Электронная библиотека » Хайнц Конзалик » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 20:40


Автор книги: Хайнц Конзалик


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Тогда подождите до завтра, пожалуйста. Подумайте еще раз обо всем. Я приеду снова, завтра…

– Зачем, месье? Ничего не изменится. Но я, конечно, могу подождать до завтра. Хотя это и не имеет смысла. Счастливого пути, месье.

– Спасибо.

Боб Баррайс быстро прошел к своей машине, не обращая внимания на толстого Жюля, и уехал. Жандарм Лафетт поспешил подойти к дому Брилье, прежде чем тот ушел.

– Что ему было надо? – крикнул Беранкур.

– Да, что он здесь потерял? – громко спросил Лафетт. Гастон пожал широкими плечами:

– Хотел купить корову.

Жюль громко засмеялся:

– Но у тебя ведь нет скота!

– Вот именно. Сделка не состоялась. – Он повернулся и зашагал к своей хижине.

Знакомство Гельмута Хансена и Пии Коккони, которое, во всяком случае со стороны Пии, обещало протекать как боевые действия, уже через несколько минут свелось к тихому, мирному компромиссу.

Пия сначала пошла в наступление:

– Так это вы друг Боба? – С этими словами она подошла к столику Гельмута и сразу положила конец неторопливому, благодушному завтраку. Они были произнесены таким агрессивным тоном, что Хансену пришлось молниеносно соображать, как лучше успокоить разбушевавшуюся женщину. Ему не пришло ничего другого в голову, кроме как дружелюбно улыбнуться и подняться.

– Да, это я, – ответил он. – А вы, очевидно, и есть то таинственное создание в соседней комнате, которое кашляло и посылало меня к черту.

– В преисподнюю! Вы вели себя невозможно! – При этих словах Пия улыбнулась. Чарующее сияние появилось на ее лице – искушающее, как плод с дерева познания. – Вы мне крикнули, чтобы я убиралась.

– Как я мог предполагать, что вкус Боба стал вдруг таким безупречным? – Гельмут Хансен подождал, пока Пия села, и подозвал ожидавшего неподалеку официанта. – Что пьют в Монте-Карло в девять часов утра?

– Индивидуалисты заказывают томатный сок с водкой. Но можно и апельсиновый с поммери.

– И то, и другое. – Гельмут Хансен кивнул официанту: – Дважды. Будем супериндивидуалистами.

По крайней мере теперь воинственное настроение Пии начало улетучиваться. Невольно она сравнивала обоих мужчин – игра, таящая в себе опасность для женщин. Боб Баррайс – красавчик плейбой. Чувственный юноша с вкрадчивым голосом, сияющими глазами и неконтролируемой нижней частью тела. Бездельник, сибарит, пустобрех, спортсмен, для которого занятия сексом – что упражнения на лыжах, на моторной лодке, в гоночном автомобиле, одноместном бобслее или самолете. Золотая рыбка в мутной воде. Два ряда блестящих зубов, как у барракуды. Пустое место, полное шарма.

А теперь этот: Гельмут Хансен – мужчина. И этим все сказано, просто мужчина. Трезвомыслящий, всегда собранный, подкупающий своей сдержанностью, не боящийся уступить. Интригующий невидимой стеной, которой он отгораживается от всех каждым своим словом. Человек с интеллектом, а не утроба, набитая фразами. Руки с трудовыми мозолями.

Пия Коккони разглядывала его с нескрываемым интересом змеи, перед которой сидит незнакомое существо. «Он меня сожрет, или я могу съесть его? Кто сильнее? Кто первым бросится на другого?»

Сравнения стерли из памяти портреты Боба Баррайса и принца Орланда, а с ними и многие другие картины, умещавшиеся в огромном сердце Пии. Она улыбнулась с искренней радостью, когда Гельмут Хансен спросил:

– А где же Боб?

– Ему нужно сделать кое-какие покупки.

– Мы договорились пойти после завтрака на море.

– А кто нам мешает исполнить этот план?

– Никто. – Гельмут Хансен поднял рюмку с томатным соком и водкой, пожелал Пие здоровья и выпил залпом. Пия живо наблюдала за этой демонстрацией внутреннего пожара.

Хансену было ясно, что Боб уклонился от встречи и подослал Пию, чтобы самому спокойно предпринять какие-то меры. Страх перед разговором заставил его даже пожертвовать Пией Коккони. Какое бремя скрывал он под маской самоуверенности и развязности? Что толкнуло его на то, чтобы выставить перед собой, как щит, лучшее развлечение, которое сейчас можно было придумать? Ощущение Хансена, что Боб балансировал на тонкой доске над пропастью, усилилось. Было совершенно необходимо как можно быстрее вывезти Боба из Монте-Карло. Чутье не подводило дядюшку Хаферкампа, хотя их разделяло больше тысячи километров. Уж если кто-то из Баррайсов оказывался втянутым в скандал, он никогда не оставался в роли зрителя на обочине, а всегда был главным действующим лицом!

День выдался приятным. Как и было обговорено с Бобом, Пия повела свою жертву в «Писсин де Террас» и привела в полное замешательство Гельмута Хансена серебристо-белым купальником, в котором ее стройное тело напоминало рыбку. Вскоре они лежали на солнце в шезлонгах рядом друг с другом и держались за руки.

– Чем вы занимаетесь обычно весь день, Гельмут? – спросила она.

– Например, сдаю экзамен по машиностроению.

– И потому такие мозоли на руках?

– Машиностроение – это не то же, что гладить женщину по спине. Я сижу не только в аудиториях, я и в цехах вкалываю.

– У вас красивые, сильные руки, Гельмут.

– С мозолями.

– Совершенно новые ощущения для женщины. – Она повернулась к нему: – Поласкайте меня этими мозолями…

– Но, Пия…

– Ну пожалуйста. Я хочу это почувствовать. Вы стыдитесь? Ее тело вытянулось и изогнулось. Серебристая чешуя призывно переливалась.

– Поласкайте меня… пожалуйста… мои плечи, бедра, колени… я повернусь так, что никто не увидит, когда вы будете ласкать мои груди… О господи, да начинайте же наконец…

– Вы с ума сошли, Пия.

– Да, сошла! Вы разве еще не заметили? – Она засмеялась воркующе, как голубка. – Если бы вы положили свою руку на мое лоно, вы бы почувствовали, как оно трепещет. Ну что вы так на меня уставились? Так с вами еще не разговаривала ни одна женщина, не так ли? Но я не стыжусь, посмотрите – мне вообще не стыдно! Мне это нужно, чтобы жить. Болезнь? Нимфомания? Меня это не волнует! Я хорошо себя при этом чувствую! Посмотрите на других женщин вокруг. Похотливые кошки, жарятся на солнце, растопырив ноги, чтобы разогреться к вечеру. Они ничем не отличаются от меня, только отчаянные лицемерки. А я честная и говорю, что мне хочется. Гельмут, не портите этот прекрасный день…

Она откинулась в шезлонге, закрыла глаза и раздвинула ноги, когда его рука скользнула по ее плечу. Розовые губы вытянулись вперед, между ними сверкнули белые зубы.

– По грудям, – прошептала она.

Он нагнулся и крепко поцеловал ее в шею.

Вернувшись в Монте-Карло, Боб провел короткий телефонный разговор, поднялся к себе в номер и просил никого к нему не пускать.

Встреча с Гастоном Брилье вывела его из себя. Сознание, что он у кого-то на крючке, что его могут уничтожить или заставить плясать под чью-то дудку – и ему придется плясать, чтобы и впредь являть миру облик блестящего героя, – это сознание то приводило его к сомнениям, то бросало в ярость. На обратном пути, он это почувствовал, он не мог сконцентрироваться и в последний миг избежал двух аварий только благодаря своей быстрой реакции. Он поворачивал и обгонял в тех местах, где двухрядное движение было чистым самоубийством.

Прежде всего Боб пошел в душ, словно ему надо было смыть с себя этого Гастона Брилье, и стоял под холодной водой, пока не замерз. Потом завернулся в большую махровую простыню, лег в постель и начал звонить.

Повсюду, где богатство возводит свои крепости, находятся девушки, предназначенные быть рабынями. Их не нужно похищать, как в прежние времена в Нубии или Северной Африке, или вести ради них войну с сарацинами… Они приходят сами, предлагают себя, как рыбу или южные плоды, называют свою цену и дают приготовить из себя роскошное блюдо. Их жизнь сродни жизни прилежного красного муравья… они ползают по свету и тащат то, что им под силу.

Мариэтта Лукка, по прозвищу Малу, принадлежала к категории маленьких, дешевых подручных, играла роль закуски на накрытых столах, иногда была не более чем салатным листочком для украшения. Поэтому она была голодна, тщеславна и не теряла надежды стать хоть раз основным блюдом. Пределом ее мечтаний было иметь собственную маленькую квартирку и очутиться в постели промышленника средней руки. Для большой карьеры ей не хватало двух вещей: ума и хладнокровия. Но эти два врожденных свойства – дьявольское приданое для избранных дочерей…

– Привет, Малу, – произнес Боб, услышав в трубке голос девушки. Он звучал с готовностью, как голос продавщицы, надеющейся сбыть залежалый товар. – Как хорошо, что ты дома. Это Боб.

– Привет, Боб. – Голос Малу завибрировал. – У тебя есть что-нибудь для меня? Что, Пия Коккони исчезла?

– Нет, она здесь. – Боб Баррайс разглядывал потолок. Солнце рисовало на нем золотые кренделя, как будто копировало Ван Го-га. – У тебя есть время?

– Для тебя – всегда.

– Плохо идут дела?

– Совсем паршиво, Боб. Сезон еще не начался. А твои братья автогонщики привозят с собой своих девчонок. За всю неделю всего два приглашения, и те скучные. Два англичанина. Полночи курили трубки, пили чай и рассказывали о бегах. А что у тебя есть для меня? Вечеринка с гашишем? Танец с семью покрывалами? Или обалденная групповая пирамида?

– Ничего похожего. Ты одета?

– Нет, но могу…

– Одевайся и приходи в мой отель. Возьми с собой теплые вещи. Брюки, свитер, шубу.

– Мы что, будем играть в проводы зимы?

– Не задавай так много вопросов… приходи! Через полчаса отъезжаем.

– А сколько стоит дело?

Бизнес прежде всего. Тоже мне банковский сейф в трусах. Но Боб Баррайс знал цены.

– Две тысячи франков аванс. Если получится, премия еще в четыре тысячи.

– Целая куча денег, Боб. – Голос Малу потерял уверенность. – Надеюсь, это не с кнутом… и все такое… Я в таких делах не участвую. На это есть Констанца.

– Все нормально, детка. – Боб утешительно засмеялся. – Ему только шестьдесят девять лет.

– О Боже, а переживет он это?

– Надеюсь, что нет. – Боб повесил трубку и сладко потянулся. – Надеюсь, что нет… – повторил он. – Таким способом можно смягчить и камни.

Гастон Брилье не привык, чтобы в темноте кто-то стучал в его дверь. Когда ночь опускалась на Лудон, все погружалось в сон. Спали и люди и звери. Может быть, именно поэтому люди в Лудоне жили в среднем по девяносто лет и панихиды были большой редкостью, даже праздником.

Внутри каменной хижины послышались покашливание и шаркающие шаги. Сквозь щели в грубо сколоченных ставнях показался свет. Поеживаясь от холода и с явным страхом Мариэтта Лукка натягивала на себя шубу.

– Не забыла, как все должно произойти? – прошептал Боб из темноты. Малу кивнула.

– Да, Боб. Черт возьми, мне страшно…

– Это не опасно ни на секунду. Я буду за дверью.

– А если он меня действительно…

– Вынесешь! Шесть тысяч франков, куколка…

–, Старый, вонючий крестьянин…

– Тебе не нюхать его надо, а вскружить ему голову. – Боб прижался к шероховатой каменной стене. – Идет. Покажи, на что ты способна, Малу…

Гастон Брилье отворил тяжелую дверь. Но, прежде чем он успел хоть что-то спросить, кто-то юркий в меховой шубе прошмыгнул мимо него и остановился лишь перед огромной старой кроватью. Там незнакомое существо захихикало, сбросило шубу, и Гастон понял, что это была девушка. Он захлопнул дверь, протер обеими руками глаза и неуклюжей медвежьей походкой пошел к печке.

– Мадемуазель, – произнес он. – Нет, вы только подумайте! Кто вы? Откуда? Стойте! Что вам надо на моей постели? Остановитесь, мадемуазель…

Малу начала раздеваться. Сначала брюки и свитер, теперь были сброшены лифчик и пояс для чулок. Она осталась только в прозрачных нейлоновых трусиках, сквозь которые просвечивал черный треугольник. Гастон глазел на девушку, на ее полную красивую грудь, линию бедер, на эту ослепительную наготу, которую он видел в последний раз вот так откровенно, в натуре тридцать девять лет тому назад.

– Вы что, рехнулись, мадемуазель? – спросил он резко. – Нет, вы только подумайте! Ваша одежда промокла? Вы хотите просушить ее? Я сейчас освобожу веревку. Возьмите простыню и завернитесь. Виданное ли это дело?

Он подошел к Малу, чтобы помочь ей стащить простыню с матраса. Но, когда расстояние между ними составляло около метра, она вдруг начала кричать, громко и пронзительно, как сирены в войну, когда в небе появлялись немецкие самолеты.

– Что с вами, мадемуазель? – воскликнул Гастон дребезжащим голосом. – Вам больно?

Его наивность расторгала Малу, но она продолжала кричать, поскольку за внеслужебные чувства деньги не платят. На глазах у потрясенного Гастона она разорвала свое белье, повалилась на кровать и дико задергала ногами. Обеими руками, как щитом, она закрывала промежность.

За Гастоном с грохотом раскрылась дверь. Он обернулся, пригнулся и выставил вперед кулаки. Посреди комнаты стоял Боб Баррайс, на лице которого красноречиво были написаны возмущение и отвращение.

– На помощь! – кричала Малу позади Гастона на кровати. – Боб! Боб! Он сорвал с меня одежду и хотел меня… О Боб! Это было ужасно, он был как зверь… – Потом она заплакала. Ей это удалось замечательно. Ее обнаженное тело буквально сотрясалось от рыданий.

– Ах вы скотина! – произнес Боб угрожающе тихо. – Гнусная скотина! Череп бы вам раскроить…

Гастон Брилье ничего не понимал. Он добрел до печки, искоса поглядывая то на чужую голую девушку, то на Боба. Потом он покачал головой, беспомощно и почти по-детски.

– Я ее вовсе не знаю. Что вы хотите от меня, месье? Вбегает, раздевается…

– Вы хотели изнасиловать мою невесту! – закричал Боб. – Где Лафетт, жандарм? Позвать полицию! Развратник, нападает на девушек, как волк!

– Я не знаю ее! – неожиданно заорал Гастон. До него начало доходить, что эта ситуация набрасывает ему удавку на шею. – Я клянусь вам, месье…

– Швырнул меня на кровать с нечеловеческой силой. И вот… вот… вот… – Малу высоко подняла разорванное в клочья белье. – Как зверь…

– Мозги бы вам вышибить! – кричал Боб Баррайс. И он в совершенстве владел своей ролью. – Оставайся как есть, Малу! Я приведу жандарма! Через несколько минут.

– Месье! – глухо воскликнул Гастон. – Я ничего не делал! Клянусь вам… – Он, шатаясь, прошел по комнате, опустился на деревянную скамью и тупо уставился перед собой. Малу забралась в самый дальний угол огромной постели.

– Не оставляй меня одну, Боб! – лепетала она. – Пожалуйста, подожди минутку. Я пойду с тобой…

– Нет, ты останешься! Ты – вещественное доказательство! – Боб поднял десять пальцев. Малу со вздохом опустилась и скрестила руки перед грудью. «Десять тысяч франков. Не бойся, душечка! Десять тысяч франков. Десять тысяч. Ты сможешь начать новую карьеру. Маленькая квартирка, новые платья. Ты будешь на ступеньку выше на лестнице, ведущей в рай. Подави свой страх, моя куколка…»

Минут через десять Боб вернулся. Вслед за ним в хижину вошел Луи Лафетт и сразу же оценил ситуацию. Гастон все еще тупо сидел на лавке, как неподвижная колода, и пытался защитить себя одной и той же фразой:

– Я ничего не сделал, верьте мне!

– Гастон! – официально произнес Лафетт. Брилье поднял голову. Глаза его были вдвое больше обычного. Вся скорбь гибнущего мира кричала из них, но никто не заметил этого, и меньше всех Лафетт. Впервые за пятнадцать лет здесь наконец что-то произошло. Он мог составить протокол, вести допрос, послать донесение в Бриансон: В Лудоне арестован мужчина, который хотел изнасиловать молоденькую невинную девушку. И это в Лудоне! Это был случай, который Лафетт не выпустил бы из рук, даже несмотря на полные мольбы медвежьи глаза Гастона. – Итак, ты затащил девушку в кровать? – энергично задал вопрос Лафетт. Гастон вздрогнул и закрыл руками голову.

– Ничего я не делал! Ничего! Луи… Ты же меня знаешь!

Жандарм Лафетт, пожалуйста. Знаю я тебя или нет, не играет роли. Мадемуазель лежит голой в твоей кровати. Не хочешь же ты утверждать, что она сама туда забралась?

– Именно так, Луи. Так и было.

– Я убью его! – скрипел зубами Боб Баррайс. – Жандарм, моя невеста из хорошего дома! Невинна! Запишите, пожалуйста: девственница! А этот пес срывает с нее одежду…

В Гастоне вдруг что-то сломалось. Он завопил, бросился к печке, выхватил полено и швырнул его в Боба. Снаряд просвистел рядом с его головой и с грохотом ударился о стенку. Если бы он попал в голову Боба, она разлетелась бы, как от удара топором.

– В Бриансон! – кричал Гастон. – Я требую справедливости! Я поеду в Бриансон! Я ничего не делал! Абсолютно ничего! Там мне поверят!

Он схватился за голову, настолько честную, что она не могла постичь этой игры, потом рванулся, оттолкнул в сторону Лафетта и Боба и выбежал из дома.

– Задержать! – завопил Боб. Он подтолкнул Лафетта, который продолжал спокойно стоять и лишь поправил съехавшее кепи. – Он уйдет от нас. Делайте же что-нибудь! У вас есть оружие?

– Да. А для чего?

– Предотвратите его бегство! Он насильник!

– Но он же хочет в Бриансон…

– И вы этому верите?

– Да.

– А у него есть машина?

– Старый мотоцикл. Вот… слышите?

Снаружи в хижину ворвалось громкое тарахтенье, Лафетт ухмыльнулся. Малу начала одеваться. Лафетту не бросилось в глаза, что в кармане шубы у нее нашлось новое белье, которое обычно не носят с собой, тем более в таких местах.

– Он не уйдет от нас, – сказал Лафетт. – Я сейчас позвоню комиссару в Бриансон, и когда он подъедет к участку, его арестуют.

– Я поеду за ним! – Боб Баррайс схватил Малу за руку и потащил ее из хижины. Гастон как раз отъезжал, черная туша на двух подпрыгивающих колесах. – Вот он! Я не выпущу его из виду, жандарм! Я дам свои показания комиссару.

– Не забудьте упомянуть мое быстрое вмешательство, месье! – крикнул Лафетт и помахал обеими руками.

Боб помчался к своему «фиату», втолкнул в него Малу и начал преследование Гастона в бешеном темпе.

Эта поездка напоминала ночь с Лутцем Адамсом. Дорога, покрытая ледяными выбоинами, пустынная, холодная ночь, прорезанная лучами фар, в свете которых теперь подпрыгивал мотоцикл Гастона Брилье. Серпантины. Крутые виражи. Скалы, увешанные сосульками. Гастон гнал, как безумный. Он брал крутые повороты, балансировал на краю пропасти и наклонялся, как загнанный зверь, когда фары Боба настигали его. Это была настоящая травля, безжалостная охота, езда наперегонки со смертью. Малу этого не понимала, вцепившись в ручку, она зажмуривалась, когда очередной поворот летел на нее.

– Да, водить ты умеешь, черт побери! – произнесла она один раз. – Но старик тоже шпарит, как дьявол!

Гастон мчался к долине в лучах фар. Насколько загадочной была для его разума голая девушка тогда у него в доме, настолько ясно он осознавал ситуацию теперь.

Жизнь будет спасена, если он доберется до дороги на Бриансон. «Он меня не задавит, – думал Гастон. – Нет, этого он не посмеет. И сбить он меня не посмеет, девушка рядом с ним. Она моя защита, моя жизнь… Господи, помоги мне выжить…»

Боб приблизился к мотоциклу на два метра. Гастон лежал на руле, как будто своим весом хотел вдавить колеса в дорогу. «Еще десять минут, самое большее – десять минут, и я спасен. Я забуду фамилию Баррайс, клянусь вам. Я ее никогда не слышал! Я никогда не видел горящую у скалы машину. Я никогда не слышал, как кричал человек. Я лежал в своей постели и спал, как обычно».

Крутой вираж. Дорога, покрытая льдом, сверкающим в лучах фар как хрусталь. Рядом обрыв. Четыреста метров скал.

Гастон Брилье нажал на газ, стремительно взял поворот, не вписался в него и вылетел в ночное пространство. Завис на секунду мигающей точкой в темноте, обрушился вниз и исчез в глубине. Лишь его страшный вопль висел в холодном воздухе, как замерзшая капля.

Боб Баррайс осторожно затормозил и подъехал к краю пропасти. Странное, неведомое ощущение разлилось по всему телу и снова захватило дух.

Умирает человек. С криком.

Он сжал ноги и закусил нижнюю губу. Рядом плакала Малу, потерявшая от ужаса дар речи.

– Это был несчастный случай, – хрипло произнес Боб. – Ты сама видела.

– Да. – Ее рука дрожала, как под ударами тока, когда она обняла его. – Бедный старик…

– Ты с ума сошла, Малу! Что это значит?

– Я тоже виновата.

– Выброси эти глупости из головы! Никто не мог предположить, что он помчится ночью, как сумасшедший. – Боб осторожно развернулся на узкой дороге и вновь поехал в гору.

– Куда же ты едешь? – спросила Малу.

– Назад, в Лудон. Доложить о несчастном случае. В конце концов, мы единственные свидетели.

Наутро Гастона вытащили из ущелья. Он не был изуродован, просто сломал себе шею. Крестьяне Лудона выставили его тело в церкви, хоть он и стал на старости лет насильником. Но Бог ведь покарал его за его преступление и бессовестную ложь. Так, во всяком случае, считали лудонские крестьяне, а Боб Баррайс приобрел для него гроб, какого наверняка не видели в Лудоне последние сто лет: с модным Христом на выпуклой крышке.

Но этого Боб уже не увидел. Когда Гастона Брилье клали в гроб, он летел в Германию. Боб был полон решимости избегать несколько месяцев Монте-Карло и наслаждаться жизнью в других местах.

Баррайсовская «Сессна», мирно жужжа, перелетала через Альпы, когда Боб заговорил с Гельмутом Хансеном, отодвинув газету, которую тот читал.

Прошедшие часы были немногословными. Когда Боб утром после драматической ночи появился в гостинице, Гельмут Хансен уже позавтракал и ждал его.

– Через час мы летим во Вреденхаузен, – сказал он без предисловий, опередив пышные приветствия Боба. – Губерт Майер ждет нас на аэродроме в Ницце.

– Есть! – Боб Баррайс сел. – Будет ли мне отпущено время, чтобы съесть бутербродик?

– Не говори глупостей! – . А чашку чая?

– По мне, так можешь выпить весь чайник! Хотел тебе только сказать, что звонил дядя Тео и стучал кулаком по трубке. Сегодня после обеда похороны Лутца.

Боб опустил голову.

– Надеюсь, от меня не требуется, чтобы я в этом участвовал?

– Ты должен хотя бы пожать руку его отцу.

– Лутц сам виноват в своей смерти.

– Возможно. Но это не причина, чтобы не проводить его в последний путь. Ты будешь готов через час?

– Конечно. Но сначала я должен заказать еще один гроб.

– Один… что? – Хансен, не веря, посмотрел на друга.

– Гроб для крестьянина Гастона Брилье. Я был свидетелем несчастного случая с ним.

– И это так безумно тронуло твое сердце, ангел мой?

Боб вскочил и вышел. Хансен задумчиво посмотрел ему вслед. Он не имел ни малейшего представления о том, что случилось прошедшей ночью, где был Боб, почему он бросил, как петлю, ему на шею Пию Коккони. После смерти Адамса вокруг Боба Баррайса был какой-то туман. Гроб. Кто такой Гастон Брилье? Откуда Боб знал его? Почему он стал свидетелем его смерти? Именно он?

Это были вопросы, на которые легче было получить ответ во Вреденхаузене, чем здесь, в Монте-Карло.

Через два часа они действительно поднялись в воздух. Губерт Майер, пилот Баррайсов, взял новый курс: через долину Роны. Здесь светило солнце, высота облаков 3000 метров.

Гельмут и Боб сидели молча рядом в вибрирующей машине, пока Боб не вырвал у друга газету.

– Хватит читать, черт возьми, скажи что-нибудь! – проворчал он при этом.

– Газеты очень интересны.

– Это что-то новое в тебе.

– Они безумно интересны, когда знаешь правду о том, что они пишут.

Боб Баррайс глубоко втянул воздух носом.

– Что ты знаешь?

– Не бывает ситуации, в которой не действовал бы закон центробежной силы.

– Поцелуй меня в задницу со своей центробежной силой. – Боб откинулся в мягком кресле. Под ними проплывали первые высокие вершины Альп, напоминающие скульптуры из снега, позолоченные солнцем. Если их вот так нарисовать, вышел бы китч. Но как многое в человеческой жизни не что иное, как пошлость и безвкусица!

– Именно так! – Гельмут Хансен сложил газету. – Именно задницей ты бы летел на скалу, а не вбок, на дорогу. Кроме того, ты сидел справа…

– Как так?

– Если Лутц был за рулем.

– Естественно.

– Но ты выпал из машины слева! Кроме центробежной силы, отказала еще и сила тяжести. – Хансен смотрел в окно, чтобы не видеть Боба. – Хотя крыша и не отлетела, ты, значит, сделал сальто через Лутца и вылетел слева. Высокое акробатическое и физическое достижение. Особенно в такой низкой машине, как «мазерати»…

Боб хранил молчание. Он смотрел в затылок Хансену и тихо скрипел зубами.

– Ты мне друг? – спросил он. Хансен медленно кивнул.

– Да. Разве я стал бы иначе тебя забирать?

– Ты когда-то спас мне жизнь.

– Это было давно.

– И тем не менее ты виноват в том, что я живу.

– Можно и так сказать.

– Ты виноват в том, чем я стал! Если бы тогда ты дал мне утонуть…

– Прекрати идиотизм, Боб!

– Ты спал с Пией?

Хансен помедлил, потом жестко сказал:

– Да.

– Она была моим завоеванием.

– Я знаю, Боб. Но ты навязал ее мне черт знает зачем!

– Может, черт действительно знает? Теперь мы квиты.

– У тебя не было долгов.

– Нет, единственный по отношению к тебе. Моя жизнь! Ты дал ее мне… а теперь ты взял то, что принадлежало мне. Ничья. Мне больше не нужно восхищаться тобой.

– Если ты это когда-нибудь делал, то был большим дураком.

– Это позади. Теперь мы на равных. И я дам тебе в морду, если ты еще раз заговоришь о своей кретинской центробежной силе. Это ясно?

– Во всяком случае, наглядно. – Гельмут Хансен повернулся к другу. У Боба были холодные глаза убийцы. – Мы действительно должны поговорить друг с другом. Наедине. Может быть, это будет вторым спасением жизни.

– Как священник! Ей-богу, как священник! – Боб оглушительно захохотал и вскочил. – Я пойду к Майеру в кабину. Меня тошнит от этого нравоучительного тона! Я пойду блевать! Бле-вать! Как святой онанист-моралист…

В 14 часов, точно, как было доложено по радио, «Сессна» пошла на посадку на фабричном аэродроме. Боб Баррайс сидел рядом с пилотом на запасном сиденье и глядел на приближавшуюся землю. Две темные точки увеличивались в размерах и приобретали очертания.

– Дядя Теодор, – произнес Боб с ядовитым сарказмом. – И доктор Дорлах, семейный адвокат. Ворота темницы Вреденхаузена открыты. Туда преступника – и решетку на запор! А сверху табличку: «Не кормить – кусается!» Майер, разворачивайтесь и полетим в Гамбург!

– Не получится. Горючего не хватит. – Пилот выпустил шасси, закрылки повернулись. Машина запрыгала по бетонной дорожке, пропеллеры вращались все медленнее, двигатели были заглушены. Прямо перед дядей Хаферкампом и доктором Дорлахом «Сессна» остановилась. Боб первым выбрался из самолета.

– Наконец-то ты явился, – произнес дядя Теодор без обиняков. Тот, кто правит в семействе Баррайсов, может не утруждать себя лишними приукрашивающими словами. Да и мало тут красивого. – Через час – похороны. Дело может обернуться скандалом. Старый Адамс непременно хочет произнести у могилы сына речь! Ты имеешь представление, что он замышляет? Мальчик, скажи здесь, сразу, у нас еще есть время, целый час. Доктор Дорлах сможет урегулировать.

– Он будет толковать о центробежной силе, – сказал Боб с горечью. – Ее проходят даже в народной школе…

Он оставил Хаферкампа и Дорлаха и один зашагал по летному полю. Руки в карманах, плечи приподняты, слегка волоча левую ногу. Это было заметно впервые.

Дядя Теодор надел свою шляпу и посмотрел на доктора Дорлаха, ища поддержки.

– У мальчика в голове полная неразбериха, – сказал он ошеломленно. – Разве я не говорил: у него проблемы! Доктор, мы должны его защитить. У меня такое ощущение, что эта проклятая автогонка прошла по хребту Баррайсов.

Доктор Дорлах тяжело вздохнул.

– И у нас всего час до похорон…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 3.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации