Текст книги "Высшая справедливость"

Ее вина. Как всегда.

Она всегда держалась на расстоянии.

Не хотела быть как другие мамы.

Другие мамы не оставляли своих семилетних дочерей ради переезда в Стокгольм к любовнику.

Другие мамы были рядом с дочерьми всегда, а не только когда об этом просили сами дочери.

Другие мамы словом и делом демонстрировали любовь к дочерям.

Урсула же всеми возможными способами подтолкнула Беллу к тому, чтобы та стала папиной дочкой.

После развода с Микке Урсула поняла, что придется строить новые отношения с Беллой, чтобы вообще ее не потерять. Пока что успехи были так себе.

Редкие телефонные разговоры.

Никаких личных встреч. До сегодняшнего дня.

– Ты неплохо выглядишь, – сказала Урсула, отпивая вино. Домашнее. Единственное белое, которое, со слов Беллы, здесь нашлось, когда Урсула попросила Шардоне.

– Вроде бы да.

– Как твоя учеба?

– Неплохо.

– Что у тебя сейчас?

– Налоговое право.

– Захватывающе.

– Не особенно.

Повисла тишина. Урсула снова сделала глоток мерзкого вина. Кажется, ей отводится роль модератора этой беседы.

– Мы давненько не виделись.

– С прошлого года. Ты приезжала, чтобы рассказать, что вы с папой разводитесь.

Та встреча окончилась совсем не так, как надеялась Урсула. Ничего такого, что хотелось бы вспомнить, так что она быстро сменила тему.

Не вступать в конфронтацию, не искать конфликта.

Приятная беседа матери с дочерью.

– Как дела с Андреасом?

Глубокий вздох означал, что вопрос неприятен или по какой-то иной причине ошибочен.

– Мы больше не вместе. Расстались почти год назад.

– Ты не говорила.

– Ты не спрашивала.

– Ты можешь рассказывать, даже если я не спрашиваю.

– Возможно, если бы я думала, что тебе это интересно. Что тебя интересует моя жизнь.

Вот и она. Критика. Наивно было думать, что они смогут общаться, не касаясь темы проведенных порознь лет.

– Мне жаль, если у тебя сложилось обо мне такое мнение, – с не вызывающей сомнений искренностью в голосе сказала Урсула. Белла смерила ее взглядом, говорившим, что она ожидала чего-то иного. Что Урсула встанет в позу несправедливо обвиненной, станет защищаться, оправдываться.

– Меня очень интересует твоя жизнь, – с той же искренностью продолжила Урсула. – Только мне всегда было сложно тебе это показать. А ты всегда была ближе к папе.

– Вот удивительно, правда? – вставила Белла.

– Даже до развода многое о тебе я узнавала от него, – продолжала Урсула, не притворяясь, что не слышала слов дочери. – Я исправлюсь, обещаю. Я стану лучше.

Белла ничего не ответила, только кивнула. Уже что-то. Не то чтобы все волшебным образом разрешилось – вскоре им придется обсудить вклад Урсулы в то, что они оказались там, где оказались, но это уже первый шаг. Урсула подумала, что они обе это чувствуют, и что сегодня не стоит больше развивать эту тему.

– Итак, бойфренда нет. Как с волейболом? – непринужденно поинтересовалась Урсула, уводя разговор прочь от серьезных тем.

– Я не говорила, что бойфренда нет. Я сказала, что мы больше не вместе с Андреасом.

– Так кто же он?

– Его зовут Никко. Учится на курс младше меня. Мы познакомились на ориентационной неделе для первокурсников.

Пытаясь не гримасничать, допивая вино, Урсула улыбнулась дочери. Она просила рассказать больше, но было очевидно, что другими подробностями своих новых отношений Белла делиться не хотела. Может быть, сейчас нужно продемонстрировать интерес, задавая дополнительные вопросы? Или это будет воспринято как излишнее любопытство? У Урсулы в таких вещах было так мало опыта…

– Ты хочешь, чтобы я рассказала о том, о чем ты не спрашиваешь? – поинтересовалась Белла, возложив на мать ответственность за продолжение разговора.

– Да.

От внимания Урсулы не укрылась легкая усмешка, спрятавшаяся за бокалом пива. К ней внезапно пришла мысль, что она еще может пожалеть о своем согласии.

– У меня будет единокровный брат.

– Правда?

– В феврале. Аманда сейчас на пятом месяце.

Урсула помедлила с ответом. Она совершенно точно не ревновала и даже не была удивлена. У Микке появился шанс все исправить, переписать начисто – логично, что он им воспользовался.

Ее беспокоило что-то другое.

– Здорово, – произнесла она наконец. – Поздравь их от меня, когда увидишь.

– Конечно.

Но эта усмешка Беллы… Может, она и ожидала появления братишки с нетерпением, и радовалась за Микке. А может быть, ее так позабавила перспектива рассказать матери нечто такое, что, по ее мнению, Урсула не хотела бы слышать.

Урсула сделала выбор в пользу первого варианта, чтобы не думать, что дочь намеренно хотела ее ранить. Она бросила взгляд на многолюдный бар. Неважно, что оно кислое и теплое. Она выпьет еще бокал вина.

Как минимум.

* * *

Бармен поставил перед ним очередную порцию имбирного эля. Себастиан благодарно кивнул, и со вздохом поднял бокал. Раздражение, нервозность, недовольство – вот что примерно он ощущал.

Он немного полежал у себя в номере, вернувшись из офиса, поразмышлял над делом и уже собирался уснуть, но поборол себя.

Не хотел видеть сон.

Просыпаться в поту, со стиснутой в кулак правой рукой. До звона в ушах продолжая слышать гул водной стихии. Едва дыша от ощущения пустоты и горя внутри. Если он сейчас позволит сну завладеть собой, тогда этой ночью он больше не сможет уснуть.

Так что Себастиан встал, наскоро принял душ и пошел стучаться в номер к Урсуле.

Тишина. В номере никого не оказалось.

Себастиан разочарованно спустился в бар. Заказал первый бокал имбирного эля и огляделся вокруг. Определенный потенциал имелся. Не так уж много вариантов, но он определенно мог рассчитывать, что сможет с кем-то переспать. К примеру, с женщиной, которая в одиночестве сидела с раскрытым ноутбуком за одним из столиков в глубине зала.

Лет сорок пять. Внешность невыразительная. Ни одежда, ни прическа не выдавали в ней уверенного в себе человека. Несколько лишних килограммов на талии. Себастиан уже представил, как подходит к ней. Начинает разговор. Как через несколько минут изначальное сопротивление женщины неожиданному знакомству угасает, и он приглашает ее что-нибудь выпить. Принеся выбранный ею напиток, спрашивает ее имя. Интересуется, что за работа заставляет ее заниматься делами в такой вечер в Уппсальском отеле.

Заинтересован, чуток, желает узнать больше.

Полностью сконцентрирован на женщине напротив.

Игра. Соблазнение. Как танец. Нужно попеременно вести и следовать. Сделать все, чтобы она почувствовала себя привлекательной, притягательной, манящей, чтобы разжечь в ней желание чего-то большего, чтобы женщина была уверена – это она его соблазняет, а не наоборот. Предложение покинуть бар будет исходить от нее, а он уже предложит пройти в ее номер.

Это определенно должно было сработать. Себастиан проделывал это уже сотни раз. Но не сегодня. Он обещал исправиться.

Себастиан 2.0.

Новый и улучшенный.

Он уже раскаивался.

Раздражение вытесняло нервозность и недовольство, становясь доминирующим чувством.

Это вина Анне-Ли.

Целибат. Ее чертовы условия.

Он не должен спать с фигурантками расследования, но какое значение может иметь для дела его связь с сорокалетней помощницей ревизора из Венерсборга, или что там есть подходящее для женщин поблизости? Никакого. Но он не решился попытать удачи. Если это всплывет, его выгонят из команды.

А этого не должно случиться.

Урсула могла бы его спасти. Они должны были поужинать вместе, но у нее, очевидно, появились какие-то другие, более существенные дела. Она бросила его в одиночестве. Так что это и ее вина тоже.

Какое-то движение рядом с входной дверью привлекло его внимание. На ловца и зверь бежит. Урсула вернулась. Он позвал ее и помахал рукой. Когда она подошла и села на барный стул подле него, Себастиан понял, что она немного пьяна. Возможно, это будет не самый пропащий вечер.

– Где ты была?

– Я встречалась с Беллой… С моей дочерью, – пояснила она, заметив, что Себастиан никак не прореагировал. – Она здесь учится.

– Я знаю, – солгал Себастиан. Она определенно это когда-то упоминала, он просто не слушал. – Но зачем?

– Она сюда поступила.

– Нет, зачем вы встречались?

– Что значит «зачем»? – Урсула все еще недопонимала его. – Она моя дочь.

– Это раньше не имело для тебя никакого значения. Разве не ты – худшая мать в Швеции?

Урсула уставилась на него. Окей, такой уж выдался вечер. Было две альтернативы. Она может выйти из бара и подняться к себе в номер. Или же можно попытаться проигнорировать оскорбления и повернуть разговор в другое русло. К чему-то настоящему. Рассказать о встрече с Беллой, о том, как весь вечер они лавировали между взаимным комфортом и неудобством, о том, что Урсула не может дать адекватную оценку прошедшей встрече, не понимая, что каждая из них вынесла из беседы.

Но Себастиану это не интересно. Не интересно в принципе, а сегодня, когда он явно пребывает в дурном расположении, и подавно. Может быть, он и притворится заинтересованным, но только в случае, если сочтет реальной возможность затащить ее к себе в постель.

– Что это за чертова критика? – с металлом в голосе спросила она, избрав для себя третий путь: остаться, но четко обозначить границы. – Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет, – коротко отозвался Себастиан, отведя взгляд.

– Тогда уймись.

– Почему? Это же правда.

– Это не значит, что можно бросать ее мне в лицо.

Короткий кивок, а затем тишина. В ситуации, когда нормальные люди говорят «прости», пытаясь загладить вину. Нормальные люди, не Себастиан.

– Что с тобой такое? – наконец спросила Урсула. – Почему ты такой кислый?

– У меня по твоей вине выдался дерьмовый вечер.

– При чем здесь я?

– Мы собирались вместе поужинать, но ты просто исчезла.

– Правда?

– Ты сама предложила. Вчера.

Точно. Разговор в Скайпе. Но она это предлагала, когда они оба думали, что будут в Стокгольме, да и Себастиан выказал весьма среднюю заинтересованность, насколько она могла вспомнить.

– Но сегодня не вышло, – ответила она со вздохом, – так что уймись.

Прекрасная новая возможность для Себастиана попросить прощения.

– Ну и черт с ним, сейчас-то ты здесь, – сказал Себастиан вместо извинений, и кивком подозвал бармена. – Вечер только начинается, ты еще можешь меня порадовать.

Он с улыбкой глянул на Урсулу. Во взгляде оттенок ожидания и надежды. Или она себе напридумывала лишнего просто потому, что так хорошо его знает? Уж лучше все говорить напрямик.

– Чтоб ты знал, я не собираюсь с тобой спать.

Она буквально почувствовала, как в нем поднялось раздражение, но это были проблемы Себастиана, а не ее. Она осторожно накрыла его ладонь, покоившуюся на стойке бара, своей.

– Я могу сесть рядом и выпить с тобой бокал вина, если тебе нужно общество.

Так поступают друзья. Проявляют участие. Дарят свое время. Делятся своим теплом и заботятся. Несмотря ни на что, когда-то Урсула любила его. Это, конечно, не могло быть аргументом для Себастиана Бергмана. Урсуле стоило бы догадаться об этом до того, как он отдернул руку.

– Потому что ты меня жалеешь.

– Потому что мне нравится общаться с тобой, когда ты не ведешь себя по-свински. А ты так ведешь себя чересчур часто, просто для сведения.

Себастиан встретился с ней взглядом. Он раскаивался в том, что открылся ей тогда, у себя на кухне на Грев-Магнигатан. Показал свою уязвимость, создал у нее впечатление, что в ком-то нуждается, что хочет человеческих отношений. Попросту дал ей возможность использовать его слабость.

– Уж лучше я побуду в одиночестве, чем стану каким-то чертовым проектом по состраданию.

– Окей, поступай как знаешь, – ответила она, слезая со стула и забирая сумку. Граница пройдена. Уже давно. Она дала ему больше шансов, чем мог дать кто-либо другой. – Сегодня с Идой Риитала ты был хорош. Эту свою сторону тебе нужно культивировать.

– Тонкий, мягкий и милый. У таких мужчин есть имя. Их обычно зовут Торкелями.

Урсула даже не пыталась понять, было это просто выражение неодобрения их шефу или некое проявление ревности. Ей было все равно.

– Торкель – хороший человек, и тебе это известно, – просто сказала она.

– Он – миссионерская поза в человеческом обличье. Свою задачу выполняет, но скучно до чертиков.

– Спокойной ночи, Себастиан.

Она ушла. Он посмотрел ей вслед.

Все пошло к чертям.

Он все испортил.

Чем сильнее кто-то пытался к нему приблизиться, тем усерднее Себастиан все портил. Урсула знала, каков он, знала, что им движет, в этом он был уверен, но не факт, что от этого знания ей было легче. Он вытащил телефон и набрал смс – «Прости», одновременно припоминая ее слова. В Ульрисехамне она сказала:

– Вместо того, чтобы поступать, как говнюк, а потом просить за это прощения, тебе никогда не приходило в голову просто перестать быть говнюком?

Все равно отправил.

Лучше, чем ничего. Он на это надеялся.

Себастиан забрал напиток с собой и покинул бар. Поднялся в номер, лег в постель, включил телевизор. Программа образовательного радио. Как будто без этого вечер был недостаточно катастрофическим.

* * *

Она уговаривала себя закрыть глаза.

Несмотря на то, что малейший звук заставлял ее встрепенуться, она заставляла себя расслабиться.

Она в безопасности. Дом пуст. Он ушел.

Но ведь он вернулся. И снова сотворил это с ней.

Медленно, но верно она стала перебирать в голове воспоминания с того момента, когда очнулась – несмотря на открытые глаза ее окружала темнота, пока она не стащила с головы мешок. Как тяжело и жадно она хватала ртом воздух, поднимаясь на ноги, как сбросила оставшуюся одежду и залезла в душ. Как долго там сидела. Кожа на пальцах рук, покоящихся сейчас на ее груди, все еще оставалась сморщенной от долгого пребывания в воде.

Сфокусироваться на дыхании. Вдох через нос, выдох через рот. Игнорировать этот тонкий голосок в голове. Не размышлять о случившемся, а тихо непрестанно молиться Господу.

Он испытывал ее.

Но она пройдет испытание.

Бог позволил ужасному случиться. Дважды. Так легко начать сомневаться! Но она знала – Господь хочет использовать случившееся, чтобы изменить ее. Помочь ей стать сильнее. Вместе с Господом. Если бы она желала попросту передать свою жизнь в его руки, Господь бы поднял ее на новый уровень. Помог бы обрести новые прозрения, встать на следующую ступень, стать на шаг ближе к той личности, какую в ней видел Он и желал, чтобы она ею стала. Но испытание, каким бы мучительным ни было, должно иметь большую ценность. В огне горнила золото очищается от шлака, как однажды выразился один из ее коллег.

Так что она неподвижно лежала на спине в кровати, закрыв глаза и скрестив руки на груди, и молилась про себя. Раз за разом подтверждала, что желает посвятить Ему себя и свою жизнь, превозносить его, зная, что у Него всегда есть план и что Он – единственное решение. Ее охватил покой, и картины недавнего прошлого стали тускнеть. Она была уверена, что Господь подскажет ей путь, что Он знает – у нее есть все, чтобы идти дальше.

Совсем как в прошлый раз. В первый раз.

Он заставил ее пройти через это. Минули дни, даже недели, а она совсем не думала о случившемся, странным образом ощущая, что это происшествие заставило ее собраться. Не случайно это произошло именно сейчас, накануне выборов епископа. Она была вынуждена заглянуть в себя и подвергнуть увиденное критическому анализу, чтобы в большей степени соответствовать Его замыслу относительно себя.

Разница заключалась лишь в том, что на этот раз она имела представление о том, что происходит.

Она, Ида, Клара и Ребекка.

Они наказаны.

Было сложно представить, что виной всему что-то иное. Но она не позволит никому об этом узнать.

Ни сейчас, ни когда-то еще.

Еще в душе она задалась вопросом. Звонить ли остальным? Чтобы предупредить? Рассказать, что ужасное может повториться. Что это не закончилось.

Тогда они точно сообщат в полицию. Получат защиту. Возможно кто-то из них попадется в ловушку из вопросов, и полиция поймет, где нужно искать. И его возьмут, и придет конец нападениям и страху. Если думать в этом ключе, тогда ответ ясен. Да, нужно им позвонить. Нужно предупредить.

Но…

Полиция выяснит характер связи между четырьмя женщинами – Ида что-то коротко сказала о пятой, но Ингрид ни о чем таком не слышала, – выяснит причину их осознанной лжи – причину, по которой стала складываться цепочка жестоких нападений.

Им придется признаться. Все выйдет наружу. И в то же мгновение ее шансы стать епископом испарятся. Она потеряет возможность провозглашать Евангелия и нести слово Божье так, как оно задумывалось.

Упадок Шведской Церкви продолжится, если замолчит один из самых сильных голосов противников этого упадка.

В обычных случаях принять подобное решение сложно, а в существующих обстоятельствах – практически невозможно. В конце концов Ингрид решила ничего не делать. Ничего не говорить. По крайней мере, сейчас. Если план Господа состоял в том, чтобы предупредить других, чтобы их не постигло это зло, то он наверняка присмотрит за тем, чтобы они узнали.

Она и об этом помолилась. Чтобы он простер над ними свою охраняющую руку. Но несмотря на молитву, которая ее успокаивала, Ингрид никак не могла заглушить этот тонкий голосок в своей голове.

Верное ли решение она приняла? Не поставила ли она себя выше других? Не поступила ли эгоистично? Не по-христиански по крайней мере. У нее есть прекрасный шанс прекратить страдания других людей. Цена, которую ей следует за это заплатить – епископский сан.

Он того стоит? Она поступает правильно?

Все это – часть испытания, и все разрешится благодаря Господу. Не благодаря ей. Она может лишь искать Его. Внезапно ей пришли на ум строки послания к Римлянам, 12:19.

«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божьему. Ибо написано: «Мне отмщение, я воздам», – говорит Господь.

Ингрид гнала от себя мысль, гнала прочь все мысли, включая противный голосок, и стала истово молиться о забвении. Она стремилась забыть не только сегодняшнюю физическую и моральную травму, а вообще все. Линду Форш и роковую ночь восемь лет назад, и решение, которое они тогда приняли. Она молилась о том, чтобы груз был снят с нее, хотя бы ненадолго.

Молитва была услышана, и Ингрид погрузилась в тревожный сон.

15 октября

Обо мне пишут в газетах. В Сети.

Очевидно, Ребекка Альм скончалась. Непредвиденно.

Ты знаешь, это получилось случайно.

Полиция просит помощи. Им нужны сведения. Свидетели.

Очевидно, никто ничего не сказал.

Их держат вина и стыд.

Поэтому полиции требуется помощь общественности.

Глупо было бы чувствовать себя уверенно и думать, что все прошло безукоризненно.

Вопрос в том, нужно ли спешить, чтобы успеть больше до того, как меня возьмут, или лучше временно залечь на дно?

Мне нужно продолжать. Скажи кто-то из них всего только слово – твое имя – и меня найдут. Остановят.

Но сейчас слишком рано.

Ты знаешь это, Линда.

Сегодня ночью ты снова мне приснилась.

Как и всегда накануне твоего дня рождения.

Ты лежала на заднем сиденье. Все вокруг в крови.

Это была не их вина, сказала мне ты.

Но это лишь во сне.

Наяву виновны были именно они.

* * *

Песня, которая играла по радио, когда он парковал машину, привязалась к нему.

Он не знал, как она называется, но прошлым летом она звучала отовсюду. Какой-то испанский мотив, в записи принимал участие Джастин Бибер. Ему это было известно, потому что Джастин Бибер нравился Вильме. Еще два-три года назад Бибер буквально был ее кумиром, но самая тяжелая стадия одержимости немного утихла, и теперь Торкель думал, что слово «нравится» вполне характеризует отношение Вильмы к этому исполнителю.

Насвистывая себе под нос, он вышел из лифта, подошел к кофе-машине, поставил кружку и выбрал кофе с молоком. Вчерашний вечер удался. У них с Лисе-Лотте был поздний ужин, они немного обсудили прошедший день, вполглаза смотря новости, а потом пошли в постель.

Кто-то ждет его дома.

С кем можно поговорить.

Рядом с кем можно засыпать.

Все, о чем он мечтал.

Он забрал кружку с кофе и вошел в офис. Анне-Ли была уже на своем месте, за прозрачными перегородками. Он приветственно поднял руку, подошел к своему столу и стащил с себя пальто.

– Ты уже здесь, – констатировал он, когда Анне-Ли вышла и направилась к нему. Он думал, что окажется на месте первым. Торкель выехал из дома на сорок пять минут раньше, чем на самом деле требовалось, чтобы добраться сюда – на случай, если пробки окажутся совсем безнадежными, – но все прошло гладко.

– Я должна была убедиться, что с дополнительным персоналом и стажерами все в порядке.

– Много было звонков?

– Практически не было. Несколько, но не много.

Торкель удивленно и разочарованно кивнул. В первый раз, когда Госкомиссия созвала пресс-конференцию и попросила помощи у общественности, были получены сотни сообщений. Но с этим все ясно, в прессе то, прошлое дело освещалось гораздо шире, ведь речь шла об убитых знаменитостях, пусть даже и третьесортных.

– Что-нибудь стоящее? – спросил Торкель, сделав глоток кофе и усевшись на свое место.

– Вообще ничего.

Анне-Ли подтащила к себе офисное кресло от ближайшего рабочего стола и села.

– Как давно ты работаешь в Госкомиссии?

– Давно, больше двадцати лет.

– Значит, тебе нравится.

– Да, в основном.

– Сколько тебе лет?

Торкель ошарашенно посмотрел на нее. Такого вопроса он не ожидал.

– Пятьдесят восемь. А почему ты спрашиваешь?

– Ты планируешь работать до шестидесяти трех?

– Не знаю. Возможно. А что?

Анне-Ли замялась. Эта мысль уже некоторое время сидела у нее в голове. Вчера, когда она вернулась домой, она наконец смогла ее сформулировать для самой себя. Скоро уже двадцать лет, как она служит в полиции. Стала комиссаром, ей предлагали должность регионального шефа полиции, но она отказалась. Слишком много административной работы. Она успела поработать практически во всех частях страны, часто переезжая с места на место, потому что быстро уставала. Не от работы как таковой, а от мест и людей. Когда появлялось что-то похожее на рутину, она была вынуждена сниматься с места. А вот колесить по стране, расследуя новые дела, встречаться с новыми людьми, расследовать исключительно сложные случаи… ей бы это подошло.

Она хотела бы этого.

– Я просто подумала… Я довольно близко общаюсь с Розмари Фредрикссон из НОО, и мы иногда это обсуждаем, – она слегка пожала плечами, что должно, вероятно, было сигнализировать о том, что разговор не слишком серьезен.

– Вы обсуждаете мой гипотетический уход на пенсию? – Торкель опустил чашку и немного подался вперед. Розмари Фредрикссон не просто работала в Национальном Оперативном Отделе, она являлась также непосредственным начальником Торкеля. Он мог бы описать их взаимоотношения как профессионально напряженные.

– Нет, нет! – обезоруживающе рассмеялась Анне-Ли. – О том, что это, должно быть, очень интересная работа.

– Ты хотела бы ее получить?

Открыто сообщить, что она хотела бы занять место Торкеля было бы, очевидно, чересчур нагло и не принесло бы пользы их и так слегка напряженному сотрудничеству, но Анне-Ли не собиралась ни лгать, ни извиняться за свои амбиции.

– Это твоя работа, – по-дипломатичному кратко ответила она.

– Это верно. Моя.

Торкель не сводил с нее взгляда, который, как он надеялся, должен был сказать Анне-Ли, что он намерен сохранить свое место. Губы Анне-Ли расплылись в улыбке. В тот же миг в офисе появился Карлос в компании Ваньи и Урсулы.

– Черт, как же холодно, – пробубнил Карлос, потирая руки в перчатках одну о другую. Торкель не ответил – по дороге сюда он обратил внимание на индикатор на приборной доске – в Уппсале было четыре градуса тепла. Возможно, слишком прохладно для этого времени года, но вполне можно одеться таким образом, чтобы не мерзнуть, и не выглядеть так, будто вернулся из полярной экспедиции.

– Доброе утро всем! – поздоровалась Анне-Ли и поднялась на ноги. – Угощайтесь кофе и всем, чем хотите, и через десять минут встречаемся в конференц-зале.

– А Билли и Себастиан здесь? – поинтересовалась Ванья.

– Надеюсь, через десять минут они уже появятся.

С этим Анне-Ли удалилась в свой кабинет. Торкель взял кружку и подошел к Ванье и Урсуле.

– Доброе утро. Вы вместе приехали?

– Ванья меня подвезла, – с улыбкой отозвалась Урсула.

– А где же вы забыли Себастиана?

– Я не знала, что отвечаю за него.

– Вы живете в одной гостинице, так что я подумал…

– Я не видела его со вчерашнего вечера.

– Ясно, тогда будем надеяться, он скоро появится.

– Или нет, – вставила Ванья.

Минное поле. Он проиграет, какой бы путь ни выбрал. В шутку согласится с Ваньей – разозлит Урсулу; осторожно напомнит, что Себастиан член команды, – разозлит Ванью. Так что Торкель промолчал.

– Кофе? – спросила Урсула у Ваньи.

– Я пойду с тобой.

Они вместе вышли из помещения. У Торкеля осталось впечатление, что он каким-то образом ухитрился разозлить обеих. Команда уже не была прежней. Иногда ему казалось, что они на пути к тому, чтобы разбежаться. Возможно, это уже случилось – в последние годы в жизни каждого из них многое произошло, но Торкель не мог отделаться от ощущения, что проблемы начались с момента, когда в Вестеросе появился Себастиан, и Торкель принял его в команду для участия в расследовании. Он помнил, что сказал Себастиану после первой совместной встречи команды.

– Смотри, чтобы мне не пришлось раскаяться в своем решении.

Торкель уже не мог сосчитать, сколько раз с тех пор успел в нем раскаяться.

Сейчас добавился еще один.

* * *

– Доброе утро.

Когда появились остальные, Себастиан уже сидел в комнате для совещаний, раскладывая распечатки по стопкам на столе перед собой. Приветствие было брошено в пространство, но, так как взгляд Себастиана был устремлен на Ванью, становилось очевидно, что по большей части оно адресовано ей. Она ответила взглядом, говорившим, что она предпочла бы игнорировать его целиком и полностью, однако воспитание и правила приличия ей не позволяют.

– Привет.

Короче и быть не может. Она заняла первый свободный стул на максимальном удалении от Себастиана.

– Я был на улице, купил всем круассанов, – сказал Себастиан с самым лучезарным настроением, кивком указывая на блюдо с выпечкой посреди стола.

– Что ты делаешь здесь в такую рань? – поглядев на стопки материалов перед Себастианом, полюбопытствовал Торкель, занимая стул.

– Я подумал, что неплохо было бы обобщить всю информацию, которая поступила со вчерашнего дня.

– Этим у нас занимается специальная группа, – просветила всех Анне-Ли.

– Мне это известно, я просто слежу за тем, чтобы они ничего не упустили. Я ведь здесь за этим, или как? Чтобы вносить свой экспертный вклад.

Он не собирался никому объяснять, что сон разбудил его в полпятого и больше он заснуть не смог. Гостиничный номер был словно клетка. Отчаяние выгнало его наружу и, по правде говоря, пойти ему больше было особенно некуда.

– Также сообщаю, что провел минувший вечер в отеле, – непринужденно продолжил Себастиан. – Немного посидел в баре с Урсулой, когда она вернулась со встречи с дочерью, а потом отправился в номер и лег. Один. Вел себя примерно, держал член в штанах. Как и договаривались.

– Окей, давайте попробуем собраться, – со вздохом произнесла Анне-Ли, когда вошел Билли с ноутбуком в одной руке и чашкой кофе в другой.

– Простите, что опоздал, – пробубнил он, устраиваясь на своем месте. Себастиан наблюдал за тем, как он открывает ноутбук и привычно подключает его к проектору. Билли выглядел измотанным. Возможно, он просто допоздна работал и не выспался.

Себастиан на это надеялся.

Альтернатива его пугала.

Билли был сломлен. По долгу службы он вынужден был отнять человеческую жизнь. Дважды. Каким-то образом в его восприятии эти события получили привязку к наслаждению. Власть, желание и наслаждение. Себастиан знал об этом, но сам для себя выдумывал различные причины не копать глубже. Убеждал себя, что это не требуется. Что, когда весной он стал свидетелем гибели кошки от рук Билли, это было единичное явление. Что Билли осознал, насколько это безумно. Что Билли действительно контролировал себя, как он и заверил Себастиана в последний раз, когда поднималась эта тема.

«Но вчера он продемонстрировал другую сторону», – размышлял Себастиан. Не факт, что его проблема усугубилась, но этого было достаточно, чтобы заставить Себастиана сомневаться, что Билли все держит под контролем. Себастиан неохотно признался себе, что ему вновь придется вмешаться в это.

– Кто начнет? – прервала его размышления Анне-Ли.

– Вчера я просматривал записи с камер наблюдения вблизи мест преступлений, – отозвался Билли, тем самым ответив на вопрос Анне-Ли. – На мой взгляд, они могут дать нам лишь косвенный след.

Он нажал несколько клавиш, и на экране перед ними возникло зернистое изображение с одной из камер.

– Это черная Ауди Q3 2015 года. Она проезжала мимо камеры на Тунбергсвеген за десять минут до того, как восемнадцатого числа было совершено нападение на Иду Риитала.

Карлос подошел к карте и оставил маркером маленькую отметку в виде крестика. Все обратили внимание, как близко этот крестик оказался к ранее нарисованному Анне-Ли кружочку с цифрой 1. Рядом с первым изображением Билли вывел на экран еще одно.

– Вот черная Ауди Q3 того же года на углу улиц Согаргатан и Кунгсэнгсэспланаден спустя несколько минут после нападения на Клару Вальгрен два дня назад.

Карлос отметил место на карте. Несколько кварталов от парковки Ассоциации Содействия Обучению.

– Что с номерами? – спросил Торкель, привлекая внимание остальных к маленьким прямоугольникам на обеих фотографиях, на которых должны были отчетливо просматриваться регистрационные номера.

– Он воспользовался каким-нибудь отражательным спреем, чтобы обмануть камеры.

Почти все присутствующие были с этим согласны, но сомнений не убавилось.

– Итак, сколько Q3 пятнадцатого года зарегистрировано поблизости? – вновь обернувшись к Билли спросил Торкель.

– Много, слишком много, я сразу запросил данные в Транспортном Управлении, а потом вспомнил о том, что Себастиан говорил о первом нападении. Что оно, вероятно, произошло не слишком далеко от жилища насильника.

Изображения с камер на экране сменило фото из паспортного регистра. Широколицый мужчина, по виду – старше сорока, с залысинами надо лбом и ухоженной темной бородой смотрел прямо в камеру. Дан Тилльман владеет Ауди Q3 и проживает на Венуртсгатан, 83.

Карлос поставил на карте очередной крестик, и присутствующим стало очевидно, что место находится в паре минут от старого кладбища.

– Что о нем известно?

– Сорок два года, программный разработчик на техническом предприятии в Стокгольме, разведен, дети приезжают к нему через выходной, ранее к ответственности не привлекался, но на него несколько раз заявляли в полицию.

– За что?

– Угрозы и преследование бывших подружек и бывшей жены. Было недостаточно доказательств, чтобы выдвинуть против него обвинения. В последний раз на него заявляли прошлым летом, когда он выложил обнаженные фото своей экс-супруги в группе в Фейсбуке.