сквозь дыры в стальных заборах.

Но в какой-то мере это было даже забавно. Походило на эдаких суровых шпионов из старых фильмов, которые хитроумно заметали следы своих преступлений. В конце концов наш долгий пеший путь прервался напротив вывески «Отель «Катрина».

– Нам сюда, – сказал Давид.

Мы перешли улицу и на входе столкнулись с охранником, который, как и полагается в нормальных заведениях, был при белой рубашке и галстуке.

– Здравствуйте, Давид Натанович! – радостно завопил охранник при виде моего нового друга и его губы разверзлись в широченной улыбке.

– Я вас категорически приветствую, – дал свой ответ Давид, – Дайте я пожму вашу мужественную руку.

Наблюдая на заднем плане всю эту неожиданную фееричность братания с обычным охранником, я был легонько сбит с толку. Но вскоре очередь дошла и до меня.

– А это мой молодой коллега Геннадий Петрович, – сказал Давид, обращая внимание собеседника на меня, – Отец русской демократии!

Мне протянули руку, и я скромно ее пожал.

– Андрей.

– Геннадий.

– Очень приятно.

– Мне тоже.

По сравнению с Давидом я был более чем скромен по части приветствий. Но вскоре и ему пришлось исчерпать свой багаж броских фраз.

– Всего доброго, – сказал он и на пару со мной двинулся дальше.

Только вот охранник не собирался заканчивать беседу.

– Давид Натанович…, – робко окрикнул он собеседника.

Обернувшись, Давид вопросительно посмотрел на охранника.

– Я хотел узнать по поводу моего вопроса…, – раздался запинающийся голос.

– Уже, – многозначительно ответил Давид, и мы продолжили наше проникновение в гостиницу.

В холле нас встретило весьма впечатляющее убранство. Все вокруг блестело своей новизной и декоративностью. А главное, не нужно было ждать целый день администратора. Он был всегда на месте. И более того, вместо одного было целых три. Причем каждая из девушек, игравших роль администратора, была краше предыдущей.

При появлении Давида вечерняя сонливость мгновенно исчезла с их лиц, и они как-то нервно заерзали на своих сидячих местах.

– Рады вас видеть, Давид Натанович.

От этих сладких слов, слетающих с разукрашенных помадой женских губ, Давид остановился, словно упершись в невидимую преграду, и, изобразив на лице гримасу внезапного изумления, страстно прошептал:

– Не поверите, но вы еще прекрасней, чем вчера.

Девушки уже видимо привыкли к такому экстравагантному поведению своего постояльца и потому шаловливо отмахнулись:

– Да бросьте….

– Нет возьмите….

Административные работницы раскраснелись и, хихикая между собой, протянули ключ. Давид забрал предложенное, но на этом не остановился.

– Кстати, познакомьтесь с государем….

Имелся в виду я, и девушки наконец-то додумались обратить на меня внимание.

– Прошу любить и жаловать отца родного, Геннадия Петровича. И ему тоже нужен ключик. А главное, он всегда готов меня заменить.

После нескольких похотливых взглядов мне все же выдали ключ.

– Пойдемте, Геннадий Петрович, – сказал Давид, – Оставим девушек с мечтами о нас.

И мы ушли.

У лифта нас встретил лифтер, который, как и ранее встретившийся охранник, отчаянно долго выплясывал перед нами чечетку.

От таких непрерывных разговоров ни о чем мне стало казаться, что мы никогда не попадем в номер. Однако приходилось терпеть.

– Приятного вечера, – сказал лифтер, отправив нас на седьмой этаж.

– И вам того же, – ответил я, облегченно вздохнув.

– Не прощаемся, – добавил Давид.

Когда лифт доставил нас на нужный этаж, нам оставалось сделать несколько шагов, чтобы найти комнаты 705 и 706.

– Сначала к тебе, – сказал Давид, намекая, что пришло мое время воспользоваться ключом.

После двух полных оборотов ключа дверь отворилась, и то, что я увидел, пришлось мне по вкусу. Да и разве могло быть иначе в номере со всеми удобствами. Большая мягкая кровать, телевизор, холодильник, адекватная ванная комната…

Пока я все это рассматривал, зазвонил внутренний телефон. Мой взгляд, брошенный на Давида, спрашивал, нужно ли мне брать трубку.

– Конечно, бери, – отвечал Давид, – Это же твой номер.

Осторожной поступью я подошел к телефону и поднял трубку.

– Слушаю.

Раздался смешок, а потом на меня посыпались расспросы:

– Это обслуживание номеров. Вы всем довольны? Что-нибудь хотите заказать в номер? Вы будите ужинать в номере или в ресторане? Вам заказать девочку на ночь?

Такое обилие вопросов своей внезапностью буквально оглушило мою детскую лабильную психику, и я попросту растерялся.

Пришлось вмешаться Давиду. Он забрал у меня телефонную трубку, после чего коротко и ясно заявил звонившему:

– Мы вам перезвоним.

Решив мои проблемы с телефоном, он спросил:

– Осмотрелся?

– Да.

– Тогда пошли ко мне.

Заперев дверь моего номера, мы плавно переместились в апартаменты Давида. Там было все то же самое, только некоторые коррективы и творческий беспорядок убеждали очевидцев, что тут живут не первый день.

– Милости просим, – сказал хозяин, заботливо указывая на кресло, – Чаю?

– Можно, – ответил я.

Давид сделал короткий звонок. Через минуту нам доставили горячий чайничек и все прочие причиндалы. Еще немного и мы остались вдвоем.

– Угощайтесь, – просигнализировал Давид, усмотрев мою этичную сдержанность.

Отлив душистого кипятка себе в чашку, я добавил сахар и размешал. Потом дождался, пока Давид сделает то же самое, и лишь тогда сделал глоток.

Мой новый друг не заставил себя ждать и также отпил из своей чашки.

– Прекрасно, – сказал он, – Не правда ли?

– Безусловно, – ответил я.

Тем временем Давид достал из большой деревянной коробки пакет с надписью «Табак», трубку и некоторые другие вещи, без которых трудно сопоставить первое и второе.

– Будишь? – спросил он у меня.

– Нет, спасибо. Я не курю.

Тогда Давид единолично забил трубку, раскурил ее и, сделав несколько тяжек, возвестил очевидное:

– Нам нужно поговорить.

Если честно, я не знал радоваться или нет такому счастью, но в любом случае я хотел наконец-то разобраться в происходящем.

– И что ты готов мне рассказать?

Давид сделал еще пару тяжек, а потом выдал едкое замечание:

– Не нужно злиться.

Я усмехнулся.

– А кто злится?

– Ты. И все потому, что считаешь, что твой отец тебя бросил.

– А разве это не так?

– Нет.

– Да ну… И что же, по-твоему, случилось на самом деле?

Еще тяжка и трубка потухла. Давид отложил ее в сторону и, глядя мне в глаза, рассказал нечто странное.

– Ты когда-нибудь слышал про бетлицкую мафию?

Я не был виноват, что он сам давал поводы для насмешек.

– А если серьезно? – спросил Давид.

– Мне казалось, это всего лишь шуточная байка.

– И зря. На самом деле еще до твоего рождения это была самая мощная организация подпольного бизнеса.

– И что же с ней стряслось?

– Как и все империи, в один прекрасный светлый день она рухнула.

Виной тому стала перестройка. На смену старой схеме пришла новая.

Так началась война за место под солнцем.

Давид прекрасно слагал, но я мало интересовался историей и уж точно не собирался слушать повесть временных лет.

– А я-то тут причем?

– Многие годы твой отец был главой бетлицкой мафии, а когда все стало сыпаться, ему пришлось исчезнуть, дабы защитить семью.

– Как благородно. И где же он был все это время и где он сейчас?

Ответа я не услышал до тех пор, пока Давид не раскурил трубку по-новой.

– Он похоронен в глухой деревушке в Канаде. Но перед смертью твой отец просил меня присмотреть за тобой.

Очередная усмешка.

Я становился слишком банальным.

Или может виной тому была накопившаяся за многие годы злость.

– Зачем?

– А разве не ясно?

– Нет.

– Ты сын своего отца.

И хотя тебе не так уж и много лет, ты успел ввязаться в такие кучи дерьма, что любой мог бы тебе позавидовать.

Вернувшись к курению табака, Давид на время оставил меня наедине со своими мыслями.

Но они своей навязчивостью не позволяли мне молчать.

– Я не виноват, что все так вышло?

– А кто виноват? – спросил Давид, вновь отложив трубку.

У меня не было ответа.

– То-то и оно. Но думаю, ты готов двигаться дальше. Ступай к себе, закажи еды в номер и хорошенько выспись. Завтра нас ждут великие дела.

– Дела?

– Об этом завтра.

Наутро меня разбудил настойчивый стук в дверь. С заспанными глазами и с проклятиями в душе я в одних трусах проследовал на стук и отпер замок. За дверью стоял Давид во всеоружии.

– Какого черта? – возмутился я.

– Нам пора.

Такой простой ответ поставил меня в тупик. Протирая руками глаза, я спросил:

– А сколько время?

– Семь утра.

– И что мы собираемся делать в такую рань?

– Устраивать тебя на работу.

Я не стал спорить и принялся собираться в путь.

– Живее, живее…, – повторялось каждые пять-семь секунд моих сборов.

Терпеть такое издевательство непосильно было даже мне, так что я по возможности ускорялся.

– Готов, – сказал я, как только ноги оказались в ботинках.

Давид осмотрел меня со всех сторон, хлопнул в ладоши и вымолвил:

– Думаю, пойдет.

«Думаешь?» – одновременно с этой мыслью сократилась лобная мышца, выказав тем самым свое недовольство и бешенство.

Но времени на эмоции не хватало.

– Живее, живее…, – в очередной раз поторопил Давид, – Нас уже ждут.

После этого он почти вытолкал меня из номера и заставил запереть дверь. Когда приказ был исполнен, раздался его победоносный вздох, а дальше еще одна гениальная фраза:

– А теперь пошли.

Спустившись на лифте на первый этаж, мы всенепременно столкнулись с уже знакомым лифтером и не забыли раскланяться друг перед другом. Далее, проследовав мимо ресепшена с вечно хихикающими и краснеющими девушками, Давид старательно выдал нараспев строчки, полные романтики и иных соплей:

– Без вас весь день мой потрачен насмарку, мои прекрасные нимфы…