Текст книги "Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959"

Нередко можно прочитать о том, что русские вроде бы по природе своей испытывают беспричинное недоверие к любым иностранцам. Это неправда. В дни моей юности русские действительно не доверяли некоторым иностранцам, но только представителям враждебных стран – и не зря. Уроженцев же дружественных стран встречали с распростертыми объятиями. Мальчиком я имел возможность наблюдать то и другое отношение, особенно летом 1912 г., часть которого я провел с отцом в лагере Офицерского артиллерийского училища под Лугой, в 85 милях к югу от Санкт-Петербурга.

Отец, как старший инструктор, был очень занят организацией офицерских курсов, так что мы с одним кадетом, тоже сыном инструктора, много времени проводили с нашим соседом капитаном Новогребельским. Он отвечал за большое стрельбище лагеря и часто брал нас с собой на инспекционный объезд стрельбища на небольшой открытой дрезине с бензиновым двигателем. Дрезина двигалась по узкоколейным железнодорожным веткам, пересекавшим стрельбище во всех направлениях. Помню, как-то Новогребельский – поляк-католик, – буквально кипя от возмущения, рассказывал нам о приезде норвежского военного атташе. Он был в ярости оттого, что ему пришлось показывать «этому родичу немцев», как он выражался, движущиеся мишени и другие нововведения своего полигона. На следующий день настроение его немного поднялось – он объяснил, что первыми угощать гостя обедом будут в отряде конной артиллерии, знаменитом своими выпивохами. Мы с приятелем-кадетом решили посмотреть на это представление и спрятались в кустах возле офицерской столовой. Норвежский офицер в форме прибыл вовремя, осмотрел лошадей, которых ординарцы держали для него под седлом, в готовности, и вошел в здание столовой. Обед затянулся, из распахнутого окна до нас доносились громкие тосты, выкрики, затем пение. Наконец к крыльцу было приказано подать коляску, и несколько ординарцев вынесли к ней норвежца. Двое русских офицеров проводили его до железнодорожной станции и уложили как можно удобнее, но по-прежнему мертвецки пьяного в забронированное купе поезда в Санкт-Петербург.

Через несколько недель процедура повторилась, на этот раз с одним из помощников германского военного атташе. Похоже, его начальство прослышало о том приеме, который был оказан в лагере норвежцу, и прислало самого сильного своего питуха. Надо сказать, ему удалось после обеда выйти из столовой и сесть в седло, чего не в силах было уже сделать большинство принимавших его офицеров. Те, кто смог, уехали смотреть артиллерийские стрельбы, но, как радостно рассказывал нам на следующий день капитан Новогребельский, немецкий офицер, как ни старался, не сумел поднять к глазам свой полевой бинокль.

Особенно теплым было отношение к офицерам дружественных стран – болгарам, французам и сербам. Тот же капитан Новогребельский сделал нам с приятелем особое одолжение. Вместе с двумя болгарскими офицерами нам разрешили забраться в крошечное сооружение из армированного бетона и бронированной стали, помещенное среди артиллерийских мишеней. Мы отправились туда задолго до времени начала стрельбы и, добравшись, отослали лошадей и ординарцев назад. В стене этого бункера со стороны, противоположной ведущим огонь батареям, была длинная горизонтальная щель, и через нее можно было видеть мишени. До некоторых из них от бункера было всего несколько футов. В тот день предполагалось стрелять не бронебойными снарядами, а только противопехотной шрапнелью – снарядами из тех, что заполняются круглыми свинцовыми пулями; почва на полигоне была песчаной и рикошет осколков или пуль нам не угрожал. Тем не менее при необходимости щель можно было закрыть бронированной плитой с перископами.

Представьте себе впечатления тринадцатилетнего мальчишки. Над головой взрывалась шрапнель, мимо свистели пули; слышно и видно было, как повсюду вокруг нас в песок и в мишени били пули. Не менее интересным оказалось и время, проведенное с болгарами. Их форма была очень похожа на форму русской армии. Два славянских языка настолько похожи, что мы вскоре обнаружили, что можем понимать друг друга. Так мы и разговаривали – мы по-русски, они по-болгарски.

К русской армии была прикреплена в порядке обмена большая группа французских офицеров. Один из них, капитан Лавернье, не снимая французской военной формы, прошел полный курс Офицерского артиллерийского училища. Он был прикреплен к группе, которой руководил мой отец, и был частым гостем в нашем доме. Я помню также, как мои родители принимали у себя его командира, полковника Нолле. Я до сих пор храню маленький золотой брелок, который преподнесли отцу его офицеры по окончании курса. Он весь покрыт русскими кириллическими инициалами; но есть там и буквы латинского алфавита: «G. L.» – инициалы Лавернье.

Отец вернулся из своей балканской командировки горячим поклонником сербской армии и народа. Он приобрел там много друзей и в ответ на испытанное гостеприимство принимал в нашем царскосельском доме многих сербов, приезжавших в Санкт-Петербург. Среди них было, конечно, много сербских офицеров-артиллеристов, но я помню, например, и седовласого Спалайковича – выдающегося сербского дипломата.

Я сохранил сербскую королевскую награду, которой тогда был удостоен отец, – орден Св. Саввы третьего класса. Мне понравилась надпись на нем на церковнославянском, который равно понятен и сербам, и русским: «Трудом своим все приобретете».

Лет примерно с десяти меня сажали за стол вместе со взрослыми, даже если в доме были гости – с условием, что меня будет не видно и не слышно. Выполнять это условие мне было совсем нетрудно – ведь я мог при этом слушать интереснейшие разговоры! Мама установила и строго соблюдала правило, по которому на вечеринке о профессиональных артиллерийских делах можно было говорить не больше десяти минут; но можно было без ограничений обсуждать международные дела, военную и общую историю – ее и саму все это очень интересовало.

Балканские войны 1912–1913 гг. в каком-то смысле стали предварительным раундом Первой мировой войны. Немцы в своем яростном стремлении возобновить традиционный Drang nach Osten – марш на восток – очень рассчитывали на помощь Турции. Реорганизацией турецкой армии занималась германская военная миссия под началом генерала Лимана фон Сандерса, который позже стал турецким фельдмаршалом и получил титул паши. Одного его присутствия, по мнению некоторых немцев (я сужу по своим преподавателям немецкого), было достаточно, чтобы гарантировать поражение славяно-греческой коалиции, армии которой получали помощь от Франции и России.

Сокрушительное поражение турок и освобождение от турецкого ярма последних областей Европы, населенных славянами и православными христианами, оказало сильное сдерживающее влияние на стремление Берлина и Вены на восток.

Кроме того, Австро-Венгрию очень тревожило то действие, которое могло оказать укрепление Сербии на ее собственных подданных-славян, особенно на чехов, которые с трудом переносили правление немцев и венгров – двух доминирующих национальностей империи Габсбургов. Милитаристская пресса Австро-Венгрии призывала к решительному контрнаступлению, разгрому и завоеванию Сербии и расчленению России. Считалось, что эти страны – вдохновители славянских волнений в империи Габсбургов. Все это пересказывали санкт-петербургские газеты, которые мы получали. В Австрии открыто обсуждали, на сколько частей следует разделить Россию – восемь, двенадцать или, может быть, пятьдесят.

В этой связи в Вене вновь оживилась кампания, начавшаяся там же где-то в 1890-х годах. Суть ее состояла в разжигании антирусских настроений среди украинцев австрийской провинции Галиция (из общего числа украинцев более 90 процентов жили в России и меньше 10 процентов – в Галиции; см. карту Е). Создавая во Львове (Лемберге) украинский университет и предпринимая другие подобные меры, австро-венгерское правительство стремилось превратить украинскую ветвь русского народа в отдельный «угнетенный» народ, а затем посеять семена сепаратизма и в самой России. Эта кампания имела успех только среди тех украинцев Галиции, кто либо непосредственно принял католическую веру, либо, сохраняя внешние обряды Восточной церкви, признал главенство Папы – последняя группа называлась «униатами».

Однако значительная часть населения Восточной Галиции и прилегающих к ней горных районов Венгрии не захотела отказаться от православной веры и упорно пользовалась русским письменным языком как литературным. Такие люди называли себя «карпаторусскими». Многие из них эмигрировали в Америку; сами они и их потомки здесь до сих пор называют себя так. Среди них еще есть старики – живые свидетели преследований, которым подвергался их народ.

Кампания преследования и устрашения особенно усилилась в последние пять лет перед началом Первой мировой войны как в Австрии (административной частью которой являлась Галиция), так и в Венгрии. Рассказы об этом в российской прессе вызывали по всей стране сильное возмущение, особенно с учетом того, что немцы в России всегда занимали привилегированное положение.

В самой Германии антирусские австрийские меры встречали полную поддержку. Канцлер Бетман-Гольвег произнес речь, в которой подчеркнул Rassengegensaetze (расовые противоречия) между славянами и немцами. Повсеместно цитировали Бисмарка, который будто бы сказал, что «славянству нельзя позволять поднимать его грязную голову». Немецкие законодатели поддержали меры по ускорению немецкой колонизации польских земель в восточных провинциях Пруссии. Часть германской прессы обсуждала вопрос о том, можно ли сделать Россию немецкой колонией, и пришла к выводу, что можно.

В этой связи по обе стороны границы горячие споры вызывало российско-германское торговое соглашение 1905 г., срок действия которого должен был вот-вот истечь. Россия вынуждена была заключить это соглашение в тот момент, когда она в результате Русско-японской войны и внутренних революционных беспорядков была сильно ослаблена. Соглашение позволяло Германии вывозить из России продовольствие по необычайно низким ценам; естественно, это затрудняло промышленное развитие России, которое подстегнул Манифест 1905 г. о даровании народу конституции и созыв Думы.

Срок действия соглашения истекал в 1916 г., а в 1914 г. должны были начаться переговоры о его продлении. Чем ближе к дате начала переговоров, тем громче раздавались призывы к полному пересмотру условий торгового договора. Германская же пресса, наоборот, писала о том, что его необходимо продлить без всяких изменений.

В 1912 г. германский рейхстаг проголосовал за громадные кредиты на быстрое и решительное усиление наступательной мощи немецких армий, особенно тяжелой артиллерии, которое предполагалось завершить до 1915 г. Эти меры только отчасти можно объяснить поражением и, следовательно, ослаблением Турции; в то время считалось, что Германия таким образом пытается оказать давление на Россию в связи с переговорами 1915 г. и продлением торгового соглашения.

Мой отец, как я уже говорил, на месте изучил действие тяжелой артиллерии в Балканских войнах 1912–1913 гг. и пришел к выводу, что в следующей войне она может сыграть решающую роль. Он часто высказывал сильное беспокойство в связи с тем, что Германия может получить серьезное преимущество, – ведь Россия не торопилась отвечать на ее программу перевооружения 1912 г. Россия начала реализацию собственной программы только в 1914 г. После завершения в 1917 г. эта программа должна была вывести российскую тяжелую артиллерию почти – но не вполне – на уровень, которого Германия достигла в 1914–1915 гг.

Я полностью согласен с выводами русского военного историка-эмигранта генерала Н.Н. Головина. В своем исследовании, после анализа российской программы 1914 г., он писал: «Мы можем предположить со значительной долей вероятности, что именно страх перед завершением этой реорганизации стал одной из существенных причин, заставивших германский Генеральный штаб выбрать для своей «превентивной войны» 1914 г.».

Незадолго до начала Первой мировой войны осенью 1914 г. я не раз слышал, как отец и его друзья в разговорах высказывали опасения о том, что в ближайшее время может произойти именно это – очень уж момент для Германии удачный.

Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараеве очень обрадовало, должно быть, берлинских милитаристов. Но если бы этого не произошло, для вторжения в Сербию наверняка нашелся бы какой-нибудь другой предлог.

Я часто встречал американцев, все представление которых о роли России в Первой мировой войне сводилось к тому, что русские войска потерпели катастрофическое поражение при Танненберге. Я до сих пор не встретил ни одного американца, который не удивился бы, услышав, что это поражение России было сравнительно незначительным в общем ходе вещей, что это был тщательно рассчитанный риск и что эта жертва России обеспечила ее западным союзникам победу на Марне – и, следовательно, окончательное поражение Германии в Первой мировой войне.

Россия действительно потеряла при Танненберге почти три армейских корпуса, но из-за стремительного и рискованного (намеренно!) марша русских войск через покрытый лесами и озерами укрепленный район Восточной Пруссии у германского главнокомандования не выдержали нервы, и с Западного фронта были сняты два армейских корпуса. Именно их отсутствие в критический момент битвы на Марне позволило осуществить «Марнское чудо», когда французы сумели остановить германское наступление. Маршал Жоффр, главнокомандующий французскими войсками, с благодарностью признал это в своих мемуарах. Я процитирую его слова и приведу еще несколько цитат из трудов современных военных историков, так как мои личные воспоминания об этих событиях и о том, что было известно о них в России, здесь часто встречают недоверие.

Германский план Шлиффена – план ведения войны, названный по имени разработавшего его генерала графа фон Шлиффена, возглавлявшего германский Генеральный штаб до 1906 г., был хорошо известен и во Франции, и в России. План этот основывался на том факте, что на мобилизацию России из-за больших пространств, громадных расстояний и недостаточного развития сети железных дорог должно было потребоваться на пару недель больше, чем Германии. Исходя из этого, фон Шлиффен предлагал сосредоточить основные силы на западе и раздавить Францию молниеносной атакой, пока русские войска не успеют сколько-нибудь серьезно углубиться в территорию Пруссии. Затем предполагалось при поддержке Австро-Венгрии обратить всю мощь Германии на Россию.

Неудивительно, что французов беспокоила возможность такого поворота событий. Франция заранее просила Россию в случае нападения на нее отреагировать сразу же и ввести войска на территорию Германии, не дожидаясь завершения мобилизации. Маршал Жоффр писал, что принципиальная договоренность об этом была достигнута еще в 1911 г. В своих мемуарах он описал визит во Францию начальника русского Генштаба генерала Жилинского и заметил: «Наши союзники согласились начать действовать сразу, не дожидаясь, пока их армии будут полностью сконцентрированы». Это согласие Россия еще раз подтвердила во время визита самого Жоффра в августе 1913 г. Сам маршал так написал об этом: «Великий князь[20]20
  Николай Николаевич, главнокомандующий русскими войсками в начале Первой мировой войны.


[Закрыть] заверил меня в том, что моя просьба будет удовлетворена. Он прекрасно понимал необходимость стремительных наступательных действий русской армии, как бы они ни были на первый взгляд рискованны; ибо, исходя из предположения, что немцы в самом начале войны попытаются раздавить наши силы, очень важно было любой ценой добиться хотя бы некоторого облегчения на нашем фронте. Дальнейшие события показали, как великодушно и верно этот вельможа сдержал свое слово; я считаю своим долгом сказать об этом здесь, и позже у меня будет возможность еще раз повторить слова благодарности. Франция никогда не забудет той великой услуги, которую оказали ей союзники».

События развивались именно так, как того ожидали и боялись во французских и русских военных кругах. Не обращая внимания на нейтралитет Бельгии, Германия стремительно двинула войска на север Франции. Российская империя сдержала свое обещание; две русские армии в ходе чрезвычайно опасной операции (см. карты А и В) вторглись в Восточную Пруссию задолго до начала на западе решающей битвы на Марне. 1-я русская армия под командованием генерала Ренненкампфа вынуждена была двигаться на запад без всякого контакта со 2-й армией генерала Самсонова. Между двумя русскими армиями оказалась укрепленная немцами полоса озер. Самсонов вынужден был продвигаться на север отдельными колоннами без достаточного количества тяжелой артиллерии по укрепленной лесистой местности, где каждый дюйм земли был прекрасно известен противнику и где развитая железнодорожная сеть позволяла ему быстро перебрасывать свои силы по коротким внутренним линиям из одной критической точки фронта в другую. Фон Людендорф заметил: «…нам удалось собрать на поле боя почти столько же войск, сколько было у противника». Это сражение в России известно как битва на Мазурских озерах, и это название подходит ему больше, чем битва при Танненберге[21]21
  В самом деле, Танненберг расположен на некотором расстоянии позади реального места сражения. Очевидно, немцы дали своей победе 1914 г. такое название, чтобы стереть память о сокрушительном поражении, которое потерпели пятьсот лет назад тевтонские рыцари от поляков и литовцев во время первой битвы при Танненберге в 1410 г. Эта битва остановила Drang nach Osten тех дней. Тем не менее сам Людендорф утверждает, что он предложил это название потому, что немцы выиграли (!) ту, первую битву.


[Закрыть].

Не подлежит сомнению, что двое немецких командующих – фон Гинденбург и фон Людендорф – сумели блестяще воспользоваться особыми преимуществами своей позиции, а двое русских командующих совершили немало тактических ошибок. Все это, однако, не идет ни в какое сравнение с глобальной стратегической ошибкой германского главнокомандования, которая заключалась не только в том, что из Франции были выведены два немецких армейских корпуса, но и в том, что сняты они были с ключевого – правого – фланга германских войск, где в результате у армии фон Клюка не хватило резервов, чтобы опрокинуть французскую контратаку. Если бы не это, Германии, скорее всего, удалось бы сразу, в соответствии с планом Шлиффена, сокрушить Францию и выиграть войну.

Маршал Жоффр писал в своих мемуарах и об этом. В частности, он упоминает, как поразило его перехваченное (17/30 августа) германское радиосообщение, где говорилось: «Полностью уничтожены три русских армейских корпуса, взяты в плен два командира корпуса и еще 70 000 пленных…»

Французский маршал отмечает: «И все же, несмотря на катастрофу, русские сделали для нас в точности то, что я от них ожидал; ибо, как я узнал на следующее утро, в тот самый момент, когда из Танненберга были получены эти дурные вести, два германских армейских корпуса уже покидали наш фронт, направляясь в Восточную Пруссию».

Карта А

Европейские границы Российской империи

Чуть дальше, в записи за 18/31 августа 1914 г., он продолжает: «…самые важные новости прибыли из Бельгии; в них сообщалось о передвижении германских войсковых эшелонов с запада на восток и утверждалось, что их прохождение через Берлин подтверждено. Было отмечено тридцать два эшелона, которые двигались, очевидно, в направлении России. Таким образом, сомнений не оставалось: результат русского наступления начинал сказываться на французском фронте, и вражеское давление на наши войска должно было неизбежно ослабнуть».

Начальник штаба германского Восточного фронта генерал фон Людендорф так написал об этом в своих мемуарах: «Решение ослабить наши силы на Западном фронте было преждевременным, но, конечно, мы на Восточном фронте не могли этого знать, так как донесения с Запада поступали благоприятные. Но особенно роковое значение сыграл тот факт, что подкрепления для Восточного фронта были сняты именно с правого фланга, где шли решающие бои…»

Одновременно с наступлением двух армий в Восточной Пруссии еще четыре русские армии – 4, 5, 3 и 8-я – были сконцентрированы на Юго-Западном фронте и начали успешное наступление против основных сил австро-венгерской армии (сосредоточенных в Галиции), в направлениях, показанных стрелками на карте В.

Там был и мой отец. В начале войны он был назначен командовать 58-й артиллерийской бригадой, прикрепленной к 58-й пехотной дивизии так называемого второго эшелона. Это означало, что в мирное время таких частей не существовало, они формировались в процессе мобилизации в основном из резервистов, а офицерские кадры выделялись из «материнской» дивизии. В качестве «материнской» выступила

5-я дивизия, расквартированная в украинском городе Житомире между Киевом и австро-венгерской границей (см. карту Б).

Поспешно сформированная 58-я дивизия приняла участие уже в первых столкновениях в Галиции между наступающими русскими и контратакующими австро-венгерскими частями. Последние, вероятно, знали, что 58-я – дивизия второго эшелона, и бросили против нее свои лучшие части, тирольских альпийских стрелков. Они стремились прорвать в этой точке русский фронт, но попытка оказалась безуспешной. Мало того. 13/26 августа 1914 г. отборные немецко-австрийские горные стрелки трижды выдавливали резервистов 58-й дивизии с позиций, однако каждый раз пехота перестраивала ряды под прикрытием сорока восьми полевых орудий отцовой бригады и возвращалась. Отец расположил свои пушки в непосредственной близости, за гребнем ключевого холма, и они каждый раз ураганным огнем прямой наводкой отбрасывали тирольцев. За этот бой отец был удостоен креста Св. Владимира четвертого класса с мечами – второй по старшинству российской боевой награды после креста Св. Георгия.

Галицийская операция завершилась полным успехом. Австро-венгерские войска понесли большие потери, оставили большую часть территории провинции и отступили в карпатские горные проходы, уйдя из гарнизона в крепости Перемысль (известной также под своим польским названием Пржемышль). 58-я получила приказ присоединиться к осадным силам. Поскольку осадной и даже просто тяжелой артиллерии практически не было, осаждающие не пытались взять крепость при помощи бомбардировки или штурма. Через шесть месяцев осажденные попытались прорваться через один из секторов сомкнувшегося вокруг них кольца. Их удалось отбить артиллерийским огнем – атакующих просто не подпустили к русским траншеям. На следующий день (9/22 марта 1915 г.) 117 000 защитников Перемысля сдались. Отец в то время командовал всей артиллерией атакованного сектора; за эту операцию он был произведен в генерал-майоры.

После этого 58-я была отправлена в Карпаты. Главные проходы Карпатских гор, соединявшие Галицию с Венгрией, были уже захвачены русскими войсками. На фото 16 можно видеть отца на венгерских склонах прохода Ужок возле древнего русского города Ужгород, который венгры называют Унгвар. Отец и другие русские офицеры рассказывали мне о том, какие сильные чувства они испытали, обнаружив в глубине вражеской территории карпаторусские деревни, которые на протяжении столетий прятались в горах и, несмотря на преследования, сумели сохранить национальную идентичность и православную веру.

Тем временем на севере сражения продолжались с переменным успехом. Немцы не сумели воспользоваться своим успехом на Мазурских озерах (под Танненбергом) и не смогли прорвать примыкающую к ним линию русских укреплений на польской реке Нарев вдоль южной границы Восточной Пруссии. Часть территории Восточной Пруссии оставалась в руках русских вплоть до марта 1915 г. (об этом писал Людендорф). Австро-германское наступление из Силезии на Варшаву поздней осенью 1914 г. было отброшено. Такое положение вещей сохранялось до мая 1915 г. – около девяти месяцев с момента начала войны.

После этого ситуация радикально изменилась. Западный фронт во Франции стабилизировался; началась окопная война, что позволило немцам перебросить на восток значительные ресурсы – не только для того, чтобы смягчить давление русских войск на Австро-Венгрию, но и чтобы, по словам генерала Людендорфа, «…попытаться добиться решительного успеха в войне с Россией».

Исход военных операций 1915 г. определил тот факт, что резервы боеприпасов в России не были рассчитаны на долгую войну и уже подходили к концу. То же самое можно сказать и об остальных воюющих сторонах. Однако развитая промышленность Германии и западных союзников России позволяла им без труда восполнять запасы. Преимущественно сельскохозяйственная экономика России не была на это способна, а Франция и Англия смогли начать снабжение России военными припасами только в 1916 г.

В этих обстоятельствах российское главное командование выбрало естественную стратегию – медленно отступать и стараться выиграть время. Австрийская Галиция и российская Польша стали разменной монетой в этой игре. Стремясь замедлить продвижение германских войск, русские не только не эвакуировали крепость Новогеоргиевск, оседлавшую Вислу к северо-западу от Варшавы, но и дополнительно укрепили ее. 58-й дивизии вместе с другими частями приказано было занять в крепости оборону.

Отец мой сразу понял всю безнадежность этого предприятия и отправил домой все свои ценные вещи и бумаги. Его курьер прибыл в Царское Село 14/27 июля 1915 г. Еще через тринадцать дней, 9 августа (по новому стилю; 27 июля по старому), крепость была окончательно окружена.

Мы все были ужасно расстроены. Если даже считать, что гарнизоном крепости решено было пожертвовать из стратегических соображений, жертва эта – если вспомнить недавний опыт бельгийских крепостей, которым удалось продержаться всего по нескольку дней, – выглядела совершенно бессмысленной. Новая германская тяжелая осадная артиллерия (калибр орудий, преимущественно гаубиц, доходил до 42 см, или 16,8 дюйма) способна была очень быстро разрушить любые укрепления. Совсем недавно я с интересом прочел замечания генерала Людендорфа по поводу осады Новогеоргиевска: «Поразительно, что великий князь допустил такое развитие событий, тогда как позже Брест-Литовск и Гродно были эвакуированы. Он должен был бы сказать себе, что удержать крепость невозможно и что укрепления находятся в недостаточно хорошем состоянии, чтобы выдержать навесной огонь тяжелых гаубиц».

58-я дивизия должна была составить гарнизон нескольких фортов на южном берегу Вислы, где отец был назначен командовать всей артиллерией. Немецкий генерал фон Безелер, взявший незадолго до этого бельгийскую крепость Антверпен, направил удар на форты северного берега и сосредоточил там же огонь своей тяжелой артиллерии. После взятия северных фортов южные оказались открыты с тыла и тоже сдались через одиннадцать дней после начала осады – 7/20 августа 1915 г.

Отец позже рассказывал мне, что немецкие фронтовые офицеры вели себя вполне прилично. Командир германской дивизии прислал адъютанта, чтобы пригласить высших офицеров дивизии в свой штаб. Поехать, однако, не удалось, пока он не прислал свой транспорт – он не ожидал, что 58-я дивизия перед сдачей уничтожит все, что может быть использовано неприятелем, включая лошадей (их всех пристрелили). Тем не менее немецкий генерал и офицеры его штаба не садились за стол, пока не прибыли – с опозданием на несколько часов – русские офицеры.

В немецком тылу, по рассказам отца, дела обстояли совсем не так. После короткого пребывания в Нейссе в Силезии отца перевели в похожий на тюрьму старый замок Меве в низовьях Вислы в Восточной Пруссии. Это было одно из тех полу штрафных мест содержания пленных, где немцы ввели особенно жесткий режим – как они утверждали, в ответ на будто бы плохое обращение с пленными немцами в России. Отец говорил мне, что, по-видимому, это было всего лишь предлогом. На самом деле немцы стремились таким образом оказать давление на украинцев, казаков, татар и других представителей российских меньшинств – тех, кто не польстился на послабления, которые немцы предлагали им в других, особых лагерях, и отверг сепаратистскую пропаганду о будущем расчленении России, которую интенсивно вело в подобных лагерях правительство кайзера Вильгельма.

К приходу зимы 1915 г. – а зима в том году выдалась поздняя – германское наступление было наконец остановлено примерно на той самой линии, которая не только продержалась до революции февраля 1917 г., но местами была даже отодвинута назад в 1916 г. Но это сравнительно короткое отступление (см. карту В) 1915 г. обернулось колоссальными человеческими жертвами – недостаток оружия и боеприпасов в постоянных сдерживающих операциях приходилось компенсировать человеческими жизнями. Именно эта ужасная бойня в основном послужила причиной того отношения народа к войне, которое привело к революции и в конечном итоге к победе большевистских идей.

В дневнике моей матери я нахожу следующую запись за 28 февраля ⁄ 12 марта 1916 г.:

«Вечером на меня произвел большое впечатление разговор с извозчиком…

«Французы ударили по ним не так, как мы, – дай Бог им здоровья. Они [французы] валили их целыми рядами, в то время как мы посылаем наших людей на смерть с голыми руками. Наше правительство, черт бы их побрал – народ повсюду озверел, и даже та страна, как ее там, что последней объявила нам войну, хоть и маленькая, – Болгария, хоть и маленькая, но тоже стоила нам полмиллиона жизней. Мы теряем людей, не деньги – никакие деньги не купят нам людей…»

Дальше мама добавляет: «Вот вам глас народа, настроение политических клубов – настроение чайной».

В это время из Франции и Англии уже начинали поступать боеприпасы, но это не могло погасить глубокий гнев, разгоревшийся в душах людей по всей стране. Гнев этот был вызван неисчислимыми страданиями, а причиной их стала в основном промышленная неготовность России к войне.

Тем не менее до февраля 1917 г. не было ни серьезных беспорядков в войсках, ни дезертирства, ни других нарушений дисциплины. Летом 1916 г. русское командование даже предприняло очень успешное крупномасштабное наступление, известное как Брусиловский прорыв – по фамилии генерала, командовавшего Юго-Западным фронтом. О значении этого наступления можно судить по следующему комментарию из мемуаров маршала Жоффра: «…наступление австрийцев в Трентино приняло угрожающие масштабы. Русские, по просьбе Италии, решили приблизить дату своего наступления, и теперь оно было назначено на 4 июня».

Вот опять армия Российской империи, не щадя себя, бросилась помогать союзникам. По свидетельству британского военного атташе генерала Нокса, меньше чем за два месяца наступления Россия потеряла 450 000 человек – хотя и нанесла по крайней мере в полтора раза больший ущерб противнику. Масштабы одной только этой операции полностью затмевают Танненберг.

Это русское наступление 1916 г. помогло союзникам не только в Северной Италии, но и во Франции. Генерал Людендорф, бывший на тот момент генерал-квартирмейстером всей германской армии, в своих мемуарах упоминает «поразительные победы России над австро-венгерскими войсками» и через некоторое время продолжает: «Австрия постепенно переломила итальянское наступление и направила войска на Восточный фронт. Теперь итальянская армия начала контрнаступление в Тироле. Аицо войны совершенно переменилось».