Текст книги "Черная Птица"

– Узнаю его, я опять обязан ему своей жизнью! – сказал полковник, пожимая руку своего старого лейтенанта.

– К чему это! – ответил управляющий. – Разве мы не в расчете с вами, полковник?

– В расчете! Хорошо сказано! – сказал с улыбкой Вильямс. – Но будем продолжать. Счастье внезапно меняется: разбойники, считавшие себя победителями, должны просить у тебя пощады. И что же, умоляют они тебя о помиловании? Нет, напротив – они выражают жажду мстить тебе! И ты, вместо того, чтобы сейчас же повесить их без всякого снисхождения, унижаешь их своим глупым великодушием. Твоя снисходительность дурной пробы увеличивает их ненависть к тебе, невольно выставляя им все величие твоей души. Еще глупее то, что ты даешь им доказательство того, как не доверяешь им, тем, что велишь сломать у них на глазах их оружие. Несомненно, что эти разбойники, – а они не могут быть никем другим – никогда не простят тебе всего этого, и – с их точки зрения – они будут сто раз правы!

– Это верно! – проговорил управляющий, несколько раз утвердительно кивнув головой.

– Положим, что так, – заметил полковник, кусая губы. – А что бы ты сделал на моем месте, Вильямс?

– Бог мой, дело совсем просто, дорогой Лионнель. У тебя было целых два средства выйти с честью из того капкана, в который ты сам добровольно попался, неизвестно ради чего.

– Извини, я…

– Дашь ли ты мне договорить?

– Да, продолжай… Но я не вижу этих двух средств, о которых ты говоришь.

– Сейчас ты их увидишь. Это просто до чрезвычайности, только слушай хорошенько.

– Да, я слушаю так, что не пророню ни словечка. Я весь обратился в слух.

– Нельзя было колебаться: надо было или повесить их, или уж простить.

– Понятно!

– Дай мне закончить.

– Сделай одолжение.

– Раз они были бы повешены, – мужчины и женщины, все вместе, – все было бы кончено. Кто мертв – тот мертв и не может напоминать о прошлом!

– Совершенно верно, но…

– Дай договорить, я сейчас кончу!

– Пожалуйста!

– Или я помиловал бы их.

– Ну а что же я сделал?

– Ты сделал глупость.

– Гм!

– Нечего говорить «гм»! Вовсе не так легко давать помилование, как ты воображаешь, и в особенности разбойникам с такими силами. Что касается меня, я бы сказал им: «Дети мои, вы потеряли партию, которую считали выигранной; вы славные люди, но вас, вероятно, натолкнула на ваш поступок крайняя нужда; кроме того, я уверен, что вы не знали, что находитесь на моей земле, вы думали что имеете право делать на ней что угодно; но вы ошиблись. Я не поставлю этого в вину – это может со всяким случиться. По берегу реки Красной немало земель, не имеющих хозяев, и вам не трудно будет найти подходящий вашим требованиям участок, до которого никому не будет никакого дела. Если у вас не хватает провианта, то я могу вас снабдить им. Если у вас недостаток в оружии, порохе и пулях, я доставлю вам все это. Расстанемся же добрыми друзьями, и верьте мне, что все, что только я мог бы сделать для вашего удовольствия, я сделаю в пределах возможного, потому что я тоже не богат». Тогда разбойникам, обязанным тебе многим, не осталось бы ничего другого, как благодарить тебя. У них не было бы никакой причины желать тебе зла; они уехали бы с благодарностью, и все было бы покончено между тобою и ими, потому что у них не оставалось бы ни малейшего предлога не только мстить тебе, но даже и сердиться на тебя.

– Да, во всем этом много правды, но, к несчастью, теперь уже поздно об этом сожалеть!

– Очевидно, что эти негодяи только выжидают удобного случая, чтобы отомстить тебе, и как только этот случай представится, они не упустят его!

– Как ты это легко говоришь! – произнес полковник.

– А, бог мой! Я говорю, что думаю. Как знать? Быть может, этот случай представился уже им, и они вернулись сюда ускоренным маршем, чтобы привести в исполнение план такой мести, какая тебе и во сне не снится.

– Ты не ошибаешься, Вильямс! Ты роковым образом, совершенно бессознательно, являешься пророком.

– Я, пророком? Ты шутишь!

– Ничуть. То событие, о котором тебе рассказывали, случилось уже много времени тому назад, Вильямс.

– Ну так что же?

– А то, милый друг, что моему старому лейтенанту, Леону Маркэ, было дано сегодня знать, всего несколько часов тому назад, что эта разбойничья шайка спешно вернулась в наши края.

– Возможно ли?

– Это положительно верно, – сказал управляющий, – я знаю эти сведения от вполне надежного человека, к которому имею полное доверие.

– Гм! В этом мало утешительного! – возразил Вильямс. – Удивительная удача для меня, приехавшего сюда развлечься! Если так будет продолжаться и дальше, то я получу много удовольствия! Что же вы предполагаете предпринять?

– Защищаться, черт возьми! – вскричал полковник.

– Это само собой разумеется, но надо быть в силах это сделать.

– У нас до шестидесяти человек, которые постоят за себя и в которых мы уверены.

– Это недурно. Но, очевидно, эти негодяи ловко расставили свои западни и приняли меры предосторожности на будущее.

– Не знаю, я ничего не нахожу возможным предпринять, раньше чем их план действий не выяснится.

– Гм! Сначала следует обезопасить детей и женщин.

– Я и сделаю это прежде всего.

– И ты будешь прав. Впрочем, если бы можно было… В это время под балконом послышался довольно сильный шум.

– Тише! – произнес управляющий.

Он поднялся, схватил ружье и, нагнувшись над перилами балкона, крикнул, щелкая пружиной ружья:

– Кто там?

– Друг! – ответил чужой голос.

– Странная вещь! – пробормотал управляющий.

Не колеблясь ни минуты, он спустил с перил балкона веревочную лестницу, которой, очевидно, часто пользовался, чтобы уходить из дому, не привлекая внимания кого-нибудь.

– Поднимайтесь, – сказал он.

Глава VII. В которой маленькая Люси доказывает свой ум и нежное сердце

Несколько секунд длилось молчание.

Все трое мужчин ждали, испытывая беспокойство и некоторую тревогу. Под балконом раздался приятный и размеренный, но едва слышный свист.

– Это Черная Птица! – прошептал управляющий.

– Что бы это могло значить? Он свистнул в свою очередь. Почти в то же мгновение веревочная лестница натянулась; большая тень вынырнула из темноты парка и шагнула на балкон. Управляющий не ошибся: это был Черная Птица, вождь команчей.

– Что случилось? – спросил полковник.

Вместо ответа Черная Птица потушил огонь, поднял на балкон веревочную лестницу, увлек троих мужчин за собой в гостиную и старательно, бесшумно запер дверь. Когда все это было кончено, он стал говорить, или, вернее, ворчать, пожимая плечами:

– Белые люди – безумцы! Безумцы, что сами отдают себя в руки своих врагов, которые подстерегают их в тени с захода солнца.

– Так мы в опасности? – живо произнес полковник.

Закрыв окна и задвинув ставни, Черная Птица зажег свечи; потом молча взглянул на полковника, описав вместо ответа круг около своей головы указательным пальцем правой руки.

– Неужели нам грозит опасность быть скальпированными? – вскричал полковник содрогаясь.

– Да, – лаконично ответил индеец. – Все будут скальпированы. И белые мужчины, и женщины, и дети – никого не пощадят. Понял ли мой отец? Затем, после смерти белых воинов, – грабеж и поджог каменных хижин.

Невозможно было бы сообщить более кратко столько печальных известий! Мужчины были совсем подавлены.

– Какое индейское племя может расставлять нам такие капканы? Ведь у нас не было никаких ссор с краснокожими? – спросил полковник.

Черная Птица пожал плечами.

– Краснокожие – воины, – сказал он, гордо выпрямляясь. – Перед тем, чтобы выступать против неприятеля, они посылают ему стрелы, возвещающие о войне. Индейцы – не враги белых: враги их – это люди их расы!

– В таком случае, – сказал управляющий, – это скваттеры с лугов Зеленой реки?

– Да, это старый белый дуб и его семь сыновей.

– Меня не обманули, – заметил управляющий, – сведения, которые я получил, оказываются верными!

– Я выследил их! – прибавил индеец.

– Что же теперь нам делать? – проговорил полковник.

– Белые вожди и Черная Птица будут держать великий совет!

– Будем совещаться! – согласился полковник.

Краснокожие и белые, живущие на границе, не идут никогда на предприятие, – какого бы рода оно ни было, – не устроив предварительно совещания, чтобы обсудить все меры, какие надо принять для нападения или самозащиты.

Черная Птица закурил «трубку мира», затянулся несколько раз, потом передал ее своему соседу, который последовал его примеру и передал следующему. Так переходила трубка от одного к другому, пока не потухла, после чего Черная Птица сделал воззвание к Ваконде, «господину жизни», и объявил совет открытым.

Прежде чем начать обсуждение вопроса, индеец ясно и точно объяснил положение дел. Мы дадим здесь краткий пересказ этих объяснений, выслушанных тремя американцами с живейшим интересом.

За несколько минут до ужина, когда Черная Птица, сидя на корточках в своей хижине, жарил на горячих угольях большие куски мяса, которые вместе с несколькими сладковатыми картофелинами составляли его вечернюю еду, кто-то тихонько толкнул решетку с воловьей шкурой, служившей дверью хижины, и индеец увидел, к своему удивлению, хорошенькую Люси, или Лесной Шиповник, как он называл ее. Девочка казалась взволнованной, почти испуганной. Индеец с участием спросил, что с ней, и тогда она рассказала следующее:

– Час тому назад я возвращалась домой от кузнеца Пьера Марто, которому носила мамин ключ, чтобы он поправил его. Когда я шла каштановой рощицей, которая примыкает к большому водопаду, Добряк, сопровождавший меня, вдруг два или три раза залаял коротким лаем и стал ворчать с угрожающим видом, встав передо мной, точно для того, чтобы защищать меня. Я схватила собаку за ошейник, чтобы не дать ей броситься на кого-нибудь, и осмотрелась вокруг. В ту же минуту из чащи кустарника вышла высокая женщина со злым лицом в жалкой одежде; ее седые волосы падали в беспорядке, закрывая отчасти лицо. Она остановилась посреди тропинки, в четырех или пяти шагах от меня.

– Придержите вашу собаку, – сказала она мне хриплым голосом, который она впрочем старалась смягчить. – Это славный пес, и я не хочу сделать ему зла!

Хотя вид этой женщины испугал меня, я сдержала себя и, поласкав и успокоив Добряка, спросила ее, кто она такая.

– Не бойтесь, я не желаю вам зла! – ответила она мне.

– Если вам нужна помощь, – сказала я, совсем забыв про свой страх, – то идите за мной, бедная женщина! Мои отец и мать добры и дадут вам все, что вам только нужно.

– Я не прошу милостыни, – возразила женщина грубым голосом, – и мне ничего не нужно. Я ищу вас уже несколько часов, чтобы дать вам добрый совет.

– Говорите, сударыня, я вас слушаю!

– Скажите вашему отцу, что есть люди, которые не забывают добра, и другие, более многочисленные, которые помнят только зло. Те, которых он пощадил, мечтают только о мести: это люди, которые жаждут крови и убийства. Но две женщины, только они одни, сохранили в своем сердце благодарность за благодеяния, забыв об оскорблении; я – одна из этих женщин. Пусть ваш отец будет настороже – ему угрожает ужасная опасность, ему и всей его семье. Нельзя терять ни минуты, если вы хотите спасти его и всех тех, кто вас любит. Прощайте, я исполнила мой долг, предупредив вас, но не могу сказать вам ничего больше. Торопитесь!

Проговорив последние слова, женщина быстро скрылась в кустарниках, из которых вышла, и я сейчас же поспешила к вашей хижине, вождь. Ведь я еще ребенок, быть может, мой отец и не поверит мне или подумает, что я слишком легко дала убедить себя этой незнакомой женщине и что опасность не так велика, как я говорю. Но вы – вождь, вы – воин, ваше слово имеет вес; и если вы скажете: «вот что произошло», – вам поверят!

– Хорошо, – ответил индеец с добродушной улыбкой. – Моя дочь молода, но у нее уже большая мудрость. Она хорошо сделала. Она поведет Черную Птицу в лес, вождь увидит след ноги женщины, пойдет по следу и откроет истину.

– Спасибо, вождь, это хорошо. А что мне надо делать?

– Моя дочь будет молчать, вождь заговорит, как только узнает все!

Люси обещала ничего не говорить, так как понимала важность хранить тайну при таких обстоятельствах. По просьбе вождя, она привела его на то самое место, где увидела незнакомую женщину. Черная Птица внимательно рассмотрел следы от ее ног и потом, поблагодарив девочку, сказал ей:

– Пускай моя дочь, Лесной Шиповник, возвращается в каменную хижину: вождь напал на след. Теперь все пойдет хорошо!

Ночь уже почти наступила, был час ужина. Ни кто не заметил долгого отсутствия Люси. Таким образом, ей не надо было отвечать на вопросы, которые, пожалуй, смутили бы ее, и она заняла за столом свое обычное место, не обнаруживая ни малейшего беспокойства. Казалось, ее ум еще более развился от совершившихся событий, и она сумела понять важное значение того, что, быть может, должно было скоро произойти.

Оставшись в лесу один, Черная Птица сейчас же пошел по следу незнакомой женщины, обнаруживая при этом то поразительное чутье и остроту зрения, которыми и обладают только американские краснокожие. Следы шли по направлению к Красной реке. Индеец переплыл реку и на другом берегу, с того места, где он нашел пирогу, спрятанную в дупле дерева и в которой женщина переплыла реку, снова пошел по ее следам. Они привели его в лагерь, маленькую деревушку, ночные огни которой он заметил еще издали. Черная Птица сделал значительный обход, чтобы никто не мог отгадать, с какой стороны он пришел, а затем решительным шагом направился прямо к лагерю.

Как он и подозревал, это был лагерь скваттеров. Число их можно было считать до шестидесяти, причем женщины и дети составляли по крайней мере половину. С ними были их пожитки, в изобилии провизия всякого рода, домашний скот; они были вооружены с ног до головы.

Женщина, по следам которой шел Черная Птица, вернулась в лагерь значительно раньше, чем краснокожий. Вождь, не показывая вида, что видит ее, спокойно уселся около одного из ночных огней; потом он спустил возле себя на землю свою сумку, открыл ее, достал оттуда кое-какую провизию и принялся есть, не заботясь, казалось, о том, что происходило вокруг него.

Все люди, находившиеся в лагере, принадлежали к белой расе, исключая нескольких негров. Они внимательно следили за поведением индейца, но не трогали его: таким образом поступают обыкновенно индейцы с путешественниками и переселенцами, которые встречаются им в пустынных местностях. Краснокожие, никогда не отказывая в гостеприимстве всем, кто ищет приюта в их хижинах, считают себя, не без основания, вправе ожидать того же и от белых. В конце концов их всегда принимают если не с радостью, то по крайней мере равнодушно; во всяком случае, им никогда не отказывают, если они хотят сесть или лечь возле ночного огня. Они приходят и уходят, и никто об этом не тревожится. Этот обычай гостеприимства в кочевой жизни так твердо установился, что приобрел, так сказать, силу закона для пустынных местностей, и всякий, кто бы попытался не следовать этому закону, заслужил бы негодование и презрение к себе всех своих товарищей.

Несколько скваттеров, один за другим, разместились около индейца. Один из них, старик, взял спустя несколько минут бутылку, выдолбленную из тыквы, откупорил ее, поднес ко рту и, порядочно отпив, протянул ее затем краснокожему, проговорив добродушным тоном:

– Хлебните глоточек, индеец! Ночь свежая, это согревает; это ведь виски!

– Спасибо! – ответил вождь, отклоняя бутылку.

– Как, вы отказываетесь? – с удивлением вскричал старик.

– Черная Птица – вождь команчей! – гордо произнес краснокожий.

– Ну, тогда другое дело! – сказал старик, отпивая вторично такую же обильную порцию, как и в первый раз. – Тогда это не стыдно.

– Мой старый отец не знал этого? – любезно ответил вождь.

Скваттер знал, что индейское племя команчей никогда не употребляет крепких спиртных напитков, почему и не должен был обидеться на отказ индейца выпить из его бутылки.

– Так вы из команчей? – переспросил он через минуту.

– Черная Птица – из команчей озер; он – вождь своего племени.

– Команчи озер – храбрые воины; я видел их на войне.

Индеец наклонил голову при этом лестном комплименте.

– Вождь возвращается к своему племени? – сказал старый скваттер.

– Пока еще нет! Черная Птица увидит свое племя только в полнолуние. Он охотится уже три лунных недели со своими молодыми людьми на бизона в землях кендиасов, союзников своего племени.

Наступило молчание. Старик задумался, а индеец набил свою трубку и закурил ее.

– Мой брат, вождь команчей, – снова заговорил скваттер равнодушным голосом, – друг плантаторов с реки Красной?

– Воин краснокожий – не друг плантаторов, мой старый отец хорошо знает это!

– Это правда. Плантаторы с их проклятыми новыми участками истребляют всю дичь, и краснокожие не могут больше находить пищу для своих жен и детей.

Индеец опустил голову, и его взгляд сверкнул ненавистью. Этот ответ, хотя и немой, был достаточно многозначителен.

Старик перетолковал его в смысле, наиболее выгодном для своих интересов и планов, которые копошились в его голове.

– Молодые люди вождя находятся, без сомнения, еще очень далеко, в прериях?

– В шести часах ходьбы отсюда, самое большее.

– Расстояние небольшое, если его проехать на лошади.

– Вождь потерял свою лошадь.

– Я найду для него лошадь, если надо!

Индеец повернул голову в сторону старика и посмотрел ему прямо в лицо.

– Старый отец хочет сделать предложение своему другу команчу? – спросил он с особенно выразительной улыбкой.

– Быть может! – ответил старик.

– Уши вождя открыты! – значительно произнес Черная Птица.

– У вождя много молодых людей?

– Нет; четыре раза столько, сколько пальцев на моих двух руках, и один раз столько, сколько пальцев на моей правой руке, – этого довольно, чтобы охотиться в прериях на бизона.

– О, о! – сказал, смеясь, скваттер. – Сорок пять воинов! Можно многое сделать с такими силами, потому что ведь это все, без сомнения, отборные воины?

– Самые храбрые воины племени!

– Славно! Вот это хорошо!

Скваттер снова замолчал. Что-то мешало ему открыть свои тайные мысли: есть вещи, которые очень трудно высказать.

Черная Птица, сидя на земле с руками, сложенными на груди, казалось, готов был заснуть; его глаза точно закрывались сами собой.

– Черт возьми! – вскричал вдруг скваттер. – Если только вам угодно, ведь я могу обеспечить вам большое число меховых шкур, которые не будут вам ничего стоить, не считая прекрасного оружия в количестве, достаточном для того, чтобы снабдить ружьями все ваше племя.

– О! – ответил индеец. – Мой старый отец любит смеяться, он очень веселый.

– Я нисколько не шучу, а напротив – говорю очень серьезно!

– Нет! Где мой отец найдет эти прекрасные меха и великолепное оружие? Разве они произрастают в прериях, как деревья и трава?

– Нет, не совсем так, хотя вождь и найдет их в прериях.

– Хорошо! Я понимаю. Мой отец нашел богатый клад и хочет поделить его содержимое со своим другом, вождем команчей.

– Вы не отгадали, вождь. Если и может быть в этом деле речь о кладе, то этим кладом является дом самого богатого плантатора по ту сторону реки Красной.

– О-о! Но плантатор, о котором говорит старый отец, не отдаст своих мехов и своего оружия.

– Это верно.

– Ну так как же?

– Мы сами возьмем их у него!

– Это правда, я и не подумал о таком способе! Так мой старый отец сделает это?

– Да! – ответил старик с выражением плохо скрытой ненависти.

– Тогда друзья старого отца и молодые люди Черной Птицы разделят все между собой по-братски: половина ему, половина – мне.

– Нет вождь. Я иду на это дело не ради корысти, а из мести.

– Старый отец ненавидит плантатора?

– Да! Я сочту себя отомщенным только в том случае, если увижу его распростертым у своих ног.

– Хорошо, мои молодые люди помогут старому отцу. Но он должен сдержать свое обещание относительно мехов и оружия!

– Клянусь вам в этом, вождь, головою моей дочери, которую люблю больше всего на свете.

– Хорошо! Мой старый отец может рассчитывать на друзей команчей. Где Черная Птица должен соединиться с бледнолицыми?

– Завтра, как только взойдет луна, в лугах Зеленой воды!

– Вождь будет там в одиннадцатом часу ночи, как условлено.

– Значит, с этим кончено, вождь. Когда вы предполагаете ехать за вашими молодыми воинами?

– Если бы у меня была лошадь, я бы поехал сейчас же: путь далекий, и нельзя терять ни минуты, чтобы явиться в назначенный час.

– Это правда. Но не беспокойтесь об этом: я беру на себя снабдить вас лошадью.

– О! В таком случае все обстоит благополучно. Где эта лошадь?

– Пусть вождь идет за мной, лошадь готова!

Им не пришлось идти далеко; прекрасная черная лошадь в полной упряжи стояла привязанной к дереву.

– Вот она, – сказал старик. – Поезжайте, вождь, и не забудьте чего-нибудь.

– Черная Птица никогда ничего не забывает!

– Тем лучше! Потому что, если вы меня обманете…

– Вождь сказал уже, что будет со своими молодыми воинами на лугах реки Зеленой, и будет там! – высокомерно ответил индеец.

– Хорошо, буду рассчитывать на это!

Спустя две минуты вождь оставил лагерь, пустив лошадь во весь опор. Но как только он очутился в зеленом лесу и из лагеря уже нельзя было ни видеть его, ни слышать стук копыт лошади, Черная Птица сделал крутой поворот и с быстротой вихря устремился в темную ночь по направлению к плантации. В одиннадцать часов вечера он кончил миссию, великодушно взятую им на себя, и сигналом дал знать о своем присутствии трем мужчинам, сидевшим на балконе.

– Теперь, – проговорил индейский вождь, окончив рассказ о своем расследовании, – что думают мои друзья и какие меры намереваются они употребить в дело, чтобы избежать капкана, в который надеются их поймать скваттеры?

– Я предчувствовал опасность, – сказал Вильямс, – но этим и ограничивается все, что я мог сделать: я слишком несведущ в вещах, касающихся жизни в таких пустынных местностях, чтобы рискнуть высказать свое мнение в таком важном вопросе.

– На сколько человек можем мы рассчитывать? – спросил полковник управляющего.

– Человек на сорок, самое большее, полковник, но все это храбрый и преданный народ!

– Я знаю это. К несчастью, этого оказывается недостаточно после того, что нам сказал вождь.

– Правда, – заметил вождь, – скваттеров столько же, а у нас еще и женщины, и дети.

– Это верно, – сказал полковник. – Итак, надо рассчитывать человек на двадцать пять или тридцать, самое большое: мы совершенно не знаем планов разбойников и должны оберегать женщин и детей.

– Увы! – произнес Вильямс.

– Что делать? – спросил полковник.

– Спросим совета у вождя, – сказал управляющий. – Черная Птица – такой же мудрый советчик на совещаниях, как и храбрый воин в бою: у него, наверное, есть в голове какая-нибудь идея; недаром же он проследил этот опасный след до самого его конца и отправился в лагерь разбойников.

– Посмотрим! Говорите, вождь, что бы вы стали делать в нашем положении? – спросил полковник.

Вождь поднялся со своего места, запахнулся в плащ, сделанный из шкуры бизона, и, простирая правую руку вперед, произнес:

– Пусть слушают мои братья: великий вождь будет говорить!

Присутствующие придвинулись ближе к индейцу, который начал так:

– Цель, которую имеют скваттеры, – это месть. Чтобы достичь ее, они прибегнут сначала к пожару, чтобы поселить тревогу и страх среди защитников плантации. Прежде всего надо поместить женщин и детей в такое убежище, где до них не могли бы добраться.

Вот что сделал бы Черная Птица: за два часа до восхода солнца собрал бы женщин и детей, велел бы им сесть на лошадей и повез бы их за две или три мили, в место, которое он один знает и где они могут быть в безопасности, пока не кончится бой; потом вождь продолжал бы свой путь и соединился бы с молодыми воинами, с помощью которых, встав посреди разбойников, он уничтожил бы их усилия и в известный момент обезоружил бы их, в чем ему помогли бы и воины плантации, руководимые сильной рукой их вождя. Разбойники ничего не предпримут до прибытия воинов команчей, которых они считают своими союзниками и к которым питают доверие. Черная Птица сам поведет их к большому каменному дому, в котором устроят засаду бледнолицые. По знаку вождя воины его ударят на разбойников спереди, в то время, как воины команчи нападут на них сзади; и скваттеры будут взяты, как животное в норе, обезоруженные и связанные по рукам и по ногам раньше, чем поймут, что с ними происходит; не успеют даже подбросить особых стрел, чтобы поджечь дом.

– Это превосходный план, – живо сказал полковник, – именно тем, что так прост и легко исполним. Он наверняка удастся.

– Он и удастся, за это я отвечаю! – заметил управляющий, который за время своей военной практики имел частые нелады с индейцами.

– Я вполне разделяю ваше мнение, – сказал Вильямс. – Но, с вашего позволения, сделаю одно маленькое и невинное примечание, хотя и вовсе не критическое, избави меня Бог от этого!

– Посмотрим, что это будет за примечание! – проговорил полковник.

– Вот в чем дело: если мы так уверены в успехе, – а на этот счет не может быть ни малейшего сомнения, я гордо заявляю это, – то для чего же удалять отсюда женщин и детей? Разве они не могут спокойно остаться здесь спрятанными в доме, который предоставляет полную безопасность, как солидная крепость?

– И в самом деле, – заметил полковник, – к чему им уезжать?

– Это замечание кажется мне довольно справедливым! – сказал управляющий, взглянув на вождя. Тот улыбнулся с несколько сомнительным видом.

– Сколько женщин и детей на плантации? – спросил индеец.

– Всех около шестнадцати или двадцати, – сказал управляющий, – и из них несколько одного года и меньше.

– Хорошо! – ответил вождь, все еще улыбаясь и считая что-то про себя.

– Объяснитесь, мой друг! – сказал полковник.

– Ответить на это легко, а объяснить еще того легче. Чтобы битва оказалась удачной, – мой брат знает это, – надо все предвидеть и, насколько возможно, иметь на своей стороне все шансы.

– Это одна из тех неоспоримых истин, против которых ничего нельзя возразить.

– О! – произнес индеец. – Женщины не рассуждают, когда их дети в опасности, а дети рассуждают и того менее; их действиями руководят любопытство и страх. Крик, неожиданно вырвавшийся у женщины или ребенка, заставит врага встрепенуться, насторожиться и переменить свои намерения, и тогда наш план, успех которого мог бы быть обеспеченным, рухнет из-за неосторожности, страха или любопытства! Пусть мои братья подумают об этом хорошенько. Женщины и дети будут удалены всего на два или три часа; что же это значит в сравнении с общим спасением?!

При последних доводах индейского вождя, доводах, несомненно, важных, трое мужчин склонили головы, и спустя несколько минут вполне присоединились к плану Черной Птицы.

Между тем нельзя было терять ни минуты, и потому сейчас же приступили к исполнению плана, который был только что принят.