Текст книги "На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945"

Глава 10
Передышка. 1942 г

Первой нашей задачей было достигнуть 3-го лагеря переформирования в Штансдорфе, около Берлина, где нам предстояло пробыть до отъезда в Африку. Такие лагеря переформирования занимались подготовкой солдат, необходимых, чтобы компенсировать потери на фронте. Также они служили центрами, где поправлялись раненые и квартировали отпускники в ожидании отправки к новым местам службы. Офицеры и унтер-офицеры, которые из-за полученных ранений перестали быть «годными к несению боевой службы», как это называлось, использовались в качестве инструкторов, чтобы иметь возможность передавать опыт молодым.

Я доложил о прибытии командиру лагеря, который мне обрадовался.

– Ну, наконец-то вы здесь. Роммель и батальон ждут вас уже с ноября. Первым делом отправляйтесь в управление кадров. Там получите подорожную и всю необходимую информацию.

Первым же делом, однако, ему пришлось определить нас на постой. В управление кадров я собирался следующим утром. Но перед этим мы с Беком посетили автомастерскую.

– Этот «Мерседес» пережил Русскую кампанию. Пожалуйста, проверьте его и перекрасьте – белая маскировка больше не нужна. Я заберу машину, если вернусь из Африки.

Бек, которому предстояло жить в казарме до нашего отъезда, обещал присмотреть за машиной глазом Аргуса[51]51
  Аргус – персонаж древнегреческой мифологии, синоним понятия «бдительный страж» (прим. пер.).


[Закрыть].

Рано утром я на вездеходе с водителем из лагеря формирования поехал в Берлин. Как же изменился город с тех времен, когда я был тут в последний раз! Люди казались удрученными и подавленными. Скверные новости с Восточного фронта, все учащавшиеся воздушные налеты, продовольственные карточки и наглое бесчинство фашистских функционеров высасывали жизненную энергию берлинцев, обычно столь остроумных и жизнелюбивых. Повсюду попадались всевозможные бомбоубежища. Ночью предписывался режим полного затемнения. Берлин превращался в город призраков.

Друзья рассказали мне, что им приходится все время держать наготове чемоданы с документами и наборами предметов первой необходимости, чтобы в случае объявления воздушной тревоги бежать в подвалы – никто не знал, застанет ли свой дом целым после бомбежки. Бензин выдавался по талонам, личный моторный транспорт практически исчез с улиц. По Курфюрстендамм, бывало кишевшей автомобилями, и по оживленной Унтер-ден-Линден теперь колесили лишь машины боссов, руководства Вермахта и партийных организаций.

В управлении кадров я не без труда отыскал главу отдела, отвечавшего за Северную Африку.

– С приездом! Теперь вы дома, первым делом отдохните и пообвыкнитесь тут. Вот вам направление в тихую гостиницу на Курфюрстендамм и наряд в управление обмундирования армии для вас и вашего денщика на получение тропических комплектов формы. Где желаете провести отпуск? Я распоряжусь выдать вам подорожную.

Я бурно запротестовал:

– Мне известно, что Роммель ждет меня с ноября. Просто мой дивизионный командир ничего не сказал мне насчет приказа о моем переводе. Мне бы хотелось как можно быстрее отбыть в Африку.

– Знаю-знаю, – отозвался он. – В штаб-квартиру Роммеля уже сообщили, что вы только что возвратились из России и нуждаетесь в отдыхе. Зайдите ко мне в конце марта. 1 апреля вас отправят к месту назначения. Так где вы намерены провести следующие четыре недели?

Спорить, как видно, было бессмысленно, а потому я ответил, что желал бы на две недели поехать к матери и на две – в Париж.

Офицер улыбнулся.

– Париж – недурная идея, – заметил он. – Но все не так просто. Мне надо как-то оправдать вашу поездку.

– У меня много друзей там. Я знал Париж до войны. Кроме того, комендант города – бывший командир нашей 7-й танковой дивизии, которого я бы тоже хотел навестить.

– Отлично! Для одного из командиров бывшей дивизии Роммеля мы можем кое-что сделать. Завтра приходите за подорожной.

Что же, раз уж не получалось отправиться в Африку немедленно, я попытался по крайней мере по максимуму использовать ситуацию. По прибытии в Штансдорф я тотчас же написал заявление на четырехнедельный отпуск и для Бека.

Прежде чем навестить мать во Фленсбурге, расположенном на границе с Данией, я отправился повидать друзей, о судьбе которых ничего не знал с самого начала войны. Я поехал к Гизеле фон Шкопп. Она все еще жила в Потсдаме, в котором когда-то стояла моя часть. Это ее свадьбу с «отважным Бернардом», как его называли, мы в столь приятном благодушии праздновали в замке в Восточной Пруссии. Она призналась мне, что уже несколько недель ничего не знает о муже. Он тоже служил на Восточном фронте. Мы вместе поужинали и сварили кофе из зерен, которые я раздобыл на складе на обратном пути из России. Однако насладиться им не успели, поскольку затявкали зенитки и завыла сирена, предупреждающая о воздушном налете. Впервые в жизни мне довелось стать свидетелем рейда союзнической авиации на нашу страну.

– Теперь это почти правило. Случается почти каждую ночь. Пойдем в подвал! – крикнула мне Гизела.

– Нет, я так за здорово живешь в подвал не полезу. Чувствую себя лучше на свежем воздухе, где хоть видно, что происходит. Надо будет – спрячусь, если вдруг бомбы станут падать на Потсдам.

Я вышел на улицу. Было на что посмотреть. Длинные белые щупальца прожекторов шарили по небу. Где-то вдалеке рокотали моторы бомбардировщиков и надсадно кашляли зенитки. Налет был на Берлин, а не на Потсдам, который не представлял стратегической ценности для противника. Я вызвал Гизелу из подвала.

– Ты только посмотри! Видишь, как красиво! Но сколько же домов рухнут в пламени, сколько невинных людей будет погребено в подвалах под руинами?

Тут до меня вдруг впервые дошло, насколько же труднее гражданскому населению по сравнению с нами на передовой, они оставались пассивными, ничего не могли поделать перед лицом воздушных налетов. Я понял также, почему наши раненые, когда шли на поправку, так стремились поскорее попасть обратно на фронт.

Я договорился о встречах с женами товарищей, находившихся на боевой службе. Поделился с ними кофе из своих запасов. Кофе ценился дороже золота, поскольку весь шел на нужды войск. Гражданским приходилось довольствоваться эрзац-кофе из ячменя или из еще чего-то в таком же роде.

Я был одним из первых, не считая раненых, кто мог рассказать о том, что делалось на Восточном фронте. Меня придирчиво допрашивали. Чтобы и вовсе не лишить последнего мужества моих друзей, я приукрашивал правду.

Меня глубоко трогали судьбы этих женщин. Многие вышли замуж, создали семью, а потом мужья погибли. Они стали вдовами, не успев толком пожить семейной жизнью. По этой причине я в самом начале войны решил не жениться, пока все не кончится. Хотя иногда у меня возникали связи, которые заставляли меня подумать о браке, я все же крепко держался принятого решения.

Ночная жизнь в Берлине практически исчезла. Вернер Финк, великий артист кабаре, все еще не закрыл двери «Катакомбен», однако его колючий юморок не нравился Геббельсу. Ему удавалось избежать ареста только из-за Германа Геринга, который, питая слабость к Финку, просто-напросто зачислил того в личный состав Люфтваффе.

Несмотря на удовольствие вновь видеть друзей, в Берлине не осталось решительно ничего, что могло бы удерживать меня там, и я поспешил к матери во Фленсбург.

Хотя Фленсбург был военно-морской базой, его не бомбили. 9 июля 1941 г. мой отчим, с которым последние годы нянчилась моя мама, умер от рака кишечника. Прошли недели, прежде чем известие об этом достигло меня в России. Мой брат, прекрасный китобой, был призван в ВМФ вместе со своим судном, переоборудованным в минный тральщик, с которым он нес службу где-то у побережья Норвегии. Только сестра моя, Аннелизе, находилась дома и помогала матери. В конце 1942 г. и ее «призвали» и распределили в штаб военного командования в Голландии. Кроме того, власти посчитали, что семь комнат нашей квартиры слишком много для нас, и часть помещений реквизировали для размещения беженцев.

Мама моя проявляла мужество и не выказывала своего беспокойства в отношении детей. Она искренне обрадовалась мне и настоящему кофе, который я привез с собой вместе с несколькими банками консервов из своего армейского пайка.

Мирные дни в обществе матери быстро подошли к концу, и я вернулся в Берлин за «Мерседесом». С подорожной в кармане, с полным баком бензина и кофейным резервом в багаже я отправился в путь.

Как и Берлин до того, Париж тоже разочаровал меня. Снабжение там ухудшилось. Город кишел управленцами. Гестапо тоже уже раскинуло свои сети по всей Франции.

В штаб-квартире мне тут же выдали номер в одном из реквизированных отелей люкс прямо на Елисейских Полях. Ж.-Б. Морель и Клеман Дюур обрадовались нашей встрече. Из британских новостей и подпольных источников они уже знали о том, что происходит у нас на Восточном фронте, причем владели обстановкой лучше, чем я, а потому считали наши шансы на победу очень невысокими. И все равно ничего не могло мне помешать провести несколько приятных часов в баре Клемана, «Ле-Шевалье». Я ходил туда только в гражданском костюме. Немцы там вообще не появлялись. Я побывал только в Ле-Везине, где мы стояли после Французской кампании в 1940 г.

Я уехал из Парижа немного раньше, чем планировал. Больше не чувствовал себя там как дома, как в былые времена. Что же сделала война с городом? Французы свыклись с ней и уже начинали проникаться уверенностью, что в итоге мы проиграем.

В лагере пополнений я узнал, что Бек уже вернулся из отпуска. Его тоже ничего не удерживало дома. Стояла середина марта 1942 г. Жестокая зима миновала, и мы пришли к выводу, что вполне акклиматизировались, чтобы отправляться в Африку.

Мы с Беком поехали на армейский склад получить комплект тропического обмундирования. То, чем нас там снабдили, не поддается никакому описанию. Нетрудно вспомнить, что Германия с 1918 г. больше не являлась колониальной державой, а потому, видимо, никто и понятия не имел, что же нужно для условий тропиков. Нам бы следовало поинтересоваться у союзников, итальянцев, но нет, куда там – снабженческое ведомство разработало тропическое снаряжение строго в прусском стиле: плотно пригнанная форма из толстого материала цвета хаки с брезентовым поясом и высокие шнурованные башмаки. К этому еще топи, которые, по распространенному и стойкому мнению, как раз то, без чего не обойтись солдату в тропиках. Прихватив это и прочие иные «изыски» – плотные, не пропускающие воздух рубашки, коричневые галстуки, – мы поставили подписи в графе «получено» и отправились в лагерь устраивать себе показ мод.

Раненые из Северной Африки, ожидавшие распределения к местам службы, рассказали нам о бойкой меновой торговле, которую они, как и многие другие, вели с итальянцами, чтобы сбыть им по меньшей мере часть своего снаряжения и обзавестись более подходящим к условиям пустыни итальянским обмундированием.

Рассказали они нам, конечно, и о первых боевых операциях в пустыне, о быстром продвижении Роммеля, которое застало врасплох британцев, и о специфике войны в Африке: о жаре днем, песчаных бурях и холодных ночах.

И вот настало время отправляться в путь. Мы получили подорожные и 1 апреля 1942 г. погрузились в экспресс Берлин – Рим, где получили спальное купе на двоих. Под стук колес оба мы уносились в мыслях к тем дням, когда мчались через снега и лед, стремясь побыстрее вернуться из России. Как же быстро все меняется!

Ночь мы провели в Риме, в котором никто, казалось, и не слышал ни о какой войне. Немецкий офицер связи сообщил нам, что далее мы проследуем в Бриндизи по железной дороге, а оттуда нам предстоит самолетом снабжения через Крит вылететь в расположенную в Киренаике Дерну.

Что ждет нас там? Мы были готовы к новым приключениям, можно сказать, жаждали их.

Глава 11
Северная Африка, 1942 г. Роммель – лис пустыни

Из Бриндизи мы вылетели на Крит, остров, на котором в прошлом году высадились наши парашютисты и среди них Макс Шмеллинг, легенда немецкого бокса. Крит встретил нас приятным весенним бризом.

Затем утром 8 апреля 1942 г. мы поднялись на борт «Юнкерса»-52, повсеместно прозываемого «Танте Ю»[52]52
  «Тетушка Ю» (Tante Ju) – одно из двух наиболее знаменитых в мире изделий фирмы «Юнкерс» (другое, конечно, Ju-87 «Штука», называвшийся у нас «Лаптежником»), трехмоторный транспортный самолет с неубирающимся шасси (прим. пер.).


[Закрыть], и отбыли на нем в Северную Африку. Меня допустили в пилотскую кабину.

– Придется идти над морем на бреющем, – сообщил мне летчик. – Несмотря на наше превосходство в воздухе, над Средиземным морем то и дело рыскают «Спитфайры» или «Харрикейны». Они прилетают с Мальты, которую, по совершенно непонятным мне причинам, наше начальство до с их пор оставляет как бы в стороне.

В тот момент я даже не думал о том, что нахожусь на войне, о том, что́ может случиться со мной в любой момент. Меня совершенно захватила мысль о том, что я вот-вот увижу другой континент.

Внезапно машина стала набирать высоту.

– Повезло нам, – со смехом заключил летчик. – Скоро сядем в Дерне.

Перед нами вдалеке появился берег Африки: узкая полоса земли у моря, которую облагородили итальянцы, насадив там финиковые пальмы, оливковые рощи и построив белые домики, проложив длинную асфальтовую ленту – шоссе Виа-Бальбиа. За всем этим дышала жаром пустыня.

– Только камни, и все, – пояснил мне пилот, – ничего больше километров на 200 или 300, а уж потом начинается настоящая Сахара с ее белыми песчаными дюнами. Эти равнины, на которых то там, то тут торчат скалы и каменистые холмы, наверное, повидали на своем веку немало армий.

Мне приходилось читать в книгах о бедуинах, о кочевниках, которые уже более 2500 лет скитаются по пустыням Аравии и Ливии, живут по своим собственным законам и не имеют какой-либо государственности. Мне думалось о том, что вот сейчас я увижу нечто такое, что поражает путешественника, когда нога его впервые ступает на подобную землю. Хорошо бы нашлось время узнать и почувствовать новый мир и населяющих его людей.

Поднимая за собой огромные клубы пыли, «Танте Ю» побежала по посадочной полосе. Полуденная жара, точно стояла уже середина лета, сразу же тяжелым грузом придавила нам плечи. Просто два разных полюса, если сравнить с колючими вьюгами России.

– Ефрейтор Мантей, – отрапортовал мне солдат в выцветшей форме. – Позвольте предположить? Майор фон Люк? – его сугубый берлинский акцент звучал для меня сладкой музыкой, возвращая на миг к временам жизни в Потсдаме. – Меня прислали за вами. Вас ждут.

Мы с Беком в своей новенькой тропической форме сразу же казались теми, кем и были, – новичками. Мы взяли вещи.

– Спасибо за то, что приехали за нами, Мантей. Как вы думаете, мы долго протянем тут в этих толстых бушлатах?

– Вы еще вспомните их добрым словом. Ночью в Африке чертовски холодно. А вообще я раздобуду вам что-нибудь у итальянцев. Они разбираются в таких делах.

Ветровое стекло вездехода было сложено и зачехлено, чтобы от него не отражалось солнце.

– Сначала я отвезу вас к Роммелю, а потом поедем в дивизию и в наш батальон.

Все говорили просто «Роммель» и никогда «генерал», настолько он был популярен у солдат, они считали его одним из них.

По дороге Мантей рассказал нам о боях прошедшего года, таких, какими они виделись ему. Он говорил об «отце» разведывательного батальона, подполковнике бароне фон Вехмаре, о его известности, об успехах и о том, как гордился фон Вехмар тем, что был одним из первых, кто вступил на африканскую землю в 1941 г.[53]53
  Барон Ирмфрид фон Вехмар (1899–1959) командовал 3-м разведывательным батальоном во время кампаний в Польше и Франции (в составе 3-й танковой дивизии) и 14 февраля 1941 г. прибыл с ним в Северную Африку, высадившись в Триполи с передовым эшелоном 5-й легкой дивизии. 23 марта его батальон захватил Эль-Агейлу, а затем, в ходе первого наступления Роммеля в Киренаике, отличился у Аджедабии (2 апреля), при занятии Бенгази (4 апреля), Дерны (7 апреля) и Бардии (12 апреля). За эти успешные действия подполковник барон фон Вехмар 13 апреля 1941 г. первым из военнослужащих Немецкого Африканского корпуса был награжден Рыцарским крестом (прим. ред.).


[Закрыть]

– Наш батальон – само яблоко в глазу Роммеля, – гордо сообщил ефрейтор, и я почувствовал, как мне будет непросто.

Мы выехали из Дерны в восточном направлении. Штаб-квартира Роммеля находилась, должно быть, где-то среди оливковых рощ.

– Кому-то надо смотреть в небо. Самолеты обычно налетают сзади.

Эту задачу взял на себя Бек.

Внезапно мы съехали с дороги. Ни тропы, ни дорожки. Следы колес после проезда техники обычно тут же засыпали – маскировка. Вдруг мы остановились. Штаб-квартира Роммеля. Вся техника была рассредоточена и закамуфлирована. В центре стоял огромный грузовик.

– Это «Мамонт». Мы отбили его у британцев и переделали в командирскую машину Роммеля.

Под брезентом я заметил несколько четырехосных бронеавтомобилей разведки. Подобная новая техника еще не встречалась в России, когда я находился там.

Меня все сильнее охватывало волнение. Все-таки я не видел Роммеля со времен Французской кампании 1940 г. Дежурный офицер проводил меня к нему. Его лицо с резкими чертами покрывал густой загар, что придавало генералу вид здорового, полного жизни человека. Он достиг вершин, стал знаменитостью мирового уровня. Роммель находился в отличном расположении духа и явно обрадовался мне.

– Разрешите доложить о моем переводе в Африканский корпус, господин генерал-полковник, – отрапортовал я.

– Рад видеть вас здесь, – отозвался он. – Мне пришлось долго ждать. К сожалению, пришлось отослать Вехмара в Германию. Заболел. Получаете мой любимый батальон, так сказать, в подарок.

Затем по своему обыкновению он перешел прямо к делу:

– Вы прибыли как раз вовремя. Я планирую новое наступление и хочу предвосхитить действия британцев. Вашему батальону придется играть важную роль в операции. Мой начальник штаба, Гаузе, введет вас в курс дела. Затем доложите о своем прибытии командиру дивизии. Как моя старая 7-я танковая? Тяжело досталось в России?

Я коротко рассказал ему и получил разрешение удалиться. Начиналась новая фаза в жизни.

Генерал Гаузе, начальник штаба Роммеля, у которого мне предстояло получить всю информацию, в общих чертах познакомил меня с обстановкой. Затем добавил:

– Роммель очень разочарован индифферентностью высшего руководства. Гитлер и Главное командование рассматривают Северную Африку как «второстепенный» ТВД. В то же время для британцев он имеет решающее значение. Кроме того, командующего злит нерадивость итальянцев, которые без воодушевления воюют с противником на море. В результате недостает снабжения. В марте, например, вместо запрошенных 60 000 тонн военных грузов поступило только 18 000.

По мнению Роммеля, шанс на победу в Африке мы уже упустили. Несмотря на большие потери у противника в подводной войне и на то, что материалы к нему поступают по маршруту длиной 20 000 километров, британцы получают все необходимое для фронта.

Все это звучало не особенно ободряюще. Тем не менее Роммель, по всей видимости, все же еще надеялся повернуть ситуацию в свою пользу. Он рассчитывал захватить Тобрук неожиданным броском и развязать себе руки для марша в Египет, если, конечно, удастся переиграть британцев.

На сем начштаба позволил мне быть свободным.

– Мантей, нам надо в дивизию, – это была 21-я танковая, – а потом сразу же в батальон.

– Так точно, господин майор. Вы, должно быть, на короткой ноге с Роммелем, раз он вас лично принял, – заметил Мантей.

Я рассказал ему, откуда знаю Роммеля и вообще как я попал сюда.

– Да уж, – проговорил он, – смотрите, так вот взял и вызвал вас из России. Нечасто такое бывает. Наш командир, фон Вехмар, был отличным парнем. Его сын, Рюдигер, тоже у нас уже пару недель, служит лейтенантом. Традиция. Все у вас пойдет как надо, господин майор.

Хорошо замаскированная дивизионная штаб-квартира располагалась среди пальм и оливковых рощ. Генерал фон Бисмарк[54]54
  Генерал-майор Георг фон Бисмарк командовал 21-й танковой дивизией с 11 февраля по 31 августа 1942 г. (до своей гибели под Алам-эль-Хальфой) (прим. ред.).


[Закрыть] приветствовал меня почти по-приятельски. Он был моим командиром в Восточной Пруссии в 1930 г., когда только начиналась моя карьера военного. Как и многие, кому доводилось служить в пустыне, он выглядел словно бы подсушенным. Безжалостная жара днем, ледяной холод ночью, песчаные бури, миллионы вездесущих назойливых мух и тяжелые бои – все это оставило на нем свою печать.

– Я искренне рад вам, Люк, мы не виделись двенадцать лет[55]55
  Странно, что Георг фон Бисмарк и Ханс фон Люк не встречались раньше, например во время кампаний в Польше и Франции. Ведь с 10 ноября 1938 г. по 10 декабря 1940 г. они одновременно служили во 2-й легкой, затем 7-й танковой дивизии, где Бисмарк (вначале как подполковник, а с 1 февраля 1939 г. – как полковник) командовал 7-м кавалерийским стрелковым полком, переименованным 28 февраля 1940 г. в 7-й стрелковый (прим. ред.).


[Закрыть]. Вам достается отличное наследие. Вехмар и его батальон изрядно отличились, так что последний заслуженно стал любимой частью Роммеля. Поскольку вы из России, вам придется немного притереться. Постарайтесь освоиться как можно быстрее. Мы вполне можем в самом ближайшем будущем перейти в решительное наступление. Всего самого наилучшего!

Офицер штаба ввел меня в курс дела. Задача 3-го разведывательного батальона состояла в ведении наблюдения далеко на юге, с целью предотвращать любые попытки противника обойти нас с фланга или же информировать о подобных замыслах, а кроме того, послужить острием наступления, когда оно начнется.

– Британцы успели как следует укрепить свои позиции в районе Газалы, – продолжал он. – Вот тут находится огромное минное поле, около 500 000 мин, оно тянется от берега к прорытому еще итальянцами колодцу, Бир-Хакейму, что к югу от Тобрука. Бир-Хакейм удерживают французские войска генерала Кенига[56]56
  Имеется в виду 1-я отдельная бригада Свободных французов, которую возглавлял бригадный генерал Пьер Кениг. К 26 мая 1942 г. в ней насчитывалось 3600 человек, 100 артиллерийских орудий (26 полевых, 62 противотанковых, 12 зенитных) и 44 миномета (прим. ред.).


[Закрыть]. За этим барьером британцы стягивают силы и готовятся перейти в наступление, как только соберут все необходимое. Вот этого-то как раз и хочет избежать Роммель, опередив их.

Нам надо смотреть в оба, чтобы британцы, чего доброго, не атаковали к югу от Бир-Хакейма и не вышли во фланг нам. Ваша задача, Люк, среди всего прочего, следить за тем, чтобы враг не ударил нам в тыл.

Мы покинули зеленую Киренаику и отправились на юг. Мантей знал дорогу. Обычно в пустыне ориентировались только по компасу, наиважнейшему прибору, который имелся при себе у каждого. Позади за нами тянулся огромный шлейф пыли, которая тотчас же обволакивала нас, если мы вдруг резко останавливались.

Пустыня жила. Издалека часто было трудно понять, что именно «шевелилось» там – просто ли ветер теребил куст верблюжьей колючки или это катила машина или даже танк.

Внезапно перед нами словно из-под земли выросла вади – русло некогда пересохшей реки, которых полно в пустыне повсюду. В ней и располагался мой батальон, рассредоточившись, как и положено.

Меня приветствовали капитан Эверт, выполнявший обязанности командира батальона, и несколько других офицеров. Все как положено, но, как показалось мне, встречали меня с настороженностью. Заменить «старика» Вехмара было непростой задачей.

Мы проследовали к командирской машине, переоборудованному грузовику «Опель-Блиц». Как объяснил мне Эверт, вся техника оснащалась специальными масляными фильтрами против пыли. У многих машин была «лысая» резина, так что они не оставляли характерного следа. Кроме новых четырехосных бронемашин разведки, я заметил особые мотоциклы «BMW» с двигателями 750 см³, оснащенные узкими гусеницами вместо задних покрышек. Данная техника создавалась специально для условий пустыни.

Я попросил офицеров собраться, чтобы я мог обратиться ко всем сразу. Мне особенно досаждало мое новое тропическое обмундирование, в котором я разительно отличался от прочих, одетых в блеклую форму – предмет их гордости – или же и вовсе в свободные итальянские брюки и рубашки. (Добрый старина Мантей добыл и для меня нечто подобное буквально в считаные дни.)

– Я знаю ваш батальон еще по предвоенным временам, когда служил в Потсдаме, – начал я. – Между нашими двумя батальонами всегда существовало здоровое соперничество, каждый претендовал на звание лучшего. Но мы также не раз и не два действовали вместе, рука об руку. Для меня большая честь принять часть вашего любимого командира и прославленного ветерана фон Вехмара. У меня за плечами есть небольшой опыт – Французская кампания и Россия. Мне предстоит многому научиться, и тут я был бы рад вашей помощи. Хотелось бы по возможности поскорее отправиться в дозор с одним из разведывательных патрулей, чтобы освоиться.

Я пожал руку каждому – лед, совершенно очевидно, удалось растопить.

Мне сказали, что наш обычный противник на стороне британцев – Королевский драгунский, 11-й гусарский полки[57]57
  В то время 1-й Королевский драгунский (1st The Royal Dragoons) и 11-й гусарский полки, оснащенные бронеавтомобилями, являлись разведывательными механизированными частями британской армии. Королевские драгуны с 12 мая по 13 сентября 1942 г. состояли в 1-й бронетанковой дивизии, с 22 сентября по 31 октября того же года – в 10-й бронетанковой дивизии, а впоследствии перешли в отдельную 4-ю бронетанковую бригаду. 11-й гусарский полк считался настоящим ветераном войны в Северной Африке: с 10 апреля 1940 г. по 3 ноября 1943 г. он входил в 7-ю бронетанковую дивизию, известную под прозвищем «Крысы Пустыни» (прим. ред.).


[Закрыть] и причинявшая особенно много неприятностей Группа дальнего действия в пустыне легендарного подполковника Дэвида Стерлинга. Британцы имели на вооружении лучше бронированные, но менее быстроходные бронемашины разведки «Хамбер», мы же располагали проворными четырехосными бронеавтомобилями[58]58
  Бронеавтомобиль, о котором говорит автор, скорее всего тяжелая бронемашина разведки SdKfz 231 (8-Rad). Дополнительный индекс (Achtrad – восьмиколесный/четырехосный) машине присвоили, чтобы избежать путаницы, поскольку уже существовал шестиколесный бронеавтомобиль SdKfz 231 (о нем говорится в сноске несколько выше). SdKfz 231 (8-Rad) оснащалась устанавливавшейся на качающейся части башни 20-мм пушкой KwK 30 или KwK 38, спаренной с 7,92-мм пулеметом MG 34. Скорость ее движения по шоссе достигала 85 км/ч. Британская бронемашина «Хамбер» (Humber), способная развить скорость до 72 км/ч, в различных модификациях вооружалась пулеметами (калибра 15, 12,7, 7,92 и 7,62 мм) и даже 37-мм американской пушкой. Кроме того, британцами в Северной Африке применялись и некоторые другие бронеавтомобили, или «легкие колесные танки», более скоростные и вооруженные 2-фунт. (40/42-мм) пушками (прим. пер.).


[Закрыть]. Между тем мы «понимали» друг друга. Уважение к противнику и тенденция играть по правилам превалировали.

Мне стала привычной Фата-Моргана – мираж, нечто походившее издалека на озеро, но исчезавшее при приближении. Перестали пугать меня и кошмарные песчаные бури, которые итальянцы называли «Гибли». Обычно они бушевали день, но случалось, и целых три. Они словно предупреждали о своем приходе. Небо становилось черным, песок забивался во все поры и делал любые передвижения, не говоря уже о военных операциях, просто невозможными.

Я научился ориентироваться по компасу, а ночью находить свой батальон путем обмена условными световыми сигналами. Обстановка в разведывательных дозорах, действовавших в глубине пустыни, буквально зачаровывала меня.

В первые недели после моего приезда в Африку там царило относительное затишье. Время от времени британцы отправляли разведчиков в южном направлении. Однако мы перехватывали противника путем развертывания широкой сети патрулей. Тут нас особенно выручали наши быстрые четырехосные машины.

К началу мая 1942 г. я почувствовал, что окончательно «сжился с коллективом». Я побывал во всех ротах, хорошо узнал людей и поучаствовал в нескольких дозорах. Свыкся с ритмом повседневной жизни. Утром мы обычно выпивали пол-литра жидкости, днем не пили ничего, а вечером приканчивали «вторую половину» рациона. Снабжение поступало раз в несколько дней, обычно колоннами с охраной, чтобы не дать британцам перехватить их.

Научились мы переживать и холод ночей. Только утром, когда жара наступающего дня постепенно брала свое, мы снимали наши тропические бушлаты и толстые неуставные шарфы. Действовал принцип термоса, который был выведен нами в результате наблюдения за бедуинами. Однако миллионы мух становились самой настоящей пыткой. Количество их, к счастью, уменьшается по мере того, как углубляешься в пустыню.

Днем жара делалась невыносимой. Тень была самым желанным на свете. Некоторые даже жарили яичницу на раскаленной броне танков. Это не сказки, мне самому случалось делать подобные вещи.

Период обильного выпадения осадков уже прошел, но если вдруг шел дождь, маленькие вади в считаные минуты наполнялись метровой глубины потоками воды, которые мчались по руслам, сметая все на своем пути. Как-то я сам видел, как грузовик с нашей полевой кухней, который не успели быстро убрать из вади, течением протащило на расстояние в несколько сотен метров.

В процессе разведывательных рейдов мы как-то встретились с семьей бедуина. Только бедуины знали, где копать, чтобы добраться до подземных озер с пресной водой. Они останавливались в какой-нибудь вади и рыли скважину, наскоро проводили каналы, высевали просо и жили около поля до тех пор, пока не приходило время собирать урожай. Потом они грузили зерно на спины верблюдов, засыпали скважину и уходили, оставляя за собой все таким, как было до их появления тут. Итальянцам удалось отыскать несколько таких скважин, построить колодцы и использовать такие точки как важные пункты в сети снабжения. Бир-Хакейм как раз и представлял собой одну из таких бывших скважин.

Как-то я вступил в контакт с семьей бедуина. Они, похоже, приготовились сняться с места. При нашем приближении женщины тотчас же бросились в палатки – чужакам не полагалось смотреть на них. К нам вышел старейший член семьи. Мы объяснили, что мы немцы.

– Мы не хотели тревожить вас и еще меньше вынуждать уходить из земель ваших предков. Сожалеем, что доставили вам неудобства. Вас, наверное, страшит война, мины и все прочее?

Я произнес все это на чудовищной смеси немецкого и итальянского, с вкраплениями арабского, стараясь, чтобы они поняли меня.

– Мы всегда знаем, где вы, и уходим, если становится опасно, – отозвался старейшина. – У нас довольно мест, где можно найти воду и вырастить просо. Мы рады приветствовать вас, немцев. Мы не любим итальянцев, которые захватили нашу страну, а еще больше – британцев, угнетающих наших братьев в Египте и других арабских странах. Придет день, и все вы уйдете отсюда, исчезнете, и пустыня вновь станет безраздельно принадлежать нам. Да пребудет с вами Аллах, вы нам нравитесь!

Было странно услышать, что бедуины не только почитают императора Вильгельма II и канцлера Бисмарка (которых считали все еще живущими), но и одобряют гонения Гитлера против евреев; это уже из собственной нелюбви к ним. Мы постарались избежать бесед на еврейскую тему.

Неожиданно 24 мая 1942 г. – я к тому времени находился в Африке уже семь недель – нас вызвали в дивизию. Генерал фон Бисмарк проинструктировал командиров:

– Роммель решил перейти в наступление. Британцы каждый день получают снабжение. Можно с уверенностью сказать, что скоро они развернут атаку. Наши снабженцы опаздывают, грузы поступают слишком медленно и идут через порты Триполи и Бенгази, а не через Дерну. Все это означает, что материалы приходится доставлять по одному прибрежному шоссе за 2000 километров.

Возможно, британцы в курсе наших планов, знают, когда мы будем наступать. По всей видимости, наши донесения перехватываются, разговоры прослушиваются. Однако им не известно, где будет нанесен главный удар.

Затем фон Бисмарк отдал нам боевые приказы и подчеркнул, что выполнение их потребует напряженного ночного перехода. Роммель намеревался двинуть весь Африканский корпус в обход противника с юга, у Бир-Хакейма, чтобы потом развернуть его на север, отрезать Тобрук и устремиться в восточном направлении к границе Египта. Атака на севере – удар по позициям британцев в районе Газалы – задумывался как отвлекающий маневр.

Моему механизированному разведывательному батальону, действовавшему отдельно на правом крыле, предстояло наступать в обход Бир-Хакейма широким охватным маневром, чтобы блокировать прибрежную дорогу восточнее Тобрука, а также обеспечивать правый фланг Африканского корпуса путем дозорного патрулирования.

Мы сосредоточились на исходных позициях в ночь с 26 на 27 мая 1942 г. в кромешной темноте. В черном южном небе ярко светили звезды. Каждой машине был задан точный азимут, которого водители были обязаны строго придерживаться, чтобы каждая единица техники из тысяч, стартовавших в ночь, шла своим курсом.

Незабываемая сцена, нечто мистическое. Машины справа, слева и впереди. Мы ограничивали скорость, чтобы не поднимать слишком много пыли и не терять визуального контакта с соседями. Мы медленно пробирались сквозь ночь. Через какое-то время проследовали Бир-Хакейм, оказались к югу от него. Мы знали это, хотя и не видели его.

Далеко на севере мелькали светлячки – вспышки артиллерийских орудий итальянцев. Как нам сказали позднее, на участке фронта под Газалой Роммель бросил на противника трофейные британские танки и грузовики с установленными на них старыми авиационными двигателями, чтобы создать побольше шума и вызвать ощущение масштабной танковой атаки. Наступление на противника у Газалы разворачивали итальянские дивизии под командованием немецкого генерала.