Текст книги "Ученик"

Что-то произошло за рубежом.

Что-то другое в стране.

Его это не волновало, просто надо было чем-то заняться.

Он увидел на столе срезанные цветы. Как все это типично для Стефана. Сегодняшняя газета и свежие цветы. Свежесваренный кофе с молоком. Стефан живет сегодняшним днем. Будто каждый день имеет значение.

Еще через несколько минут Себастиан услышал, как открывается наружная дверь, и секундой позже появился Стефан с пакетом молока средней жирности. Себастиан положил перед собой в принципе не прочтенную газету и приветственно кивнул ему.

– Кофе будешь? – спросил Стефан, направляясь к кофеварке.

– Поскольку ты сбегал за молоком, я просто не решаюсь отказаться.

– Ты всегда решаешься отказываться, – улыбнулся Стефан.

– Тогда я откажусь. – Себастиан улыбнулся в ответ.

Стефан кивнул и налил себе чашку. Открыл только что купленный пакет молока и добавил немного в кофе.

– В последний раз ты был здесь не очень давно, – сказал он, балансируя с полной чашкой в руках обратно к креслу.

– Знаю.

– У тебя довольный вид. Что-нибудь произошло?

– Нет, почему что-нибудь должно было произойти? – Себастиан улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой, на какую был способен. Ему хотелось максимально растянуть удовольствие.

– Не знаю, мне просто так кажется.

Стефан поставил чашку на стол рядом с букетом цветов и уселся на свое место. После нескольких секунд молчания Себастиан почувствовал, что пора начинать.

– Я сегодня встретился с Ваньей.

Вид у Стефана сделался скорее усталый, нежели удивленный.

– Я полагал, мы договорились о том, что ты не будешь вступать с ней в контакт. Что она сказала?

– «Какого черта он здесь делает?»

Стефан покачал головой.

– Ты же обещал.

– Дело было не так. Я искал работу.

– Где же?

– В Госкомиссии.

– Из всех мест…

– Брось, ты же сказал, что мне надо чем-то заняться, и я хочу начать работать, мне необходимо обрести… структуру. В этом ты прав. Но мне требуется что-то интересное. Увлекательное.

– А не просто сидеть и страдать целый вечер, как вчера?

Себастиан не ответил, а опять посмотрел в окно. Парни сидели и курили. Пианино стояло на том же месте.

– Групповая терапия действует гораздо лучше, если в ней участвуют, – продолжил Стефан. – Разговаривают, знаешь ли.

Себастиан посмотрел на Стефана честным взглядом.

– Это не мое, я же говорил. Господи, они без конца болтали о своих банальных проблемах. Как ты только выдерживаешь?

– Дело привычки. У меня есть пациенты, которые испытывают мое терпение куда больше, – многозначительно сказал Стефан.

Себастиан намеренно не стал отвечать на иронию, у него еще осталась в запасе тяжелая артиллерия.

– Сегодня вечером я все равно не приду.

– Я считаю, тебе надо попробовать еще раз.

– Не думаю. Знаешь… – Себастиан замолчал. Художественная пауза. По опыту лекций он знал, что внезапные сценические повороты часто оказываются более эффективными, если начать с паузы. Сейчас он стремился к максимальному эффекту. И, выждав, выдал:

– Вчера после встречи я переспал с этой Аннетт.

Стефан побледнел, не в силах скрыть возмущения.

– Какого черта ты это сделал?

Себастиан развел руками, словно извиняясь.

– По недоразумению. Неумышленно.

– Неумышленно? Это как? Как, черт возьми, такое возможно неумышленно?

Стефан попытался успокоиться, откинувшись на спинку кресла. Похоже, ему это не слишком удалось, с удовлетворением отметил Себастиан.

– Надо было… чем-то заняться. Ну, немного развеять мысли. Ты же меня знаешь. Я таков. – Он посмотрел на Стефана с притворным интересом. – Ты хорошо ее знаешь?

– Она моя пациентка уже давно. Она чувствует себя полностью брошенной сыном, бывшим мужем, всеми. У нее проблема с доверием и крайне низкая самооценка.

– Да, заметно. Она впитывала близость как губка. Но в постели она чистый дьявол.

Стефан встал с кресла так резко, что кофе выплеснулся на стол, все его мягкие понимающие стороны как ветром сдуло. Он рассвирепел.

– Ты понимаешь, что ты натворил? Понимаешь, как она себя чувствовала, проснувшись в одиночестве? Я предполагаю, что на завтрак ты не остался.

– Да, у меня печальный опыт совместных завтраков.

– И теперь ты намерен просто избегать ее?

– Таков план. Обычно ничего страшного не происходит. – Себастиан сделал еще одну паузу и взглянул на Стефана с откровенно наигранным состраданием. – Мне жаль, Стефан, но я ведь предупреждал, что не подхожу для групповой терапии.

– Вопрос в том, существует ли вообще такое место, где ты подходишь. Уходи. – Стефан указал рукой на дверь. – Не желаю тебя больше видеть.

Себастиан кивнул и встал. Он покинул Стефана с его свежей газетой и букетом.

Стефан прав.

Каждый день имеет значение.

* * *

Домой высокий мужчина пришел почти ликуя. Он видел рекламные афиши и заголовки только что вышедших вечерних газет. Состоялась пресс-конференция. О нем. Ему ничего так не хотелось, как читать, но просто вбежать в квартиру и открыть купленные газеты было нельзя.

Ритуал.

Он обязан ему следовать.

Быстро и привычно он зажег лампу в прихожей и запер за собой дверь. Снял ботинки, поставил их на подставку для обуви, надел тапочки, снял тонкую куртку и повесил ее на единственную вешалку под шляпной полкой, на которой не лежало ничего, кроме большого фонаря. Сняв с себя все, что собирался – зимой на полку отправлялись также шарф, шапка и варежки, всегда в таком порядке, – он открыл дверь в туалет и зажег свет там тоже. Глядя в полную темноту помещения без окон, он, как всегда, на секунду испытал острую неприязнь, пока не замигала световая трубка. Зайдя в туалет, он, прежде чем расстегнуть ширинку и помочиться, проверил, что карманный фонарик, находящийся на полочке в пределах досягаемости, работает. Затем он взял фонарик с собой к раковине, вымыл руки, вернул фонарик на место и, оставив дверь в туалет открытой, прошел в гостиную. Зажег лампу на потолке, тут же свернул налево, вошел в кухню и включил свет там тоже – на потолке и над плитой. Здесь надо проверить два фонарика. Оба работают. Осталась только спальня. Лампа на потолке и одна прикроватная лампа, потом фонарик на ночном столике.

Зажжено повсюду. Необходимости в этом не было. В квартиру из всех окон струился солнечный свет. Его ничто не заслоняло и не затемняло. Никаких маркиз снаружи, никаких занавесок внутри. Переехав сюда, высокий мужчина первым делом снял все жалюзи. Нет, сегодня электрический свет не требуется. Но это ритуал. Если совершать его даже при отсутствии необходимости, не придется волноваться, что забудешь его, когда он окажется важен.

Однажды, много лет назад, в районе, где он жил, отключилось электричество. Стало темно, не только у него, а повсюду. Хоть глаз выколи. Он быстро нашел ближайший фонарик, но батарейка села или перегорела лампочка. Он давно не производил проверку. Это было до ритуала. От охвативших его паники и парализующего страха его вырвало, после чего, пока не дали электричество, ему пришлось несколько часов неподвижно пролежать на полу.

Вообще-то он очень любил лето. Не обязательно жару, но свет. Лучше всего было вокруг праздника летнего солнцестояния, но нравился ему свет, а не праздник. Праздников он не любил. Никаких, но особенно день летнего солнцестояния.

Именно во время этого праздника он впервые заметил, что что-то не так.

Что она не такая, как все.

Ему было три года, возможно, четыре. Они уселись в машину и отправились на празднование на большом лугу около озера. Когда они приехали, майский шест[17]17
  Майский шест – главный атрибут праздника летнего солнцестояния, его украшают цветами, а затем поднимают и устраивают вокруг него танцы.


[Закрыть] уже стоял. Народу собралось много, и они со своими пледами и корзинкой для пикника оказались довольно далеко от самого места праздника. Ветер периодически доносил обрывки народной музыки туда, где они сидели с бутербродами и клубничным тортом, а мама с папой еще с белым вином. Танцы начались в три часа. Народу было много. Образовалось четыре или пять кругов. Он очень любил танцевать. Особенно ему нравились два танца. Там были такие забавные движения. Возможно, это началось раньше, вероятно, да, но таких воспоминаний у него не сохранилось. Впервые это произошло там. На празднике летнего солнцестояния. На солнце, в предпоследнем круге. Когда она танцевала с ним. Его ручка в ее руке. Он помнил, что был счастлив и смотрел на нее. Ее взгляд во время танца был прикован к чему-то вдали. Казался отсутствующим. Она не пела. Не улыбалась. Ее тело двигалось в танце так, будто она спит. Без всякого чувства. Равнодушно. Он помнил, что испугался и дернул ее за руку. Она посмотрела на него и в ту секунду, когда их взгляды встретились, улыбнулась, но улыбка так и не достигла ее глаз. Была механической, заученной, нацеленной на то, чтобы убедить его, что все идет как надо. Но это было не так. Ни тогда, ни уж точно потом.

«Мама сейчас неважно себя чувствует». Она говорила это, когда ему не позволялось залезать к ней на колени или когда она посреди дня лежала в спальне с задернутыми занавесками. Когда она сидела на полу, прижав колени к подбородку, и только плакала, и отцу приходилось забирать его из детского сада, поскольку она просто-напросто не являлась. Так она говорила, когда оказывалась не в силах готовить еду в те дни, когда он бывал с ней дома, или прямо перед тем, как захлопнуть за собой дверь, оставив его на несколько часов в одиночестве.

«Мама сейчас неважно себя чувствует». Отец говорил это ему, когда, шикая, пытался объяснить, почему надо ходить дома в мягких тапочках, почему нельзя показывать, что он огорчен, взволнован или рассержен. В качестве причины того, почему ему приходилось часами сидеть неподвижно, почти незаметно, в те дни, когда она все-таки вставала с постели. Он приводил это в качестве причины того, что они никогда ничего не делают вместе, и почему он должен быть умницей и заботиться о ней, пока папа зарабатывает деньги.

Потом он говорил это сам, когда достаточно подрос, и его одноклассники стали спрашивать, почему он так редко посещает школу, почему им нельзя бывать у него дома, почему он никогда никуда вместе с ними не ходит, почему он не появляется на праздниках или не занимается спортом.

«Мама сейчас неважно себя чувствует».

Иногда, когда она чувствовала себя лучше, она жалела его, поскольку ему приходилось расти с такой плохой мамой.

Чаще она говорила ему, что в ее болезни виноват он. Не роди она его, все было бы хорошо. Он погубил ее.

Когда ему исполнилось десять, она больше не могла оставаться жить с ними. Она исчезла. Куда, он не знал. Никогда ее не навещал. Как ни странно, отец стал бывать дома больше. Теперь, когда он действительно мог справляться сам. Отчасти поскольку уже достаточно повзрослел, а отчасти потому, что больше не требовалось заботиться о маме. Только много позже он понял, что отец все эти годы просто сбегал на работу. Держался подальше. Не мог справиться с болезнью и перекладывал ответственность на него. Он предполагал, что смог бы возненавидеть отца, но когда он до этого додумался, у него уже имелось очень много других объектов для куда более сильной ненависти.

Его мать умерла через полгода после того, как покинула их. На похоронах тихими голосами говорили о самоубийстве, но точно он так и не узнал.

Еще шесть месяцев спустя в его день рождения появилась незнакомая женщина. Звали ее София. Праздника у него не было. Кто мог бы прийти? После нескольких лет отсутствия социальных контактов и многочисленных пропусков занятий в школе у него не имелось друзей. София принесла подарок. Игровую приставку «Снес». Он мечтал о ней с тех самых пор, как она появилась год назад, но все время слышал, что она слишком дорогая и им не по средствам. Однако София, похоже, не сочла такой подарок особенно эксклюзивным. Помимо самой приставки, ему досталось еще четыре игры! Он сразу понял, что у нее, должно быть, больше денег, чем у них. Чем у них когда-либо было.

Она осталась ночевать.

Спала в спальне вместе с его отцом.

Позже отец рассказал, что они познакомились в аукционной фирме, где он работал. София проявила осведомленность и интерес. Она отдала кое-что на продажу, но и приобрела на аукционе множество красивых вещей. Дорогих вещей. София ему понравилась. Благодаря ей отец стал веселее, чем был очень долгое время.

В последующие месяцы он познакомился с Софией ближе. Намного ближе. Однажды отец с Софией уехали на выходные, а вернулись уже обручившись. Отец потом поговорил с ним. Серьезно. Он собирался жениться, и им предстоял переезд. Прочь от всего. К Софии. Которая жила в большой квартире в центре. Он вовсе не сомневался в том, что София отцу нравится, но понимал, что деньги тоже играют не последнюю роль. Отец часто возвращался к тому, что им повезло, что если они разыграют свои карты правильно, то никогда не будут ни в чем нуждаться, и что это шанс получить нечто большее.

Новый старт.

Новую жизнь.

Лучшую жизнь.

Он заслужил это. После всего происшедшего. На этот раз все будет хорошо. Ничто и никто не сможет помешать этому.

Через несколько недель после обручения он впервые встретился с семьей Софии. С ее мамой и папой, Леннартом и Свеа – парой лет шестидесяти, и с братом Карлом. Ужин в ресторане «Вилла Челльхаген»[18]18
  Дорогой ресторан в центре Стокгольма.


[Закрыть]. Приятно. Он пролил свой напиток и весь сжался, опасаясь последствий, но никто не рассердился. Чем дольше продолжался ужин, тем свободнее он себя чувствовал. У Софии, похоже, была приятная семья, без всяких там психов. Когда они собрались уходить, отец Софии отвел его чуть в сторону.

– Меня, как ты знаешь, зовут Леннартом, но если хочешь, можешь называть меня дедушкой, мы ведь теперь родственники.

Он радостно согласился. Ему понравился этот чуть седоватый мужчина с добродушными карими глазами, всегда готовыми рассмеяться.

Тогда. Когда они только познакомились.

До поездок за город.

До игр.

Тогда, когда он еще не боялся темноты.

* * *

Закончив ритуал, высокий мужчина уселся на кухне и дрожащими пальцами раскрыл газеты. Наконец-то они поняли. Потребовалось время, но теперь они связали первое со вторым и с третьим. Они писали о нем. Писали, что он наводит страх. Снимки домов, которые он посетил. Какой-то обеспокоенный сосед, с серьезной миной обнимающий свою дочь. Он открыл вторую газету. Много того же. Нигде ни слова о его прообразе. Несмотря на то, что убийства – точные копии. Либо журналистам неизвестны детали, либо они просто не знают о величии Мастера. Высказывания полицейских кратки. Они хотели лишь проинформировать о том, что, вероятно, имеют дело с серийным убийцей. Хотели предупредить общественность и в особенности одиноких женщин, чтобы те не впускали в дом незнакомых мужчин. Они говорили, что у них есть несколько версий и, собственно, больше ничего. Комментировать сходство между жертвами они отказались. Не сообщили вообще никаких деталей. Они хотят его принизить. Сделать из него кого-то неприметного, кого-то, чьи поступки не являются важными. Опять. Им это не удастся. Еще ничего не кончено. Им придется признать, что он достойный противник. Такой же наводящий ужас и великий, как Мастер.

Высокий мужчина встал, открыл второй ящик и достал ножницы. С величайшей аккуратностью он вырезал статьи, где говорилось о нем. Закончив, он свернул изрезанные газеты и положил их друг на друга на самом краю стола. И остался сидеть. Неподвижно. Это нечто новое. Ему требуется создать ритуал. Писать будут и дальше, он не сомневался. Это только начало. Он ощущал волнение во всем теле, будто внезапно вошел в следующую фазу. Фазу, где его, таинственного, начнут, сбиваясь с ног, разыскивать по всему миру. Где он присутствует.

Он встал и подошел к чулану. Рядом с пылесосом стоял бумажный пакет для макулатуры. Он взял газеты со стола и положил их в пакет. Затем закрыл дверцу чулана, взял вырезки и пошел в комнату, к письменному столу. Выдвинул верхний ящик. Там у него лежали конверты. Трех размеров. Он взял один из больших и положил вырезки туда. Те, что из «Экспрессен», впереди вырезок из «Афтонбладет». Решил, что если о нем напишут еще какие-нибудь газеты, то они попадут после «Афтонбладет». Если он распечатает что-либо из Интернета, то положит в отдельный конверт. Он встал, подошел к комоду, выдвинул верхний ящик и положил конверт с вырезками под черную спортивную сумку. Пусть будет так. Вырезать, собрать, макулатура, в конверт, в комод. Ритуал. Ему сразу стало спокойнее.

Высокий мужчина пошел и сел за компьютер, запустил браузер и зашел на fygorh.se. Он уже отчитался о наблюдениях последнего времени, и информацию восприняли очень хорошо. На седьмой странице он нажал на маленькую синюю кнопочку, находившуюся посредине длинной статьи о рунических надписях. Открылась новая страница, он ввел пароль. Увидев произошедшее на странице изменение, он затаил дыхание.

Он получил новое задание.

И готов к следующему.

К четвертому.

* * *

Лифт уже целую неделю не работал. Себастиан пошел к себе на третий этаж пешком. Все равно вспотеть намного больше он не мог. Солнце светило прямо на него всю дорогу домой. Этим летом, похоже, не играло никакой роли, в каком направлении идти и в какое время суток. Солнце, казалось, стояло в зените с самого момента восхода, около четырех утра. Тень являлась вожделенным дефицитным товаром. Высокое давление держалась так долго, что вечерним газетам приходилось придумывать новые слова. «Рекордной жары» и «Супержары» уже не хватало. Последняя неделя принесла, в частности, «Солнечный удар» и «Инферно-лето». Оба в связи с тем, что многим людям пришлось обращаться в больницу с симптомами обезвоживания, а в припаркованных машинах погибли собаки.

На двери его квартиры висели цветы. Прикрепленный скотчем букет в серой бумаге с запиской. Отпирая дверь, Себастиан отодрал его и вошел. Пока он, не развязав шнурков, стаскивал с ног ботинки, прочел записку. Там было написано только то, что он уже знал или понял. Кто-то послал ему цветы, а его не оказалось дома, поэтому их не смогли вручить и оставили на двери. Себастиан пошел на кухню и сдернул бумагу. Розы. Вероятно, дюжина. Красные. Наверняка дорогие. На одном из стеблей еще одна карточка. Его явно с чем-то поздравляли. Написано было только: «Поздравляю» – изящными буквами. И еще имя: «Эллинор».

Любительница держать за руку.

Он знал, что завтрак был ошибкой. Знал уже тогда, а теперь получил подтверждение. Кинув цветы в раковину, он вынул из кухонного шкафа стакан. Наполнил его водой, жадно выпил и снова наполнил. Затем вышел из кухни. На мгновение он задумался над тем, с чем же его поздравляют, но решил, что ему наплевать.

В квартире было лишь чуть прохладнее, чем снаружи. Воздух спертый. Пыльно. Быстро прикинув, не стоит ли открыть окно, Себастиан посчитал, что особой разницы не будет. Он снял одежду и бросил ее в гостевой комнате, на неубранную кровать. Требовалось запустить стиральную машину, раз или два, но он решил, что на это ему тоже наплевать.

Его поразило, насколько в доме тихо. Не гудят трубы, не спускается вода в туалетах, не кричат в квартире над ним дети, не слышно шагов на лестнице. Дом казался пустым. Что, вероятно, соответствовало действительности – большинство соседей уехали в отпуск. Не то чтобы ему их не хватало, он почти никого из них не знал по имени. Он принципиально избегал собраний в жилищном кооперативе, коллективных уборок и праздников во дворе. Дети с лестницы даже перестали звонить ему в дверь, чтобы попытаться продать рождественские газеты, майские цветы и прочую ерунду. Однако было тихо. Слишком тихо.

Посещение Стефана не возымело желаемого эффекта. Он шел туда как победитель. Он выиграл. Собирался раз и навсегда показать Стефану, кто устанавливает порядок их общения. Сказать ему, что если он намерен проявлять собственную инициативу, типа этой гребаной групповой терапии, то должен рассчитывать на последствия. Он настроился на освежающую борьбу. А Стефан вместо этого казался чуть ли не подавленным. Крайне неудовлетворительно.

Себастиан пошел в гостевую комнату и включил висящий на стене в ногах кровати телевизор. Он как раз собирался улечься в незастеленную постель, когда раздался звонок. От незнакомого звука Себастиан вздрогнул. Его домашний телефон. Вероятно, Тролле. Сперва он подумал было не подходить, но любопытство подталкивало его. Возможно, Тролле что-то разузнал. Что-нибудь смачное. Это может быть забавно. Он пошел на кухню и ответил:

– Да?

– Ты получил цветы?

Себастиан прикрыл глаза. Не Тролле. Точно не Тролле. Женский голос. Отнюдь не забавно.

– Кто это?

– Эллинор Бергквист.

– Кто-кто? – выдавил он из себя в меру вопросительным тоном. Он сразу понял, кто это, но не имел намерения ни в малейшей степени ее поощрять.

– Эллинор Бергквист. Мы познакомились на лекции о Юсси Бьёрлинге, и ты пошел со мной домой.

– Ну да, конечно, – произнес Себастиан так, будто только что соотнес имя с лицом.

– Ты ведь сразу знал, кто я такая, когда я назвала свое имя?

– Что тебе надо? – спросил Себастиан, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Я только хотела поздравить с именинами. Сегодня Якоб.

Себастиан не ответил. Наверное, его полное имя присутствует на какой-нибудь странице Википедии. Он прямо видел, как она рыщет по сети, чтобы отыскать какую-нибудь привязку, повод напомнить о себе. Снова вступить в контакт. Цветы на домашний адрес и звонок домой. Засекречен ли по-прежнему его номер? Когда-то был, это он знал, но как обстоит дело сейчас?

– Тебя ведь зовут Якоб Себастиан Бергман.

Никакой неуверенности в голосе. Констатация факта. Себастиан проклинал себя. Надо было уйти. В ту же секунду, как она всунула ему в руку свою, следовало откланяться. Отвергнуть ее. Придется сделать это сейчас.

– Извини, я только что трахался, и мне надо в душ.

Он положил трубку. Постоял с минуту, почти ожидая нового звонка, но телефон молчал. Себастиан ушел из кухни. По крайней мере, полуправда. Сексом он не занимался, но принять душ ему действительно требовалось. Он направился в сторону ванной, когда его внимание привлек голос из включенного в гостевой комнате телевизора.

«…но, по словам полиции, есть признаки того, что они имеют дело с одним и тем же преступником…»

Себастиан зашел в гостевую комнату. «Раппорт» или какая-то другая новостная программа. Молодой человек перед виллой с роскошным садом на заднем плане.

«…означало бы, что это третья женщина, убитая у себя дома. Полиция призывает общественность проявлять осторожность, особенно…»

Себастиан уставился в телевизор.

* * *

Нажимая на кнопку и открывая дверь в вестибюль, Торкель уже знал, что его ждет. Ему позвонили минутой раньше, когда он сидел со своей командой в Комнате. Из канцелярии. К нему посетитель. Некий Себастиан Бергман.

Торкель велел передать, что он занят и посетителю придется подождать в вестибюле, а сотрудник канцелярии ответил, что Себастиан сразу предупредил, что Торкель скажет именно так и что если тот немедленно не спустится, то Себастиан начнет рассказывать всем желающим все, что знает о Торкеле. Все. В подробностях. И начнет с ненастного вечера в городской гостинице города Умео вместе с парой близнецов. Торкель ответил, что идет. Сотрудник канцелярии закончил разговор тем, что извинился. Торкель покинул совещание.

Этого следовало ожидать. Торкель знал, что, как только новость распространится в газетах и по телевидению, Себастиан тем или иным образом проявится.

Едва Торкель успел открыть дверь, как перед ним сразу возник Себастиан.

– Это правда? У вас серийный убийца?

– Себастиан…

– Действительно? Он убил троих? Это крайне необычно. Вы должны подключить меня.

Торкель огляделся. Вести этот разговор в вестибюле он не хотел, но не хотел и пускать Себастиана дальше.

– Себастиан… – попытался он снова, будто повтор имени бывшего коллеги заставит того успокоиться и при благоприятном раскладе забыть о своем деле.

– Мне не обязательно быть частью команды, если это создает проблемы. Возьми меня консультантом. Как в прошлый раз.

Торкель увидел, как открывается маленький аварийный выход. Маленькая щелочка, через которую ему, возможно, удастся выскользнуть.

– Я не могу, – сказал он твердым голосом. – Знаешь, во что бы это обошлось? Мне не дадут дополнительных средств, чтобы тебя подключить.

Себастиан совершенно растерялся. Несколько секунд он просто смотрел на Торкеля, сомневаясь, не ослышался ли он.

– Неужели ты хочешь использовать вашу никудышную организацию и паршивую финансовую ситуацию в качестве предлога, чтобы не брать меня? К черту, Торкель, ты мог придумать что-нибудь получше.

«Да, мог, – сообразил Торкель. – Или, во всяком случае, мог бы». Но он выбрал этот путь и решил пойти по нему еще немного, хотя был почти уверен в том, что он тупиковый. Маленькая щелочка вдали сжалась до микроскопических размеров.

– Можешь думать все что угодно, но это правда. – Голос не настолько твердый на этот раз. – У меня нет на тебя денег.

Себастиан посмотрел на него почти разочарованным взглядом.

– У меня есть на себя деньги. Я поработаю бесплатно. Как в прошлый раз. Серьезно, Торкель, если ты хочешь от меня избавиться, тебе надо придумать что-нибудь получше, чем то, что я усложняю тебе руководство.

– Себастиан…

– Можно мне хотя бы познакомиться с расследованием? Вреда ведь от этого не будет. Черт возьми, ведь это как раз то, что я умею!

Торкель молчал. Неважно, что он скажет. Себастиан все равно не намерен слушать, он уже разошелся и не закончит, пока не выскажет все, что хочет.

– Ладно, допустим, что твою команду немного напрягало мое присутствие, но, черт побери, это же должностное преступление не подключать меня, если у вас серийный убийца.

Торкель развернулся, достал карточку-ключ и провел ею по коробочке. Дверь со щелчком отперлась. Торкель распахнул ее. Себастиан явно истолковал его действия как окончание разговора и сменил стратегию.

– Торкель, я пытаюсь взяться за свою жизнь. Действительно пытаюсь, но мне необходима работа.

Торкель быстро прикидывал. Песня Себастиана о том, чтобы взяться за свою жизнь и стать более хорошим человеком, на него не действовала, ее Себастиан заводил и в Вестеросе. То, что он вошел в команду там и тогда, насколько мог видеть Торкель, ничуть его не изменило. Зато сказанное им ранее… Возможно, было бы должностным преступлением не воспользоваться знаниями Себастиана. Особенно учитывая то, кого убийца копирует. Убиты три женщины. Все уверены в том, что это не конец. К поимке преступника они сегодня не ближе, чем были месяц назад. Разве он не обязан сделать все, что может, чтобы прекратить убийства? Он опять повернулся к Себастиану.

– Я собираюсь впустить тебя. В дверь. Не в расследование.

– Что же мне тогда там делать?

– Я должен сперва поговорить с командой.

– Обо мне?

– Да.

– Что ты собираешься делать? Проводить голосование?

– Да.

Увидев серьезный взгляд Торкеля, Себастиан понял, что тот не шутит. Он кивнул. Значит, по одному шагу. Если уж он продвинулся настолько, им будет очень нелегко от него отделаться.

Торкель опять вошел в Комнату. Остальные сидели там, где он их оставил. Кофейные чашки наполнены. Его чашка тоже.

– Я тебе тоже принесла кофе, правда, не знала, захочешь ли ты еще, – словно прочитав его мысли, сказала Урсула, когда он выдвинул стул и сел.

– Спасибо.

Он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ. Улыбкой, которую Торкель истолковал как больше, чем коллегиальную. Отчего он вновь задумался, не лежит ли в основе его нежелания брать Себастиана чистый эгоизм.

– Я только что сказала, что мы получили предварительные результаты анализа ДНК Вальстрёма, – продолжила Урсула. – Это не он.

Торкель мысленно кивнул. Он никогда не питал особых надежд в отношении Карла Вальстрёма. Странный он или нет, но это все время казалось слишком простым. Если их преступник попадется, то не потому, что послал выдавшее его письмо. Торкель снова отключился от дела. Если у них с Урсулой опять стало что-то налаживаться, он не намерен разрушать это, совершая ту же ошибку, что в прошлый раз. У их отношений существуют правила. Правила, процентов на семьдесят пять установленные Урсулой.

Только на работе.

Никогда дома.

Никаких планов на будущее.

И сам Торкель еще добавил: проявлять по отношению к ней неколебимую лояльность.

Первые два правила, по сути, представляли собой то же самое, но сейчас она по собственной инициативе нарушила одно из них. Она пришла к нему домой. Получилось действительно дома. Ее идея. Не его. Как знать, возможно, она способна поколебать и третье правило. Может, ему со временем удастся заговорить о будущем.

– Кто это звонил? – поинтересовалась Ванья.

Торкель повернулся к ней, суммируя свои мысли. Если он хочет иметь будущее с Урсулой, то ему точно ни при каких условиях нельзя нарушать четвертое правило, которое он добавил после Вестероса.

Всегда проявлять лояльность. Всегда.

Поэтому он, откашлявшись, наклонился вперед и сказал:

– Себастиан. Я обдумываю, не подключить ли его к расследованию.

Реакция оказалась вполне предсказуемой. Ванья с Урсулой обменялись взглядами, быстро сказавшими, что они думают о предложении, о Себастиане и о том, чтобы опять иметь его поблизости. Билли откинулся на спинку стула с намеком на улыбку.

– Я знаю, что, прежде всего, Урсула и Ванья об этом думают, – продолжил Торкель, – но я бы не предлагал это, если бы не считал, что Себастиан может нам помочь.

Ванья набрала воздуха, собираясь что-то сказать, но Торкель остановил ее, подняв руку.

– Я знаю также, что потенциальный выигрыш в расследовании от его участия будет сопровождаться потерями из-за большей раздражительности, периодической утраты концентрации и, возможно, меньшей эффективности. Поэтому мне хочется, чтобы на этот раз все дали согласие на то, чтобы его подключить.

– А если мы не согласимся? – поинтересовалась Ванья.

– Тогда мы его не возьмем.

В Комнате наступила тишина. Ванья с Урсулой снова обменялись взглядами, словно решая, кто из них остановит Себастиана на пороге. Достанется это удовольствие одной из них или они выступят параллельно?

– Я не вижу никаких проблем, – внезапно сказал Билли. – Думаю, он может принести пользу.

Ванья посмотрела на него с возмущением. Что он делает?

– Ладно, хорошо, – кивнул Торкель с некоторым удивлением. Выходило лучше, чем он предполагал.

Билли встретился с Ваньей взглядом и почувствовал, что должен развить свою мысль.

– Он все-таки эксперт в области серийных убийц, а мы ищем серийного убийцу.

Ванья, не ответив, сердито отодвинула стул, встала, подошла к доске и принялась изучать снимки, которые уже знала во всех деталях. Торкель увидел, что она слегка прикусила нижнюю губу, и предположил, что не только он разрывается между личными взглядами и профессиональным решением. Ванья повернулась к нему.

– Ты действительно считаешь, что с подключением Себастиана у нас повысятся шансы поймать того, кто творит вот это?