Текст книги "Зорге, которого мы не знали. Жизнь и гибель великого разведчика в Японии"

Месть полицейского атташе

В это раннее утро «Империал» выглядел импозантнее обычного. Почти повсюду в этом храме полубогов и полулюдей виднелись маски храмовых танцовщиц, будд и других божеств.

Токийский «Империал» считался самым необычным отелем мира. Некий умный американский архитектор разработал проект в духе древних ацтековских храмов, максимально приблизив его к вкусам денежных мешков и деловых людей, приезжавших сейчас в Японию со всего мира. В проспекте было записано: «Империал» не боится никаких землетрясений, так как установлен на колоссальной бетонной подушке, плавающей на болотистой почве».

Зорге договорился встретиться здесь с писателем Зибертом. Резидент охотно беседовал с земляком, недавно прибывшим из Германии. Он находил у Зиберта понимание. Писатель не был коммунистом, но и не разделял нацистские идеи: ему претил национал-социалистский бред. Он был просто свободомыслящим человеком. В Токио все выполняло определенную функцию и зависело одно от другого: деловые люди – от комиссионных, дипломаты – от карьеры, журналисты – от расположения редакторов. Зиберт же поступал по собственному усмотрению, будучи сам себе хозяином и человеком, влиявшим на общественное мнение. Зорге чувствовал себя сродни ему.

Войдя в почти пустой холл, Зорге осмотрелся. Зиберта он заметил не сразу, зато увидел Бранца, оберполицейского шпика немецкого посольства, как он его называл, сидящего за плотным завтраком. Тот махнул ему рукой.

Хорошее настроение у Зорге тут же улетучилось, и он медленно подошел к Бранцу.

– Вы, видимо, ошиблись адресом? – спросил он хрипло.

– Да нет же, – подчеркнуто дружелюбно ответил Бранц. – Мы ведь договорились о встрече.

– Это для меня что-то новое, – произнес Зорге.

– Мы вместе поедем по стране, – сказал Бранц и отпил глоток горячего черного кофе. Он вел себя так, будто бы между ними никогда не было стычки.

Зорге резко повернулся и пошел к выходу, где встретил Зиберта. Писатель, на лице которого сияла доброта, тепло приветствовал Рихарда. На душе у того потеплело.

– Прежде чем мы сядем, я должен вас кое о чем предупредить, – сказал Зиберт.

– Наверное, о Бранце?

– Так вы его уже видели? Тем лучше! Разрешите объяснить, как это произошло.

– Мне не нужны никакие объяснения, – ответил Зорге с обидой в голосе. – Тем более от вас. Вы хотите ехать с Бранцем по стране? Как хотите, но меня освободите, пожалуйста, от компании этого держиморды.

Зиберт добродушно рассмеялся и сказал:

– Дорогой господин Зорге. Если вы не желаете, чтобы господин Бранц нас сопровождал, от него можно отказаться.

– Почему же мне этого не желать? – спросил Зорге.

– Я вчера попросил посла предоставить в мое распоряжение автомашину. Сказал, что собираюсь проехать вместе с вами по стране. Посол приветствовал мою идею и сказал: «Можете считать, что вам повезло, если вас будет сопровождать Зорге. Никто не знает Японию лучше его».

– Это меня весьма трогает, – съязвил Зорге. – А что с Бранцем?

– Это тоже идея посла. Он, чувствуется, хотел бы, чтобы вы с Бранцем помирились, считая, что во время поездки вы с ним сблизитесь. Когда же посол в моем присутствии спросил об этом Бранца, тот сразу согласился и предоставил свою автомашину в наше распоряжение. Стоит ли после этого ему отказывать, мой милый господин Зорге?

– Пожалуй, не стоит, – немного подумав, согласился Зорге. – Мне тоже хочется познакомиться с этим господином поближе.

– Надеюсь, не с помощью кулака, – пошутил Зиберт.

Они вместе вошли в холл, поздоровались с Бранцем, сели к нему за столик и выпили по чашке кофе. Зиберт непринужденно болтал о том о сем, Бранц сделал несколько добродушных замечаний, Зорге же помалкивал.

Вскоре после этого они отправились в путешествие. Бранц жал на педаль газа своего «форда», подгоняемый колкими замечаниями Зорге. Машина неслась по не слишком ухоженным дорогам. Скоро столица осталась позади.

Они ехали на север. Изредка им попадались зонтиковидные сосны да хижины. Люди, казалось, избегали дорог, передвигаясь по полю. Одежда их была испачкана землей.

Зорге предложил остановиться.

– Мы въезжаем в чисто аграрный район, – пояснил он. – Земля здесь считается плодородной, конечно по японским меркам.

Зиберт молча смотрел на твердую, словно окаменевшую почву. Бранц выбрался из машины и прохаживался, разминая затекшие от четырехчасовой езды ноги.

– Это, видимо, вы специально подобрали такой нищенский пейзаж, – насмешливо заметил полицейский атташе.

Зорге не обращал на Бранца никакого внимания, разложив на коленях карту. Тот, не скрывая любопытства, подошел и наклонился над ней.

– Откуда у вас специальная карта, господин Зорге? – спросил Бранц. – Если меня не подводят глаза, то это карта генерального штаба. Не взяли ли вы ее из сейфа посла?

– Дорогой господин Бранц, – осадил его Зиберт. – Вы ведь здесь не на службе.

– Карты такого рода, – с издевкой пояснил Зорге, – действительно считаются в посольстве секретными. Но их можно купить в любом токийском книжном магазине.

– Ну вот видите! – удовлетворенно произнес Зиберт.

– И впрочем, – продолжил Зорге, – мы сейчас находимся не в самом бедном сельскохозяйственном районе страны, а в одном из богатых.

– Готов поспорить, что Зорге отыскал самое неприглядное место, чтобы подтвердить одну из своих теорий.

– Дорогой господин Бранц, – возразил Зиберт, – эта информационная поездка предназначена для меня. Господин Зорге и не собирался просвещать вас.

– И какой в этом смысл? – добавил Зорге.

Зиберт невольно вздохнул: этих петухов было не так-то просто удерживать от схватки. Однако он решил попытаться все же уладить дело.

– То, что я здесь вижу, – сказал писатель, – производит на меня удручающее впечатление. Ведь крестьянам в Баварском лесу приходится обрабатывать столь же малоплодородную почву.

– В этом-то и заключается проблема, – отреагировал Бранц. – Состояние почвы! Бананы здесь расти не будут. Все очень просто: плодородная почва – гарантированное благосостояние, истощенная – голодное существование. Социалистические рассуждения Зорге здесь просто притянуты за уши.

– А что вам известно о моих так называемых социалистических идеях? – спросил Зорге.

Бранц с ухмылкой посмотрел на него и ответил:

– А я приказал представить мне все ваши статьи, написанные за последние годы. Весьма интересное чтиво!

– Согласен с вами, – вмешался Зиберт. – Я тоже познакомился с господином Зорге задолго до того, как встретил его здесь, по великолепным статьям в газете «Франкфурте? цайтунг». Это, несомненно, лучшие материалы о Дальнем Востоке на немецком языке, которые я когда-либо читал.

Бранц без эмоций проглотил сказанное. А Зорге почувствовал гордость. Это была высочайшая похвала его журналистской работы. Правда, нечто подобное он слышал и раньше, но похвала такого литератора, как Зиберт, имела особый вес.

Скрывая свою радость, Зорге вновь склонился над картой.

– Вот где мы сейчас находимся, – показал он. – Это окраина большого аграрного района. Нам потребуется еще два часа езды, чтобы оказаться там, где экономическое положение можно считать средним по стране. В каком направлении мы поедем, безразлично – на север, северо-запад или северо-восток. Определите сами, куда нам направиться. И вы убедитесь, что мои утверждения не лишены основания.

Зиберт нерешительно смотрел на карту, выбирая населенный пункт, имеющий более или менее приличные транспортные возможности: водные пути, железную дорогу и грунтовое шоссе. Наконец литератор решился ткнуть пальцем: сюда!

Зорге кивнул. Бранц же, посмотрев на карту, буркнул:

– Я эту дорогу не знаю.

«Форд» помчался дальше по разбитым дорогам мимо полей, на которых был обработан каждый клочок земли. Хижины становились все более убогими, с примитивным входом, напоминавшим лаз в пещеру.

Зорге указывал дорогу, глядя на карту. Бранц выполнял роль шофера. Зиберт, сидевший на заднем сиденье, умолк, внимательно рассматривая унылый пейзаж.

– Ну вот мы и приехали, – сказал Зорге.

Они оказались в деревушке, расположенной в глубине острова, километрах в ста с лишним от Токио. Вдоль серой изъезженной дороги стояли хибары, окруженные редкими захиревшими соснами. Солнце спряталось за облаками, и воздух был пропитан запахами тления.

– Ничего удивительного, – безразлично констатировал Бранц. – В это время года даже курорт выглядит как трущоба.

Выйдя из машины, Зорге потащил за собой Зиберта. Несколько ребятишек, встретившихся им по дороге, убежали прочь. Зорге направился к ближайшей хибаре. Подойдя к ней, он толкнул ногой покосившуюся дверь и вошел внутрь. Зиберт молча последовал за ним.

Несколько человек уставились на них темными, глубоко впавшими глазами. Лица их были скорее серыми, нежели желтыми. Зорге произнес несколько слов на ломаном японском языке.

Пожилой мужчина приподнялся, поклонился и снова сел.

Зиберт схватил Зорге за руку. Запах, нет, не бедности, а нищеты подействовал на него угнетающе. Вежливость погрязшего в крайней бедности человека напомнила Рихарду улыбку когда-то умиравшего на фронте солдата, которому он закрыл глаза.

Зорге, казалось, ничего этого не замечал. Выйдя из хибары, он потянул за собой Зиберта в другую. И там повторилась та же картина. Зорге потащил Зиберта в третью, а затем и в четвертую хибару. Лицо его приняло злобное выражение, и он стиснул зубы.

– Все эти люди – крестьяне, – проговорил Зорге. – Они голодают почти постоянно. Когда кончаются запасы риса, они заменяют его древесной корой и рыбными головами. А чай у них – просто пустой кипяток.

Они пошли назад к автомашине, у которой возился Бранц. Тот долил бензин из канистры, проверил покрышки и осмотрел двигатель. Жители этой нищенской деревни его не интересовали.

– Бедный народец, не так ли? – вот и все, чем встретил он Зорге и Зиберта. – Но храбрый народ, нужно отдать должное. Наши крестьяне давно бы протянули ноги от такой жизни. Однако японцы предпринимают все меры, чтобы захватить весь Дальний Восток. Я называю это героизмом, господин Зиберт. Это – единственный вывод из того, что вам показал Зорге. Такая страна может стать мировой державой. А все те социальные фантазии, которые нам преподносит Зорге, не более чем самообман.

Возмущенный Зиберт повернулся к полицейскому атташе спиной. Это было самое большое, на что писатель из Франкфурта был способен.

– Неужели так живут все земледельцы в Японии? – спросил потрясенный Зиберт.

– Только около пятидесяти процентов здешних крестьян, – пояснил Зорге, – относительно самостоятельны, у них от одного до трех гектаров земли. Остальные – деревенские пролетарии, таких, пожалуй, нет больше нигде в мире. Они арендуют земельные наделы не более наших садовых участков.

– Занимаются ли они животноводством?

– Незначительно. На девять хозяйств – одна свинья.

– А налоги?

– Примерно в два раза выше, чем у ремесленников. Поэтому сотни тысяч разорившихся крестьян ежегодно уезжают в города, где пополняют ряды промышленного пролетариата. В случае безработицы они возвращаются обратно.

– Если государство намерено стать великим, – произнес бодро Бранц, – требуются жертвы. Мир принадлежит только дельным и сноровистым.

– Избавьте нас, пожалуйста, от глупой нацистской фразеологии, – отрезал Зорге.

– Не хотите ли вы этим сказать, что национал-социализм – учение глупцов? – с угрозой спросил полицейский атташе.

Зиберт на этот раз более решительно вмешался в разговор двух идейных противников:

– Господин Бранц, мы уважаем национал-социализм как властный режим. Но если кто-либо из его представителей начинает нести чушь, мы оставляем за собой право критиковать это лицо.

Бранц пожал плечами и сунул голову под открытый капот машины.

– Японский крестьянин, – продолжил Зорге, – арендует свой участок земли у помещика за годовую ренту. До двадцатого декабря он должен ее выплатить, независимо от того, какой выдался урожай. Договор об аренде предусматривает возможность возврата земли помещику по его требованию, даже после посева.

– Это просто ужасно, – негодующе заметил Зиберт.

– Это по-японски, – отреагировал Зорге, и в его словах прозвучала неприкрытая неприязнь к властям Страны восходящего солнца.

– Вы ненавидите Японию? – спросил писатель.

– Да, – не стал скрывать Зорге.

– Эмоционально? Или после трезвого размышления? Или же на основании личного опыта? – поинтересовался Зиберт и, показав на раскинувшиеся кругом поля, добавил: – То, что мы увидели, ужасно, но положение можно исправить путем реформ. И скажите, пожалуйста, почему вы не ответили на мой вопрос, Зорге? С чего вы взъелись на японцев?

– Потому, что знаю их лучше других. Потому, что я видел такое, о чем никто никогда не писал. Я видел собственными глазами, как японские солдаты расстреливали коммунистов в Шанхае и заживо сжигали их вождей в топках паровозов. Я видел, как уничтожали женщин и детей, хотя они никому ничего плохого не сделали, слышал мольбы о пощаде. И сейчас я чувствую запах крови, пролитой озверелой японской военщиной.

– Я уже дважды слышал слово «коммунист», – сказал Бранц, выныривая из-под капота машины. – Кажется, оно очень вам нравится, господин Зорге.

Рихард холодно взглянул на полицейского атташе. В этот момент ему стало ясно: или он, или Бранц – один из них был лишним в Японии. И как ни странно, эта мысль его сразу успокоила.

– Я социалист и никогда этого не скрывал, – спокойно ответил Зорге. – А здесь, в этой стране с достойным сожаления режимом, в последнем раю феодального господства, социалистические идеи становятся особенно привлекательными.

– Это понятно, – сказал Зиберт, стараясь предотвратить новую схватку двух идейных противников. – И не забывайте, господин Бранц, что основы социализма включены в программу национал-социалистической партии, членом которой вы состоите.

– Тем не менее, – ответил Бранц, – я не без удивления слышу, что близкий друг посла возводит хулу на японцев, наших союзников.

– Вы ошибаетесь, – с трудом выдавив улыбку, возразил Зиберт. – Если отделить, как это делают все политики, народ от его руководства, окажется, что нас с японцами объединяет ничего не значащий антикоминтерновский пакт. А между Германией и Советским Союзом заключен договор о ненападении, без которого начавшаяся война стала бы авантюрой.

– С интеллектуалами, – отреагировал сердито Бранц, – о таких вещах говорить очень трудно. Они вывертываются подобно угрям. – И, не скрывая угрозы, добавил: – Но в дальнейшем это не пройдет. Наверняка найдется подходящий случай, когда можно будет сделать соответствующие выводы.

Ответный ход Зорге

Взаимоотношения Рихарда Зорге и Мартины Шварц занимали умы немецкой колонии в Токио. Дело было не в том, что они вступили в любовную связь. В этом не было ничего необычного: Германия находилась далеко, климат тут был другим, влияние Церкви невелико, к тому же шла война.

Однако то обстоятельство, что эти взаимоотношения, принявшие постепенно скандальные формы, происходили на виду всей колонии и что не предпринимались ни малейшие попытки их как-то замаскировать, обеспокоило руководителей посольства.

В первые недели Мартина и Рихард были просто неразлучны. Хорошо информированные лица рассказывали о нежных сценах, когда влюбленные сидели, взявшись за руки, где-нибудь в укромном уголке отеля «Империал». Муж Мартины не заходил в спальню жены без предварительного уведомления.

Множество поклонников у Мартины и легкомысленное поведение Зорге давали всегда пищу для разговоров. Теперь же они нашли друг друга, что явилось чувствительной потерей для общества. Мужчины самого различного возраста не только любовались красавицей Мартиной, но и добивались ее расположения. Атлетически сложенный Зорге, обычно шокировавший женщин, доставлял им вместе с тем и много маленьких радостей. А тут и те и другие лишились этого.

Первые признаки того, что отношения между влюбленными стали портиться, появились месяца через полтора. В местном театре Зорге после короткой ссоры с Мартиной ушел, оставив ее одну. А через три недели после этого Мартина залепила Рихарду пощечину в ресторане «Ломайер», на что тот ответил тем же. Однако спустя полчаса они помирились. Еще через две недели Зорге обругал ее на приеме в посольстве за то, что она беспардонно флиртовала. Схватив возлюбленную за руку, он потащил ее на улицу и отвез к ней домой.

– Я люблю тебя безгранично! – воскликнул он, когда они вошли в гостиную, и крепко сжал ее в своих объятиях.

При этом Рихард толкнул чайный столик, с которого упала и разбилась чашка. Влюбленные не обратили на это никакого внимания.

– А как я тебя люблю, ты даже и не представляешь, – ответила Мартина, прижимаясь к Зорге.

Слуга-японец, услышав звук разбившейся чашки, неслышно вбежал в комнату, но застыл на пороге и тут же быстро удалился. Он никак не мог привыкнуть к экстравагантным выходкам своей необычной госпожи, хотя не первый год служил у ней.

– Не здесь! – воскликнула Мартина, пытаясь высвободиться. – И не сейчас.

– Это почему?

– Иначе мы опять забудем о времени.

– А его и стоит забыть.

– Разве мы не пойдем в посольство?

Зорге оттолкнул ее от себя.

– Это для тебя важнее, чем моя любовь! – с упреком вскричал он.

– Я хотела пойти туда с тобой, так как люблю, когда ты меня сопровождаешь.

– Если тебе нужен сопровождающий, то заведи себе собаку. Но и собака не выдержит с тобой долгое время!

Она вскочила и накинулась на него с кулаками. Он поймал ее руку, резко отвел назад, так что она громко вскрикнула и упала в кресло. Полулежа она смотрела на него злыми глазами.

– Уходи! – крикнула она. – И никогда больше не появляйся!

– С большим удовольствием, – ответил он и хлопнул дверью.

Сев на мотоцикл, Зорге поехал в посольство. «Эта баба, – сказал он себе, – меня прикончит. Так случится, если я ей поддамся. Но для меня она не так уж и много значит. Пожалуй, будет действительно лучше, если больше ее не видеть. Она разлагает меня, мешает работать и наносит ущерб делу. Она настоящий вампир, не только высасывает мои силы, но и треплет мне нервы. Ни одной бабе до этого такое не удавалось. Пришло время вычеркнуть ее из своей жизни!»

Он обогнал несколько автомашин и проехал мимо похоронной процессии, не снижая скорости. Около почтового отделения резко затормозил и выключил двигатель. Зайдя внутрь, вошел в телефонную будку и набрал номер Мартины. Она сразу же ответила, но он повесил трубку, не произнеся ни слова.

После этого Зорге припарковался у посольства. В основном здании он попытался найти пресс-атташе, заглядывая во все комнаты и перекидываясь шутками с секретаршами. Некоторые из них испытывали к нему слабость, но он никогда не обращал на них внимания.

Естественно, пресс-атташе он нигде не нашел, но наткнулся на Бранца, который хотел было поговорить с ним.

– Я давно собираюсь спросить, господин Зорге, где это вы научились так разбираться в картах? Вы прекрасно ориентируетесь, в чем я убедился во время нашей поездки.

– Ваша же способность ориентироваться ниже всякой критики, господин Бранц. Поэтому, видимо, вы плохо разбираетесь не только на местности, но и в людях.

Не дожидаясь ответа, Зорге пошел дальше. Он решил нанести послу дружеский визит. Рихард не видел его уже несколько дней. «Эта стерва Мартина, – подумал он, – представляет серьезную опасность для моего дела».

Зорге открыл дверь приемной посла, где две секретарши что-то усердно печатали на пишущих машинках.

– Девочки! – обратился к ним Рихард. – Не заработались ли вы до смерти?

Секретарши прервали работу, улыбнувшись ему – не только как приближенному к послу человеку, но и как мужчине, которому симпатизировали. Он был не похож на многих сотрудников посольства, задиравших носы, вел себя просто, охотно шутил.

Одна из них протянула ему записку:

– Позвоните по этому номеру, доктор. Это срочно.

Зорге взял записку. Как он и предполагал, это был номер телефона Мартины Шварц.

– Соединить ли вас с фрау Шварц? – спросила секретарша без стеснения.

– Соедините, – улыбнулся ей Зорге.

Услышав его голос, Мартина оживленно заговорила:

– Рихард, знаю, что я ужасна и вела себя плохо, как истеричка. Я просто потеряла контроль над собой. Я – противная, омерзительная и отвратительная баба.

– Это точно, – равнодушно подтвердил Зорге.

– Но это все потому, что я тебя люблю. Просто схожу с ума от любви. Ты должен этому верить. Я не могу по-другому. У меня ужасное настроение и самочувствие, Ика. – Мартина постаралась вложить как можно больше нежности в это ласкательное имя Зорге. – Я много плакала. Пожалуйста, не сердись на меня, я этого не переживу.

– Успокойся. Я тебя понимаю. Я и сам чувствую себя не лучше.

В ее голосе сразу же появились требовательные нотки:

– Будь благоразумным, Ика, прошу тебя, пожалуйста. Этого больше не повторится, клянусь тебе. Ты мне веришь?

– Да, – глухо ответил Зорге.

– Пожалуйста, приезжай, и немедленно. Ты должен доказать, что прощаешь меня. Так ты приедешь?

– Да, – сказал он и медленно положил трубку на рычаг.

Рихард поехал к Мартине. Мотоцикл под ним ревел, и камни мостовой, казалось, улетали прочь. Мартина ждала его у входа в дом и сразу же потащила к себе.

Сидя рядом, откинувшись на спинку дивана, оба долго молчали. Они не дотрагивались друг до друга, но, казалось, чувствовали, как в них пульсирует кровь.

– Сейчас довольно часто случается, – сказал Зорге, – что я забываю обо всех тревогах.

– А что тебя тревожит, Ика?

– Я хочу, чтобы моя жизнь была наполнена делом, – с трудом проговорил он.

– Могу ли я тебе в этом помочь?

– Благодаря тебе, Мартина, я чувствую себя иногда очень счастливым. Мне это требуется, иначе я могу взорваться. Да и что представляет собою моя жизнь? Быть постоянно репортером? Разве это настоящее дело? Так, просто обычное занятие. А все обычное ничего не стоит. Ведь хочется большего: изменять людей к лучшему, дать им возможность достойно жить, не допускать войн, держать руки на штурвале истории.

– Как понимать тебя, Ика? Ты шутишь?

– Ты думаешь, я журналист? Ведь думают же некоторые, что я пьяница. Другие считают меня развратником. А кто я на самом деле? Я – Рихард Зорге! Так кто же он – Рихард Зорге?

– Единственный мужчина, которого я люблю. Кроме него, для меня не существует никакого другого мужчины.

– А что ты знаешь обо мне? Я признаюсь…

В дверь вдруг осторожно постучали. Рихард и Мартина замолчали и прислушались. Стук повторился.

– Да, – отозвалась Мартина.

– К телефону просят господина Зорге, – сказал слуга за дверью.

– Нет! – крикнула Мартина.

– А кто меня спрашивает? – поинтересовался Зорге.

– Господин адмирал, – ответил слуга.

Зорге поднялся, осторожно отвел руку Мартины, которая не хотела его отпускать.

– Это военно-морской атташе, – сказал он ей и вышел.

– Ну и как наши дела? – бодро спросил адмирал. Он был явно в хорошем настроении.

Пропустил уже пару стаканов джина, – подумал Рихард, а в трубку сказал:

– Даже не знаю, что делать, старина.

– Не будьте занудой, доктор, – пророкотал голос адмирала, явно разочарованного, что Зорге не собирается повеселиться вместе с ним. – Мне надо срочно подбодриться. Эти ребята в военном министерстве сильно поистрепали мне нервы. А в вопросах подводной войны они разбираются не более, чем мы во внутреннем мире лобковой вши. Так что не бросайте меня одного, Зорге.

– Хорошо, – согласился Зорге, которого очень заинтересовали данные о японских подводных лодках. – Через двадцать минут я заеду за вами в посольство.

Вернувшись к Мартине, он попросил:

– Будь так добра и разреши мне уйти.

– Останься!

– Мне нужно сделать нечто очень важное.

– Что может быть важнее меня?!

– Будь, пожалуйста, благоразумной, Мартина.

– Не хочу! Если ты сейчас уйдешь, можешь не возвращаться.

– Ну, нет так нет, – решительно произнес Зорге и ушел.

Доехав до посольства, он оставил там свой мотоцикл и сел в «мерседес», в котором его дожидался адмирал. Они направились в район Гинзы, где без особого труда нашли новое злачное заведение «Глювурмхен»[19]19
  Глювурмхен – светлячок (нем.).


[Закрыть].

Этот недавно открывшийся ресторан носил немецкое название, впрочем как и многие другие в Токио. Ночная жизнь столицы определялась в основном немцами, мало чем отличаясь от Шанхая. И открывали эти рестораны бывшие моряки, деловые люди, коммивояжеры, официанты и проститутки. Владелец «Глювурмхена» Ваймайер, уроженец Кенигсберга, был капитаном парохода.

Между военным и торговым моряками тут же нашлись, как говорится, точки соприкосновения и общих интересов, в результате чего хозяин достал из своих резервов оригинальную данцигскую водку «гольдвассер». Зорге потребовал что-нибудь покрепче, и ему принесли мало чем отличающийся от чистого спирта «беренфанг». Между морскими волками завязался оживленный разговор, и они выпили для начала двойную порцию данцигской.

Зорге облокотился обеими руками на стол, наблюдая незаметно за окружением, и увидел за соседним столом японца, навострившего уши. Рихард безошибочно определял полицейских шпиков. Он поднялся, подошел к японцу и схватил его за руку.

– Пошли, сынок, – сказал Зорге и потащил японца вместе со стулом к своему столику. – Здесь тебе будет лучше слышно.

Адмирал, который был вынужден прервать свои разглагольствования, рассердился, а хозяин ресторана собрался вышвырнуть шпика на улицу.

– Оставьте эту мразь в покое, – потребовал Зорге, сильно хлопнув японца по плечу. – Конечно, он шпионит за нами. Но этот тип не глуп. И что ему делать? Ведь он должен зарабатывать себе на хлеб! Вот ему и приходится подслушивать разговоры. Так что, – закончил Рихард, обращаясь к японцу, – раскрывай свои уши и слушай внимательно!

После некоторой заминки адмирал и хозяин ресторана освоились с создавшейся обстановкой, которая явно доставляла Зорге большое удовольствие. Разговор продолжился, и Рихард, ухмыляясь, пояснял японцу то, что тот не совсем понимал. Шпик был весьма этим тронут, а получив визитную карточку Зорге, через полчаса удалился, непрерывно кланяясь.

Заказанные напитки троица поглощала в неимоверных количествах, и скоро резервы хозяина истощились. Разговор становился все громче. Не были забыты и другие земные удовольствия: девушек заведения по очереди представили честной компании, и их нашли вполне подходящими для увеселения.

После полуночи адмирал потребовал завести пластинки с негритянской музыкой. Когда Луи Армстронг начал петь блюз «Бейсин-стрит», Зорге на время забыл про свой интерес к тому, что военно-морскому атташе удалось узнать о японских подводных лодках. Пластинку ставили шесть раз подряд. Адмирал, расчувствовавшись, сказал, что у этого негра, вне всякого сомнения, голос настоящего морского волка.

Когда забрезжило утро, Зорге, на удивление почти трезвый, несмотря на выпитое огромное количество спиртного, потащил едва передвигавшегося адмирала к машине. Они поехали в посольство, и Рихард буквально внес мертвецки пьяного морского волка в его жилище, которое тот называл каютой, и уложил в постель. Затем он не торопясь осмотрелся и заметил на письменном столе среди кучи разных бумаг нечто интересное, относящееся к службе Бранца. Хотя документ и не имел грифа «секретно», сведения в нем представляли несомненный интерес, так как касались мер безопасности посольства.

Зорге вытащил из папки три листа, аккуратно их свернул и положил во внутренний карман пиджака.

Криминалисты утверждают, что нет ни одного преступления, совершая которое правонарушитель не допустил бы какой-либо ошибки. Контрразведчики тоже придерживаются мнения, что нет такого шпиона, которого нельзя было бы поймать. И те и другие ссылаются на «мелочи» и «случайности».

В своих ближайших помощниках Зорге был вполне уверен. Одзаки, как и он сам, был идеалистом. Другие тоже не могли просто так выйти из игры. Опасность всем им угрожала со шпионского дна – от мелких агентов, спекулянтов секретными сведениями и провокаторов-двойников.

Эмиль, пьяница и глупый болтун в Шербуре, оказался тем крохотным крючочком, с помощью которого гестаповцы вытянули почти всех участников французского движения Сопротивления в 1940–1941 годах, а затем повесили. Когда этот завсегдатай пивных и кабаков попал в руки немецких контрразведчиков, вся подпольная сеть движения Сопротивления во Франции была раскрыта в считанные недели.

Можно привести сотни подобных примеров, среди которых просто невероятен случай разоблачения полковника Редля, шефа разведывательной службы Австро-Венгрии, который продавал России не только секретные сведения, но и предавал собственных агентов.

О необычных случаях, приведших немало шпионов на виселицу, рассказывает и Бернар Ньюмен. Этот английский писатель, один из лучших авторов шпионского жанра, рассказал о нескольких бездарных провалах немецких агентов во время Второй мировой войны. Так, один из них, приземлившийся в Англии на парашюте, вышел на дорогу, где проезжавший мимо водитель грузовика спросил его, как проехать к какому-то населенному пункту. Поскольку немец не знал как следует местности, то ответил что-то бессвязное. Водитель тут же сообщил о подозрительном человеке в ближайший полицейский участок, и шпион был схвачен.

Другой немецкий лазутчик со значительной суммой денег в кармане, подойдя к железнодорожной кассе, попросил билет до нужного ему населенного пункта.

– Два десять, – ответил кассир, имея в виду два шиллинга и десять пенсов.

Немец тут же выложил два фунта и десять шиллингов. Кассир тут же рассказал о странном пассажире полицейскому. Того немедленно задержали.

Еще один немецкий шпион после приземления приобрел велосипед и поехал по правой стороне дороги, забыв о том, что в Англии левостороннее движение. Это было концом его карьеры.

И у Зорге случай сыграл роковую роль. Хотя резидент был предельно осторожен и предусмотрителен, тут он оказался бессильным. Речь идет об эпизоде с невзрачной и примитивной женщиной, которую звали Томо, тетушка Томо.

Папа Кетель, хозяин ресторана «Райнгольд», мама Кетель, женщина с добродушным лицом и широким задом, трое их детей и слуга-японец стояли вытянувшись, словно аршин проглотили, перед Зорге, который пытался сфотографировать все семейство по случаю Рождества.

– Подбери живот, папа, – попросил Рихард. – А ты, мама, изобрази улыбку, как ты умеешь это делать. И ребятишки пусть смеются. Только слуга пусть остается серьезным, поскольку у него нет причин для веселья.

Все послушно последовали указаниям Зорге.

– Примите немного влево, – скомандовал Зорге, – чтобы праздничная зелень, то бишь рождественская елка, попала в кадр.

Вся семья послушно сдвинулась влево. У папы лицо было белым, у мамы – желтым, физиономии ребятишек – оранжевыми, но родственное сходство было несомненным.

– Когда я смотрю на вас, – весело заметил Зорге, – то вспоминаю Германию.