Текст книги "Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник)"

– Ты волен поступать, как тебе заблагорассудится. Как мы полагаемся на тебя, так и ты можешь рассчитывать на нас, – ответил Польтэ. – Приказывай и не сомневайся: твои приказания будут исполнены.

– Хорошо, теперь разойдемся. Этот день мы посвятим отдыху, так как высадку я назначаю на три часа ночи. Завтра днем, ручаюсь, съестных припасов у нас будет в изобилии. Пьер Легран, ветер как будто стих. Прикажи ставить все паруса, какие только можно поставить, не рискуя лишиться мачт.

Пьер Легран поднялся на палубу исполнить приказание, и вскоре по более резвому ходу корабля стало понятно, что оно исполнено.

Медвежонок Железная Голова встал.

– Прощайте, братья, – сказал он, – помните, что в три часа ночи все должны быть на ногах.

Спустя пять минут флибустьеры спали мертвым сном. Ожидание предстоящей опасности ничуть не мешало им. Что значила опасность для этих морских львов!

Глава VII
Каким образом Медвежонок Железная Голова купил у испанцев припасы, в которых нуждался, и как достал себе проводника

Правила вербовки, организация службы и дисциплины на флибустьерских судах настолько замечательны, что нельзя обойти молчанием некоторые их подробности. Каждый Береговой брат имел право снарядить экспедицию, если располагал собственным судном какого бы то ни было рода.

Суда эти преимущественно представляли собой большие пироги, иногда – небольшие баркасы. И на таких-то утлых челнах эти смельчаки отваживались идти на абордаж с грозными испанскими судами.

Перед началом задуманной экспедиции командир барабанным боем и сигналами рожка созывал флибустьеров в какое-нибудь питейное заведение. Он излагал перед теми, кого хотел завербовать, выгоды предприятия, оговаривал с ними сроки проведения кампании и затем приступал к вербовке.

Каждый матрос должен был подписаться или, если не умел писать – что, однако, случалось редко, – по крайней мере поставить крест под договором, составленным одним из писарей Берегового братства. Акт этот вступал в законную силу после того, как его скрепляли своими подписями командир экспедиции и губернатор.

Каждый из вербовавшихся обязывался иметь при себе ружье, топор, прямую саблю, кинжал, пятнадцать зарядов пороха, пули и палатку для привалов, то есть кусок тонкого полотна, который Береговые братья скатывали и носили, перекинув через плечо на манер перевязи. Сверх того, они должны были запастись флягой водки, вяленым мясом и мукой на три дня.

Эти условия были строго обязательны.

Едва поступив в команду, Береговые братья должны были слепо повиноваться своим начальникам и оказывать им величайшее уважение. Это требовалось даже в том случае, если теперешние командиры были их подчиненными в предыдущей экспедиции.

Нередко случалось, что тот, кто был вчера капитаном, назавтра становился простым матросом. Это зависело от того, как он распоряжался своей долей добычи и, следовательно, от его средств к существованию.

Дисциплина на кораблях поддерживалась с неумолимой строгостью. Только два наказания и существовало: опускание с реи до поверхности воды и смерть.

Эти два наказания, в сущности, составляли одно, только под разными названиями. Были случаи, что опускание с реи не приводило к смерти, но оканчивалось серьезным увечьем.

Попав на корабль, завербованные обязывались немедленно выбрать себе товарища и вступить с ним в матросский союз. Заключался он в следующем.

Когда матрос стоял на вахте, его товарищ отдыхал или был занят общим хозяйством, то есть стряпал или чистил оружие. В случае болезни своего брата-матроса он ухаживал за ним и даже, если нужно, заменял его на службе.

На суше братья-матросы шли рядом, помогали друг другу во время пути и охотились поочередно для добывания пищи. Если одного ранили, другой не только не мог бросить товарища, но должен был оказывать ему всякую помощь, нести на себе к перевязочному пункту и заботиться о нем во всех отношениях, а также не бросать его оружие и боевые припасы, пока он не возвратится в строй. И, сверх того, в сражении защищать его, даже с риском для собственной жизни.

Эти братские союзы, скрепленные опасностями и лишениями, утраивали силу войска и делали его непобедимым. Они почти всегда становились нерасторжимыми. Даже по смерти одного из товарищей оставшийся в живых продолжал заботиться о детях умершего и нередко доводил самоотвержение до того, что вступал в брак с вдовой, которой никогда не видывал и вовсе не любил, а только для того, чтобы сироты имели отца.

Вот в чем состояли братские союзы матросов у буканьеров. Обычай этот почти без изменений сохранился до нашего времени на французском флоте. Сознавая всю пользу этих союзов и понимая, насколько дисциплина выигрывает от них, офицеры тщательно поддерживают и всячески поощряют их на казенных кораблях.

Но явление это еще более распространено и пустило глубокие корни на кораблях купеческих, потому что там матросы знают друг друга с детства, ведь почти все они родом из одного края и, так сказать, всю жизнь прожили бок о бок.

Предводители экспедиции обязаны были иметь на корабле хирурга, если численность экипажа превышала тридцать пять человек.

Этим хирургом почти всегда был несчастный ученик фельдшера или бывший помощник провизора в аптеке, который ровно ничего не смыслил в медицине и все познания которого сводились к чтению медицинской книги, куда он изредка заглядывал, прописывая вкривь и вкось лекарства и нисколько не заботясь, что из этого выйдет, а также со всей уверенностью опытного хирурга кромсая раненых и отнимая конечности у несчастных людей, которых роковая судьба приводила в его руки и которые одним чудом оставались живы после такого оригинального и немилосердного лечения.

Флибустьеры страшно боялись этих хирургов и предпочитали скорее быть убитыми, чем подвергаться лечению с сомнительной перспективой сохранения жизни.

Раздел добычи обычно происходил в присутствии губернатора и агента Вест-Индской компании по возвращении судна или на Тортугу, или в Леоган, или в Пор-де-Пе, или в Пор-Марго. Приступали к нему следующим образом.

Сперва отделяли от общей суммы добычи часть короля, что составляло десятую долю, потом – долю убитых, которую губернатор был обязан раздать кому следовало. И уже затем происходил дележ согласно условиям договора, подписанного перед отплытием и копия которого хранилась у губернатора.

Добыча состояла из драгоценных камней, золотых и серебряных изделий, более или менее дорогих тканей и товаров, например пряностей, и, наконец, из невольников: мужчин и женщин, захваченных во время экспедиции. Даже испанские священники и монахи не могли избежать общей участи, несмотря на свое звание.

Обычно этим несчастным давали определенный срок, чтобы откупиться. Выкуп назначался втрое против суммы, за которую пленники уходили к своим хозяевам, всегда либо местным колонистам, либо буканьерам.

По окончании раздела флибустьеры часто не знали, как превратить в деньги драгоценности, выпавшие на их долю. И тут они попадали в руки грязных спекулянтов, которые кишмя кишели в тех краях, скупая все, что можно, за треть, а нередко и за четверть настоящей цены.

Тогда начинались оргии, не прекращавшиеся до тех пор, пока флибустьеры не истратят или, вернее, не прокутят всё до последнего реала.

Когда ничего больше не оставалось, они весело отправлялись в новую экспедицию, результат которой был всегда одним и тем же. Что им было до завтрашнего дня, когда для них существовал только день сегодняшний! Они чувствовали себя счастливыми. Разве не были они правы?

Вот каким простым и в то же время могучим устройством отличался союз Береговых братьев, когда, по их выражению, они ходили добывать испанца. Этому устройству они были обязаны своими успехами и необычайными подвигами.

В три часа ночи, когда рулевой пробил шесть склянок, Медвежонок вышел на палубу. Все назначенные им офицеры уже ждали его.

Командир осмотрелся вокруг. Ночь была светлая, довольно крупная зыбь ходила по морю, ветер еще не стих. Впереди справа возвышалась земля, к которой фрегат быстро приближался. Это был остров Куба, берег которого находился не более чем в двух лье.

– Свистать всех наверх! – скомандовал капитан.

Раздался пронзительный свисток боцмана. Через пять минут все матросы были на палубе около грот-мачты. Им понадобилось совсем немного времени, чтобы отряхнуться ото сна.

Командир подозвал к себе помощников.

– Господа, – обратился он к ним, – помните, что надо не сражаться, а захватить врасплох. Постараемся обойтись без единого выстрела. Наша главная цель – добыть припасы. Вы поняли?

– Вполне, командир, – последовал ответ.

– Мы идем прямо к гавани Гуантанамо. Там лет двадцать как поселилась колония рыбаков. Эти люди богаты и ведут с соседним городом Сантьяго торговлю зерном, свининой и вяленым мясом, доставляемым из внутренних земель острова. Итак, там мы найдем все, что нам нужно. К делу следует приступить следующим образом: Польтэ и Олоне возьмут каждый по сто пятьдесят человек и опередят фрегат на пирогах с обернутыми ветошью веслами, чтобы подплыть неслышно. Польтэ обойдет деревню справа, а Олоне – слева. Потом вы оба останетесь на своих местах, зорко наблюдая, чтобы никто не смог ускользнуть и поднять тревогу в окрестностях. Я войду прямо в гавань. Мы сделаем дело прежде, чем испанцы заподозрят наше присутствие. Рассветет только через час. Времени хватит с избытком, чтобы застать этих соней в постели. Ступайте, господа.

Раздались слова команды, убрали часть парусов, и фрегат лег в дрейф. Потом на воду было спущено шесть пирог. В них уселись Олоне и Польтэ со своими людьми, и вскоре лодки скрылись за высокими прибрежными утесами.

Медвежонок расхаживал большими шагами по юту, то всматриваясь в компас, то оглядывая берег, то окидывая внимательным взглядом снасти.

Протекло около получаса, когда старший капитан Пьер Легран подошел к нему.

– Что случилось? – спросил Медвежонок.

– Часовой на мачте заметил лодочку, которая скользит вдоль берега. Я сам в этом удостоверился, командир, я видел ее.

– Возьмите гичку с десятью матросами, любезный Легран, и посмотрите, что бы это было такое.

Пьер Легран опять поклонился и ушел. Спустя минуту он уже отчаливал от судна и, поскольку дул попутный ветер, поднял парус и погнался за примеченной часовым небольшой лодочкой.

Но тут произошло нечто странное: подозрительная лодочка не пустилась наутек, как можно было ожидать, а, напротив, развернулась и пошла прямо на гичку флибустьеров. То была или безумная смелость, или крайняя глупость со стороны людей, находившихся в лодочке.

Пьер Легран велел приготовить оружие. Гичка продолжала лететь вперед. Вскоре расстояние между лодками составляло уже не более половины пистолетного выстрела. Флибустьеры уже готовились броситься на абордаж, когда увидели, что перед ними всего два противника: белый человек и негр.

Борт лодки зацепили абордажной кошкой.

– Кто вы и куда направляетесь? – спросил Пьер Легран на чистом кастильском наречии.

– Я лоцман, ваша милость, – смиренно ответил белый, в то время как негр дрожал всем телом. – Увидев вдали большой корабль, я подумал, что к нам идет судно из Сантьяго. Поэтому я вышел тотчас в море, но если я ошибся, то немедленно вернусь в гавань.

– О нет, черт возьми! – воскликнул молодой человек со смехом. – Напротив, вы не могли явиться более кстати. Мы нуждаемся в ваших услугах.

– Но мне кажется, досточтимый господин капитан, что вы не…

– Испанец? – перебил Пьер Легран. – Еще бы, черт возьми! Мы, флибустьеры, к вашим услугам.

– Господи Иисусе Христе и Пресвятая Дева! – воскликнул лоцман, с отчаянием всплеснув руками.

– Успокойтесь, любезнейший, – дружески сказал ему флибустьер, – зла мы вам не причиним, кто знает, может, вам даже повезло, что вы нам попались! Эй, вы! Четверо в лодку и ждать на веслах приближения «Задорного»!

Ожидание продлилось недолго, почти мгновенно их взяли на фрегат. Пьер Легран поднялся на трап вслед за своими пленниками.

Негр был ни жив ни мертв от страха, ничто не могло успокоить его.

Когда молодой человек рассказал командиру, что произошло, тот подозвал испанца.

– Ты лоцман? – спросил он, глядя ему прямо в глаза.

– Лоцман, ваше превосходительство, – смиренно сказал пленник, – не только на море, но и на суше, когда понадобится.

– Ага! – с улыбкой отозвался Медвежонок и прибавил: – Можешь ли ты сказать правду?

– Как не мочь, ваша милость!

– Вход в гавань Гуантанамо затруднителен?

– Нисколько, ваша милость, стоит лишь держаться самой середины прохода.

– Город велик?

– Это деревня, ваша милость.

– Очень хорошо. Есть там военные?

– Отряд в пятьдесят человек при земляном редуте.

– Черт возьми!

– Но, – поспешил договорить лоцман, – сооружение редута еще не докончено и пушки не прибыли из Сантьяго, хотя их ждут с часа на час!

– Тем лучше! Это во многом упрощает дело. Как ты полагаешь, замечено наше приближение?

– Наверняка нет, ваша милость. Я заметил вас около часу назад, когда все жители спали непробудным сном.

– Так слушай же: ты знаешь, кто мы, не правда ли? Берегись, если ты меня обманешь, я вздерну тебя на верхушке мачты, которая сейчас над твоей головой. Если же ты окажешь мне хорошую услугу, то получишь за это десять унций золота. Я никогда не изменяю своему слову. Что ты выбираешь?

– Десять унций, ваше превосходительство, – с живостью вскричал лоцман, глаза которого заблестели жадным огнем.

– Договорились. Принимай управление судном и веди нас в гавань.

Лоцман поклонился и приступил к исполнению приказа. Испанец примирился со своей невольной ошибкой: обещанная щедрая награда в десять унций золота превратила его, по крайней мере на время, в приверженца Береговых братьев.

Он с необычайным искусством провел судно по узкому проходу в гавань, и вскоре фрегат был на расстоянии половины пушечного выстрела от деревни, все еще погруженной в глубочайшее безмолвие. Страшное пробуждение предстояло ее жителям.

Командир фрегата велел бросить якорь и убрать паруса, потом передал командование Пьеру Леграну и съехал на берег, захватив с собой лоцмана. Три лодки с сотней флибустьеров следовали за командиром. Пристани лодки достигли в несколько ударов весел.

Когда все высадились, Медвежонок, из опасения быть захваченными врасплох, приказал гребцам отплыть и держаться неподалеку от берега.

– Кто главный в деревне? – спросил он лоцмана.

– Алькальд[11]11
  Алькальд – городской голова.


[Закрыть], ваша милость.

– Где он живет?

– Вот в этом большом доме.

Большой дом на самом деле был хижиной, немного менее жалкой, чем остальные.

– Вот и прекрасно, – продолжал Медвежонок. – Алькальд этот храбр?

– Не могу сказать, ваша милость. Знаю только, что это злой скряга, которого все ненавидят. Но он племянник губернатора Сантьяго и потому делает, что ему вздумается.

– Вот тебе на! – вскричал Медвежонок, смеясь. – Уж не призван ли я здесь разыграть роль Провидения? Смешно было бы!

– О! Ваша милость, – вскричал лоцман умоляющим тоном, – весь наш край был бы очень счастлив избавиться от такого изверга! Нет такого ужасного деяния, которого он не совершал бы ежедневно!

– Неужели? Ну, так я пойду поздороваться с этим достойным алькальдом. А ты ступай за мной и ничего не бойся.

Дом алькальда стоял в нескольких шагах от берега. Медвежонок велел окружить его, потом выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в дверной замок, который тут же разлетелся вдребезги. Но дверь не отворилась: она была крепко заложена изнутри.

– По-видимому, мы имеем дело с человеком осторожным, – сказал командир, вновь заряжая пистолет. – Хватите-ка пару раз топором!

В то же мгновение настежь распахнулось окно, и в нем показалось бледное от испуга лицо человека в ночном облачении, вооруженного длинным мушкетом.

– А! Мерзавцы! – пронзительно крикнул он. – Убить меня хотите! Постойте, я вас!

– Заткнуть рот этому крикуну, – холодно сказал Медвежонок.

Выстрел из ружья вышиб мушкет из рук алькальда, осколки попадали наземь. Алькальд нырнул вглубь комнаты.

Выстрелы и удары топора разбудили жителей. Повсюду в домиках робко приотворялись двери и показались бледные, заспанные лица. Однако выйти не осмеливался никто.

Дверь наконец подалась под частыми ударами сильного матроса.

– Приведите-ка сюда этого негодяя, – приказал Медвежонок двум флибустьерам, – а вы, – обратился он к остальным, – постройтесь и смотрите в оба.

Алькальд появился в рубашке и подштанниках. Он дрожал всем телом, скорее от страха, чем от холода, хотя ветер был довольно чувствителен – ночи весьма холодны в тех местах. Два матроса, которые вели алькальда, не скупились на удары прикладами, подгоняя несчастного.

– Вы алькальд? – резко спросил Медвежонок.

– Алькальд, – едва слышно ответил человек хриплым голосом.

– Связать ему руки, а пальцы перевить серными фитилями. При первом моем знаке поджечь фитили.

Приказание было исполнено с быстротой и ловкостью, свидетельствовавшими о долголетнем опыте.

Алькальд понял, в чем дело, ужас его не знал меры.

– Теперь отвечайте – и не вздумайте обманывать, а то поплатитесь, – с двусмысленной улыбкой произнес Медвежонок, указывая мужчине на его пальцы.

– Спрашивайте, – тотчас согласился алькальд.

– Ваша деревня в моей власти, вы и все жители – мои пленники. Но у вас есть возможность откупиться.

– Увы! Мы так бедны!

– Быть может. Но у вас есть склады съестных припасов. Где они?

– Клянусь спасением души, все склады пусты.

– Где они?

– Там, – указал алькальд на два больших дощатых сарая.

– Осмотреть, – коротко приказал Медвежонок.

Человек двадцать флибустьеров бросились к сараям и через четверть часа вернулись с отчетом, что они пусты.

– Других нет? – спросил Медвежонок у алькальда.

– Нет, – пробормотал пленник.

– Точно нет?

– Клянусь спасением души…

– Хорошо, хорошо, – перебил капитан, – это мы знаем. Берегись же.

– Клянусь вам, что нет, – осмелился повторить алькальд, начиная успокаиваться.

Однако вдруг отступил на шаг.

– Это что за дьявол! – вскричал он, увидав лоцмана, который до сих пор скрывался в толпе Береговых братьев.

– Этот человек обманывает вас, ваша милость, – с живостью вскричал лоцман, – и обманывает заведомо.

– То есть?

– Склады пусты, это правда, но только потому, что он захватил, несмотря на протесты законных владельцев, все товары, имевшиеся в магазинах, и велел перенести их на свой собственный склад, чтобы продать в свою пользу.

– Это правда? – спросил Медвежонок, обращаясь к толпе, стоявшей поодаль.

Когда жители удостоверились, что флибустьеры не имеют злого умысла собственно против них, они понемногу осмелились выйти из своих домов. Скопление народа увеличивалось с каждой минутой.

– Правда, ваша милость, – ответили они в один голос.

– Так этот человек, который должен бы по своему положению служить вам покровителем и защитником, напротив, грабит и притесняет вас?

– По миру пускает, берет все, что нам удается накопить. Если же кто посмеет жаловаться, он тотчас подвергает строптивца пытке.

– Где склады этого человека?

Алькальд издал горестный стон.

– Молчать, презренная тварь! – грозно вскричал Медвежонок.

– За домом, – сказал лоцман, – они набиты битком, ваша милость, не только вяленым мясом, соленой свининой и зерном, но и вином, и водкой.

– Хорошо, он будет наказан по заслугам. Слушайте все: я мог бы взять с вас выкуп, но не хочу. Мне требуется только ваша помощь, чтобы переправить на мое судно припасы, в которых я нуждаюсь. Но так как люди вы бедные, я не хочу обижать вас, отнимая то, что вам принадлежит. Итак, во-первых, я предоставляю вам право ограбить этот дом. Во-вторых, вы получите от меня пять тысяч пиастров, которые поделите между собой.

Оглушительные крики радости были ответом на эту речь. И чуть ли не громче всех кричали солдаты, которые с грозным видом подошли было под командой альфереса, однако, услыхав, в чем дело, немедленно побросали оружие, оставив офицера одного иметь дело с неприятелем.

Альферес был храбрым офицером, трусость солдат возмутила его, краска стыда выступила у него на лице.

С минуту он оставался неподвижен. Нахмурив брови, он с презрением смотрел на своих подчиненных, которые просто потеряли голову при слове «грабеж». Но его колебания длились всего один миг. Он гордо поднял голову и подошел твердыми шагами к Медвежонку. Тот глядел на него с улыбкой на губах.

– Сеньор капитан, или какое бы там ни было у вас звание, кабальеро, – обратился к нему офицер с надменной вежливостью, – я пришел не сдаваться вам.

– А зачем же? – спросил Медвежонок, и взгляд его сверкнул.

– Один я не могу оказывать сопротивления, – холодно продолжал альферес, – я пришел заявить от имени Испании решительный протест против невиданного нападения, жертвой которого мы сделались, а шпагу мою… – заключил он, выхватив из ножен и взмахнув шпагой над головой.

– Постойте, альферес, – сказал флибустьер, спокойно взяв у него шпагу и вложив опять в ножны, пока офицер застыл в сильнейшем изумлении, – вы храбрый воин. Если бы у правительства, которому вы служите, было побольше таких, как вы, то, быть может, мы не были бы так могущественны. Оставьте себе шпагу. Если бы вы сломали ее, мне пришлось бы ее заменить, а, признаться вам, я очень дорожу своей.

Слова эти, произнесенные тоном сердечного добродушия, тронули офицера.

– Что же вы за люди? – пробормотал он.

– Мы люди, – ответил Медвежонок с особенным ударением, – но уходите, альферес. Здесь произойдет то, что вам не подобает видеть.

– Капитан, неужели этот бедняга?.. – начал было офицер умоляющим голосом, указывая на алькальда.

– Не просите за этого подлеца, – поспешно перебил Медвежонок, – он осужден.

При этих словах у алькальда кровь прихлынула к сердцу.

Альферес понял, что всякое заступничество будет напрасным. Медленными шагами он двинулся прочь и вскоре скрылся за поворотом улицы.

Между тем все население деревни принялось за дело с усердием, которое свидетельствовало о желании не только получить обещанную награду, но и как можно скорее избавиться от дерзких победителей, которые держали их под прицелом своих ружей.

При виде отрядов Олоне и Польтэ, которым Медвежонок приказал стянуться, когда убедился, что сопротивления опасаться нечего, усердие жителей Гуантанамо удвоилось: они убедились, что только полная покорность может спасти их.

Все они были рыбаками, и пока одни подтаскивали припасы к берегу, другие складывали их в свои лодки, и, наконец, третьи перевозили на фрегат. Пьер Легран был поражен обилием разнообразных припасов, которые выкладывали на палубу. Он едва успевал убирать в трюм добычу.

Менее чем за три часа все было доставлено на фрегат. Судно оказывалось снабжено съестными припасами на шесть месяцев. Это казалось просто сказкой! Капитан, как всегда невозмутимый, молча присутствовал при погрузке.

Наконец был перевезен последний тюк. Склады несчастного алькальда, который присутствовал при своем разорении с самым растерянным видом, были полностью опустошены. Медвежонок сигналом трубы созвал обитателей деревни.

Народ шумно сгрудился вокруг флибустьеров.

– До сих пор вы работали на меня, – обратился к жителям командующий экспедицией, – благодарю за это. Теперь работайте на себя: разграбьте этот дом, я отдаю вам его.

Испанцы не заставили повторять это дважды. Они ринулись в дом, превратившись мигом в ожесточенных грабителей, которые не оставили целым ни одного предмета мебели – ломали даже стены и перегородки.

Когда же наконец от дома остались только четыре стены, их подожгли по приказанию Медвежонка. Построенный из кедрового дерева, он вскоре запылал веселым огнем.

Между тем Железная Голова принял из рук флибустьера тяжелый кошель, за которым посылал на фрегат, и, вручая золото одному из именитых граждан, сказал, обращаясь к толпе:

– Вот плата. Итак, я ведь исполнил все, что обещал?

– Не всё, капитан, – ответил тот, кому он отдал мешок с деньгами, – вы не сдержали одного обещания.

– Какого?

– Вы не свершили правосудия.

– Правосудия?

– Да, капитан, ведь вы дали слово.

– Не понимаю.

– Неужели этот человек, так долго бывший самым страшным нашим притеснителем, – продолжал испанец, указывая на алькальда, – этот презренный негодяй, который истерзал нас своим лихоимством, который бесстыдно обирал нас и мучил по своей прихоти, неужели ему будет возвращена свобода? Неужели после вашего ухода он опять поднимет голову и заставит нас искупить жестокими притеснениями то, что произошло здесь сегодня под нажимом вашей военной силы? Разве может это называться справедливостью? Скажите сами, капитан. Мы верим вашему слову, как вы положились на наше. Мы честно исполнили свой долг, теперь ваша очередь исполнить свой.

– Хорошо, – ответил Медвежонок, и голос его звучал задумчиво, – но он не может умереть просто так: его надо судить. Вы сами будете судьями.

– Пусть кровь его падет на наши головы.

– Вы твердо решили?

– Твердо, – отозвалась толпа.

– Так отвечайте же мне теперь, какие преступления приписываете вы этому человеку?

– Жадность, доведенную до жестокости, продажность и обман.

– Считаете вы его виновным?

– Утверждаем это.

– Какого наказания заслуживает он?

– Смерти! – заревела в один голос распаленная ненавистью и гневом толпа.

– Да будет по-вашему! Этот человек умрет. Молитесь за его душу, чтобы Господь сжалился над нею.

Но взрыв криков, ругательств и проклятий был ответом на эти слова.

Медвежонок сделал знак.

В несколько минут на берегу возле еще дымящихся развалин дома была воздвигнута виселица.

Несчастный алькальд был схвачен и связан, ему на шею накинули петлю. Он уже не сознавал, что с ним происходит, полумертвое тело было вздернуто на виселице под восторженные крики толпы.

По приказанию Медвежонка Железная Голова на груди казненного красовалась табличка с надписью по-испански и по-французски для объяснения грозного смысла смертного приговора:

Повешен не как испанец, но как вор.

Медвежонок Железная Голова

Когда тело после предсмертных судорог замерло, предводитель флибустьеров поклонился жителям Гуантанамо и направился к берегу. Вскоре флибустьеры уже были на фрегате.

Когда судно вышло из гавани, Медвежонок позвал к себе лоцмана.

– Этот край для вас уже небезопасен, – сказал он, – следуйте за мной. По окончании нашей экспедиции я высажу вас, где вы пожелаете, и вы будете богаты до скончания своего земного срока. Согласны ли вы на это предложение?

– С одним условием.

– С каким же?

– Что вы поможете мне переехать во Францию. В Америке и в Испании моя жизнь не будет спокойной.

– Хорошо, даю слово. Служите мне честно, и вы не раскаетесь в договоренности, заключенной между нами.

– Я буду предан вам, командир.

Фрегат расправил паруса и, пользуясь попутным ветром, скоро оставил далеко позади высокие берега острова Куба. Он держал курс на Картахену, куда капитан судна стремился с таким нетерпением.