Текст книги "История философии: учебное пособие"
Автор книги: Гуннар Скирбекк
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Этическая ответственность искусства
Платоновские диалоги сделали его классиком художественной литературы. Он не только философ, но и поэт, гений слова. Его диалоги послужили источником вдохновения для многих представителей искусства, в том числе поэтов (особенно в период Романтизма). Он рассматривается не только как философ математических форм духовного, но и как философ «муз» и художественного творчества[59]59
Музы – девять греческих богинь, олицетворяющих искусства и науки: Клио (история), Эвтерпа (лирическая поэзия), Талия (комедия), Мельпомена (трагедия), Терпсихора (танец), Эрато (любовная поэзия), Полигимния (гимническая поэзия), Урания (астрономия) и Каллиопа (эпическая поэзия).
[Закрыть].
Тем не менее в своей политической философии Платон был настроен весьма скептически по отношению к искусству и его представителям. В идеальном государстве он вводит строжайшую цензуру искусства и требует изгнания тех его деятелей, которые не хотят или не могут приспособиться к ее требованиям. Как все это сочетается? В чем причина столь двойственного отношения Платона к искусству?
Причин этому много. Вновь напомнив о дискуссионности нашей интерпретации, отметим следующее.
Прежде всего следует подчеркнуть, что Платон не проводил четкого различия между истиной, добром и красотой или между наукой, моралью и искусством, как это принято делать, начиная с эпохи Просвещения.
В наше время, например, используется французское выражение «l'art pour l'art», «искусство ради искусства», указывающее на понимание искусства как чего-то независимого и отличного от моральных и политических соображений. С современной точки зрения, допустимо сказать, что искусство должно оцениваться только на основе своих собственных критериев, а не того, является ли оно правдивым или вымышленным, полезным или разрушительным. Произведение искусства может быть великим, даже если оно не способствует морали и истине! Но подобное строгое разграничение истины, добра и прекрасного было бы полностью неприемлемым для Платона. Напротив, он указал бы на взаимосвязь идей. Как идеи добро и прекрасное взаимосвязаны. Прекрасное указывает на добро, а добро – на прекрасное. Искусство не может быть отделено от морали. Этика и эстетика[60]60
Эстетика – греч. aisthetikos происходит от aisthenesthai – ощущать (воспринимать).
[Закрыть] неразделимы. С одной стороны, это означает, что представители искусства важны для общества. Но, с другой, это означает, что Платон не может позволить себе быть сторонником моральной нейтральности искусства.
В учении об идеях имеется и другой аспект, который влияет на отношение Платона к искусству. Согласно этому учению, именно идеи представляют истинную реальность. Вещи чувственно воспринимаемого мира являются определенными отражениями идей. Это означает, что, изображая оленя, художник в некотором смысле делает копию копии. Сначала имеется идея оленя, затем множество оленей в чувственном мире и, наконец, изображение одного из чувственно воспринимаемых оленей. По отношению к идеям искусство как таковое оказывается вторичным, и даже третичным – оно копирует копии! Поэтому искусство не может быть высоко оценено с точки зрения воспроизведения истины.
Идея копирования, имитации является главной в платоновском понимании искусства. Чувственные вещи являются копиями идей, а произведения искусства являются копиями чувственных вещей. Но идеи являются также идеалами для чувственных вещей и затем для произведений искусства, копирующих чувственные вещи. Следовательно, деятели искусства должны стремиться копировать идеи. Согласно философии Платона, требование истинного копирования является неизбежным.
Таким образом, теория искусства как имитации, мимезиса (mimesis), связана с требованием истинного воспроизведения: вначале чувственной реальности и затем идеальной реальности (которая для Платона является подлинно реальной). Но люди на протяжении охватывающего всю их жизнь процесса образования постоянно перемещаются между опытом чувственного мира и постижением идей. Это же относится и к представителям искусства. Вот почему, по Платону, можно вообразить, что деятели искусства могут быть вдохновлены непосредственно идеями, а не только чувственными вещами. В таком случае искусство становится своего рода передаточной средой для идей. Однако это, согласно Платону, достаточно сомнительно, поскольку представители искусства не обладают интеллектуальной подготовкой философов. В силу этого даже вдохновленные идеями художники и артисты не могут доподлинно воспроизвести результаты своего постижения идей. Они могут скорее искажать идеи. Вот почему именно философы должны отвечать за познание мира идей, даже в тех случаях, когда речь идет о непосредственном вдохновении идеями.
В диалоге Государство дается подробное описание того, как должны вести себя различные представители искусства. Например, поэты со всем их очарованием, но с весьма далеким отношением к обязывающей истине, должны контролироваться теми, кто обладает знанием идей: «в наше государство поэзия принимается лишь постольку, поскольку это гимны богам и хвала добродетельным людям» [Государство 607a]. Подобный «контроль за качеством» распространяется не только на искусства, связанные со словесностью. Он также применим к музыке и пению, видам искусства, которые, по Платону, прямо воздействуют на душу. Поэтому Платон запрещает как музыку, которая распаляет неконтролируемые страсти, так и музыку, которая убаюкивает и изнеживает. Как и другие искусства, музыка должна быть частью процесса воспитания души и средством укрепления морали. Как и поэзия, она должна способствовать постижению идей и справедливости, а не вульгаризировать и искажать наши мысли и эмоции.
Платон был философом, обладавшим особым даром целостности и диалектической интеграции, а не разделения и дифференциации. Единство и согласие выше того, что разделяет. В этом смысле он был «холистом», сторонником целостности. А так как он не различает разные сферы и задачи, то не в состоянии найти место для свободы творчества, которую эти сферы могут предл ожить.
Глава 4
Аристотель – politeia: политика как разумная жизнь в сообществе
Жизнь. Аристотель (Aristotle, 384–322 до Р.Х.) родился в ионийском полисе Стагира, расположенном на македонском побережье. Его отец был врачом при дворе македонского царя. Возможно, что профессия отца сыграла роль в пробуждении у Аристотеля интереса к биологии. В любом случае, она во многом повлияла на стиль мышления Аристотеля (точно так же, как на стиль мышления Платона оказала влияние математика) и обусловила его стремление к классификации всего эмпирического многообразия.
В возрасте 17–18 лет Аристотель прибыл в Афины и стал студентом Академии. Там он оставался около 20 лет до смерти Платона в 347 г. Встреча с Платоном оказала серьезное влияние на Аристотеля как философа, хотя он постепенно отошел от его философии и развил свою собственную, которая во многих аспектах противостояла взглядам Платона. Это относится как к учению об идеях, так и к платоновской политической теории. Если Платон в некотором смысле смотрел «вверх» на идеальные идеи, то Аристотель – на многочисленные частные явления «вокруг». Если Платон пытался развить учение о вечном и совершенном идеальном государстве, то Аристотель, начав с изучения существовавших видов государства, пытался найти среди возможных наилучшее государство, которое можно было бы реализовать. Но эти различия между учениями Платона и Аристотеля не должны заслонять того общего, что у них было.
После смерти Платона Аристотель совершил несколько путешествий. В частности, он изучал жизнь подводного мира (возле острова Лесбос). Будучи представителем описательной биологии, он научился наблюдать и классифицировать (но не экспериментировать – экспериментирование начало процветать со времен Ренессанса).
Свыше трех лет Аристотель был наставником наследника македонского престола, который позднее стал известен как Александр Македонский. Однако достаточно сомнительно, оказали ли они друг на друга глубокое влияние. Центром политических интересов Аристотеля всегда был полис, и он не разделял идеи Александра о создании империи, которая включала бы и греков и персов.
После прихода Александра к власти Аристотель переехал в Афины и основал собственную школу – Лицей (335 г. до Р.Х.)[61]61
Ср. с Lycee или лицей – французская общеобразовательная школа.
[Закрыть]. Она просуществовала свыше 860 лет, то есть дольше чем почти любой из современных университетов. Аристотель основал при Лицее библиотеку и первый естественно-исторический музей, в который присылались все виды животных со всей Греции. В Лицее проводились самые разнообразные исследования. Часто для их организации создавались группы. Например, Аристотель с помощью своих молодых слушателей систематизировал описания 158 разных форм правления в греческих полисах. Из этого громадного труда сохранилась только часть, касающаяся истории конституционного развития Афин. Аналогичным образом осуществлялась работа по подготовке и изданию больших сборников и научных справочников. Читавшиеся в Лицее курсы касались различных областей знания: философии, истории, гражданского права, естествознания (биологии), риторики, литературы и искусства поэзии. Большинство сохранившихся работ Аристотеля является, повидимому, записями его лекций.После смерти Александра в 323 г. афиняне вспомнили о македонском прошлом Аристотеля. Он был вынужден покинуть город и через год умер в возрасте 62 лет.
Труды. Сохранилось много работ Аристотеля, хотя и немало было утрачено. В основном его труды были записаны его учениками. В конце средних веков (после 1200 г.) работы Аристотеля были упорядочены и систематизированы в качестве учебного материала для преподавания в различных образовательных центрах Европы. Однако сам Аристотель был ищущим философом, а не человеком, создавшим замкнутую и завершенную систему мышления, которая давала ответы на любые вопросы.
Наиболее важными его трудами являются Органон, Метафизика, Физика, собрание логических и эпистемологических работ, различные изложения этики, политической теории, работы о поэзии и риторике. Труды Аристотеля представляют интерес и как источник сведений о ранних греческих философах.
Идея или субстанция – Платон и Аристотель
И Платон и Аристотель полагали, что только в сообществе человек может вести достойную жизнь. При этом под сообществом они понимали греческий город-государство. Однако различие между идеалистическим рационалистом Платоном и критическим реалистично мыслящим философом Аристотелем обнаруживает себя и в их взглядах на общество. Платон подвергает критике современное ему общество с точки зрения требований разума и рассматривает политику в качестве задачи приведения общества в соответствие с идеальными требованиями. Аристотель, напротив, исходит из существующих форм государства и рассматривает разум как средство классификации и оценки того, что действительно существует. Другими словами, Платон нацелен на нечто качественно новое по сравнению с существующим порядком, тогда как Аристотель ищет наилучшее из того, что уже существует. Позиция Аристотеля оказытается более реалистической в том смысле, что больше отвечает политическим условиям в городах-государствах его времени.
Конечно, подобная характеристика Платона и Аристотеля является упрощением. Однако она способствует фиксации определенных различий их чисто политических и философских теорий. Обращая на это внимание, нельзя забывать и о том, что они имели много общего. Связь, преемственность, которые характеризуют переход между платонизмом и аристотелизмом, существует благодаря тому, что Аристотель возражает Платону, то есть Аристотель, выдвигая обоснованные аргументы против учения Платона, не сразу предлагает новое мировоззрение. Если не задаваться вопросом, кто из них был более прав, то можно сказать, что Аристотель представляет как бы критическое продолжение Платона. Например, Аристотель (так же, как и Платон!) критикует так называемое платонистское учение об идеях.
При этом Аристотель использует аргументы следующего рода. Если идея зеленого есть то, что имеют общим все зеленые вещи, то можно сказать, что идея зеленого сама будет зеленой. Но тогда идея зеленого одновременно включает и саму себя. Мы можем спросить, существует ли нечто третье, которое является общим для зеленой идеи зеленого и отдельных зеленых вещей. По отношению к этому третьему можно задать такой же вопрос и т. д. В этом состоит суть так называемого аргумента «о третьем человеке». Если же сказать, что идея зеленого не является зеленой, тогда трудно придать смысл утверждению, что она является тем общим, что имеется у всех зеленых вещей.
Платон сам выдвигал подобные аргументы против учения об идеях [Парменид, 130а—136а]. Значит ли это, что и Платон и Аристотель опровергают учение об идеях? Делали ли они одни и те же выводы из их критики? По-видимому, Аристотель рассматривал идеи как всеобщие понятия, которые получаются индуктивно путем обобщения сходных свойств чувственных вещей. Например, идея зеленого является общим понятием относительно характерного свойства всех зеленых вещей. Вместе с тем идеи существуют независимо от ума в некоторой сверхчувственной реальности. Исходя из такого понимания идей и опираясь на контраргументы, подобные аргументу «о третьем человеке», Аристотель пришел к выводу, что идеи не могут обладать никаким независимым от вещей существованием. Идеи существуют только «в» вещах, где они познаются мышлением.
В Пармениде, основываясь на вопросах о размежевании идей и о способе причастности вещей идеям, Платон критикует обычную версию учения об идеях. Юного (!) Сократа спрашивают, существуют ли идеи одного и многого (и для математических понятий). Он отвечает безусловным «да». А существуют ли идеи для прекрасного и добра, а также для соответствующих им понятий? Ответ снова «да». А для людей, для огня и воды? «Да», однако здесь Сократ менее уверен. А для волос и грязи? Они тоже имеют свои собственные идеи? (Возможно, в виду имелись волосы в смысле выражения «волос в супе», то есть нечто негативное, а не «волосы на голове юного человека»). Согласно Сократу, для этих вещей не может быть идей. Другими словами, оказывается достаточно неопределенным, что имеет идеи, а что нет. По-видимому, четкие критерии отсутствуют. Вместе с тем кажется, что значимые явления обладают идеями, тогда как бесполезные вещи нет. Подобный вывод Парменид истолковывает как свидетельство того, что юный Сократ находится под влиянием обыденных мнений и еще не способен самостоятельно мыслить.
Следующей является так называемая проблема причастности. Если идеи и вещи являются протяженными, а причастность мыслится в пространственных категориях так, что каждая вещь, причастная идее, содержит часть идеи, или так, что идея «отдает» часть самой себя каждой вещи, то мы приходим к абсурдным выводам.
В первом случае вещь причастна не идее, а только ее части. Во втором случае, повидимому, тождественность идеи утрачивается во многообразии под-идей, каждая из которых причастна отдельной вещи.
Далее, Платон рассматривает проблемы взаимосвязи между идеями как идеалами и нашими понятиями.
Отказывается ли Платон от концепции идей после того, как он выдвинул против нее эти контраргументы? В Пармениде он продолжает диалектическое исследование понятия одного в его отношении к другому, в отношении к нему самому и в отношении ко многому, исходя из двух альтернативных гипотез (одно существует и одно не существует).
Интерпретация этой части диалога относится к числу основных проблем платоноведения. Норвежский исследователь Егиель А.Вюллэр (Egil A.Wyller, 1925) полагает, что в этой части диалога Платон раскрывает наиболее важную часть своей философии: диалектический способ мышления. Этот способ вначале ведет к границам мысли, за которыми обнаруживается невыразимое исконное начало (нем. Urgrund), находящееся за пределами того, что мы можем обсуждать и выразить. Затем в обратном движении, подобно свету от исконного начала, мышление устремляется «вниз» через учение о принципах и теорию познания, где идеи обнаруживаются в их взаимосвязи на разных уровнях до тех пор, пока свет не рассеивается в разнообразии и хаосе чувственно воспринимаемого мира. Это означает, что Платон является «неоплатонистским мистиком», разрабатывающим диалектическое мышление. Согласно этой интерпретации, традиционное понимание учения об идеях напоминает видение истины с позиции «черепахи». Свет и исконное начало рассматриваются «снизу», с места, которое занимают вещи и чувственный мир, и познаются путем абстрагирования «вверх». При этом не упоминается свет сверху, который мог бы примирить приведенные выше аргументы против учения об идеях. Освободившись от аналитического подхода, мы оказываемся на позиции «орла», где мы, с места исконного наивысшего начала смотрим через мир идей «вниз» на чувственный мир. Таким образом, мир идей оказывается не множеством индуцированных, гипостазированных общих понятий, но светом, который излучается сверху исконным началом на чувственный мир. Идеалистическое удвоение мира, предполагаемое обычной интерпретацией учения об идеях, преодолевается в пользу динамической теории эманации того типа, который мы находим в неоплатонистской философии и теологии[62]62
Ср. с неоплатоником Плотином и с философом эпохи Возрождения Николаем Кузанским, отстаивавшим так называемую «негативную» теологию. Скрытый Бог, Deus absconditus, не может быть «видим», поскольку он является частью глаза, который «видит». Николай Кузанский. О сокрытом Боге. – Николай Кузанский. Сочинения. В двух томах. – М., 1979. Т. 1. – С. 283–288.
[Закрыть].В начале было сказано, что Платон и Аристотель выдвинули против учения об идеях аргументы одного и того же типа. Далее, мы стремились показать, как «один и тот же аргумент» для каждого из них имел разное значение, поскольку помещался в разные контексты (либо платоновской, либо аристотелевской философии). Поэтому проблематично обсуждать этот аргумент вне контекста или тотальности, которой он принадлежит. Более того, проблематично говорить, что это один и тот же аргумент в двух или более различных контекстах.
Здесь мы затрагиваем вопрос о внутренней связи между отдельными аспектами (аргументами, понятиями) и целостным философским учением, которому они принадлежат. Внутренняя взаимосвязь отдельных аргументов и цельного философского учения делает проблематичным изолирование, отождествление и сравнение частных аргументов или тезисов. Поэтому в истории философии сравнение различных систем является в некотором смысле ненадежным. Это же применимо и ко всем схематическим изложениям изолированных тем. Поэтому определенное погружение в каждую систему, углубление в ее предпосылки и особенно чтение первоисточников является правильным способом изучения философии.
Платон, согласно традиционной интерпретации, считает, что идеи являются тем, что действительно существует, Аристотель же утверждает, что существующими независимо являются отдельные вещи, или – в аристотелевской терминологии — субстанции[63]63
«Substantia» является латинским эквивалентом греческого слова «ousia». В дальнейшем мы увидим, что термин субстанция играет важную роль и в учениях других философов, таких как Декарт и Спиноза. Но они придают ему совершенно другое значение.
[Закрыть]. Эйфелева башня, соседская собака и этот карандаш являются примерами отдельных вещей или субстанциями в аристотелевском смысле. Все они существуют независимо. В то же время высота Эйфелевой башни, черный окрас собаки и шестигранное сечение карандаша являются свойствами, которые не существуют независимо от башни, собаки и карандаша. Субстанции обладают свойствами, и свойства существуют как свойства субстанций. Помимо субстанций свойства не имеют какого-либо независимого существования.
Мы можем посмотреть на различные желтые предметы и говорить о свойстве «желтый». Это же возможно и для других объектов и их свойств. Однако, согласно Аристотелю, это не делает свойство «желтый» независимо существующей идеей. Свойство «желтый» существует только в желтых вещах и потому, что существуют желтые вещи.
Соответственно, мы можем посмотреть на известных нам лошадей и говорить о них, как лошадях. Когда мы отбрасываем все индивидуальные и случайные свойства каждой из отдельных лошадей, мы оставляем то, что характерно для всех лошадей. В данном отношении несущественно, являются ли они пегими или вороными, откормленными или худыми, послушными или упрямыми. Все эти свойства являются несущественными, когда мы думаем о том, что такое лошадь. Однако есть другие свойства, без которых лошадь не может быть лошадью, например, свойства быть млекопитающим и обладать копытами. Такие свойства называются существенными – они выражают то, что характеризует данный вид субстанций. С помощью различия между существенными и несущественными свойствами мы можем сформулировать понятие вида, например, вида «лошадь», состоящего из существенных свойств, которыми обладают лошади.
Аристотель утверждает, что субстанции являются тем, что действительно существует. Но свойства и виды обладают относительным существованием, поскольку они существуют в субстанциях или с субстанциями (отдельными вещами). Иллюстрацией здесь может быть такая схема.
В этом смысле Аристотель погружает идеи в вещи, а свойства и виды связывает с существованием в отдельных вещах.
На первый взгляд аристотелевское разграничение кажется простым и понятным. Но когда мы ближе посмотрим на него, то оно быстро становится сложным. Что остается от независимо существующего отдельного объекта, если у него удалить все имеющие относительное существование свойства?
Схематически можно так охарактеризовать отношение между Платоном и Аристотелем.
И Платон и Аристотель полагают, что концептуальные слова (имена свойств, вроде «красныш», «круглый» и т. д., и имена видов, вроде «лошадь», «человек» и т. д.) указывают на нечто, что существует. Но Платон считает, что это «нечто» является «идеями», которые существуют «за» чувственными феноменами. Мы говорим, что это есть стул и этот стул синий, но для того, чтобы видеть это, мы уже должны обладать идеей «стула» и идеей «синий». Именно идея позволяет нам усмотреть в феноменах, что они есть, например, в качестве «стула», в качестве «синего». Напротив, Аристотель утверждает, что это «нечто» является «формами», которые существуют в чувственно воспринимаемых явлениях. Однако это не следует понимать слишком буквально. Согласно Аристотелю, мы только с помощью разума можем постигнуть универсальное, или формы. Абстрагируясь от того, что является уникальным для конкретной лошади, мы в состоянии воспринять общую форму «лошадь». Однако мы чувственно воспринимаем конкретную лошадь, а форму «лошадь», которая действительно существует «в» конкретной лошади, мы можем лишь абстрагировать от чувственного и особенного.
Для Платона чувственный опыт является несовершенной формой познания. Истинное познание есть постижение идей. И это постижение идей предполагает усмотрение мира идей за чувственным миром.
Для Аристотеля чувственный опыт, эмпирическое, имеет более положительное значение. То, что существует, и единственное, что существует, это, прежде всего, отдельные вещи (субстанции). Но мы с помощью мышления в состоянии выделить общие формы в этих вещах. С помощью абстрагирования мы распознаем общие формы в вещах. Другими словами, для Аристотеля чувственный опыт и мышление более равноправны, чем для Платона[64]64
Для Аристотеля познание начинается с чувственного опыта. Однако, размышляя о нем, например, о чувственных восприятиях различных лошадей, человек может познать форму «лошадь», которая существует во всех отдельных лошадях. Философское познание становится возможным в результате дальнейшего размышления о формах.
Можно сказать, что Аристотель трактовал различные теоретические науки в качестве разных степеней абстрагирования от обыденного опыта. В мире повседневной жизни мы обладаем непосредственным чувственным опытом материальных вещей. Физика абстрагируется от различных несущественных свойств отдельных материальных вещей. Ее объектом является не конкретный камень здесь и теперь, но камень как физический объект с определенным весом и движением. Математика представляет следующую степень абстрагирования – на этот раз от материальных свойств вещей, так что вещи выступают только как геометрические формы или числовые значения (числа). Наконец, в ходе дальнейшего абстрагирования мы приходим к метафизике, которая исследует полностью универсальные принципы и свойства.
Аристотель как бы движется «вверх» посредством абстрагирования от чувственного опыта. Напротив, начав в некотором смысле «сверху», Платон спускается «вниз», в чувственно воспринимаемый мир. Но этот спуск является реализацией идей. Мы, согласно Платону, не можем начинать с идей. Эта предпосылка, которая диалектически становится «верхом» лишь через познание присутствия идей в вещах, то есть через их опредмечивание спуском. Определенным и надежным является именно диалектическое постижение идей, когда оно уже приобретено. Мы спускаемся «вниз» через математику, физику и гуманитарные науки к более изменчивым объектам, познание которых становится все более ненадежным и неопределенным. (Никто не начинает познание исключительно с мира идей. Все мы должны странствовать между «верхом» и «низом» в продолжающейся всю жизнь попытке приобрести наилучшее постижение идей).
[Закрыть].
Мы еще вернемся к рассмотрению различий платонизма и аристотелизма в связи со спором об универсалиях [Гл. 6].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?