Текст книги "Черный герой"

– Не забывай, мы почти триста лет были в «Вековых оковах», быть может, он и обрел там разум, – с усмешкой проговорил я, словно намекая на ужасную правду. Ахерон недовольно фыркнул и тряхнул головой.

Я пнул лежащий на дороге камень и смотрел куда он покатится. Сегодня была необыкновенная звёздная и светлая ночь. Луна светила очень ярко, легкий, прохладный ветерок приятно забирался под рубашку и ласкал изуродованную кожу на спине. Мы вышли за город и шли по проселочной дороге. Христофор терпеливо молчал, давая время мне собраться с мыслями.

Прежде я никогда и никому не рассказывал что-либо о себе. Разве что только то, что все и так знали. Как же это странно: раскрыть свою душу и поведать свои страхи и переживания кому-то. Я уже несколько раз собирался начать свой рассказ о себе, о империи, о Миражанне, но что-то всё время меня тормозило… Я не знал, с чего начать.

– Знаешь, когда я учился в имперской гвардии и мы докладывали о своих наблюдениях руководству, у меня всегда с этим были проблемы. Один из моих товарищей мне сказал такую вот фразу: «Если не знаешь, с чего начать, то начни с начала».

Пацан широко улыбался мне своей по истине детской улыбкой. И улыбка эта что-то переворачивала во мне. Наверное, то, что я сам когда-то в далёком детстве так улыбался…

– С начала, – тихо и глубоко вздохнул я.

И почему-то после этого мысли все будто выстроились в ряд, в правильном и нужном порядке. Я посмотрел на Христофора, он шёл лёгкой походкой, его волосы были взъерошены, а с губ не сходила добрая и открытая улыбка. Какой же он душевный и простой. Мне прежде не встречались настолько легкие люди. И я удивлялся: от чего же я сначала испытывал к нему такую сильную неприязнь, а теперь готов изложить ему всю свою жизнь?

– Хорошо, начну с начала. Я расскажу тебе не о стране, которую ты боготворишь и не о её правящей династии, а о себе, о своей жизни. Я расскажу тебе, как я вижу этот мир.

Я, запустив свою руку в волосы, которые так нагло лезли в лицо, бросил свой взгляд на парнишку. Христофор посмотрел на меня удивленно, словно не веря в то, что я ему говорю. Ахерон вкрадчиво заржал, то ли одобряя мою идею, то ли осуждая. К сожалению, вот так просто коня понять я не мог в отличии от Христофора. Мы всё дальше и дальше шли от города, в поле стрекотали кузнечики и прочая живность, где-то в дали разносилось одинокое уханье совы и пересвист ночных птах. Даже ночью мир проживал свою спокойную жизнь.

–Я родился в далёкой стране, настолько далёкой, что я даже не знаю, где она и существует ли на данный момент, – глубоко вздохнув и набравшись решимости, начал я свой рассказ. – Когда я был совсем маленький, в нашу небольшую деревушку ворвались не то разбойники, не то чужая армия – я так и не понял… Уж слишком был мал, – посмотрел я на небо, прося у звёзд больше решимости. – Они грабили и убивали, насиловали… – каждое слово я словно выдавливал из себя. – Кого не убили – угнали в рабство, в том числе и меня. Мать мою зарубили, очень жестоко, – тихо добавил я, – она пыталась меня спрятать, но не вышло. Я почти её не помню… Мы с ней жили вдвоём в небольшом стареньком домике. И жили мы счастливо, много смеялись, играли, – мои уста тронула лёгкая улыбка. Эти вспоминая очень дороги для меня. – А потом пришли они, и убили её. Я помню, в тот день она пыталась меня спрятать и отвлечь их внимание… Она словно бесстрашный воин кинулась на них, как волчица, защищающая своё потомство. А она даже не обладала магией. Она смогла унести с собой парочку жизней. Этим ублюдкам пришлось изрядно попотеть, прежде чем они изрубили её, а меня всё-таки нашли и забрали. Я всё видел… – собственный голос казался мне чужим, из него вдруг резко пропала жесткость и уверенность. – Я видел, как они её убивали. Она даже не подавала вида, что ей было больно.

Нас, всех кого удалось угнать в рабство из небольшой деревни, связали и повели к другим таким же бедолагам. Мы долго шли, с нами, уже с рабами, очень жестоко обращались и сильно издевались. После нас посадили на корабли и везли по морю, сколько и как долго я не помню. Я едва пережил эту страшную корабельную качку. Мне казалось, что я сам извергну свои внутренности. Несколько раз мы попадали в шторм. Это тоже было страшно. Кого-то успели продать прямо в море пиратам. С корабля на корабль нас пересаживали прямо в открытом море! – почему-то данный факт позабавил меня.

– У тебя морская болезнь? – голос Христофора звучал тихо, он будто бы боялся перебивать меня.

– Ну, не знаю, – растерялся я на долю секунды, – но не могу я путешествовать ни в лодках, ни на кораблях, и даже кареты или повозки – для меня испытание, – усмехнулся я своей открытости. – Верхом да, я могу спокойно путешествовать, но никак иначе.

Христофор больше ни о чём не спрашивал, и я продолжил свой рассказ.

– Когда мы приплыли, нас снова связали в длинную вереницу и повели куда-то в даль. Язык людей, которые угнали меня в рабство, был мне не знаком, но после я всё же его освоил. Нас вели сначала полями, которые плавно превратились в моря из песков. Я прежде такого не видел! Тогда, для меня пустыня стала самым страшным испытанием за всю мою на тот момент короткую жизнь… Больше половины рабов погибло именно там. Мы почти не пили и не ели, нас часто били, чтобы мы шли быстрее. Женщин и девушек без конца насиловали. Те, кто был физически вынослив, несли на себе тяжелый груз. Люди падали от бессилия, и их били, чтобы они поднимались, но по итогу просто добивали. Раскалённый песок сильно жег босые ноги, а солнце щедро дарило ожоги на теле. Нас настигали песчаные бури. Кого-то убивали местные обитатели, типа змей и прочих страшных тварей, даже знать не хочу, как они называются.

Помню, как обессиленный я упал и не мог идти дальше, вдруг пошёл дождь… В Пустыне! Там даже не то, что туч, там обычного облака то не сыщешь, а тут дождь. К вечеру он перешёл в ливень, мы все смогли напиться, остудить свои ожоги и хоть немного отдохнуть. Я настолько был рад этому дождю. Прежде я не сильно-то любил дождь и очень боялся гроз. А тогда, в пустыне, я благодарил всех известных мне богов. Ну, в основном – Богиню Гроз.

Христофор остановился и просто в открытую пялился на меня. Его глаза стали в два раза больше, а рот слегка был приоткрыт.

– Ты боялся гроз? Ты?! Великий и единственный во всей Великой Империи Солярис владыка молний, ливней и дождей? Я не ослышался?

Лицо Христофора исказилось в непонимании и удивлении. Это выглядело слишком забавно, и я даже рассмеялся.

– Представь себе, – мой смех был тихий и хриплый. – Да, я много чего раньше боялся и по сей день у меня есть страхи. Я такой же человек, как и ты.

Я смотрел на собеседника с интересом, наблюдал за его реакцией. Христофор был слишком потерян от данной ему информации.

– Просто глядя на тебя и зная твою силу, слушая исторические лекции, баллады, былины и песни о тебе, создается образ непобедимого…

– Нет, все мы уязвимы: и ты, и я, и даже Ахерон.

Ахерон, услышав своё имя дунул мне на голову и заржал. Как будто пытаясь сказать, что он не такой как мы, что он неуязвим.

– Прости, я перебил тебя, можешь пожалуйста продолжить? – нашелся Христофор.

И я продолжил.

– После, когда мы всё-таки пересекли пустыню, нас продавали как скотину на рынках. Большую часть купил один очень богатый человек. Тот человек владел карьером. Мы работали там. Условия, мягко говоря, отвратительные. Надзиратели там были ещё злее, чем те, что забрали нас из наших домов. Мы работали, в том месте не было долгожителей. Все умирали там в течении нескольких лет. Хотя был там один старик, он провёл в том карьере больше десяти лет. Этот старик мне очень сильно помог. Он, по сути, спасал меня там. Мы с ним были скованы одной цепью. И работали вместе. Он лечил меня, когда мою кожу рвали в лоскуты, кормил, когда этого никто не делал, пытался научить меня своему языку. На новой земле он стал мне отцом, которого у меня никогда не было. И я многим ему обязан!

– Ты не знал заклинания «Ведущий язык»? Мне кажется, все у кого есть дар знают его чуть ли не с пеленок, – удивился Христофор. – Ведь при помощи него можно понимать любое наречие и почти все письмена. Ну, кроме мёртвых языков. Хотя есть такие, кто и их знают.

– Веришь или нет, я был настолько слаб в магии, что казалось, во мне её вообще не было, – хрипло засмеялся я. – Даже самое простейшее мне давалось либо с большим трудом, либо и вовсе было не дано.

Лицо Христофора вытянулось, он смотрел на меня широко открытыми глазами и не верил, что я был когда-то слаб и беспомощен. Посмеявшись про себя, я решил, что хватит с меня этой пешей прогулки и свернул в поле. Мы немного отошли от дороги и отпустили коней. Конь Христофора пошел пастись, а Ахерон остался с нами. Мы уселись на траву и рядом с нами расположился демон, он плюхнулся на траву и улегся, смотря своей лошадиной мордой на нас.

– Сколько тебе было лет? Ну, когда ты попал в карьер? – неожиданно спросил Христофор.

– Если я правильно считаю, лет в шесть меня забрали от матери, в семь я оказался в карьере, а перепродали меня оттуда в одиннадцать, – произнес я, задумавшись и невольно поёжившись то ли от ночной прохлады, то ли от воспоминаний про то ужасное место.

– Давай я разведу огонь! – заметив мой озноб, Христофор тут же подскочил и отправился на поиски хвороста в ближайший подлесок.

Мы остались с Ахероном вдвоём. Он смотрел на меня вопросительно, а я слишком устал, чтобы что-то пояснять ему. Я понял лишь одно: что мы сегодня ночуем в поле под открытым небом, и пока Христофор собирал хворост, я расседлал коней. Мне тяжело это далось: раны на теле ныли, и как бы я не старался, игнорировать эту боль всё равно не получалось. Я разложил сёдла рядом друг с другом, так, что на них можно было бы опереться спиной и вздремнуть. Из сумок достал плащи и то, что мы забрали из таверны с флягами воды и вина.

Пока я занимался импровизированным лагерем, Христофор вернулся с огромной охапкой хвороста и развёл костёр при помощи своей магии. Мы уселись на землю. Христофор облокотился на седло, а я же сидел, наклонившись к огню, но каждый из нас видел лицо друг друга. Напротив, всё так же лежал Ахерон и внимательно слушал нас. Я продолжил свою историю.

– Помню, в последний год прибывания в карьере была невыносимая жара. Старика сильно избили надзиратели, он не смог больше держаться и ночью скончался от полученных травм. Старик перед смертью что-то долго мне говорил и рассказывал, а я уже не помню что. Помню, как он улыбался. Его улыбку я запомнил на всю жизнь. Он так радовался, что наконец-то покинет это злобное место. Я держал его за руку до самого конца и своими же руками его похоронил. Наверное, этот старик заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Его смерь стала одним из переломных моментов в моей жизни.

Через несколько дней эти же надзиратели решили наказать и меня из-за какой-то глупости – я вышел под дождь, чтобы хоть как-то утолить свою жажду. Надзирателю это не понравилось, и он решил меня наказать. Я же ещё не отошёл от смерти своего единственного близкого человека в этом жестоком и чужом крае и сам набросился на смотрящего. Забил его до смерти камнем. Через неделю меня продали в новое, ещё более страшное место. В Кровавый театр. И клеймо его хозяина было уже третьим на моей груди, – я невольно дотронулся того места, где одно клеймо находило на другое, – там я научился пользоваться своей магией и с театра началось моё знакомство с Миражанной, а после становление меня тем, кем я сейчас являюсь.

– Вот видишь, Миражанна сделала тебя свободным и дала тебе один из самых значимых титулов! – восхищаясь ею, говорил Христофор, – даже на сегодняшний день, Грозовой Придел и его герцог, то есть ты, считаются самыми богатыми в империи. Ты второй после императора!

Энтузиазм Христофора изумлял, он так сильно восхищался империей, её населением, культурой, традициями. Он по-настоящему любил свою страну и был ей предан. Его можно было назвать патриотом с большой буквы. Не раз в наших беседах с ним проскальзывал его вдохновляющий патриотизм. В разговорах с Мирой я слышал от неё, что именно за это она его и выбрала. Ей нравилась его преданность империи и имперской семье. Мира ценила это.

– Если оно было так, – лишь печально вздохнул я.

Я уставился на костёр и смотрел, как горят ветки хвороста. Причудливые языки пламени пожирали древесину и издавали приятный трескающий звук. Одеяло из звёзд накрывало мир, и лишь ночные жители тихо шептали свои песни где-то вдали. Как же спокойно.

– Разве не так? – удивленно спросил он.

– Нет, не так. Всего я добился своими руками и Миражанну на трон посадил я. Я объединил империю, и я же своими руками пролил реки крови во славу Миражанны Мудрой. Я сделал её той, кем её помнят, – ненадолго задумавшись и прислушиваясь к треску костра, я тихо добавил: – Я посвятил ей всего себя. А в ответ… Ничего…

Мысли ворохом крутились в голове, и даже умиротворение ночи не могло их успокоить. Воспоминания больно терзали душу. Эта боль сильнее удара плетью и её последствий. Я пригубил из фляги с местным пойлом, пытаясь заглушить в себе всё. О, как же я хотел позабыть всё ужасное в своей никчёмной жизни. Как же я жалок.

– Ты любил её… – с горечью и сожалением прозвучали слова Христофора.

Глава 14

Не жалей меня

– Ты любил её… – с горечью и сожалением прозвучали слова Христофора.

Эти слова прозвучали как удар хлыста. Любил ли я Миражанну? Скорее нет. Нравилась она мне как женщина? Да. Миражанна была, несомненно, красивой для своего времени, достаточно образованной и манерной. Я прикрыл глаза и выпрямил больную спину, пытаясь вспомнить её образ. Как бы я не старался удержать в своих воспоминаниях её улыбку, сияние глаз и звонкий смех, всё равно не выходило. Я пытался вспомнить, как мы с ней праздновали победы и кружились в танцах под весёлую музыку и возгласы окружающей нас пёстрой свиты. Вспомнить, как нас учила танцевать старуха в стареньком ветхом доме, когда я ещё был рабом, а она шарлатанкой. Босыми ногами мы кружились по гнилому деревянному полу. Миражанна, ещё не опьянённая властью, смеясь, вытаскивала занозы из своих ступней под нелестные высказывания старухи о том, какая она неумеха. Миражанна игнорировала её брань и мечтала стать великой.

Но как бы я не старался удержать тот далекий и лёгкий образ Миражанны, перед глазами возникал её злобный оскал, громкие бранные крики и свирепый взгляд. Душераздирающий плач, преходящий в страшные угрозы наказаний за моё неповиновение и неблагодарность. Со временем её скромные и простые наряды сменялись дорогими платьями и драгоценными украшениями. Старую и повидавшую жизнь единственную пару туфель сменили сотни новых. Деревянные заколки она с радостью променяла на диадемы и короны. И чем больше роскоши и власти её окружало, тем злее и алчнее она становилась. Я не мог насытить её жажду власти. Сколько бы краёв, сколько бы государств я не положил к её ногам, ей было мало. Холодная ухмылка императрицы Миражанны Великой, а в последствии еще и Мудрой, въелась в душу сильнее, чем добродушная и весёлая улыбка обычной уличной шарлатанки.

Да, Миражанна определённо занимала особое место в моём сердце, как женщина. Она подарила мне самый бесценный подарок, который только может подарить женщина мужчине. Она была рядом в дни моей великой скорби, но я не любил её.

– Нет, есть вещи, за которые я благодарен ей. Но я не любил её, – голос мой мне казался незнакомо неуверенным и робким. Я не столько рассказывал свою историю собеседнику, сколько напоминал сам себе о своих достижениях и поражениях, – Миражанна сыграла определённую роль в моей жизни.

– Ты говорил, что она забрала тебя из Кровавого театра, но как? Кем ты там был? – Христофор решил тактично свести тему, видя, насколько сильно я погрузился в себя, рассказывая о первой императрице.

– Как я уже говорил, в Кровавый театр меня продали из карьера. Третье клеймо. В театре была своя иерархия. И в этой иерархии я сначала занимал не самое завидное место. По своей сути я был мальчиком для битья. Но после смог занять более высокий пост.

Если ты был в Кровавом театре, в этом проклятом месте, то ты знаешь, как он устроен. Быть может, с годами он и изменился, а я расскажу тебе, в каком был я. Сам театр из себя представлял громоздкую и грузную, круглую и высокую сцену. Она была окружена магическим невидимым куполом, который впускал участников во время представления, но не позволял покинуть купол, пока спектакль не будет сыгран. Вокруг самой сцены всегда толпились зрители. Стоячие места для бедных, и немного поодаль на уровни самой сцены – роскошные беседки для знати. Они были расположены вокруг самой сцены. Беседки были словно невесомые, лёгкие и воздушные. В самой их середине стояли удобные кресла вокруг стола со всякими разными яствами, а вместо стен висели разноцветные ткани, они переливались словно облака, окрашенные лучами закатного солнца. Цвета тканей были от бледно-оранжевого до насыщенно-багрового цвета. Из-за этих тканей и казались беседки такими воздушными. Они красиво извивались на ветру, создавая особый перелив цветов. И в отличии от самой сцены, где игралась пьеса, у них были крыши. Купол, может быть, и сдерживал тех, кто был внутри, но не защищал ни от солнца, ни от дождя. Как же я мечтал оказаться в одной из этих беседок, чтобы меня обслуживали мальчики, наливали мне вина, красивые девушки составляли мне весёлую компанию, а стол ломился от моей еды. Каждый раз смотря на этих богачей с кровавой сцены, я мечтал оказаться на их месте.

В иерархии Кровавого театра я сначала был мальчишкой для битья, тем самым, на котором отрабатывали красивые удары магической силы или же просто тренировали кулаки да оприходовали палки, имитирующие разное оружие. Я убирал за актёрами и начищал их доспехи да оружие. Выполнял всякого рода их поручения. Они глумились и издевались надо мной, смеялись над моим именем и акцентом. Говорили, что во мне лишь ничтожная капля магии, которая ни на что не годна. Такая роль мой бунтарский дух не устраивала, и я стал давать отпор. Вскоре это заметили постановщики спектаклей и меня ввели в актёрский состав.

Сценаристы, видать, возомнили, что я паду сразу после первого боя. А я выстоял. Был ранен, но выстоял. Залитый весь кровью такого же несчастного мальчишки. Он ненамного был меня старше, но был сильнее. Он с легкостью управлялся со своей водной магией, у меня же был лишь небольшой кинжал. Чтобы выжить самому, я убил его под ликующие крики толпы. Я смутно помню, как вонзал свой кинжал ему в грудь. За оружие я держался крепко обеими руками, как утопающий за соломку. Я вонзал этот кинжал в грудь, по сути, ровеснику, ребёнку. Вытаскивал и снова вонзал. Раз за разом, заливая всё кровью. Я и сам был ранен. Кровью было залито всё! Он хрипел… А глаза так и остались широко открыты. Наверное, последнее, что он видел – это небо. Когда всё закончилось я понял, что мой голос осип от крика, когда стало ясно, что мальчишка мёртв. Я взглянул на небо. Красивое лазурное небо. С того мальчишки началась моя карьера кровавого актёра.

– Великие Боги… – услышал я тяжёлый вздох Христофора.

Я лишь усмехнулся. Лицо Христофора было вытянуто, в нём отражались боль, сожаление и какая-то непонятная для меня тоска. Он провёл рукой по своим волосам и ещё раз тяжело вздохнул. Я даже растерялся на секунду, а стоит ли рассказывать ему дальше? Пока я об этом думал, я перевёл свой взгляд на Ахерона. Тот лишь смотрел на меня сквозь языки пламени. Но на его лошадиной морде не было ни одной эмоции. Лишь пристальный взгляд, который он не сводил с меня.

– Люцифер, как тебе удавалось раз за разом выживать там? – опомнился от молчания Христофор.

– Это достаточно просто. Всего лишь нужно убивать своего соперника, и не важно кто перед тобой: маг, человек, огр или зверь какой. Нужно стоять до конца, не думать об усталости и ранах, о боли. Нельзя жалеть, не важен пол соперника или же возраст. Нельзя упасть, упал – умер. На самом деле нужно завоевать любовь не только публики, но и тех, кто в беседке. Они-то и помогут выжить. Так было и со мной. Один зритель из богатой беседки проникся моей жаждой к жизни и оплатил мне целителя. Суть всех боев в том, чтобы понравиться богачам в беседках. И тогда тебе будут покупать оружие, доспехи, оплачивать услуги целителей и наставников. Могут выкупить из театра для персональной защиты или же для иных целей. Но для этого нужно очень сильно постараться. И я старался.

По началу я дрался с такими же мальчишками, по мере роста моих сил менялись соперники. Очень скоро мальчишки сменились на крепких парней, тут-то приходилось мне сложней. Помню, как одолел одного мага земли, порезав ему сухожилия на ногах и тем самым обездвижив. После того боя мне подарили первое оружие. Вульж. Обычный, на деревянной основе, он больше походил на копьё, только вместо наконечника острое лезвие. Оружие было тяжеловато для меня, да и по росту не очень-то походило. Но я смог к нему приловчиться. Оно-то и позволило мне держаться на расстоянии и не вступать в ближний бой. Соответственно меньше ран наносили мне. Кстати говоря, с тех пор вульж и стал моим излюбленным видом оружия. Даже сейчас со мной он, который выковала великая мастерица кузнечного дела. Та мастерица даже выгравирована магические символы на нём и имя, что я дал своему оружию.

Чем кровавее зрелище – тем лучше. Мне было лет тринадцать, когда меня поставили против двух огненных магов, ведь среди людей своего ранга я был одним из лучших, и мои бои приносили достаточно много прибыли. Но я был не только человеком, но и магом, да слабым, который не мог пользоваться своей силой. Но то, что я являлся магом позволяло сценаристам ставить меня против магов. Ведь даже в Кровавом театре есть свои законы и порядки, которые уважали и соблюдали.

Должен признаться, мне порядком досталось от этих магов, и когда я уже сам прощался с жизнью и надеялся поскорее отмучаться, терпя множество ожогов на теле, было… Очень больно. – я невольно поморщился, вспоминая эту самую боль. – Пошел ливень, да такой сильный, что энергия тех магов резко поубавилось. Ты же, Христофор, огненный маг, знаешь, что при наличии воды твои шансы становятся меньше. Вот и их шансы поубавились. Ливень тот остудил мою сожжённую плоть. А вот гроза была по истине прекрасна. Наверное, это было самое прекрасное, что я видел в своей жизни! Сияние той молнии для меня стало чем-то необыкновенным, завораживающим, я смотрел на неё, как молнии расходятся по небу, я слышал грозный рокот грома. Когда мы начали бой, не было ни облачка. А тут прекрасные сильные и мощные тучи цвета темной золы. Я смотрел на небо, и лишь одна мысль мелькала у меня в голове: «Какая же ты прекрасная! Сильная! Свободная!»

И лишь на долю секунды я представил себе, что было бы, если бы и у меня была такая сила, как у этой грозы. И знаешь что? – с хитрым прищуром и веселой ноткой в голосе я спросил у своего слушателя.

– Ты смог с ней совладать? – Христофор придвинулся ближе, дабы не упустить ни единого слова. В его глазах горели огоньки, то ли отражался костёр, то ли искры интереса и любопытства.

– Я почувствовал отголосок той грозы у себя где-то глубоко в сердце. Она словно сжалось в маленькую капельку воды, а потом резко разлилась огромным океаном! Это было что-то невероятное, необузданное, природное! – я чувствовал, как внутри меня забурлила вся моя мощь, словно просилась наружу. – И в тот же миг я понял, что я не просто слабый маг, который ни на что не способен, а что я тоже обладаю силой. Да еще какой! Во мне всё бурлило и искрило, я забыл про боль, про усталость и слабость, – я слегка наклонился к Христофору и тихим голосом, почти шепча добавил, – я даже забыл, кто я есть. Словно всё в мире потеряло свою значимость, и ничего не осталось, кроме меня и той грозы, что раскатывалась мощной силой где-то глубоко внутри!

Мой голос снова стал прежним, каким был утром, будто воспоминания об открытии своей собственной магии придали мне сил.

– В бою с теми магами я представил, как молнии раскатывают по моему телу, словно по грозной, мощной туче. И раскаты молнии действительно пошли по телу, они светились яркими переливами и искрами, хаотичные и непредсказуемые. Не прошло и доли секунды, как огненные маги пали один за другим. Рев толпы заглуши даже сам гром! Такого прилива сил и радости я не испытывал прежде. Это было невероятно!

Хотел бы я тебе рассказать, что я ушёл с арены не поверженным, но по правде говоря, сам упал после недолго ликования. Очнулся, когда целых три целителя исцеляли мои раны. С тех пор, с той победы, я стал чемпионом и фаворитом у всех знатных. Мне дарили качественные дорогие оружия, доспехи, нанимали наставников, приносили корзины со всевозможными яствами. Даже вина и женщин! Через какое-то время меня стали представлять моим попечителям. Звать на праздники. Но я совру, сказав, что мне давалось всё просто так. Долгие, упорные, выматывающие тело и душу тренировки, после которых я падал без сил. Упорство и озлобленность сильно помогали. Я стал выигрывать один бой за другим, и мне было уже не важно, кто передо мной, что за маг и какой силой он обладает. Что касается наёмных наставников, то они не сильно-то и помогали раскрыть мои способности. Я был уникальным. В театре было огромное количество бойцов, всех видов магов, но моя сила была единственной в своём роде. К пятнадцати я стал абсолютным и непобедимым чемпионом. Лучшим кровавым актёром! Мне не составляло труда выйти одному против пятерых.

Однажды, ко мне прямо перед самым боем подошёл один из сценаристов и сказал: «Это твой последний бой. Тебя купили». Как же я ликовал. Я подумал: «Наконец-то! Я выберусь из этого дерьма!» А когда я вышел на сцену, узнал, что должен выстоять один против тринадцати магов! Каждый из них обладал своей силой и был лучшим в своём классе. Среди них был и мой друг. Маг метала – Валдер. Мы дружили с ним всё то время, что я был в Кровавом театре. Он помогал мне, учил, защищал. Наверное, за всю мою жизнь он был самым лучшим моим другом. – после этой фразы Ахерон недовольно заржал, мол, я с тобой триста лет, а его ты знал всего пять. – Мы с Валдером жили вместе, тренировались и делились всем поровну. И мечтали, что вместе сможем покинуть Кровавый театр. Договаривались, если купят одного, то он непременно уговорит своего нового хозяина купить того, кто останется в театре. И вот путь из преисподней так близок, но какова цена!

Невольно я вспомнил своего друга детства. Его невысокое крепкое тело, покрытое шрамами, блестящую лысину и глухой голос. Он всегда говорил тихо, почти шепотом. У Валдера всегда были какие-нибудь безумные идеи. Он часто встревал в какой-нибудь переплёт и всегда, словно по волшебству, выходил сухим из воды, а после мы смеялись вместе над этой проделкой. Его всегда называли везунчиком.

– Валдер тоже был не в курсе происходящего, он не знал, кто выйдет соперником. И когда сценаристы объявили мой последний кровавый бой и его правила, я осознал, что должен убить всех, убить своего единственного друга или же пасть самому. Валдер понял, что путь к моей свободе преграждают двенадцать лучших бойцов и его жизнь, на долю секунды он нахмурился, а потом подбежал ко мне со словами: «А знаешь что? Плевал я на правила! Бери тех, что с права, а я тех, что с лева. А потом, в конце, что-нибудь придумаем». Он говорил это с такой беззаботностью, будто это обычная наша тренировка. Но Валдер был слабее меня и не смог бы выстоять один даже против троих! Да, он был одним из сильных магов метала, но что он мог против мага воздуха или огня, или же против мага, обладающего силой природы?! Я встал перед ним, давая понять, что лучше ему обождать, пока я сам разберусь со всем, а дальше мы решим, как быть. И Валдер это понял, он отошёл в сторонку и не мешал мне.

Бой с мыслью о том, что в конце мне придется сражаться с лучшим другом, дался мне очень тяжело. Соперники нападали скопом, заходили за спину и использовали грязные и подлые приёмы. Толпа ревела и ликовала. Громко выкрикивали разные высказывания, одни подбадривали, иные, наоборот, желали мне сдохнуть. К концу я выбился из сил и едва стоял на ногах. Валдеру не составило труда прикончить меня одним мощным ударом. Но он подошёл ко мне и засмеялся своей беззубой улыбкой: «Ты же меня не забудешь, а братец?! Давай только не больно, ладно?» И протянул мне свою раскрытую ладонь. Его глаза смотрели на меня с надеждой, а я плакал, не зная, что делать. Но он решил все за меня, крепко схватив мою ладонь в рукопожатии. Он ждал. Он заплатил своей жизнью за мою! Мне ничего не оставалось, кроме как пустить свою силу через него. Я сделал это. Понимаешь? Я сделал это как можно безболезненнее, и когда он падал, я подхватил его и держал на руках, рыдая до последнего, пока не потерял сознание. Так закончилась моя актёрская карьера в Кровавом театре.

Я замолк и снова уставился на огонь. Я помню тебя, братец Валдер, я не забуду того, что ты сделал для меня, и о твоём величии и благодетельности буду рассказывать своим детям.

– Люцифер, мне так жаль твоего друга, – в голосе Христофора послышались горькие нотки сочувствия и жалости. – Тебе, наверное, было очень трудно принять его смерть.

Христофор как-то неестественно осунулся и потупил свой грустный щенячий взгляд. Было видно, что ему было правда жаль и меня и Валдера.

– Эй, – тихо позвал я Христофора, – а знаешь кто меня выкупил? – я поймал на себе его вопросительный и заинтересованный взгляд. – Меня купил один богач в подарок своей подружке, наверное, целую гору денег отвалил. Самого его я не видел. А вот его хваленая подружка, маркиза, как она представилась, оказалась безумно талантливой уличной шарлатанкой. Как и чем она вскружила ему голову, что он подарил ей первоклассного бойца из Кровавого театра, я не знаю да и уже никогда не узнаю, но то, что она могла любого вокруг пальца обвести– это да. У этой шарлатанки была обычная крытая плотной тканью повозка да пару дряхлых кляч, еще старушка рабыня.

Как я покинул театр я не помню, нашёл себя в повозке с дикой тошнотой, весь в повязках да в каких-то травах. На голове прохладная ткань, а на улице тёплый день. Рядом сидела старуха по имени Тина. Выхаживала меня. А на месте кучера сидела и правила лошадьми та самая шарлатанка. Она громко ругалась и нелестно высказывалась о том богаче и Кровавом театре. Ведь она явно рассчитывала на то, что в руки ей достанется не израненный телом и душой пацан, а сильный мужчина, который мог бы защищать её и имущество в дороге от всяких недоброжелателей. А старушка всё её успокаивала да подшучивала над ней.