Текст книги "Большая книга о разбойнике Грабше"

Оставайся! А то стрелять буду!

Олли собрала шесть пустых сумок и набила ими рюкзак.

– Ведро и швабру и все остальное можете оставить себе, – пробормотала она и высморкалась. – Ну да. Завтра понедельник. Значит, опять мне идти на фабрику. Красить свиней. Это свиньи-копилки! Семь лет занимаюсь только тем, что чиркаю две розовые точки на свиных пятачках! Представьте себе. Разве это жизнь? Слева подступает очередь из свиней, я тыкаю им кисточкой в пятачок и тут же сдвигаю вправо, к женщине, которая рисует им улыбки до ушей. Чуть замешкаешься, сразу выбиваешься из ритма. Тогда я всех задерживаю, а на столе у меня гора свиней! Как я их ненавижу!

Он только рот раскрыл от неожиданности.

– Не пойму я вас, Грабш, – сокрушалась она. – Вы побывали почти в каждом доме, в каждой квартире, мастерской, магазинчике, лавочке… Только не у нас на фабрике! А что такое Чихенбургская округа без фабрики свиней-копилок? Копилки фирмы «Труд и Спрут», их же знают по всему миру! Вы не могли бы зайти туда поразбойничать?

– А зачем мне свиньи-копилки? – развел руками Грабш.

– Да не за свиньями, – воскликнула она, – а за дверцей от печки, в которой обжигают копилки. Они же глиняные! Не будет дверцы – можно будет несколько дней не раскрашивать пятачки!

– А мне такая дверца зачем? – переспросил он.

– Да киньте ее хоть в болото! Только украдите. Пожалуйста!

Он плюнул  – плевок вылетел далеко за пределы пещеры – и буркнул что-то невнятное.

– У вас здесь так хорошо, – продолжала она. – Так свободно! Вы можете делать что хотите. А я, даже когда прихожу домой с работы, не могу заниматься чем хочу. За меня решает тетя Хильда. Не замечает, что я давно выросла. А что я могу поделать со своим ростом? Я же не виновата, что такая маленькая. Только зачем я вам-то жалуюсь? Что вы понимаете в чихендорфской жизни?

Она шмыгнула носом и убежала. Но далеко она не ушла, потому что Грабш вдруг вскочил, выхватил пистолет из-за пояса и рявкнул:

– Стоять! Стой, а то стрелять буду!

Олли остановилась и обернулась. Она не испугалась, а выжидающе смотрела на Грабша.

– Оставайся! – приказал он.

Тогда она скинула рюкзак, подбежала к разбойнику, подпрыгнула и бросилась ему на шею.

– Ромуальдик, дорогой, – сказала она, плача и смеясь одновременно, – как хорошо, что ты не пускаешь меня домой!

– Ты сказала «дорогой»? – изумленно переспросил он.

– Да, да, да, – повторила она, – ты мне нравишься больше всех на свете!

Тогда он выпустил из рук пистолет и крепко обнял маленькую женщину.

– Ты мне тоже, – сказал он, – ты мне тоже…

Вдруг она замолчала и замерла без движения. Голова бессильно повисла. Он потряс ее, покачал на руках. И отчаянно громко заплакал.

– Я раздавил ее! – рыдал он. – Болван неуклюжий! Урод!

Он склонился над ней так низко, что рыжие кудряшки попали ему в нос, и Ромуальд чихнул. От громовых раскатов чиханья Олли очнулась и вскрикнула.

– Ну, слава богу, – сказал он и расплылся в улыбке. Потом осторожно перенес Олли в пещеру и посадил на стул. – Лучше мне к тебе больше не прикасаться, – запинаясь, выдавил он.

– Глупости, – пропыхтела она, – привыкнем потихоньку. Как-нибудь все наладится. Бородач мой ненаглядный, а я уж думала, что никогда не найду мужа, раз я такая маленькая. А теперь вон какой каланче понравилась! Вот заведем семью и нарожаем столько детей, чтобы ни одного пустого стула за столом не осталось!

Разбойник выкатил глаза, а потом опять расплылся в улыбке и закивал:

– Точно, на каждом стуле – маленькие разбойнички! Пожалуй, не будем откладывать.

– Нет, – решительно сказала она, – все должно идти по порядку. Сначала тебе надо познакомиться с моей тетей. А то она обидится на всю жизнь. Сейчас я пойду домой и скажу, что выхожу за тебя замуж и что ты придешь к нам завтра в четыре пить кофе. Только не говори ей, что ты – разбойник Грабш.

– А что толку? – мрачно возразил он. – Она меня все равно узнает. Моя рожа висит на каждом углу с подписью «Их разыскивает полиция».

– Да что ты, – отмахнулась она, – я тоже тебя не узнала. А моя тетя к тому же плохо видит.

– Но если меня увидит полиция, – вздохнул он, – непременно начнется погоня.

– Тогда иди полем, – посоветовала она. – Мы живем на самом краешке Чихендорфа. Если пойдешь пригнувшись, никто тебя не заметит. На поле еще не убрали пшеницу.

– А где ваш дом?

– С краю – тот самый, откуда ты вчера утром утащил кроликов.

Грабш совсем растерялся.

– Да-да, – засмеялась она, – вчера, когда я вернулась, тетя сразу пожаловалась: «Представь себе, Олли, плакали наши кролики!»

– Я бы тебе их зажарил, но пришлось бросить мешок – из-за тебя, между прочим, – оправдывался Грабш, почесывая живот.

– Еще зажаришь! – сказала Олли, подтянулась на его бороде и крепко поцеловала разбойника.

– Побаиваюсь я, что будет завтра, – вздохнул он. – И что мне говорить твоей тете? Как себя называть?

– Придумай какое-нибудь милое имя. Тетя все равно его скоро забудет. А в остальном положись на меня. Все будет хорошо: сначала мы все вместе выпьем кофе. Потом ты скажешь тете, что хочешь на мне жениться. Потом мы поженимся и переедем в лес. И тогда мне не надо будет больше раскрашивать копилки!

– А мне не надо будет ужинать в одиночку, когда я стащу и зажарю еще одного кролика!

– И мы отлично заживем тут сами по себе! – и она спрыгнула с его бороды и побежала домой, помахав на прощание.

– Осторожно – там болото! – крикнул он.

И она в последний момент отскочила в сторону.

– У большого дуба – налево, – подсказал он. – Может, проводить тебя? Это опасное болото. Ты еще не выучила потайную тропинку.

– Оставайся дома, – ответила она. – Я такая легкая, что быстро не утону. Хочу сама разведать дорогу. Пока, бородатик!

Олли скрылась за деревьями, а он плюхнулся без сил на надувной матрас, который тут же с треском лопнул. Грабш не вставал и думал про Олли. От того, что он пережил за целый день, у него голова шла кругом. Когда стало смеркаться, в пещеру одна за другой вернулись летучие мыши, которых днем распугала Олли. Он спокойно смотрел на них.

– Оставайтесь, – сказал он. – Олли к нам пока не переехала. Но учтите: она любит чистоту. Пройдет время, и все наладится. Она назвала меня «бородатик»!

Разбойник в тетиной гостиной

На следующий день после обеда Грабш крался к дому тети Хильды. Все тело у него болело после сна на лопнувшем матрасе, и он ругался по дороге на чем свет стоит. Пшеница на поле тоже оказалась недостаточно высока и не прикрывала его красную рубаху. Так что пришлось ползти на четвереньках. Маскировочным штанам это было нипочем, но руки ужасно перепачкались. Он вспугнул косулю, сам перепугался от неожиданности и рассердился: с детства он ничего и никого не боялся! Посреди поля его выследила собака, подняла лай и не отставала от Грабша, пока он злобно не зашипел по-кошачьи. На самом краю поля он вляпался левой рукой в коровью лепешку. Руку он вытер о штаны. Сердце бешено стучало. Он чувствовал себя неловко, как жук, упавший на спину. В двадцать минут четвертого он постучал в дверь домика на окраине Чихендорфа. Он стучал очень робко. Но дверь все равно затряслась. На порог вышла Олли. Она сияла от радости. На ней было желтое воскресное платье с кружевами и оборками.

– Батюшки мои, борода в цветочек! – шепнула она, вынула несколько репейников у него из бороды и василек из уха и потянула его за левую руку:

– Заходи скорей – кофе уже сварился!

В доме она попыталась выпустить его руку, но удивительное дело – ладони как будто срослись. Коровья лепешка держала крепко.

Она сразу потащила его в ванную мыть руки. Но он не пролез между дверью и раковиной в крошечной ванной. Ничего страшного – он прямо из прихожей дотянулся до крана. Олли щеткой отскребла ему руки, а заодно успела и ногти постричь.

В коридоре Грабшу пришлось пригнуться, чтобы не задевать головой потолок.

В ширину он тоже еле умещался в тесной прихожей. Стоило ему расправить плечи, как он сшиб чучело филина с ветки на стене. Филин свалился в корзину для зонтов. Грабш наклонился, чтобы вернуть филина на место, но врезался лбом в зеркало, и оно со звоном разбилось. Разбойник испуганно выпрямился. И смёл головой четыре дамские шляпки с верхней полки. Больше он вообще не решался пошевелиться. Олли взяла его за руку, и он на ватных ногах вошел за ней в гостиную.

Первое, что бросилось ему в глаза – свиньи-копилки. На этажерке, на полочке над столом, на швейной машине, в буфете – везде громоздились самые разные розовые копилки. Большие, маленькие, в цветочек, украшенные клевером с четырьмя листиками, пунцовые и бледно-розовые, с хвостиками, закрученными влево и вправо, – но все с одинаковыми малиновыми точками на пятачках. Среди этого изобилия стояла перепуганная тетя Хильда с кофейником. Ростом она была едва ли выше Олли, но с глубокой складкой на лбу и с длинным носом, острым, как кухонный нож.

– Тетя Хильда, это я, – сказала Олли. – Я нечаянно врезалась в зеркало. Но я куплю новое. Смотри, тетя, вот и мой жених.

Тетя протянула руку Грабшу.

– Только не дави, – шепнула разбойнику Олли.

– Значит, господин егерь, вы собираетесь жениться на моей племяннице? – спросила тетя и вгляделась близорукими глазами в лицо разбойника. – Напомните, пожалуйста, еще раз ваше звучное имя.

– Чего? – переспросил Грабш и застыл, разинув рот.

– Как тебя зовут, – шепотом подсказала Олли.

– Бо… бородоцветочный, – промямлил он.

– Бородоцветочный? – недоверчиво уточнила тетя. – Первый раз слышу такую фамилию.

– Ромуальд совсем недавно в наших краях, – поскорее прибавила Олли.

– Ромуальд? – насторожилась тетя. – Так у нас только одного человека зовут: Грабша. Такой же верзила, как вы. Ужасный человек. Негодяй. Судите сами: вчера утром украл у меня, беззащитной вдовы, трех кроликов!

Грабш стоял, повесив голову. Несколько раз он кашлянул, больше ничего не приходило в голову. От его кашля со стола слетело несколько фигурно сложенных салфеток. Пытаясь поймать их, он стукнулся головой о люстру над столом.

– Что ж, – сказала тетя, – вы не виноваты, что вас так зовут. Добро пожаловать. Садитесь за стол.

Олли подвинула ему стул. Но, когда Грабш устроился поудобнее, стул под ним сломался. Он постарался встать, ни к чему не прикасаясь. Но в комнате было так тесно. И пока его пересаживали на сундук, готовый выдержать его вес, Грабш опрокинул фарфоровую балерину на комоде и цветы на столе.

Олли с тетушкой подвинули накрытый стол к сундуку. Грабш осторожно вытянул ноги. Они пролегли под столом и неловко высунулись с другой стороны. И тут же, наливая кофе, тетя споткнулась о сапоги Грабша и чуть не упала; Олли успела подхватить ее в последний момент. А кофе выплеснулся на коврик.

– Этот коврик я сплела своими руками, – уточнила тетя. – Обо что это я споткнулась?

Грабш скорее поджал ноги под стол.

– О мою ногу, тетя Хильда, – ответила Олли. – Прости, пожалуйста.

Но тут Грабш уперся в стол коленками. Две чашки кофе, налитые до краев, пошатнулись.

– Олли, теперь ты толкнула стол, – рассердилась тетя. – Соберись и веди себя прилично!

– Это не она, – пробурчал Грабш, – это я.

– Нет, я! – уперлась Олли.

– Нет, я! – гаркнул Грабш.

– Что случилось – не вернешь, – сказала тетя. – Поговорим о чем-нибудь другом.

Олли постелила другую скатерть и налила в чашки свежего кофе.

– Угощайтесь, – обратилась тетя к Грабшу и, отставив мизинец, поднесла чашку ко рту. – Торт испекла Олли. Я воспитала из нее хорошую хозяйку.

Домик тети Хильды ходит ходуном

Грабш проголодался. В тот день он не разбойничал, и у него не было ни завтрака, ни обеда. Поэтому на торт он кинулся решительно, как привык: схватил кусок и сунул в рот, сразу откусив половину. Белым кремом он перемазал бороду и усы. А чавкал так громко, что волнистый попугайчик в клетке зачирикал.

– Очень вкусно, – промычал он с набитым ртом и рыгнул. – А что, кроме торта ничего нет?

И он хапнул второй кусок.

Тетя Хильда поставила чашку и с ужасом наблюдала за ним. Он взял вилочку для торта, почесал ею в ухе, и тетушка пронзительно вскрикнула.

– Нет, Олли, – недовольно сказала она, – этот человек тебе не подходит. Он не умеет себя вести.

– А я быстро научу его, как себя вести, – уверила Олли.

– Нет, – отрезала тетя, – кто не научился этому в детстве, тот не научится никогда. И вообще: он нам не подходит. Даже по размеру. Ты только посмотри на его брюки! Додумался прийти в гости в кожаных штанах, да еще в таких грязных! Нет, ничего хорошего у тебя с ним не выйдет. Поищи себе другого мужа, Олли, пониже, почище, поаккуратнее, который умеет себя вести и которого знают у нас в Чихенбургской округе.

– Да не хочу я никакого другого! – воскликнула Олли.

– Да кто тебя будет спрашивать! Помалкивай и не вмешивайся, – строго сказала тетя. – Разве ты знаешь, кто тебе подходит? Мала еще замуж выходить. Посиди-ка еще несколько лет тихо и мирно дома.

– Но, тетя, – закричала Олли, – я уже семь лет не расту! Я давно уже выросла! И не хочу больше сидеть дома, ходить каждый день на фабрику и рисовать пятачки свиньям-копилкам! Я хочу жить настоящей жизнью!

– Это еще что такое? – возмутилась тетя. – Ты что, меня больше не слушаешься? Иди в свою комнату, и пусть тебе там будет стыдно. А вы, господин Бородоцветочный, лучше поищите себе жену в тех краях, где вас все знают.

– Да я местный, – сказал Грабш, откусывая сразу от двух кусков торта. – Меня тут как раз все знают. Я разбойник Ромуальд Грабш.

Тетя застыла в ужасе. А потом завизжала:

– Сию минуту убирайтесь вон из моего дома, вы… вы… вы… изверг!

– Так точно, уберусь, – сказал он и стукнул кулаком в середину торта, так что крем разлетелся во все стороны. – С удовольствием!

Он вскочил из-за стола, сразу почувствовав себя легко и свободно. Стол опрокинулся, зашаталась люстра. Чашки, блюдца, лопаточки и вилочки для торта рассыпались по комнате. Тетя чуть не плакала.

– Ну что, Олли, выкрасть тебя отсюда? – спросил он.

– Да, укради, пожалуйста! – обрадовалась Олли.

– Тогда прыгай сюда, – скомандовал он. – В коридоре у вас слишком тесно. Пойдем коротким путем.

Он рванул окно так, что посыпалось стекло.

– Наконец-то свежий воздух, – сказал Грабш и шумно вдохнул.

– Олли, ты никуда не пойдешь! – закричала тетя, отрывая подушку для стула, прилипшую к грязным штанам Грабша.

Но Ромуальд Грабш уже спустил свою маленькую невесту на землю и протискивался в окно вслед за ней. Окно было маловато. Ему пришлось сложиться, как перочинный нож. Дом задрожал. С крыши попадала черепица.

– Не дом, а узкая нора! – ругался он.

– Олли, вернись сейчас же! – кричала тетя.

Вывалившись наружу, он посадил Олли себе на плечи. При виде этой картины тетя упала в обморок.

– А как же мои платья? – спросила Олли.

– Забудь, – проворчал Грабш. – Принесу с разбоя новые.

Он со всех ног бежал через пшеничное поле в лес. На этот раз он не пригибался. Да его и не было видно: над колосьями, на удивление жителей Чихендорфа, проносилась только рыжая Олли. Оборками желтого платья она обернула волосы и плечи разбойника, так что вместе они представляли собой удивительное существо.

– Э-ге-ге! – кричала Олли, приветствуя людей на поле, – я Олли-разбойница!

Тем временем тетя очнулась и, высунувшись из окна, стала звать на помощь:

– Разбой! Караул! Грабш похитил мою племянницу! Он украл Олли!

Но Олли и Грабш давно уже добежали до леса. Там они были в безопасности.

Ромуальдолли, или Когда летучие мыши гадят в суп

Как они были счастливы! Кружились по краю болота, валялись на траве в зарослях голубики, кувыркались, срывали цветы и подносили друг дружке понюхать, глазели на бабочек, пели, смеялись и вместе купались в водопаде. А когда стемнело, они загляделись на полную луну в вышине над лесом.

Олли называла Ромуальда и «ландыш бородатый», и «ушанчик лохматый», и «Ромушастенький» и придумала ему еще столько других нежных прозвищ, что и не сосчитать.

Он тоже старался придумать ей какое-нибудь прозвище, вертел имена и так и эдак, но додумался только приставить их одно к другому, так что получилось «Ромуальдолли». Это имечко привело его в такой восторг, что он захохотал, заикал, подавился и чуть не задохнулся.

Но той же ночью счастье их омрачилось. Матрас-то у разбойника лопнул. К тому же вдвоем они бы все равно на нем не уместились.

– А ты ложись на меня и накройся бородой, – щедро предложил Грабш, – тогда тебе будет тепло и мягко.

Олли так и сделала. Но с каждым вдохом и выдохом Грабша ее поднимало и опускало, так что у нее началась морская болезнь. А когда разбойник поворачивался во сне, она скатывалась прямо на пол, и он легко мог ее задавить.

В конце концов, под утро Грабш притащил в пещеру охапку сена, которую выволок оттуда два дня назад. На большой и мягкой куче они проспали, крепко обнявшись, до самого позднего утра: он – под одеялом в цветочек, а она – под его бородой.

Не успели они встать, как проявились их противоположные привычки. Грабш и не собирался чистить зубы.

– Опять, что ли? – возмутился он. – Только вчера почистил!

У него с недосыпа было плохое настроение. Поэтому он к тому же запретил Олли выгонять летучих мышей.

– Они тут висели, еще когда мой дедушка разбойничал, – ворчал он. – Они привыкли к пещере, а я привык к ним. Нельзя вот так все взять и поменять. Так и до обморока недалеко.

– Но с летучими мышами невозможно поддерживать чистоту, – упрямо говорила Олли.

– А ты здесь не у своей фрау тетушки-чистюли, – отвечал он, – ты живешь в пещере разбойника!

– А почему не может быть чистой пещеры разбойника? – поинтересовалась она. – Я, например, не хочу, чтобы летучие мыши гадили мне в суп.

– Тогда ешь на улице, – пробурчал он. – А я буду есть в пещере. И летучие мыши тоже останутся.

Шел дождь. Олли не могла есть суп на улице. Но летучие мыши не гадили в суп, потому что она повесила скатерть – прямо над столом. Ничто никуда не падало, и Олли с разбойником помирились.

Но тут же начали новый спор. Теперь спорили о портрете на стене.

– Это вообще кто? – спросил Грабш. – Непонятный мужик с лентой через плечо, будто подарок с бантиком?

– Президент нашей страны, – удивленно ответила Олли.

Заметив, что он не понимает, о чем она говорит, Олли добавила:

– Президент – это самый главный в стране.

– Не нужен нам с тобой главный, – решил Грабш, сорвал со стены картину и с размаху швырнул в ближайшее болото.

– Что тебе в голову взбрело? – рассердилась она. – Знаешь, какая рамочка дорогая?

– Если дело в рамочке, награблю тебе и получше, – проворчал он и вернулся к тарелке с супом.

Но вскоре они опять помирились и решили ночью отправиться на разбой вместе – в первый раз!

– Этой ночью добудем все, что тебе захочется, – расщедрился Грабш.

В полночь они вышли из леса на окраине Чихендорфа и стали пробираться полем к дому тети Хильды. Олли пролезла через окно в туалете и прошмыгнула в свою комнату мимо спальни храпящей тетушки. Там она сложила в чемодан платья, обувь, мешочек с расческой, мылом, зубной щеткой и всякой всячиной, швейные принадлежности и три книжки, выставила чемодан в окно, где ожидал разбойник, а следом вылезла сама, прихватив маленький радиоприемник.

– Радио? – удивленно зашептал он. – Не бери. От него один шум. Не годится для потайной пещеры.

– Я не буду его включать, – прошептала Олли, – но заберу. Не хочу оставлять его тете.

На обратном пути, пока они крались по полю, Олли шептала:

– Как здорово у нас получилось! Я и не думала, что разбой – такое простое дело.

– Ты же брала свои собственные вещи, – заметил Грабш, – потому и несложно. А завтра ночью куда тебе хочется?

– На фабрику, – с жаром ответила Олли.

С печной дверцей на спине, или Храпит и не стыдно ему!

Следующей ночью они пробрались на фабрику «Труд и Спрут». Спрятавшись за бесконечными рядами крашеных и некрашеных свиней-копилок и за штабелями коробок, в которых копилки посылали по почте, воровская парочка ждала, когда сторож обойдет зал и уйдет в каморку – вздремнуть полчасика.

За эти полчаса Олли и Грабш подкрались к печи, в которой днем обжигали глину в формах для свиней-копилок.

Печь была размером с комнату и, к счастью, достаточно остыла, так что Грабш мог снять дверцу и взвалить себе на спину.

– Ради бога, Олли, зачем тебе дверца? – спросил он.

– Мне? – переспросила она. – Мне-то она не нужна. Но знаешь, как они завтра обрадуются, если ее не будет!

И она показала на рабочие места девушек-раскрасчиц. Их кисточки и краски лежали рядами на длинных столах, а столы тянулись из конца в конец рабочего зала.

– Смотри, – показала она, – мое место было вон там. Если бы они только знали, что это я устроила им выходной! А может, и два дня пройдет или даже три, пока они закажут и доставят новую дверцу – она ведь такая большая и толстая, да?

– Да, чертовски большая и толстая, – кряхтя, отозвался Грабш из-под своей ноши. Пот катился у него по голой спине. Через пятнадцать минут он поставил дверцу на землю у магазина «Мужская одежда Шникершнукер» и украл рубашку оливкового цвета, которую тут же надел.

– А теперь, – шепнула Олли, – украдем ключи у школьного сторожа! Пусть дети завтра тоже порадуются. Пока он без ключей откроет все классы, наверняка пройдет первый урок.

– Ну, если это так надо, – вздохнул Грабш, взвалил на спину дверцу и зашагал вслед за Олли.

Связку ключей они нашли в большом коридоре на втором этаже, в кармане синего халата сторожа. Выйдя на улицу, Олли забросила ключи в мусорный контейнер садового хозяйства «Помидорка» и насыпала сверху охапку листьев.

– Вот, – сказала она. – Это мне по душе, и остальным тоже понравится – почти всем.

Грабш хотел сбросить свою дверцу туда же.

– Нет-нет, – зашептала Олли, – тут ее, чего доброго, слишком быстро найдут! Дверцу придется тащить к нам в пещеру.

Разбойник скорчил рожу и покрутил выпученными глазами, но так, чтобы Олли не видела.

– Нет, правда, – довольно рассуждала она, – я думала, что разбойничать гораздо труднее. Только есть очень хочется. Ты тоже проголодался?

Из-за угла показался мальчик на велосипеде. Это был подмастерье пекаря – маленький, худенький и заспанный. На багажнике у него стояла большая корзина со свежими булочками. Грабш печной дверцей преградил ему дорогу и рявкнул:

– Булки на бочку!

Мальчик, побледнев от страха, затормозил и спрыгнул с велосипеда. А Грабш скомандовал Олли:

– Возьми сколько нужно и мне тоже набей полные карманы.

– Не надо, пожалуйста, – жалобно попросил мальчик. – Мастер разорется, когда недосчитается булочек. Он не поверит, что это были вы, господин Грабш. Он уже сказал, пропадет хоть одна булочка – и я могу прощаться с работой. Не надо…

– Что стоишь? – поторапливал Грабш Олли. – Уже светает, а с дурацкой дверцей на спине я и так тащусь, как черепаха!

– Я у него ничего не возьму, – сказала она.

– Чего-чего? – переспросил он, сбитый с толку, и уставился на нее, разинув рот. Но тут на другом конце улицы показался полицейский. И парочке пришлось срочно сматываться.

– Спасибо, фрау разбойница! – прокричал им вслед подмастерье.

До леса они добежали запыхавшись.

– И что теперь? – сердито спросил Грабш. – Есть что будем? Умираю с голоду!

– Но мальчик был такой несчастный, его нельзя было грабить! – запальчиво возразила она. – Я бы точно не смогла.

– А жить на что мы будем, такие благородные? – фыркнул он. – Мое дело – разбойничать. Такая профессия. Заруби себе на носу!

– Да уж, – всхлипнула она, – теперь я понимаю, что это значит. Больше я с тобой не пойду, сам занимайся своей профессией. У меня от нее сердце разрывается. А еще не люблю я иметь дело с полицией.

– Сегодня ты засветилась.

– По твоей вине! Без тебя я бы никогда не решилась украсть ни печную дверцу, ни ключи от школы!

– Но идея-то твоя. Или будешь отпираться?

Олли остановилась и заплакала.

– Этого еще не хватало, – вздохнул он. – Так мы вообще не сдвинемся с места. Хочешь угодить полиции прямо в лапы?

Он свалил печную дверцу на кусты черники, посадил на нее хнычущую Олли, поднял дверцу над головой и быстро зашагал к дому.

Когда они пришли в пещеру, солнце высоко стояло над лесом. Олли спрыгнула с дверцы, дверца загромыхала по полу, Грабш повалился на сено. Олли растянулась с ним рядом. Голод у обоих притупился: у Грабша – от злости, у Олли – от страха и огорчения. Они старались заснуть, но сон не приходил. Они отвернулись друг от друга и стали думать и вздыхать по очереди, так громко, что летучие мыши над ними вздрагивали. Олли то и дело поднимала голову и испуганно прислушивалась: не идет ли кто?

Наконец, ближе к обеду, когда комары стайками заклубились у входа в пещеру, она услышала, как муж захрапел. Звук был отвратительный. Слышать его не хотелось.

Поэтому она встала и пошла хозяйничать у очага. Надо приготовить хоть что-нибудь! Наверно, какие-то припасы остались. Она бросила сердитый взгляд на разбойника, развалившегося в куче сена. Вот лежит он, ее муж Грабш, грабящий маленьких подмастерьев, которые не могут за себя постоять! Человек, который втягивает в неприятности безвинных, порядочных людей, таких как Олли! Вот он лежит, храпит, и не стыдно ему!