Текст книги "Дитя Афины"

Глава седьмая

Увлекаемая жрицей, семья стремительно покинула храм. Уходя, они что-то говорили и кричали Медузе. Но она не слышала их слов. В ее голове был один туман, а руки покрыты ссадинами и синяками от следов пальцев, которые она так часто видела у приходивших к ней женщин. Боль пронизывала каждую ее клеточку. Болело даже в таких местах, что, как ей казалось, неспособны болеть. Она дышала прерывисто, неглубоко и на секунду подумала, будто она может просто прекратить. Закроет глаза, сердце замедлится, воздух покинет ее тело и никогда не вернется. Но это мгновение длилось недолго. Превозмогая боль, Медуза заставила себя перевернуться и встала на колени.

Она склонила голову к тающим свечам – любой посетитель, подумал бы, что жрица молится, прямо как тогда, до этих долгих минут, когда Посейдон вошел в храм. Но ни один бог не повернет время вспять. Никакие их слова и обещания. Медуза лишь надеялась, что ее Богиня отомстит за нее.

Постепенно слезы остановились, а боль притупилась. Она задумалась. Будет ли теперь так всегда? Эта пустота, пробирающая до самых костей.

– Скажи мне, что это неправда. – Медуза резко обернулась, и живот пронзило острой болью. Богиня стояла перед ней, зажав в руке кинжал. – Скажи: то, что я слышала, – ложь.

Медуза не могла вдохнуть, боясь заплакать.

– Мне жаль, моя Богиня, мне так жаль.

Глаза Афины расширились:

– Значит, это правда? Ты разрешила ему войти сюда. В себя? – Медуза приподнялась, схватилась за расшитое змеями одеяние своей Богини.

– Разрешила? Нет, ни за что.

Афина помотала головой:

– Тебя видели, Медуза. Видели собственными глазами, как ты лежала на спине, стонала от удовольствия, позволяла ему входить в себя.

Медуза замотала головой в ответ. Слова богини привели ее разум в смятение.

– Он заставил меня. Он меня обманул. Он сказал, что женат.

Лицо Афины перекосилось от отвращения.

– Ты бы позволила женатому мужчине оказаться у тебя между ног, в моем храме?

– Пожалуйста, моя Богиня…

– Ты осквернила мой храм из-за похоти?

Медуза разрыдалась.

– Нет! Пожалуйста, ты не понимаешь… – вырвалось у нее. Она шумно втянула воздух, но втянуть слова обратно было невозможно.

Афина отступила, резко сбросив с себя руки Медузы. Ее глаза почернели от ярости.

– Не понимаю – я?

– Пожалуйста, моя…

– Я, Богиня, Богиня мудрости, не понимаю, что говоришь ты, смертная? Я понимаю более чем достаточно, дитя мое.

– Пожалуйста, пожалуйста… – Медуза распростерлась на земле у ног Богини.

– Я видела, какими взглядами тебя одаривают мужчины, и видела, с каким жеманством ты на них отвечаешь.

– Нет…

– Видела, как ты тянешь слова, а твой взгляд – о! он так полон сострадания! – Каждое ее слово пронзало воздух будто кинжалом.

– Афина, моя…

– Как ты смеешь произносить мое имя! Я поверила в тебя, доверяла тебе. Взяла тебя к себе, когда твой отец захотел защитить тебя от похотливых мужских взглядов, но, возможно, это их надо было защитить от твоего распутства. И что я получила взамен? Ты осквернила мой храм, мое святилище своей похотью.

– Я бы никогда… Я не… – Ее голос срывался, дрожал; она проигрывала, не в силах произнести слова, которые, как она в глубине души знала, были правдой. Медуза поднялась на ноги и сказала: – Я не хотела его внимания. Мне не нужно ничье внимание, ни одного мужчины.

На губах Афины появилась улыбка; ее серые глаза замерцали, но оставались холодными.

– Что ж, посмотрим, правдивы ли твои слова, – ответила она.

Богиня исчезла так же быстро, как и появилась, сбив Медузу с ног вспышкой света. Она ударилась головой о белую мраморную колонну.

«Вот и конец, – осознала она, когда боль обожгла голову, тысячей крошечных игл пронзив кожу. – На прощание Афина подарила мне смерть».

К ней подошла какая-то жрица. Медуза увидела, как рядом скользит тень, но не подняла головы. Она не хотела видеть яд или жалость в глазах женщины и не хотела, чтобы кто-то увидел стыд в ее собственном взгляде.

– Оставь ее, – окликнул кто-то.

Медуза вздохнула с облегчением. Мысленно она снова оказалась в семейных рощах. Она бы все отдала, чтобы в последний раз пройти меж деревьев, касаясь рукой блестящих листьев оливы. Она бы выменяла что угодно на то, чтобы сорвать спелый инжир и почувствовать, как сок стекает по подбородку. Закрыв глаза, Медуза думала только об инжире и рощах, но вдруг новая боль пронзила ее тело. «Должно быть, это смерть», – подумала она, когда ощущение докатилось до головы. В ушах раздался шум, похожий на переданную шепотом сплетню или шелест листьев на ветру. Глаза все еще больно жгло. Смерть вот-вот придет, говорила она себе. По крайней мере, Богиня дарует ей быстрый конец. Но ничего не происходило. Вскоре она начала приходить в себя. Все еще лежа, Медуза подняла руку к волосам. Что-то острое кольнуло пальцы. Она вздрогнула и отдернула руку.

– Не понимаю, – пробормотала она.

Струйка крови стекала из двух ранок на кончиках пальцев. Приподнявшись, она заметила, что голова стала тяжелой. Медуза еще раз подняла руку и опять коснулась чего-то мягкого у головы, и снова отдернула, когда ее пронзила боль. Два острых укуса и четыре капли крови. Нутро скрутило от неведомого ужаса. Изогнув шею, Медуза скосила глаза сначала влево, потом вправо и наконец вверх. Все звуки в комнате поглотило море шипения.

– Нет, не может быть. Не может быть.

Глава восьмая

Отправиться в путь Медузе пришлось под покровом ночи: передвигаться при дневном свете она никак не могла. Даже в тени рощ и лесов было недостаточно темно, чтобы скрыть проклятие, которое на нее обрушилось. Случайный солнечный луч наверняка достанет и выдаст ее, как хорошо ни прячься. Медуза продиралась сквозь заросли ежевики и кустарника, молясь, чтобы поскорее настало новолуние и луна исчезла с неба, ведь даже ее приглушенного бледного сияния хватало разглядеть извивающийся клубок у нее на голове: корону из змей, годившуюся только для Королевы Проклятых. Рептилии были привязаны к ней, как пальцы рук и ног, только она не знала, сколько их: еще не успела сосчитать. Проходя милю за милей, Медуза убеждала себя – они скоро исчезнут. Как только Афина успокоится и поймет, в чем дело, увидит, что Медуза ни в чем не виновата, змеи исчезнут.

Путешествие, которое заняло у них с отцом четыре дня, в одиночку оказалось в три раза длиннее. Когда она сбивалась с дороги, то не могла ни к кому обратиться за помощью. Нельзя было и проскользнуть на какой-нибудь постоялый двор и убедиться, что дорога, по которой она пошла, ведет в деревню родителей. Когда вдалеке раздавались голоса, Медуза убегала в панике и пряталась под корнями и между камней. Она сдавливала змей руками, прижимала их к голове, чтобы прекратить их яростное шипение, и напряженно вслушивалась в разговоры прохожих, надеясь услышать название знакомого селения или храма. Так она и определяла свой путь: по сплетням купцов и торговцев.

Когда луна пошла на убыль, Медуза почувствовала, что за ней наблюдают. Спустя шесть ночей ходьбы ее ноги затвердели и покрылись волдырями, и хотя за все это время у нее во рту не было и маковой росинки, она совсем не чувствовала голода. Только жгучее желание оказаться дома, найти покой в объятиях отца. Та ночь выдалась сухой и безветренной. Под ногами сновали цикады и полевые мыши. В полях, по которым пробиралась Медуза, укрытия не найти: молодая пшеница едва доставала ей до пояса. Зато началась знакомая местность. Корявые стволы и обветшалый фермерский дом пробудили воспоминания о путешествии с отцом. Медуза боялась сбиться с пути и еще сильнее задержаться, выбрав более скрытный маршрут, поэтому решила: если кто-нибудь и появится, она ляжет ничком и подождет, пока он пройдет. Она как раз выбирала место для отдыха, пока не взошло солнце, когда ночь прорезал единственный звук. Медуза остановилась как вкопанная, и ее змеи встревоженно притихли.

Желтые глаза блестели в темноте, высоко среди ветвей. Идеально круглые зрачки мерцали сверкающим серым светом. Медуза знала о ее существовании, хотя и никогда не видела рядом с Богиней, но ошибки тут быть не могло. Маленькая сова. Сова Афины.

С колотящимся сердцем Медуза уставилась на птицу, но та даже не моргнула.

– Ты знаешь, – воскликнула Медуза. – Ты знаешь, что он сделал со мной. Почему же заставляешь меня страдать?

Сова ничего не ответила. Она склонила голову набок, затем снова выпрямилась. Медуза, со все еще трепещущим сердцем, смотрела, ожидая, когда птица взлетит. Даже когда она приблизилась и ее змеи зашипели, громко и яростно, сова не двинулась с места. Живая статуя на ветке.

– Пожалуйста. Позволь мне служить тебе верой и правдой, как всегда служила. Или позволь продолжить путь. Разве я не заслуживаю хотя бы этого после всех моих страданий?

Она замерла, время остановилось, и, хотя Медуза не отрывала глаз от маленькой совы, ее вопросы остались без ответа. Луна медленно опускалась к горизонту. Только когда начало светать, а ответа так и прозвучало, Медуза повернулась и продолжила путь, зная, что желтые глаза так и будут наблюдать за ней.

Спустя двенадцать дней в укрытиях и двенадцати ночей дороги показались границы угодий ее семьи. Сова то появлялась, то снова исчезала. Иногда по ночам птица проносилась мимо темным силуэтом на фоне белой луны. В другие ночи она только слышала вдалеке ее уханье, напоминавшее о том, что ей никогда не будет позволено забыть. Богиня выбрала путь для нее, за нее. Теперь Медуза могла лишь идти по нему.

Когда дом наконец показался на горизонте, звезды уже исчезли с неба. Обычно Медуза находила укрытие, как только звезды начинали тускнеть, но в то утро, когда первые лучи солнца коснулись земли, Медуза уже знала, что почти добралась до цели своего путешествия и останавливаться не стоит. И она решила – награда стоит риска. Воздух полнился знакомыми ароматами, и они только усиливались с каждым шагом. Еда, приготовленная на костре, и запах горящего кипариса поглотили ее. Ощущение руки отца, покрытой мелом и мозолистой от работы в земле, на щеке; головы сестер на груди, пока она спала. Если закрыть глаза, воспоминания оказывались совсем близко.

– Самая длинная часть позади, – сказала она вслух, но едва услышав собственные слова, поняла, что это ложь.

Укрывшись за высокими тополями и низкими миндальными деревьями, она наблюдала за домом своей семьи, чувствуя, как испаряется усталость дороги.

Маленькая фигурка выскочила из дома. Нагруженная белыми простынями, пошла вдоль стены. Медуза затаила дыхание, слезы потекли по ее щекам.

– Эвриала, – прошептала она.

Волосы сестры за годы их разлуки посветлели, черты лица стали резче. Медуза знала, что прийти сюда, увидеть их вот так – значит потакать своим слабостям. Было бы милосерднее, если бы к ее одеянию привязали камни и булыжники и позволили Посейдону заполучить ее снова. Но что тогда узнает о ней семья? Что Медуза отдалась богу и не смогла вынести позора? Она не могла допустить, чтобы это бесчестье преследовало ее сестер и родителей до конца их дней. Ее уже мало беспокоило мнение чужих, даже Афины, но она не могла покинуть этот мир, пока ее семья не узнает правду.

– Ноно? – позвал голос из дома, и через мгновение на пороге появилась женщина.

Медуза прищурилась в утреннем свете. Мать? У нее были такие же мягкие волнистые волосы и плавные очертания плеч. Но ее лицо, не отягощенное морщинами, сияло юностью. У Медузы перехватило дыхание, когда она поняла, что ошиблась. С охапкой простыней вышла не Эвриала, а Сфено. Печаль и недоверие захлестнули ее. Неужели прошло так много лет? Младшая сестренка стала девушкой. Почему Медуза так удивлена? В конце концов, и она изменилась. Хриплый смех сорвался с ее губ. О да, уж она-то изменилась. Подавив горечь и осторожно ступая по хрустящим листьям, усеивавшим землю под ногами, Медуза заскользила вдоль ряда деревьев, следя за тем, чтобы не попасться на глаза сестрам.

Они вешали простыни на веревку, а Медузу все сильнее захлестывало жгучей болью разлуки. Скоро корзина опустеет, и Сфено уйдет в дом. Жар задержит их внутри, в прохладной тени, а Медуза снова останется одна. Она напомнила себе, что стоит поспать. Отдохнуть, прежде чем приступить к задаче, которая ее ожидала. Но в глубине души она знала, что не сможет.

Когда сестры уже закончили свои дела и ушли в дом, Медуза все еще бодрствовала, не в силах даже закрыть глаза. Каждый вид, каждый запах – она хотела запомнить их все, от того, как отражался от земли свет, до ощущения той же пыльной земли между кончиками пальцев.

Утренняя жара после полудня схлынула, и Медуза задумалась, не стоит ли прилечь в тени дерева и хоть ненадолго забыться сном, в котором она отчаянно нуждалась, но тут занавеска на двери отодвинулась. Эту фигуру Медуза ни с кем не спутала бы.

– Отец, – прошептала она.

Годы изменили Фалеса. Возможно, больше, чем Сфено и Эвриалу вместе взятых. В его плечах появилась тяжесть, которой Медуза раньше не видела или, по крайней мере, не замечала. Возможно, тогда ее ослепляла юность.

Ее сердце забилось быстрее, и змеи вокруг головы взбудоражено зашипели еще громче обычного. Она все еще не понимала, что означает их речь и значит ли она вообще что-нибудь. Поначалу шипение звучало для нее одинаково – сердито, мстительно, злобно, – однако шли дни, и она стала слышать тонкие различия. Интонации. Взлеты и падения. Медуза еще не знала, способна ли управлять этими змеями. И все же она пыталась.

– Тихо, – скомандовала она. Несколько змей опустились к ее щеке. Острый зуб вонзился в кожу. Случайность? Она не могла сказать, но пока ей было все равно. Она молча смотрела, как ее отец работает, медленно обходя свои угодья. Весь день она стояла на месте, словно завороженная, пока на небе не высыпали звезды и в окнах дома не загорелись оранжевым светильники. Медуза подумала, что будет легче провести ночь, спрятавшись где-то в отдалении. Затем вернуться утром и снова наблюдать. Она устроит себе укрытие в одном из загонов для скота. Это нетрудно. Яростно втянув воздух, Медуза прогнала эту мысль прочь. Как часто она говорила с женщинами о мужестве? Мужестве рассказать. Мужестве искать помощи. Если она не в состоянии последовать сейчас собственному совету, когда больше всего в этом нуждается, значит, она никогда не заслуживала места в храме. Собравшись с духом, Медуза взялась за накидку и дважды обернула ее вокруг головы, придавив извивающихся змей так близко к коже, как только сумела. Позже, конечно, наступит расплата, но это не имело никакого значения. Уже не имело. После этой ночи она хотела только уснуть и больше никогда не просыпаться.

Обездвижив змей, бесшумная, как ночь, Медуза устремилась к дому. Дрожащей рукой отодвинула занавеску, прикрывавшую дверь, и позвала:

– Папа, мама, я дома.

Глава девятая

– Не открывай дальше, – сказала Медуза, когда лучик света в палец толщиной прорезал тьму.

– Кто там? – раздался голос ее отца.

– Это я. Медуза.

– Медуза? – Он опять попытался открыть дверь, но она крепко ухватилась за створку и удержала на месте.

– Не открывай, – сказала она. – И погаси свет.

– Медуза?

– Пожалуйста. Делай, как я прошу. Погаси свет. Тогда я войду. Пожалуйста.

На секунду в воздухе повисла недоуменная тишина.

– Сейчас, – сказал отец.

Она услышала, как Фалес зашагал обратно, а потом свет лампы погас. Ее накрыло волной ужаса. Решение прийти сюда было себялюбивым, Медуза это знала, но отступать поздно. Подавив страх, Медуза толкнула дверь.

– Дитя, – голос Аретафилы звучал слабо и неуверенно, – это правда ты? – Она сделала шаг навстречу дочери.

Медуза покачала головой.

– Пожалуйста, оставайся на месте. Ты должна остаться там, где стоишь.

– Но мы почти не видим тебя, дитя. Я не вижу твоего лица в темноте.

Медуза кивнула, хотя в темноте никто этого не видел. Ее грудь затопила боль, желание, которое подавлялось столько лет. Нужда в объятиях матери. Она стояла неподвижно, словно высеченная из камня.

– Почему ты пришла к нам, вся закутавшись? Пожалуйста, позволь увидеть тебя. Прошло так много лет. Позволь мне взглянуть на свою прекрасную дочь. Моя прекрасная, прекрасная Медуза… – Слова Аретафилы утонули в рыданиях, и она шагнула к дочери, но внезапно рука мужа преградила ей путь.

– Медуза, – голос Фалеса дрожал, – что случилось? Почему ты вернулась сюда?

В тишине Медуза слышала шипение змей, разгневанных своим заточением. Она задумалась, слышат ли его и родители. Медуза ни разу не приблизилась к кому-то, чтобы они смогли атаковать, но никакого доверия к этим существам у нее не имелось. Они не были ее частью, даже если так и казалось со стороны.

– Мне нужно рассказать вам, – Медуза постаралась, чтобы ее голос не дрожал, – мне нужно рассказать вам обоим, что произошло. Сядьте подальше от меня. Тогда можно зажечь свечу.

Фалес уверенно зашагал в темноте дома, и вскоре слабый свет озарил комнату и лица родителей. Несмотря на отчаянное желание рассмотреть их внимательнее, Медуза упорно не поднимала взгляда от пола.

– Вот так хватит, – сказала Медуза, когда в комнате стало чуть светлее.

В тусклом свете она разглядела руки родителей. Фалес крепко сжимал ладонь жены.

Он мягко указал Аретафиле отойти в дальний конец комнаты, но сам не сделал и шага.

– Отец, – как могла убедительно произнесла Медуза, – пожалуйста.

Медуза рассказывала, медленно, минута за минутой, слово за словом. Она ничего не скрывала, ведь ничем не обязана была Богине. Ни другим жрицам, ни одна из которых не пришла защитить ее честь в час нужды. Она поведала о своей встрече с Посейдоном. О предыдущих встречах, когда он приходил к ней в другом облике. О том вечере в храме. Она все не поднимала глаз, пока говорила, вспоминая презрение Афины, когда богиня бросила Медузу на землю и оставила ее, истекающую кровью, на мраморном полу. К концу рассказа ее мать рыдала так громко, что разбудила девочек, спавших за занавеской.

– Мама? Папа? Кто здесь?

– Идите обратно спать! – резко сказал дочерям Фалес. – Мы с матерью хотим, чтобы вы спали.

– Я слышала Медузу. Она здесь?

– Твоя сестра с Богиней, – ответила Аретафила.

– Но…

– Спите. Сейчас же!

Родители дружно замолчали и принялись ждать, пока в соседней комнате наконец не стихли шепотки. Но уснули ли Сфено и Эвриала, сказать было невозможно.

– Дитя мое, – слезы душили старика отца, – я подвел тебя. Я привел тебя в храм, чтобы защитить.

– На тебе нет вины, отец.

– Она вся только моя! – Он схватился за голову, потом простер руки к дочери. – Может быть, это благословение. Удар, который она тебе нанесла, – не может быть, чтобы он слишком сильно ранил тебя, ведь ты нашла путь к нам. Ты снова нашла путь к домой.

Медуза молчала.

– Это не твоя вина, отец, – повторила она. – И не моя. Боги виновны в этом.

Аретафила потрясла кулаком в воздухе:

– Они играют в богов только тогда, когда захотят. Их злоба, их мстительность даже более непредсказуемы, чем у любого смертного. Я сама пойду в храм. Я потребую, чтобы эта подлая богиня выслушала меня, и выскажу ей все, что думаю, пусть все слышат.

– Тогда она, скорее всего, проклянет нас обеих, матушка. Я не доставлю ей такого удовольствия. Как и сказал отец, я не умерла. Я нашла дорогу обратно к вам. Может быть, со временем все пройдет.

Фалес поднялся со своего места.

– Какое бы проклятие на тебе ни лежало, мы его выдержим, дитя мое. Ты можешь остаться здесь, с нами. Тут ты будешь в безопасности. Богиня не причинит тебе вреда в нашем доме.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – Медуза знала, что настала пора уходить. Она сказала свое слово. Родители выслушали. Если она уйдет сейчас, они запомнят только это. Но тепло слов отца согрело ее. Наполнило надеждой, а вдруг его слова правда? Если можно прожить остаток жизни рядом с семьей, разве не стоит хотя бы попытаться?

Медуза опустила руку на шарф, обвязанный вокруг головы, и почувствовала, как под пальцами извиваются змеи.

– Отодвиньтесь еще чуть дальше, – сказала она, – и постарайтесь не издавать ни звука. Я не хочу их растревожить.

Медуза знала, сейчас родители смотрят друг на друга с настороженностью и замешательством. Должно быть, они думают, их дочь сошла с ума, догадалась Медуза и горько рассмеялась про себя. Насколько проще было бы безумие. Сумасшедшая дочь, которую держат в доме и доверяют лишь собирать яйца у кур да гонять крыс из курятника. В самом деле, гораздо проще.

Когда Медуза добралась до шеи, шипение усилилось. Она скрутила их как следует, и, без сомнений, ничего хорошего ей ждать не стоит.

Она зажмурилась, когда их клыки начали жалить сквозь шелк.

– Прежде чем я покажу вам это, пожалуйста, помните, что я – это все еще я.

Маленькая свечка, казалось, горела ярче, чем когда-либо. Дрожь охватила тело Медузы. Змеи становились все беспокойнее с каждым вздохом, и их тревога смешивалась с ее собственной, умножая друг друга. Медуза хотела подождать – подождать, пока не утихнет сердцебиение и не уменьшится страх, но для этого и вечности было бы мало.

– Это я, – сказала она, со все еще склоненной головой, смотря в пол. – Помните, что я по-прежнему ваша маленькая дочь.

Взмахом руки она стянула накидку с головы.

– Боги небесные! – вскрикнула Аретафила, рухнув в объятия мужа. – Да что же это такое? – Из-за неожиданного вскрика змеи закачались, шипя и истекая ядом, извивающейся массой чешуи и снующих языков.