Текст книги "Говорящие изнутри"

8

Без десяти семь Али позвонил в дверь. Кто-то быстро подошел и открыл. Это была Сацита, в испачканном мукою фартуке. Когда они стояли в сенях, обмениваясь словами приветствия, Али, разуваясь и снимая куртку, которую он затем повесил тут же на вешалку, почуял душистый аромат вареного мяса и чеснока, невидимыми волнами идущий из кухни, отчего у него во рту сразу же скопились слюни. Дети подбежали здороваться и обниматься.

– Ты пока проходи, он в гостиной, телевизор смотрит. Я сейчас быстренько накрою и позову вас, – сказала Сацита и скрылась в кухне. Али вошел в гостиную.

– Добрый вечер, дядя, – сказал он, подходя поближе к Исмаилу.

– Да возлюбит тебя Бог, – ответил Исмаил и привстал, чтобы обнять племянника сообразно чеченским обычаям, когда младшие здороваются со старшими, как правило родственниками: обычное объятие, только не обеими руками, а с одной из сторон – справа или слева.

– Садись, где тебе удобнее, – сказал Исмаил и опустился обратно на свое место.

Али сел на кресло рядом.

– Ты, мальчик, не соблюдаешь наш уговор, – укоризненно сказал Исмаил.

– Да, дядя, я признаю свою вину. Просто по университету было много заданий, не было времени отвлечься.

– Да брось! На несколько часов в неделю можно отвлечься от любого, даже самого важного дела.

– Да, дядя. Отныне буду приходить, как бы там ни было.

– Вот и правильно. Ну как там, в университете, все нормально? Успеваешь?

– Да, вроде как успеваю, – сказал Али и тут же про себя подумал: «Знал бы ты, что я всю эту неделю этот университет к черту посылал».

– А как твое самочувствие? Выглядишь ты что-то не очень. Болен, что ли?

– Я в полном порядке, дядя, – сказал он и тут же мысленно добавил: «Общаюсь с РАЗУМОМ, СТРАСТЬЮ, МОРАЛЬЮ… В полном порядке, черт возьми!»

Вскоре Сацита крикнула из кухни:

– Кушать подано, мужики, идемте к столу!

Али сел по правую руку от дяди, Мансур, старший сын Исмаила, занимал место справа от Али, а слева от главы семьи сидел Асхаб, а за ним – Амина. Сацита же стояла возле кухонного шкафа, готовая, как прислуга, в случае надобности тут же подать, долить, добавить, убрать.

– Сацита, – обратился к ней Али, – присаживайся, покушаем вместе, что ты стоишь?

– А, нет! Я не голодна. Я лишь недавно поела. Кушай спокойно.

– Мансур вчера в школе двойку получил, и папа заставил его стоять в углу целый час, – сказала Амина, и не думая скрывать своего злорадства.

– Да эта учительница какая-то тупая, – возмущенно сказал Мансур. – Она ни за что ставит двойки.

– Если еще раз я услышу от тебя, что учительница тупая, – обратился к нему Исмаил, – всю ночь будешь у меня в углу стоять, понял?

– Понял, – виновато ответил сын и тут же, обращаясь к сестре, издевательски скорчив рожу, сказал: – Зато у меня больше пятерок, чем у тебя!

– Так, все! Прекратили! – сделала детям замечание Сацита. – Не вас слушать мы тут собрались. Али, ты выглядишь бледным. Плохо питаешься, что ли?

– А по-твоему, у него там возлюбленная, которая его красным борщом кормит, – с шутливой укоризненностью сказал Исмаил.

– Ну, мог бы и завести, не маленький, – рассмеялась Сацита.

– Я ему сделаю «завести»! Пусть только попробует, – улыбаясь, но строго грозя пальцем, сказал Исмаил.

«Что значит „пусть только попробует“, – прозвучал голос СТРАСТИ внутри Али. – Он хоть себя помнит в твои годы?!» Али на мгновение гневно напрягся. Но это было лишь на мгновение, и поэтому никто ничего не заметил.

– А если серьезно, – сказала Сацита, – надо женить его.

– Рано ему еще, пусть сначала университет закончит. Там и поженим.

Али сидел молча, со смущенной улыбкой опустив глаза.

Когда кончили кушать, Сацита убрала со стола, налила всем чаю и сама тоже присоединилась к сидящим.

У всех было хорошее настроение, много шутили и смеялись. Али как-то даже забыл о недавних тяжелых воспоминаниях и вообще о тяжести всей недели.

Если для решения некоторых личных проблем человеку иногда требуется уединенное размышление, то человека, страдающего тяжелыми воспоминаниями из прошлого, лучше вызволить из уединения.

Али просидел в гостях более трех часов и к себе на квартиру вернулся только к одиннадцати часам. Поставив будильник на семь утра, он как-то спокойно отошел ко сну.

9

На другой день ровно в семь зазвенел будильник, вырывая Али из сна без сновидений. На сей раз телефон, на котором был поставлен будящий сигнал, находился рядом. В полусне, с закрытыми глазами, он протянул руку, нащупал источник сигнала и отключил его. Затем он повернулся на другой бок и задышал так же спокойно, как и до будильного звонка. Минут через пять на повтор поставленный сигнал вновь потревожил его сон, и он повторно его отключил.

– Хватит уже спать, – сказал РАЗУМ, сидя в кресле лицом к Али. – Поднимай свое тело с постели, помойся, помолись и вернись к своим книгам!

Али повертел головой, опуская на подушку то левую щеку, то правую. Пробормотал что-то недовольно, а потом резко вскочил и, свесив ноги, уселся на край кровати. Глаза его были полуоткрыты, на лице отражалось сонное раздражение – вид, который бывает у того, кого разбудили посреди ночи.

– Тебе обязательно всегда будить меня, усевшись на этом кресле? – сказал он недовольно.

– Тебя разбудил будильник, который ты сам поставил. Да и хватит тебе уже дрыхнуть. Ты и так пустил коту под хвост всю неделю. Пора уже взяться за ум.

Когда Али поднялся и шаркающей, тяжелой походкой направился в ванную, РАЗУМ попросил его включить настольную лампу. Али, не спрашивая ничего, подошел к своему письменному столу, включил лампу и пошел в ванную. Когда же он вышел из ванной, то увидел, как разум читает одну из его книг, лежащих на столе в раскрытом виде.

– Так ты можешь читать? – удивленно спросил Али.

– Конечно, – ответил тот, не отрываясь от книги.

– А я буду знать то, что ты учишь и читаешь? – спросил он, предвкушая радость положительного ответа.

– Нет, – спокойно ответил РАЗУМ, снова не отвлекая своего взгляда от книги.

– То есть как это нет? – с досадой спросил Али. – Ты ведь мой разум, и то, что знаешь ты, должен знать и я, разве нет?

– У всего бывают исключения, Али, – сказал РАЗУМ, на сей раз оторвавшись от книги и посмотрев в глаза Али. – Знай, ты не получишь ничего, если не приложишь для этого усилия. Ты спишь и гуляешь, а твой РАЗУМ пашет за тебя, и ты становишься умнее – такого не бывает, Али, не бывает.

– Да пошел ты, – сказал Али и направился на кухню, чтобы включить электрический чайник.

– Человек, который посылает свой разум, явно нуждается в походе к психиатру, – сказал РАЗУМ, вновь вернувшись к книге.

– А тот, кто общается со своим разумом, в этом, по-твоему, не нуждается? – спросил Али, выходя из кухни и становясь на молитву.

– Ну сходи тогда, кто ж тебе мешает? – сказал РАЗУМ.

Али закончил молитву и, вставая, сказал:

– Не хочу в психушку угодить. Кстати, где твои дружки? – Он снова направился на кухню, чтобы налить себе кофе.

– Ты о СТРАСТИ, МОРАЛИ…

– Да-да, о них, – крикнул он из кухни.

– С чего это они мои дружки? Они такие же части тебя, как и я.

– Да, но ты здесь, а где они? – сказал он, возвращаясь с кружкой кофе.

– Они в тебе… Просто в данной ситуации не требуется их присутствие. Но если хочешь, можешь их позвать.

– Обойдусь. – Али подошел к своему письменному столику, за которым сидел РАЗУМ. – Уступи мне мое место… А, погоди, ты же мой РАЗУМ. Значит, я скажу по-другому: а ну-ка, пошел отсюда!

– Разумные люди относятся более уважительно к своему разуму, – вставая, сказал РАЗУМ.

– Ладно, извини. Кстати, ты будешь кофе?

– Издеваешься?

Али расхохотался:

– Нет, просто предложил в знак уважения к своему РАЗУМУ.

– Очень смешно!

– Главное, мне смешно. А до твоего развлечения мне нет никакого дела. – Али обернулся, но РАЗУМА уже не было в комнате. – Обиделся, что ли? – сказал он, раскрывая одну из своих книг.

Затем он погрузился в чтение и читал почти час, после чего оделся и отправился в университет. В коридоре вуза его встретила замдекана Людмила Васильевна и, заметив его здоровый, более оживленный вид, сказала, что рада видеть его таким, пожелала хорошей учебы и более никогда не болеть и не опаздывать. На занятиях Али проявил некоторую активность, ответив на несколько вопросов преподавателей. К трем часам пары закончились, и Али вышел из здания университета.

– Ну, парни, – сказал он, обращаясь к своим внутренним личностям, – не знаю, как насчет вас, а я вот хочу покушать.

Он направился в кафе, где обычно любил перекусывать после занятий, когда ему было неохота готовить или кушать у себя на квартире.

Заняв место глубоко в помещении за последним столиком, он сделал заказ и стал ждать. В это время в зал вошла девушка потрясающей красоты и форм Ники Самофракийской, легко угадываемых сквозь ее зимнюю одежду. Темные колготки соблазнительным загаром украшали ее стройные ноги, высоко открытые короткой юбкой. Длинные светло-русые волосы прямыми нитями свободно опускались вниз, касаясь ткани черного пальто без воротника, а темно-серый шарф с изысканной небрежностью свисал с ее нежной шеи. Цокая замшевыми сапогами на высоком каблуке, она прошла к столику где-то посередине зала. Затем сняла пальто, сложила его и повесила на спинку стула, после чего размотала шарф и как-то демонстративно бросила поверх пальто. Далее, аккуратно, как бы поправляя, дернув за плечики блузку темного оттенка, уселась поудобнее. В этот момент у нее в сумочке зазвенел телефон. Пока она с некоторым напряжением в лице рылась в сумочке, пытаясь добраться до источника звука, официантка подошла, положила перед ней меню и отошла. Наконец отыскав свой телефон, девушка приняла вызов и, соблазнительным движением туловища, шеи и особенно головы откинув волосы от правого уха, приложила его к столь прекрасно освобожденному органу слуха. Стоило колонке телефона прикоснуться к ее ушной раковине, как ее лицо тут же засияло и расплылось в улыбке и та напряженная серьезность, что отражалась на ее лице, исчезла, словно выражение сдернутой маски. Свободной левой рукой, не прерывая своего общения, она раскрыла папку меню и стала знакомиться с его содержанием.

– Она просто прекрасна, – молвила СТРАСТЬ.

– Ну, так себе, – казался быть равнодушным Али.

– Что значит «так себе»? Да ты посмотри, какая красивая, какая прелесть! А фигура! Ммм… Глянь… нет, не глянь, а зафиксируй свой взгляд на ее ножках! Вкуси блаженство созерцанием линий ее соблазнительных губ и шелковистых нитей прекрасных волос, так волнующе ниспадающих на ее изящные плечи. А глаза… А…

– Не обольщайся искушениями СТРАСТЕЙ, – заговорила МОРАЛЬ, вдруг появившись справа от Али. – За красивой, чрезмерно вычурной оболочкой скрывается, как правило, уродливая внутренняя пустота. В жены такая не годится, а в матери для твоих детей – тем паче. Да и сам ты знаешь, что твоя родня, в особенности дядя, не примет подобный выбор.

– МОРАЛЬ, – молвила СТРАСТЬ, – отвали со своей моралью! Приятное отвлечение от умственно-напряженных будней ему не помешает.

– До чего же ты, МОРАЛЬ, ограниченна! – заявил ПРАГМАТИК. – Зачем берешь крайность? Разве ему обязательно нужно на ней жениться? Али может закрутить с ней кратковременный романчик, взбудоражить ее внутренний мир, то есть вскружить ей голову, приятно провести в ее обществе некоторое время, а после забыть и вернуться к осуществлению своих более серьезных жизненных планов.

– Предлагаешь ему впасть в грех? – укоризненно сказала МОРАЛЬ.

– Нет, я лишь предлагаю убрать физиологическую преграду, отвлекающую его интеллект от плодотворной деятельности.

– Не путем греховным достигается успех, – недовольно сказала МОРАЛЬ.

– Ну и что же ты предлагаешь? – спросила СТРАСТЬ.

– Ну, – отвечает МОРАЛЬ, – ежели уж так необходимо с кем-то завести отношения, о которых вы говорите, то, во-первых, пусть они будут на дозволенной основе, а во-вторых – с особой более смиренной и скромной… Как вон с той, например. – МОРАЛЬ указала на девушку, сидевшую возле окна, с собранными на затылке в хвостик волосами и почти без макияжа. Одета она была в серую куртку и черную юбку до колен. На столе перед ней стояла чашка кофе, и она сосредоточенно читала книгу.

– Ну ты даешь, МОРАЛЬ! Да в ней же нет ничего, что может притягивать. Скучная банальность, которой обманется лишь человек с нереально примитивным вкусом, – выпалила СТРАСТЬ.

– Ты, – говорит МОРАЛЬ, – судишь по мере своих предпочтений, а предпочтения ты отдаешь лишь внешней привлекательности. Ты, подобно ПРАГМАТИКУ, не способна понять внутреннего содержания людей и вещей. Та девушка у окна – у нее, в отличие от другой, приличный внешний вид, более благородные черты лица, добрые и порядочные глаза, в которых отражаются не голод, бесстыдство и коварная хитрость, а смиренность и мудрость. И еще, что немаловажно, она читает книгу.

– Уважаемая МОРАЛЬ, я вижу, ты и сама судишь по внешности, – вмешался ПРАГМАТИК. – Ведь, как ты знаешь, внешность очень часто бывает обманчивой.

– Я не утверждаю, что моя точка зрения отражает истину. Но если уж рассматривать один из этих двух вариантов, то, на мой взгляд, лучше выбрать вторую.

– Вы, оценивая важные составляющие в отношениях между противоположными полами, рассматриваете либо биолого-анатомический фактор, либо фактор морально-этический, – сказал некто, усевшись за соседним столиком. И когда Али удивленно на него посмотрел, новичок сказал: – Ах да, забыл представиться, хоть ты уже слышал меня: я ЧУВСТВО.

– Да, вспомнил этот голос… Ты говорил той ночью… Сколько же вас там еще!

– А ты думал, – сказал РАЗУМ, – что человек – это только душа, мясо и кости? Нет, человек – создание сложное, уникальное.

– А какую еще составляющую надобно рассматривать в подобных отношениях? – спросил Али у ЧУВСТВА.

– Чувственную, душевную, друг мой! – Повернувшись к СТРАСТИ, ЧУВСТВО сказало: – Физическая близость мужчин и женщин и удовлетворение от этой близости есть низшая форма их взаимоотношений. Также, – продолжало ЧУВСТВО, переведя свой взгляд на МОРАЛЬ, – внутренняя правильность, уважаемая МОРАЛЬ, не является особенностью универсальной, и потому рассматривать ее как некий показатель удачности выбора никак нельзя, если только мораль не тождественна у двух людей и не имеет первейшее для обоих значение. Высшая же форма взаимоотношений между людьми противоположных полов заключается в душевно-духовном единении. Когда один не может без другого душевно, а не телесно. Когда переживание, тоска по человеку в минуты расставания и радость в минуты близости испытываются им глубоко внутри, на высшем, душевно-сердечном уровне. Что способствует этому чувству? Ничто! Нет такого предмета или ярко выраженной особенности, что обеспечивало бы им чувственное единение и взаимопритяжение. Ни СТРАСТИ, ни ПРАГМАТИКУ, ни МОРАЛИ, ни даже РАЗУМУ этого не понять. Потому что это не поддается логическому объяснению… Это даже невозможно описать!

– Согласен, – сказал РАЗАУМ, – мне не понять вкус самого этого чувства, но я знаю признаки его зарождения в душе человека, как знаю и о его следствиях для него. Знаю то, что в такую минуту слабнет мой голос внутри человека… Да, это чувство ослабляет меня, силу моего влияния на человека, и он становится глухим к моим доводам. На данном этапе Али это совсем не нужно. Потому что, отдавшись этому чувству, он собьется с пути, ведущего его к основной цели. Когда достигнет эту цель, пусть тогда и отдается чувственным переживаниям.

– РАЗУМ, ты мыслишь слишком сухо, ибо такова твоя сущность, – сказало ЧУВСТВО. – Но человек, как ты сам сказал, сложно, потому и богато устроенное существо. Когда одна составляющая человека голодает, другая функционирует слабо.

– Но также, – отвечал РАЗУМ, – когда одна часть его в полной мере получает то, чего хочет, другая функционирует слабо. Удовлетворение запретной страсти ослабляет мораль, удовлетворение душевных чувств ослабляет разум. Потому в человеке и присутствуют противоположности, чтобы он держал середину, не уходя в губительные крайности. В людях есть ненависть и жестокость, но также есть сострадание и милосердие, есть страсти, прагматизм и алчность и есть мораль; есть отчаяние и есть надежда, есть чувства и есть разум. Ничто ничему не подчиняется, но все вместе помогают держать баланс. Но если баланса нет, страдает в первую очередь сам человек. Отдавшись вполне одному и отказавшись от всего остального, человек рискует погибнуть или прожить весьма тяжелую жизнь. Как получать, так и отдавать человек должен в умеренных дозах.

– Верно, – в свою очередь заметило ЧУВСТВО. – Но чувственная составляющая Али совсем голодает, значит, и ты, как противоположная сторона, можешь в нем слабо функционировать. Не забывай, РАЗУМ, что ум творческих людей часто заряжается музой, что дарят им прекрасные представители противоположного пола, и что муза – переживание в первую очередь чувственное, и только потом – переходящее в область разума.

– Пусть и так, – сказал РАЗУМ. – Но зато когда подобные отношения, порождающие столь возвышенную музу, портятся, в душе у человека – то есть в его чувственном мире – начинается такой бардак (который также передается и его разуму), с которым ему удается справиться лишь много времени спустя. Но за это время он может отойти от первоначальных целей и даже испортить себе жизнь, приняв – в пылу больного разочарования – неверное решение, определяющее всю его жизнь.

– Мне кажется, – заговорил ПРАГМАТИК, – что ЧУВСТВО хочет возвысить тему любви так же, как МОРАЛЬ – тему морали. По сути же, между ними, то есть я имею в виду любовь и мораль, есть одно объединяющее их свойство, а именно: как одно, так и другое является плодом возвышенно-эстетического воображения человека. То есть это есть, но только в каком-то придуманном людьми идеальном мире. Этот воображаемый идеальный мир, мир неземной любви, безупречных отношений и безукоризненного благородства, люди, чтобы по-настоящему в него поверить, часто изображают на картинках, воплощают на театральных подмостках и описывают на страницах книг. И порою они настолько сильно в него верят, что даже пытаются воплотить эту фантазию в жизнь. Но в жизни это принимает уродливый вид, потому что людская игра (да, именно игра, хоть сами они этого и не подозревают) чувств и морали превращается в отвратительную смесь лицемерия, ханжества, показухи и попытки самоубеждения, что все это делается и испытывается искренне. Но это прекрасно лишь в воображениях людей, на картинах, в книгах и кино, но не годится в реальной жизни. Итак, любовь и мораль, господа, это всего лишь актеры, прекрасно играющие свои роли, чтобы развлекать зрителя. А зритель, простой человек, сидит в зале и наблюдает за их игрой: он знает, что это всего лишь игра… и все же ему приятно ее наблюдать; он испытывает эмоциональную сопричастность к сценам, разыгрываемым на подмостках, разворачивающимся на страницах книг, изображенным на полотнах картин… Но стоит ему самому попытаться сыграть эту роль, эту игру, как он тут же понимает, что то ли пьеса плоха, то ли он никудышный актер. Вот, к примеру, я и СТРАСТЬ – мы говорим то, что человек хочет, что ему приятно и что принесет ему пользу. А чем заняты вы? Вы заняты тем, что маскируете наши желания, потому что люди из-за придуманной ими морали часто стыдятся нас. Вернее, стыдятся людей из-за нас. Но мы говорим лишь то, что есть, что естественно, что близко и понятно для любого человека.

– Твои рассуждения, – заявила МОРАЛЬ, – вполне приемлемы для животного мира, но не мира людей.

– Только потому, что животные не умеют лицемерить?

– Нет, потому, что животное является животным, стоящим ниже человека только потому, что оно лишено интеллекта и морали, почему на него и не распространяется понятие добра и зла, греха и богоугодного дела. И если человек себя тоже освободит от этого понятия, то он падет ниже животного, потому что человек, в отличие от него, все же обладает интеллектом и духовными ценностями. И ты, как и СТРАСТЬ, призываешь человека к этому низкому состоянию: используя интеллект, жить как животное, удовлетворяя потребности низменных, животных страстей и эгоистических побуждений. Так что же позволяет человеку отличаться от животного, если не разум, мораль и способность чувственного переживания?

– Что бы ты ни говорил, – ответил ПРАГМАТИК, – а любви, о которой говорит ЧУВСТВО, на самом деле не существует. Симпатия, интерес, привязанность, влечение, привыкание – называй это как хочешь, но только не любовью в том идеальном смысле, что люди в него вкладывают. Мужчина и женщина интересны друг другу, пока длится игра покорения и обольщения, вызванная односторонней или взаимной симпатией. Но стоит одному из них достичь своего, как за недолгим временем радости успеха наступают минуты разочарования, обусловленные этим самым успехом. Но это только первый этап к «отрезвлению». Иллюзорный мир любви все еще заманчив, и воображаемый туман сладкой веры и надежды еще не совсем рассеялся. И люди наслаждаются тем привыканием, что появилось, пока они играли в покорялки, принимая его за ту воображаемо-идеальную любовь. Они восторгаются этим чувством, кричат о нем налево и направо. Они говорят: «Да, действительно, такая любовь существует, и я люблю именно такой любовью! И я буду любить ее/его до конца моей жизни именно так!» Ну а что потом? Потом они насыщаются один другим, устают друг от друга, начинаются раздражения, требования, придирки и ссоры. И в итоге они расстаются, презирая друг друга больше, чем кого-либо другого в этом мире.

– Ты, – говорит ЧУВСТВО, – упомянул о тех, в которых слишком много тебя и СТРАСТИ.

– В смысле?

– Тот, – отвечает ЧУВСТВО, – кто в отношениях руководствуется лишь страстями и холодным расчетом, может испытать лишь кратковременное опьянение радостью, доставляемое физическим удовольствием, путаемое им с истинным чувством любви, в которое он потом перестает верить…

Али слушал внимательно, переводя взгляд с одного на другого, в зависимости от того, кто говорил. На этот раз их спор его не слишком раздражал – он вникал в смысл того, что они говорили. Но под конец ему все же опостыла эта дискуссия. Половинка пиццы перед ним давно остыла. Девушек, явившихся причиной данного диспута, уже не было в кафе, никто так и не заметил, как они ушли. И он резко, вспомнив свою усталость от этой болтовни и заметив отсутствие девушек, прервал разговор, сказав:

– Господа! Девушки, ставшие виновницами данного обсуждения, как видите, уже ушли. Да если бы и не ушли, то у меня, честно говоря, после всего услышанного пропало всякое чувство симпатии как к одной, так и к другой. Вы можете и дальше обсуждать, спорить и приводить свои аргументы за и против, а я, пожалуй, пойду.

Позвав официантку… Кстати, об официантке. Доставляя заказы немногочисленным посетителям и протирая столы после их ухода, она удивленно наблюдала за Али. Сначала она заметила, как он внимательно и долго смотрит в пустоты направо, налево или прямо перед собой. Было бы ничего, если бы она замечала только его странную молчаливую концентрацию. Но она также наблюдала его мимические перемены лица, изредка сопровождаемые словами, направленными к самому себе, и жестикуляциями рук. Но в последний момент, услышав то, что сказал Али, не пряча своего голоса, она ошарашенно застыла в совершенном непонимании. Подойдя к нему как к психически нездоровому человеку, официантка робко остановилась возле его столика. Он молча рассчитался, подмигнул ей и вышел.

Морозный день был солнечным, и Али захотелось немножко прогуляться в парке.

– Дружок, – обратилась к нему СТРАСТЬ, когда он, выйдя из кафе, переходил улицу, направляясь в сторону парка, – мы и есть ты, если ты не забыл. Так что никуда ты от нас не денешься.

– Боюсь, ребята, с вами я помру либо холостяком, либо развратным и эгоистичным негодяем.

– Ты упомянул две крайности, минуя золотую середину, – сказала МОРАЛЬ.

– Всему свое время, – молвил РАЗУМ.

– Но получать приятнее именно тогда, когда хочешь и нуждаешься, – заметила СТРАСТЬ.

– Особенно когда у тебя есть такая возможность, – заключил ПРАГМАТИК.

Войдя в парк и сев на лавочку, Али спросил у РАЗУМА:

– А вы всех так же достаете, как меня?

– Конечно, только в разных пределах.

– В смысле?

– В прямом. Все зависит от того, кто какую личность в себе воспитал в наибольшей степени, или же, говоря по-другому, для развития какой личности благоприятствовала внутренняя почва того или иного человека.

Али оглянулся по сторонам и увидел ребенка, играющего на детской площадке под присмотром матери. Он указал РАЗУМУ на него и спросил:

– Скажи мне, кто говорит в нем?

– Он еще не развил в себе многого, поэтому в нем не так уж и многие говорят.

– Так он абсолютно свободен от вам подобных?

– Ну почему же? в нем сильно голосит ЛЮБОПЫТСТВО и…

– И?

В этот момент РАЗУМ и Али увидели следующую сцену: ребенок стал ползать по снегу и поедать его, а когда неподалеку стоящая мать, грозя пальцем, устремилась к нему, то малыш, быстро поднявшись и улыбаясь, стал убегать от нее.

– …И ПОФИГИЗМ, – закончил свою мысль РАЗУМ.

– Вот с этой последней личностью мне и хотелось бы иметь дело.

– Но ты не ребенок, чтобы довольствоваться им одним, – сказал РАЗУМ.

– Плевать!

– Лентяй, – укоризненно произнесла МОРАЛЬ.

– Слушайте, – сказал Али, – вы мне и так здорово забили мозги. Я пришел в парк, чтобы обдумать кое-что, развеяться, отдохнуть, и в первую очередь – от вас. Но если вы не исчезнете на это время, у меня к вечеру будет очень плохое состояние. Итак, моя к вам просьба: избавьте меня от своего присутствия хотя бы на некоторое время, хорошо? – Али оглянулся вокруг себя, никого не обнаружил. – Хм! Спасибо!

Он встал и начал прохаживаться по дорожкам, то размышляя о беседе своих личностей в кафе, то ни о чем не думая, то вспоминая что-то из прошлого, то думая о будущем. Иногда же его мысли, имея бессвязный характер, посвящались разным жизненным ситуациям и явлениям. «Люди, – думал он, сунув руки в карманы брюк и медленно шагая вдоль тропинки между деревьями, на верху черных жилистых ветвей которых покоились нежные полосы хрупкого белоснежного снега, – удивительные создания…» В этот момент он обратил внимание на редкие снежинки, неспешно, как перышки, начавшие спускаться с белого неба. Он откинул голову назад и, щурясь от белизны неба, смотрел на забавно, зигзагами падающие снежинки… «Удивительно, – вдруг сменил он мысль, – сначала ничего не видно, и лишь в последний момент, как-то резко появляется снежинка, дергаемая туда-сюда каким-то легким, тихим и никак не ощущаемым порывом ветра». Он так и шел с задранной головой и прищуренными глазами. Иногда снежинка падала ему на щеки, тут же таяла и становилась каплей, которая потом медленно стекала с его щек. «Люди как эти снежинки», – подумал он, продолжая прерванную мысль об удивительности человека; он вспомнил и о том, что где-то прочитал, как один ученый, исследовавший огромное множество снежинок, пришел к выводу, что ни одна снежинка не похожа на другую. «Да, – подумал он, – в своей удивительности люди похожи на эти снежинки… каждая из них имеет свою форму, хотя с виду все и одинаковы… Странно! Ведь их миллионы, миллиарды, а все разные… совсем как люди». Затем он проследил путь одной снежинки с того момента, как она показалась на светлом фоне небесной белизны, пока не опустилась на землю, которая слева и справа от пешеходной дорожки была устлана белой ровной пеленой снега. «Еще одна странность, – подумал он, – снег падает хаотично, а на землю он устилается ровно – не так, что где-то больше, а где-то меньше. Он везде одинаковый… Они падают как фигурки в тетрисе, но их никто не двигает вправо-влево, чтобы они ложились равномерно, а они все равно ложатся равномерно… Хотя как не двигает? Двигает! Он двигает!.. Во всем, что лишено свободы выбора, есть гармония и порядок. И только человек, одаренный этой свободой, нарушает гармонию и порядок в этом мире».

В это самое время мимо него прошла пара, предположительно муж и жена, с детской коляской. В момент, когда они проходили рядом, Али заметил маленького ребенка, неподвижно лежащего в коляске. Ребенок был тепло укутан, но щеки его были красные. «Да, малыш, – подумал он про себя, – вот лежишь ты сейчас, слабый такой, безобидный. Не можешь даже встать из этой колясочки. Пройдет немного времени, и кем же ты станешь? Ты будешь творить либо зло, либо добро… Но и это не важно. Важно то, кого и что ты из себя возомнишь. Ты же забудешь об этом своем нынешнем состоянии слабой немощности, как о нем забывали и все властители и тираны мира. Даже о том можешь забыть, кто родил тебя, нянчил и сейчас катает в коляске… И все же человек неблагодарное существо. Он не ценит добра, легко теряется и портится…» И вдруг мысль вновь сменилась другой мыслью, порожденной идущей ему навстречу парой – девушкой и парнем. Вернее сказать, не самой парой, а какой-то их асимметричной противоположностью. Она – среднего роста, с телом прекрасного сложения, одетая со вкусом, красивая той красотою, что не приемлет глупости; с правильными чертами лица, придающими ее личику очень даже милый и привлекательный вид. Он – ее полнейшая противоположность: уродливо сухо-высокий, чуть сутулый, большой нос с горбинкой, кажущиеся разного размера глаза, нереально выдвинутый вперед большой подбородок, придающий какую-то тупость выражению его лица, и ко всему прочему безвкусно одетый. Как только они, взявшись за руки и весело беседуя, прошли мимо него, в нем и сменились прежние мысли: «Что же ее привлекает в нем? – подумал Али. – Будь он богатым, вопрос был бы аннулирован. Но на богача он явно не смахивает… В таком случае он, возможно, умен или в чем-то одарен… хотя это тоже вряд ли, уж слишком у него тупая физиономия. Да, внешность бывает обманчива, да и у талантливых людей часто бывает невзрачный вид… Но это, я думаю, все же не тот случай…»

Затем Али посмотрел на тополя, возвышающиеся слева и справа от тропинки; на могучие дубы с раскидистыми ветками. Они, прервав, в свою очередь, предыдущую мысль, напомнили ему о родных чеченских горах и лесах. Вдруг его охватила ностальгия по родному краю. «Да, – подумал он, – на лето обязательно поеду домой, навещу родные горы и леса… А ведь весной и летом они бывают такими прекрасными… Интересно, как там поживают Олхазур и Зара? И живы ли они?.. Да, надо их навестить, как только приеду домой».