Текст книги "Дитя Афины"

– Эти шелка почти такие же тонкие, как мои, – сказала Корнелия, пытаясь казаться жизнерадостной, натягивая рукава одеяния на покрытую рубцами кожу. – Возможно, стоило прийти к Богине, а не выходить замуж.

– Все еще можно найти другой выход. Я напишу твоему двоюродному брату. Как только получим какие-то вести, мы тебе передадим. А сейчас надо найти тебе место для сна. – Медуза взяла беглянку за руку, но та молчала. Корнелия, недавно умоляюще смотревшая на Медузу, теперь не смогла даже встретиться с ней взглядом.

– Медуза. Я благодарю тебя. Ты хорошо позаботилась обо мне.

– Корнелия…

– Уже поздно. Не так уж много времени женщина может провести в молитве, чтобы ее муж не почувствовал себя брошенным.

Медуза потянулась к ее плечу, но, вспомнив о синяках, отдернула руку.

– Нет, Корнелия. Ты вовсе не должна возвращаться к нему.

– Должна.

– Нет, не должна.

– Ты хочешь сделать из меня островитянку. Крестьянку. – Ее хорошенькое личико исказилось. – Хочешь, чтобы я копалась в грязи и делила соломенный матрас с крысами и клопами? Разве можно так жить?

– Но ты будешь жить. Ты останешься жива. Ты можешь не возвращаться к нему.

– Я должна.

– Нет, ты…

– Да, должна. Моя жена права. Ей нужно вернуться домой сейчас же.

Он стоял в освещенном проеме, разведя в стороны загорелые руки, костяшки покраснели от крови жены. В его позе чувствовалась нервозность, глаза смотрели настороженно.

Ярость почти неземной силы захлестнула Медузу. Она шагнула к нему.

– Это храм Богини! – От гнева в ее голосе задрожал воздух. – Тебе запрещено здесь находиться.

Непрошеный гость слегка улыбнулся одними губами, будто она всего лишь поинтересовалась ценой на инжир.

– Я не желаю нарушать ваш покой. Я лишь пришел забрать то, что принадлежит мне. Твои молитвы окончены, любимая?

Не обращая внимания на Медузу, он обратился к жене, которая дрожала у нее за спиной.

– Я знаю, боги прислушались к тебе. Я в этом уверен. Удачно же я появился в тот самый миг, когда ты пожелала! Мы словно скроены из одного куска ткани.

Ноги Корнелии приросли к земле. Бравада, с которой она говорила раньше, испарилась.

– Корнелия! – Голос ее мужа стал резким.

– Господин, – снова заговорила Медуза, – это храм Афины. Покинь это место.

– Я уйду, когда получу то, за чем пришел.

– Лучше бы тебе уйти сейчас, сохранив то немногое, что осталось от твоего достоинства.

Гнев вспыхнул в его глазах.

– Ты сомневаешься во мне? – Он шагнул вперед, в храм. Медуза ахнула, будто он не перешагнул порог храма, а ногой ударил ее в живот. Мужчина сжал пальцы в кулак. Ее глаза вспыхнули.

– Ты хочешь ударить жрицу в храме Богини войны? – спросила Медуза.

– Я этого не хочу, – ответил он.

– Тогда уходи.

Непрошеный гость покачал головой.

– Я уйду, когда получу то, за чем пришел.

– Уйдешь. Боги увидят тебя здесь. Они увидят тебя здесь, в этот день, попомни мои слова. Ты еще не видел гнева, подобного гневу богини, чей храм осквернили.

Она не отступила, уперев в бока трясущиеся руки – трясущиеся от ярости, не от страха.

– Я не хочу причинять тебе вреда, жрица. Я тут только за своим.

– Здесь у тебя нет на нее права. Ты не осквернишь имя Афины, – повторила Медуза.

Из-за ее спины эхом раздался прерывистый вздох Корнелии:

– Я иду. Я иду с тобой, любимый.

Медуза обернулась, потеряв дар речи.

– Ты не можешь.

– Только взгляните на себя – ссоритесь из-за глупого недоразумения, – рассмеялась она высоким фальшивым смехом.

Оглядываясь на Медузу, Корнелия прохромала навстречу мужу и встала рядом с ним. Взяла его за руку и обняла, морщась от боли. Взгляд Медузы был прикован к ее животу. Животу, где всего пару часов назад трепетало маленькое сердце, такое крошечное, что только боги могли его слышать. Корнелия повернулась к выходу.

Лишь в последнюю секунду она оглянулась на Медузу. Она что-то произнесла одними губами – возможно, благодарность, возможно, извинение. Что именно – Медуза так и не узнала.

Глава четвертая

Через три дня к храму пришел раб. Темная кожа юноши была испещрена розовыми отметинами. Он ступал, склонив голову, остановился у храма и принялся ждать у ступеней. Когда к нему подошла жрица, раб спросил Медузу.

– Мой хозяин сказал, что это ему больше не нужно.

Посланник вложил в ладонь Медузы какой-то предмет. Золото кольца потускнело: блеск скрыла красная корка.

– А твоя хозяйка? – с трудом выдавила Медуза; ее язык и горло онемели.

– Несчастный случай. – Юноша внимательно рассматривал землю под ногами.

У нее было не в привычке рыдать – теперь уже нет. Она плакала в первую ночь, когда отец оставил ее. Богиня тоже ушла, и Медуза осталась одна, не только в храме, но и во всем мире. В уединении тихого уголка она позволила себе минутную слабость.

В первое время случалось всякое. От вида окровавленного ребенка или младенца, родившегося мертвым, слезы подступали к глазам и катились по щекам. Обычно они оставались незамеченными, заглушаемые воплями и криками матери. С годами сердце Медузы очерствело. Такова была жизнь. Детей избивали, младенцы умирали, и каждый год бесчисленное множество женщин покидали мир подобно Корнелии. Кто-то перед этим приходил в храм, пытаясь вырваться. Мало у кого хватало мужества пойти до конца. Одни оставались с мужьями ради детей, другие – ради золота. Многие – потому, что цеплялись за надежду, пусть и крошечную, что их супруги способны измениться. Так что Медуза привыкла к такому ходу событий, и с каждым разом ее сердце все больше каменело. Но она по-прежнему проливала слезы по Корнелии.

– Ты принимаешь этот случай слишком близко к сердцу, дитя, – сказала Афина Медузе, пока та топила горе в вине. Она отказалась от своих обязанностей в полисе и лежала в постели в комнатах под храмом. Прошло несколько часов, прежде чем слезы иссякли и жрица забылась недолгим беспокойным сном. Когда же она проснулась, воздух вокруг мерцал и искрился, и рядом с ней была Богиня.

– Она сама решила вернуться к этому человеку, – сказала Афина, гладя ее по волосам, как ребенка. – Она сама за это в ответе. Ты не можешь винить себя.

– Я и не виню, – сказала Медуза. – Я виню его. За каждую каплю ее крови.

– Хорошо.

– Но он не заплатит за это.

– Заплатит. Боги об этом позаботятся.

Медуза фыркнула.

– Ты мне не веришь?.. – Рука Афины замерла.

– Боги и есть причина происходящего, – ответила Медуза. – Их власть, их сила. Их упрямая злость и страх, который они сеют. Они рады показать, как человек по сравнению с ними беспомощен, и, таким образом, заставляют его требовать права на то единственное, что он способен контролировать.

– Так ты винишь меня? Ты думаешь, я причастна к этому?

Медуза приподнялась с места, где лежала.

– Тебя, моя богиня, – нет. Ни за что. – Она глубоко вздохнула. – Почему так вышло, что именно женщин считают неуравновешенными? Женщины держат в руках нож чаще, чем мужчины, но это не жены закалывают мужей до смерти, заподозрив измену. Дружба между женщинами крепче железа, но это не женщины избивают своих мужей всей шайкой, стоит только ему хоть в чем-то провиниться. Это не женщины меняют любовницу за любовницей, обещают любить, но отказываются от своих слов, стоит только увидеть кого-то с более темными волосами и глубокими глазами. Раз за разом нас называют пылкими, неразумными. Женщины не напиваются, как мужчины, и не осыпают оскорблениями незнакомцев, не швыряются камнями, когда чем-то недовольны. Женщины используют слова и доводы рассудка там, где мужчины кулаки и силу. Так почему же мы всегда на втором месте? Почему так, моя богиня? Почему мы всегда вторые?

Медуза ждала, всем сердцем желая услышать мудрые слова своего кумира, но на сей раз богиня мудрости с трудом подобрала ответ.

– Иногда наши пути скрыты завесой тумана, Медуза. – Афина поднялась на ноги. – Иногда ты не видишь своих ног, устремив взгляд к горизонту. Но мы не будем говорить об этом здесь, в моем убежище мира и покоя. Я скоро вернусь к тебе. – Она наклонилась и поцеловала Медузу в лоб, и ее кожу закололо, будто по ней разлился лед и солнечный свет.

На время покинув свою службу, Медуза со стороны наблюдала, как муж Корнелии берет факел и несет его к погребальному костру жены. День выдался холодным. С моря дул промозглый ветер, разбрызгивая в воздухе кристаллы соли, отчего языки пламени плевались и шипели, облизывая тело покойной. Ему не очень-то нужна одежда, чтобы согреться, думала Медуза, глядя, как крокодиловы слезы катятся по его щекам. Склонив голову, он принимал объятия всех женщин, кто бы ни подошел к нему. Солнце уже скрылось за горизонтом, а Медуза все не уходила, застыв в отдалении, и слушала соболезнования, которые он принимал с такой же легкостью, как вино из своего кубка. Вино, что подавали девушки, а он их щипал, словно селянин, проверяющий качество скота, а не муж, оплакивающий жену. Конечно, подобное не редкость; не он первый заглушал горе выпивкой. Только вот судя по увиденному, никакого горя тут не было – подлинного горя. День сменялся вечером, но Медуза все продолжала наблюдать. Сама она воздержалась от вина; его сладость была бы испорчена горечью ее гнева, который рос с каждой секундой. Она смотрела, как его ладонь легко скользнула к руке другой женщины, от ее руки – к бедру и выше. Она смотрела, как его живот трясется от смеха и как он поднимает тосты, но не за свою жену, а за свое везение в жизни.

Не в состоянии дальше на это смотреть, Медуза схватила ближайший кубок, осушила его и направилась к мужу Корнелии.

– Твоя жена только что покинула этот мир, – яростно проговорила она. – Ты считаешь, вот так себя ведут порядочные люди?

– Жрица? – проговорил он невнятно и расплылся в усмешке. – Давай, иди к нам, – он похлопал по вышитому покрывалу, которым застелили сиденье, – здесь еще много места.

Медуза сплюнула на землю.

– Ты не кто иной, как убийца, – сказала она.

Мужчина издевательски усмехнулся.

– У меня есть еще много талантов, и, полагаю, я могу их тебе показать. Иди, возьми еще вина.

Медуза поколебалась, но потом приняла кубок из его рук. Через миг в воздух взметнулась красная волна.

Тем вечером не только смертные гости похорон видели, как взмыло в воздух вино. Облаченный в одеяние благородного господина Посейдон с восторгом смотрел, как жрица без тени смущения бросала свои слова, а потом и вино.

Он повернулся к мужчине рядом и спросил:

– Эта женщина, кто она?

– Это жрица Медуза, из храма Афины.

Посейдон украдкой улыбнулся.

– В ней есть огонь.

Глава пятая

В первый раз, придя на нее посмотреть, он ждал на ступенях храма. Две недели наблюдал за ней, изучал ее, не думая ни о чем другом. Где-то далеко, на островах, без его ведома бушевали шторма и корабли разбивались о скалы, но это уже не имело значения. У Посейдона на уме было другое. Прекрасные, коварные мысли. В первую неделю он приходил как торговец: богатый, красивый, притягательный. Эту маскировку он использовал для многих подобных случаев. При себе у него имелась фляга, полная вина, и кошель с драгоценными камнями, которые он подбрасывал на ладони, заламывая за них непомерную цену. Женщины и мужчины толпились вокруг него, глядя во все глаза на это зрелище.

Все остальные были очарованы его диковинными историями и остроумными речами, но Медуза не обращала на него никакого внимания и каждый день проходила мимо бога и его товаров, ни разу не оглянувшись. Даже более того – его драгоценности, казалось, ее только отталкивали.

Посейдон вскоре понял, что у жрицы нет времени гулять без дела и слушать байки торговцев. Поэтому он пересмотрел свой подход. Каждой рыбе свой крючок.

Он выбрал время дня, когда, как он уже знал, она должна возвращаться из полиса. Посейдон и сам был там, на сей раз прикинувшись стариком, и спросил ее совета о том, как лучше справиться с беспокойной кобылой. Медуза отвечала вдумчиво, хотя он смотрел лишь, как двигаются ее губы, ни капли не заботясь о словах, которые они произносили.

– Прошу прощения, жрица, – сказал он, когда Медуза начала подниматься по ступеням. Его новый облик был намного моложе предыдущего. – Извини.

Медуза повернулась к нему. Ее волосы покрывал платок, белый шелк которого переливался нежным янтарным светом от осевших за день мелких пылинок. Ее повязка слегка съехала набок, позволив локонам свободно рассыпаться по плечам.

– У меня есть подношение для Богини, – сказал он и достал блюдо, бросив взгляд в сторону храма. – Надеюсь, я могу его оставить.

Он тщательно подобрал одеяние для этого момента. Будь то слишком вычурным, жрица тотчас бы потеряла интерес, как это случилось с торговцем. Слишком бедным – она бы задалась вопросом, откуда нищий достал такое подношение.

– Спасибо, – сказала Медуза.

Она протянула руку и взялась за серебряное блюдо, наполненное яствами. Посейдон по-прежнему крепко держался за другую сторону.

– Нельзя ли, чтобы я сам его отнес? – спросил он. – В храм?

– Нельзя, – сказала Медуза. – Мужчинам запрещено входить в храм Афины.

Бог задумчиво кивнул.

– Даже если ты будешь со мной?

– Мужчинам заходить в храм не позволено, – повторила Медуза. Она говорила решительно, но без злости. Посейдон снова закивал, но пальцы не разжал.

– Понимаешь, дело в моей жене, – сказал он, бросив на жрицу самый умоляющий взгляд, на который был способен. – Я хочу поблагодарить Афину за жену.

– Твоей жене нехорошо, господин? – спросила Медуза. – Она разве не может сама прийти?

Посейдон улыбнулся. Бог знал, что улыбка была великолепной, но ее не встретили взаимностью, на которую он надеялся.

– С ней почти все в порядке, спасибо, жрица, – сказал он. – Вот за это-то я и хочу поблагодарить твою богиню. Она заболела, и я боялся худшего, но жена молилась Афине и только Афине днями и ночами, и на пятый день лихорадка отступила. Жена придет и принесет свой дар, когда оправится до конца. Но я хотел преподнести что-то от себя. Дабы выразить свою благодарность.

– Благоразумно, – сказала Медуза. – Богиня одобрит этот поступок. Я позабочусь о том, чтобы она его получила.

Бог снова улыбнулся лучшей из улыбок, на которую был способен его смертный облик.

– А я не смогу сам подойти к ней?

– Нет, – сказала Медуза.

Посейдон неохотно убрал руки с блюда и склонил голову.

– Спасибо, – поблагодарил он.

На следующий день он снова ждал у храма. На сей раз подношение было меньше и далеко не таким роскошным: как бы это выглядело, если бы второй дар стал более щедрым? Так, будто на первое подношение он поскупился. Будто солгал ей о своих средствах. Медуза, без сомнения, заметит этот просчет. Он снова выбрал место у подножия лестницы и обратился к ней не по статусу, а по имени.

– Медуза, – произнес он. Жрица остановилась. Она подняла голову и обернулась. – Мне жаль, если сейчас не время для разговора. Я рассказал жене о нашей вчерашней встрече, и она уверяла, что я говорил именно со жрицей Медузой.

– Твоя жена права. Хотя не припоминаю, чтобы ты называл ее имя, так как ее зовут?

Бог слегка напряженно улыбнулся.

– Каролина. – Это было распространенное имя среди афинских дам. – Я не могу задерживаться надолго, – сказал он. – Сегодня мы принимаем ее семью, и не сочти за грубость, но она попросила преподнести это тебе. Это для тебя, – подчеркнул он.

– Ты очень добр, господин.

– Ничего особенного. Считай это извинением за мою вчерашнюю навязчивость.

Едва договорив фразу, Посейдон потянулся и коснулся ее руки. Тепло Медузы опьянило его, как хорошее вино. Но он тут же развернулся и зашагал вниз по ступеням. Медуза не отрывала от него глаз: такой внезапный уход явно ее заинтриговал. Он все еще явственно ощущал жар ее руки на кончиках пальцев. Все вышло ровно так, как он хотел.

Глава шестая

В день, когда он вошел в храм, жара была такой удушающей, что птицы, которые обычно прыгали и порхали по крыше, опустились на мраморный пол в попытке хоть как-то охладиться. Молящиеся уже принесли свои подношения, получили благословения от имени сероглазой Богини и ушли. Два десятка свечей догорали у стен и перед алтарями, их белый воск капал и собирался лужицами вокруг подсвечников. Всех остальных жриц отозвали. Посейдон позаботился об этом. Тяжело больной ребенок, убитая горем жена – любое происшествие, которое требовало помощи жрицы. Это была нелегкая задача даже для бога: убедиться, что все мелочи учтены и ни у одной жрицы не осталось обязанностей в храме. Большинство из них звали лично, так что даже если Медуза предлагала пойти вместо кого-то, ей говорили остаться. Говорили, что управятся сами. А если нет, то уже пошлют за ней.

И они, конечно, справлялись. Потому что, когда жрицы прибывали к месту назначения, преодолев пешком много миль, то с удивлением обнаруживали, что дети не так больны, как их уверяли, а жены – не столь безутешны. Но жрицы все равно оставались еще ненадолго, выпить и отобедать с семьями, ведь они прошли столь длинный путь, а дорога обратно была такой же долгой.

Медуза опустилась на колени перед свечами. В этот вечер ее мысли занимала семья. С тех пор как она покинула дом, она довольствовалась лишь слухами. Бесконечными россказнями, в которых могла быть, а могло и не быть крупицы правды. Недавно прошла волна слухов, что одна из ее сестер вышла замуж. Это казалось невероятным. Ведь старшей, Эвриале, всего тринадцать. Хотя многие прилагали немало усилий, чтобы продать своих дочерей уже в таком возрасте, на ее родителей это было не похоже. Если, конечно, у них не наступили трудные времена. Но слухи непостоянны, словно ветер: каждый новый рассказчик что-то приукрасит или недоскажет – и история искажается все больше и больше. Так что более благоприятный вариант вполне может добраться до нее к концу недели.

Медуза всматривалась в пламя свечей, глубоко погруженная в свои мысли, но вдруг что-то нарушило ее задумчивость. Не было слышно ни шагов, ни голосов, только шелест перьев и хлопанье крыльев птиц, что покинули прохладное место и взлетели вверх, в теплый воздух, от которого до этого искали спасения. Краем глаза Медуза заметила тень. Фигуру в темноте.

– Тебе помочь? – сказала она, вставая и оборачиваясь. – Ты ищешь помощи Богини?

– Афины? Нет. – От голоса мужчины по рукам и спине Медузы пробежала дрожь. – Несмотря на все свое великолепие, она меня не удовлетворит.

Этот глубокий голос был ей незнаком.

– Господин, тебе нельзя здесь находиться. Я вынуждена просить тебя уйти.

– Но это дом богов, – сказал Посейдон. – Так что он больше принадлежит мне, чем тебе. Но я же не прошу тебя уйти, жрица.

Фигура вышла на свет. Медуза растерянно моргнула.

– Я тебя знаю. Ты приносил дары Богине…

– Я приносил дары тебе.

Мысли Медузы прояснились, и она нахмурилась:

– Дары от твоей жены. Верно? Ты принес дар от своей жены. Каролина, так ведь ее зовут?

Он рассмеялся громким низким смехом, который сотряс весь мир до таких его глубин, о которых Медуза даже не подозревала.

– Моя жена? Ах да, она где-то там, расставляет сети в компании морских ежей и угрей.

Медуза искала убежища в тенях, ее сердце колотилось все быстрее и громче.

– Кто ты такой? Зачем ты здесь?

Мужчина улыбнулся. В его глазах мерцала вода и полыхал огонь, сливаясь в бесконечном потоке.

– На который из вопросов мне сначала ответить? – поинтересовался он, приближаясь к ней. – Кто я или зачем здесь?

Медуза отступила назад, ее мышцы дрожали от напряжения. Она схватила одну из свечей и выставила перед собой, горящим концом к мужчине. Воск таял и стекал вниз по пальцам, обжигая кожу, но она не отпускала. Только когда непрошеный гость оказался совсем рядом, она швырнула свечу вперед.

Звучный смех эхом отразился от стен храма.

– Ты ожидала, это мне навредит? – фыркнул чужак ей в лицо. – А я-то думал, ты мудра, Медуза. Что за жриц здесь держит Афина, если они считают, что крошечный огонек может оставить хоть след на теле бога? Боюсь, кое-кто ввел ее в заблуждение. Возможно, нас обоих.

Дрожа, но не отступая ни на шаг, Медуза встретила взгляд его водянистых глаз.

– Я никого не обманывала, – сказала она. – Это храм Афины, и тебе нельзя сюда входить.

На его лице не осталось и следа веселья. Его глаза потемнели.

– Я Посейдон, – сказал он. – И я вхожу туда, куда захочу.

Ее руки и ноги будто сковало, голос заглушила его рука с привкусом соли и моря, которой он зажал ей рот, подавив крики. Медуза изо всех сил зажмурила глаза, но слезы ручьями покатились по щекам. Она представляла, как долго все продолжалось, потому что время потеряло всякий смысл, растянулось до бесконечности. Тогда Медуза наивно думала и верила, что это будет худшим, что с ней случилось в жизни. Она и представить себе не могла, как ошибалась.

Но даже хуже, чем надругательство над нею самой, для Медузы стало надругательство над храмом ее любимой Богини. Это священное место было осквернено и обесчещено. Она думала о женщинах, приходивших к ней, о Корнелии, и представила, сколько раз они так же страдали от рук своих мужей. Ее двоюродные сестры, ее тетя, которая умерла от рук такого человека. Только сейчас это был не человек. Бог. Каждое его касание напоминало об этом ежесекундно: скользкое словно масло тело, ихор[1]1
  Кровь богов. Прим. ред.


[Закрыть], струившийся под кожей. Соленые слезы жгли кожу Медузы, горечью оседали на губах. Гнев захлестнул ее. Как он смеет приходить и брать то, что ему не принадлежит, да еще и в этом священном месте? Медуза решила посмотреть ему в глаза и показать, что он может овладеть ее телом, но никогда не будет властвовать над духом. Она распахнула глаза. И тогда увидела их.

Посетители едва вошли в храм. Мать с двумя дочерьми и младенцем. Рядом с ними – жрица. Они стояли, открыв рты и вытаращив глаза. Медуза попыталась закричать и в этот миг поняла, что ее рот больше не заткнут. Ее руки больше ничто не держало, они свободно раскинулись вдоль тела, а ноги широко раздвинуты. Посейдон исчез. Оцепенев, она не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова, ни заплакать, и просто лежала на холодном мраморе, неотрывно глядя на мать. Но на лице женщины, прижавшей ребенка к груди, проступило нескрываемое отвращение. Сердце Медузы ухнуло вниз, как каменная статуя, и разлетелось на тысячу осколков.