Текст книги "Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959"

Григорий Чеботарев
Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2007

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2007

Предисловие

Среди факторов, серьезно тормозящих формирование в американском обществе взвешенного понимания проблем России, не последнее место занимает тот факт, что среди миллионов людей, которые приехали в США из Восточной Европы на великой волне иммиграции конца XIX и начала XX века, настоящих русских было весьма мало – преобладали представители нерусских национальностей, тем или иным образом пострадавших от царского самодержавия и угнетения. Несколько десятилетий подряд подавляющее большинство тех, кто получал иммиграционные визы по «русской» квоте, составляли евреи. В больших количествах приезжали также финны, поляки и представители других «невеликорусских» элементов. Великоросс среди иммигрантов был редкостью. Так и получилось, что тон значительного числа устных и письменных высказываний о России в Соединенных Штатах задавали люди, принесшие с собой горькие воспоминания и негативные эмоции по отношению к русским как к нации.

Причиной раскола людей на исторической территории Русского государства послужили никак не связанные с национальностью идеологические вопросы, но описанная выше ситуация и здесь сильно исказила картину. Американцы традиционно сочувствуют любой оппозиции – не важно, революционной или нет, – направленной против автократической или монархической системы правления. Более того, русские оппозиционеры и революционеры всегда привлекали к себе внимание и интерес серьезных американских специалистов по России (не

в последнюю очередь речь идет о тезке автора этих строк, Джордже Кеннане, 1845–1923 гг.). Ученые были склонны выступать представителями и защитниками этих людей, особенно потому, что часто у тех не было иной возможности донести свои взгляды и воззрения до мировой общественности. Односторонний характер иммиграции в эту страну тоже сыграл свою роль – ведь революционное движение в России в последние десятилетия перед революцией состояло в значительной степени из людей нерусских национальностей, в отношении которых к царскому режиму смешались и национальные чувства, и идеологические воззрения.

Невозможно, да и не нужно отрицать, что царское правительство совершало невообразимые глупости по отношению к нерусским национальным элементам; невозможно отрицать и беды ранней промышленной эпохи, и неудовлетворенность интеллигенции, которая на рубеже веков оказывала на российское общество столь заметное влияние. Понятно, что американское общественное мнение в значительной степени питалось взглядами антирусских, антицаристских и антикапиталистических элементов на территории империи, а потому едва ли могло быть сбалансированным. И в монархической системе, и в национальном развитии России, конечно, были недостатки, и они вызывали заслуженную обеспокоенность со стороны прогрессивной общественности других стран. Но в России было не только это. В изначально искаженном общественном мнении зарубежья почти теряются важные черты российской действительности – это и русская национальная гордость, и те очевидные элементы терпимости, нити которых, по-видимому, всегда присутствовали в ткани русского самодержавия; это и громадный экономический и образовательный рывок последних лет перед Первой мировой войной; это и блестящий фейерверк творческих достижений в области культуры, осветивший на российской сцене конец старой империи.

Искаженное, однобокое представление о дореволюционных реалиях России стало причиной серьезных ошибок в понимании как самой революции, так и последовавшего за ней советского периода. Самая серьезная из этих ошибок состоит в том, что дореволюционная Россия представляется страной неразвитой и неразвивающейся. Создается впечатление, что без масштабных жестокостей и жертв сталинской эры в такой стране не появились бы ни достойное народное образование, ни современная экономика. Но едва ли менее серьезной ошибкой представляется недооценка американцами силы и обоснованности русского национального чувства, без чего трудно понять двойственность в отношении среднего русского к советскому режиму. В этом отношении странным образом смешаны национальная гордость и стыд, неловкость за явные недостатки советской системы. В результате возникает болезненная чувствительность к иностранной критике (а ее в США в последние годы хватало), которая дискредитирует не только идеологию, но и народ, не только систему, но и страну в целом.

В этих обстоятельствах представляется полезным дополнить мемуарную литературу воспоминаниями человека, которому удалось совместить серьезное и конструктивное отношение к своему нынешнему американскому гражданству с воспоминаниями о детстве и юности в России, где на первый план выходят многие позитивные стороны дореволюционной России. Читая это повествование, испытываешь чувство полного непонимания – как могла цивилизация дойти до такой политической шизофрении, когда она способна была так много давать одной части своей молодежи и при этом вызывать яростное отторжение со стороны другой ее части. Но так было. Все, кто долго жил в России, имели возможность убедиться: когда ставился вопрос, которое из двух противоположных и вроде бы несовместимых явлений русской жизни истинное, то ответ всегда был один – оба. Так и в данном случае. Аицо монархической цивилизации, которое встает со страниц этой книги, практически никак не соотносится с тем ее обликом, который считали столь неприемлемым революционеры. Однако это лицо тоже существовало, и важно напомнить об этом нынешнему поколению американцев.

Воспоминания охватывают множество эпизодов: это детство автора в семье офицера донской казачьей гвардейской части (позже штабного офицера) в Царском Селе; знакомство его матери с императрицей и ее дочерьми и их общая работа в лазарете во время войны; неудачная попытка Керенского организовать вооруженное сопротивление большевикам в первые дни после второй революции 1917 г.; неудачная попытка генерала Каледина вскоре после этого организовать казачье сопротивление большевикам на Дону; гражданская война на юге России; и, наконец, жизнь в эмиграции и возобновление контактов с Россией в 1950-х. В каждом случае профессор Чеботарев что-то добавляет к известным историческим данным – что-то новое, или подзабытое, или просто не слишком приемлемое для среднего англоязычного читателя. Особенно важными представляются воспоминания периода Гражданской войны; здесь на первый план выходят главные пороки антикоммунистических сил – отсутствие единства, недостаточная поддержка со стороны народа, путаница в отношениях с западными союзниками и в целом то отрицательное воздействие, которое оказала на политическую жизнь России тяжелая и неудачная война. Особо следует отметить критику автором некоторых ложных концепций в отношении казачьего сопротивления большевикам в 1917 г., общепринятых в Америке. Речь идет о том, что в представлении американцев казачье сопротивление большевикам отражало намерение большинства населения значительной части бывшей Российской империи навсегда отделиться от традиционного Русского государства и обрести полную независимость. Сей исторический миф настолько укоренился в этой стране, что воплотился в резолюции конгресса 1959 г.; эта книга призвана пролить свет на реальную ситуацию и помочь Америке от него избавиться.

Заслугой автора является стремление сделать свои мемуары как можно более подробными и точными. Чувствуется рука опытного ученого и инженера, что очень ценно в такого рода документах. Любой из тех, кому приходилось продираться через огульные утверждения и экстравагантные односторонние претензии, характерные для значительной части русской мемуарной литературы, будет благодарен профессору Чеботареву за скрупулезное и педантичное внимание к деталям.

Джордж Ф. Кеннан

Введение

Моей милой американской жене

Я постоянно старался не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать.

Спиноза. Политический трактат

В конце января 1937 г. я с комфортом устроился в одном из блоков общежития для старшекурсников в Принстоне, где иногда жили и холостые преподаватели. Я тогда только что приехал из Каира: получив приглашение Принстонского университета, я оставил пост инженера на службе у египетского правительства.

В один из первых вечеров в мою дверь постучал студент, выразивший желание взять у меня интервью для газеты Daily Princetonian.

Это его первое задание на журналистском поприще, сказал он мне, и он забыл дома записную книжку. Не могу ли я дать ему немного бумаги для заметок? Кроме того, у ворот колледжа его ждут, как он выразился, две «кошечки», поэтому не буду ли я любезен рассказать ему как можно быстрее все о своих приключениях во время Гражданской войны в России? Глаза его горели нетерпением.

Я с ужасом представил себе фантастическую историю, которая может появиться в газете, стоит мне только открыть рот и что-нибудь сказать. Поэтому я, как мог, уклонился от рассказа.

Через день или два (29 января) Daily Princetonian поместил на первой странице заголовок: «На факультете появился НОВЫЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ – БЫВШИЙ БОЕВОЙ КАЗАК. ЧЕБОТАРЕВ НЕ ХОЧЕТ ВСПОМИНАТЬ войну».

С тех самых пор американские друзья – а им временами приходилось выслушивать мои воспоминания – убеждали меня записать кое-какие события, свидетелем которых мне довелось быть. Многие из них представляют исторический интерес; некоторые важные детали этих событий или вовсе нигде не описаны, или описаны с искажениями и в красных, и в белых публикациях, причем совершенно по-разному.

До недавнего времени я считал, что начну работать над мемуарами после ухода в отставку. Я не собирался ограничиваться описанием отдельных виденных мной событий, а хотел попытаться дать как можно более полную картину многоликой российской жизни, о которой в американском обществе сложились поразительно неверные представления.

За последние восемьдесят лет эти неверные представления сильно испортили отношение американцев к русским. До того отношения были вполне дружескими – высшая их точка приходилась на американскую Гражданскую войну, но в дальнейшем на них повлияло множество событий.

Вероятно, начиная с последней четверти XIX в. одним из важнейших факторов стал состав европейской эмиграции в Соединенные Штаты. Ее влияние постепенно изменило представления целой страны. Иммигранты разных национальностей приезжали в США из разных стран, но большинство из них имело одну общую черту – давнюю вражду и предубеждение против России, хотя и по разным причинам.

До 1917 г. в Соединенных Штатах почти не было великороссов. После Первой мировой войны сами русские – и красные, и белые, – внесли вклад в нелестный образ своей страны и своего народа на Западе. Красные вовсю старались преувеличить недостатки Российской империи, чтобы оправдать собственный, гораздо более значительный, произвол; белые эмигранты говорили почти исключительно о жестокостях красных и не хотели признавать, что в СССР делается хоть что-то хорошее.

После Второй мировой войны новая волна иммиграции еще больше исказила картину. Причиной тому стал совершенно непростительный пункт Ялтинского соглашения: этот пункт обязывал западных союзников выслать насильно в Советский Союз всех тех, кто покинул его пределы после 1939 г. и оказался на оккупированной территории Германии или ее союзников. По этой причине очень немногим русским и украинцам удалось избежать выдачи красным – только тем, кто сотрудничал с пронацистскими группами и кому они после падения Гитлера помогли скрыть свое прошлое.

Наивная надежда на «старину Джо» Сталина, беспощадного советского диктатора-грузина, которую питали некоторые американские лидеры времен Второй мировой войны, привела Вашингтон к разочарованию и противоположной крайности.

Началась организованная кампания по привлечению к этой проблеме американского общественного мнения. Понятный страх перед дальнейшей коммунистической агрессией наложился на антирусские предубеждения новых иммигрантов – и в результате слова «русский», «коммунистический» и «империалистический» совершенно перепутались. В некоторых случаях, похоже, такая путаница даже создавалась искусственно и вела к гротескным перегибам, венцом которых стал так называемый «Закон о порабощенных народах» (U.S. Public Law 86–90), единогласно принятый конгрессом США в июле 1959 г.

Мало кто из американцев понимает, что в этом законе речь идет не только о суверенных странах, таких как Польша, Венгрия и другие, упомянутых в той части Ялтинского соглашения, которую нарушил Сталин. На самом деле Закон 86–90 призывал к расчленению российских территорий в соответствии с глобальной географической схемой, которая очень напоминает ту, что выдвигали в прошлом нацистские и кайзеровские захватчики, нападавшие на Советский Союз и Россию и желавшие их политического покорения и экономического подчинения.

Мало того, Закон 86–90 обязывал США помогать неким мифическим странам, таким как «Казакия» и «Идель-Урал», в «восстановлении их свободы и независимости». Само название «Казакия» было «открыто» в Центральной Европе между двумя мировыми войнами. Поэтому мне показалось, что я, как бывший офицер и донской казак и как американский гражданин с более чем двадцатилетним стажем, легко смогу раскрыть злонамеренный обман, жертвой которого стал конгресс Соединенных Штатов, – правда, жертвой добровольной.

Однако на все просьбы позволить мне дать показания под присягой перед соответствующими комитетами конгресса я получил отказ. Ни опубликованные письма в разные редакции, ни статьи и обращения не дали никаких видимых результатов. Главная причина этого, по-видимому, почти полное отсутствие у американцев реальных знаний о России и русских, и особенно о том, что на самом деле стояло за конфликтами, определившими характер исторических событий в Восточной Европе.

Поездка в СССР в качестве члена делегации США по обмену в области фундаментостроения в 1959 г. (по поручению президента Национальной академии наук в Вашингтоне) произвела на меня глубокое и в целом благоприятное впечатление. Первый визит на родину после сорокалетнего отсутствия убедил меня, кроме всего прочего, в том, что непонимание Запада (в том, что касается подлинного духа событий в России) распространяется не только на историю, но также и на современную жизнь.

Меня изумляет, например, что такой умный, хорошо информированный и порядочный человек, как Уинстон Черчилль, говорил о России – причем, очевидно, вполне серьезно – как о «загадке, обернутой тайной». В том, как Россия реагирует на действия Запада, нет ничего загадочного – и никогда не было. Ужасные человеческие потери России в Первой мировой войне породили яростное возмущение народа против правящих классов, допустивших из-за своей недальновидности такие страдания. В результате вирус марксизма, пришедший с Запада, попал на плодородную – временно – почву. Это привело к величайшим потрясениям; много лет после победы коммунистической идеологии Россия как страна сильно болела. А близорукие действия западных стран, кульминацией которых стало нацистское вторжение, только затягивали болезнь и не давали России вернуться к здоровым и нормальным отношениям с внешним миром. Мало кто в Америке это понимает. Мне кажется, что дело не только в том, что людям на Западе трудно понять смысл далеких событий. Недостаток воображения не позволяет им представить, как может повести себя человек в чуждых и никогда не испытанных обстоятельствах.

И все же в нашу ядерную эпоху судьбы мира могут зависеть от того, придут ли Россия и Запад к лучшему взаимопониманию. В этом отношении принципиальное значение приобретают различия между национальными устремлениями русских как народа и целями коммунизма как интернациональной идеологии, привнесенной в Россию с Запада. Действительно, если считать, что агрессивные действия коммунистов в последние сорок лет являются естественным проявлением национальных качеств, присущих русским как нации (а именно это утверждает человек, написавший Закон 86–90), то идея расчленения России, даже с риском вызвать всемирный ядерный холокост, может показаться не такой уж безумной. Однако если угроза миру кроется в коммунистической идеологии, то положение не безнадежно, так как влияние идеологий и их содержания со временем изменяется. Я утверждаю, что верно второе.

Я вырос в русской военной семье, близкой к верхушке общества, и сам служил в российской армии – и я знаю, что все популярные сегодня утверждения о том, что русские всегда стремились к мировому господству, полная чепуха. Кроме того, я увидел в СССР признаки изменения коммунистической идеологии и вообще перемен к лучшему. Если не мешать, этот процесс неизбежно продолжится, а угрозы из-за рубежа могут только существенно замедлить его.

Проблема эта настолько сложна, что даже изложить ее на нескольких страницах невозможно. Именно поэтому я принял решение написать эту книгу, о которой думал много лет.

Теперь, когда я пишу эти строки, я уже приближаюсь к возрасту, когда можно будет прекратить преподавание и уйти в отставку. Однако при нынешнем уровне академических пенсий я, пока будут здоровье и силы, не смогу отказаться от инженерного консультирования. Поэтому я отказался от первоначального намерения уйти в отставку и засесть за мемуары, а вместо этого решил написать воспоминания прямо сейчас и расширить рамки книги, включив туда мои недавние впечатления от посещения Советского Союза.

Я постараюсь сосредоточиться на человеческой стороне событий, которым я был свидетелем за «полвека с хвостиком» своей сознательной жизни. Основой, естественно, послужат мои личные впечатления, а особое внимание я постараюсь уделить первым и последним десятилетиям.

Книга разделена на три части. Первая охватывает период до начала Гражданской войны, то есть до ноября 1917 г. Вторая посвящена непосредственно Гражданской войне. Третья часть состоит из двух глав: в первой кратко изложены события моей жизни, а в последней главе – описаны мои впечатления от поездки в Советский Союз (1959 г.).

К счастью, мне удалось сохранить кое-какие документы, помогающие освежить память. Это, например, послужной список моего отца; дневник, или скорее журнал, моей мамы за период с 14 июня 1915 г. по 1 января 1918 г.; несколько личных писем ко мне от бывшего донского атамана генерала Петра Краснова, написанные за границей с 1922 по 1941 г., и другие материалы. Я также старался сверить свои воспоминания с опубликованными данными – это, например, официальные документы, собранные белградской Донской исторической комиссией; мемуары французского маршала Жоффра, германского генерала Людендорфа, американского и британского военных атташе и др. Полезным также оказался просмотр в Нью-Йоркской публичной библиотеке микрофильмов петербургских газет за 1913–1914 гг., которые мы получали дома и которые помогли мне документально подтвердить многие факты.

Я сомневаюсь, что этот мой труд будет встречен аплодисментами. Естественно ожидать враждебной реакции со стороны сильно умножившегося за последнее время класса профессиональных ненавистников России, но и многим другим отдельные части книги могут не понравиться. Например, кое-кто из моих немецких друзей, возможно, будет недоволен напоминанием о том, что в Германии агрессивные намерения расчленения России и ее тевтонской колонизации возникли задолго до Гитлера. При кайзере Вильгельме они вновь оживились и началось организованное их планирование, а Первая мировая война вспыхнула в тот момент, когда Германия была готова к ней в военном и промышленном отношении гораздо лучше, чем Россия. Католикам может не понравиться напоминание о прошлых вторжениях в Россию, за которые ратовали воинственные экстремисты от церкви. Однако все это факты, которые общественное мнение на Западе должно знать и помнить; нынешнего примирения тевтонцев и галлов под крылом Рима (которое я приветствую) может оказаться недостаточно для сохранения мира и выживания человечества. Важно, чтобы за ним последовало примирение тевтонцев и славян, христиан и евреев, а также Римско-католической и Русской православной церквей.

Красным в России часть моего повествования, возможно, тоже придется не по вкусу. Речь в данном случае о тех эпизодах Гражданской войны, мой рассказ о которых противоречит их официально утвержденной и опубликованной версии. С другой стороны, часть белых эмигрантов до сих пор слепо придерживается догмата «непримиримости» – хотя, надо сказать, не без внешнего поощрения и давления со стороны иностранных пропагандистов, у которых больше рвения, чем дальновидности. Эти люди и их друзья, вероятно, обидятся на меня за благоприятные впечатления, привезенные в 1959 г. из поездки в Советский Союз, – некоторым из них неприятна была сама мысль о такой поездке, даже в составе официальной американской делегации.

Я не виню тех людей с обеих сторон, чье суждение в этом вопросе омрачают глубоко эмоциональные воспоминания о родных и близких, трагически сгинувших в жестоких бурях, которые пронеслись над многострадальной землей нашей родины. Я считаю, что мне очень повезло – мои родители умерли естественной смертью, имеющей лишь косвенное отношение к революции, – от тифа. Никто из моих родственников не погиб иначе чем в открытом бою, – а я всегда был уверен, что наношу противнику не менее тяжелые удары, чем те, что он наносит мне и моим близким. Более того, я вышел целым и невредимым из нескольких сложных ситуаций – причем в некоторых случаях благодаря тому, что люди редко забывают добро и часто платят за него той же монетой. Наконец, я уверен, что те люди, которые действительно погибли мученической смертью в то «смутное время», превыше всего любили Россию и не хотели бы, чтобы их именами и памятью за границей возбуждали ненависть к ней и готовили новые несчастья не только ее народам, но и всему миру.

Я не могу согласиться с теми, кто считает, что мы, эмигранты из России, будучи гостями Америки, не должны критиковать действия ее правительства и конгресса в отношении России. Я в большом долгу перед многими американцами за то, что в трудный момент они оказали мне неоценимую помощь. Вероятно, самый большой дар, полученный мною от Америки, – моя милая жена, урожденная Флоренс Дороти Билл. Имея англосаксонских и ирландско-шотландских предков, живущих на этом континенте уже около трехсот лет, она помогла мне понять многие стороны американской жизни, чуждые и непонятные тем, кто не родился и не вырос здесь. Без ее помощи и любящей заботы я вряд ли смог бы успешно вынести то психологическое давление, которое человек русского происхождения часто испытывает за границей, если пытается полноценно включиться в интеллектуальную жизнь. Вот почему я посвятил эту книгу именно ей.

Я считаю, что прямой долг американских граждан русского происхождения – не молчать, когда они видят систематический и намеренный обман американского общественного мнения в вопросах, связанных с Россией. Обман этот может повредить миру, а эти люди принадлежат к тем немногим, кому известны подлинные факты.

Некоторые украинские сепаратисты гневно писали мне: «Вы американский гражданин, но ваше сердце по-прежнему в Москве!» Отчасти это действительно так, часть моего сердца безусловно остается в России, но другая его часть – здесь, в Америке. В результате мое желание способствовать взаимопониманию и улучшению отношений между двумя странами не может нанести вред ни одной из них – ведь конфликт между ними может привести только к «взаимному уничтожению», как метко заметил сенатор Фулбрайт.

В этой книге я буду говорить преимущественно о том, что является неверным в представлениях Запада о России. Это не потому, что я считаю Россию всегда правой, просто в последнее время на Западе появились сотни публикаций, где смакуются и преувеличиваются недостатки России – прошлые и настоящие, реальные и выдуманные. Поэтому я считаю, что главное для меня – показать американской публике, какой несостоятельной кажется вся эта пропаганда ненависти и страха человеку, выросшему в России.

Вначале я попытаюсь показать, насколько ошибочны многие представления о Российской империи, популярные здесь в настоящее время. Дело не в том, что мне нравится монархия (на мой взгляд, эта политическая система мертва); просто без знания о прошлом невозможно понять настоящее.

Я уверен, что многие американцы верно оценят такой подход. Я буду считать, что мои усилия не пропали даром, если эта книга заставит хотя бы некоторых людей повнимательнее вглядеться в исторические реалии и задуматься о своем отношении к русскому народу и к России!