Текст книги "Расстояние"

Глава 11

День 11: суббота – день 12: воскресенье

ЙОХАНССОН

Он возвращается в Программу.

Проверка личных данных, занесенных в базу на прошлой неделе. Досмотр. Переодевание. Кивок Уитмана, и Йоханссон идет под конвоем к пропускному пункту, прикладывает руку к экрану. Железные ворота разъезжаются в стороны; то же просторное помещение, по-прежнему пустое, и дверь с табличкой: «ВЫХОД». Он останавливается не больше чем на пять секунд, только для того, чтобы сделать глубокий вдох, и вперед – белый свет прожекторов, черные тени, холодный воздух. Вперед, иди же. Действуй.

Через пустырь к наблюдательному пункту, вот и первая улица. Позади лишь тридцать метров, а за ним уже хвост. Пульс учащается. Кийан? Брайс? Выяснить это невозможно!

Йоханссон минует ряды домов, заброшенный торговый центр, паб с привычно доносящимися оттуда звуками драки. Он пробирается по темным улицам, одна сменяется другой. Хвост на месте. Голос в голове нашептывает: «Они прямо за тобой». Слева центральный пост охраны – шесть часов, затвор с грохотом опускается вниз, закрывая ворота на ночь. Со стороны ворот доносятся похожие звуки. Всё и все в Программе предоставлены самим себе до утра.

Где-то хлопают двери, слышатся крики, впереди бегут люди. Йоханссон продолжает идти. Он минует ряд домов персонала на западной стороне, избегает дверных проемов, обходит углы, напрягается при малейшем предчувствии притаившейся засады. Вдоль улицы растянулась группа мужчин – окружение Брайса.

Йоханссон сворачивает направо за угол и видит впереди толпу мужчин у ворот. Они его заметили: головы по очереди поворачиваются в его сторону. Одна фигура отделяется и опрометью бросается к ближайшему зданию. Кого он решил предупредить? Кийана или Брайса?

Йоханссон подходит ближе, стараясь внимательно разглядеть лица и понять, есть ли среди них люди Брайса – конечно, вон Желтозубый и этот темнокожий…

Йоханссон проходит к выходу. Незнакомые люди косятся на него, а четверо разглядывают в упор.

Спросить о Кейт? Но во время последней встречи он разговаривал с Кийаном. Только он мог позволить ему уйти, и теперь только с его позволения можно вернуться.

Кийан сидит в своем кресле, перед ним поднос с остатками обеда: запеченная цветная капуста под сырным соусом и свежий апельсиновый сок – диетическое питание. По телевизору идет фильм о дикой природе, на экране порхают разноцветные бабочки. Кийан предпочитает смотреть на них, а не на Йоханссона.

– Ну что ж, – произносит он спустя некоторое время. – Полагаю, вы должны нам кое-что объяснить, мистер Джексон.

– Американцы. Им нужна была от меня информация.

– О да, они ждут, когда вы сдадите своих подельников. И вы это сделали?

– Нет.

– Пока нет, – исправляет его Кийан. – И вот вы вернулись.

– Я хочу на вас работать.

Отчетливо слышно тиканье часов, отмеряющих секунды затянувшейся тишины. Кийан смотрит пристально и оценивающе.

Внезапно губы его растягиваются в улыбке, ставшей, вероятно, следствием неких умозаключений. Однако вскоре лицо Кийана вновь становится серьезным, и он произносит:

– Так чего же вы ждете?

Йоханссон пересекает двор и подходит к зданию клиники. Дверь, комната, полная стульев, – там уже сидит один человек с перевязанной окровавленными бинтами рукой, – вот и кабинет. Четыре человека поворачивают голову: Кейт, Райли, Винни и Дрил.

– Ты вовремя, – говорит Райли, и Кейт отводит взгляд.

Все начинается сначала. Сломанные пальцы, ранение в грудь, ожоги. Молодой азиат с пулями в груди и руках отказывается от анестезии, относится к необходимости вынести боль очень серьезно. Человек с ножевым ранением в плечо: им приходится заниматься Дрилу и Кейт, один держит его, вторая обрабатывает порез. Человек истошно вопит – пронзительный крик не связан с болью, – приходится сделать успокаивающий укол.

Йоханссон делает то, что велят и когда велят. В остальное время старается найти себе дело. Он приносит необходимое, поддерживает раненых, забинтовывает. Вводит обезболивающее, обрабатывает раны, помогает Винни мыть пол в комнате, которую они отвели под морг, и защищает Райли от ударов, не обращая внимания на собственную боль. Он знает, что проходит испытание.

Время от времени Йоханссон замечает, как Кейт, или Райли, или Винни украдкой следят за ним. Их взгляды всегда одинаковы.

Дрил тоже наблюдает, но он, в отличие от товарищей, не догадывается, что об этом кто-то знает.

Вскоре после восьми утра прибывает бронированная машина скорой помощи с конвоем. Когда все больные отправлены, Йоханссон дожидается своей очереди в душ, а затем завтракает с Райли и Винни. Кейт не видно, но в раковине он заметил грязную тарелку. Дрил ест, сидя на кровати. Винни опять рассказывает о собаке, о том, что скоро выйдет на свободу. Йоханссон моет посуду, потом Райли ведет его во двор, где суетливый человек продает ему телефонную карточку по цене как минимум вдвое выше обычной.

Йоханссон направляется к таксофону, который находится в комнате со стульями. Он набирает номер, который невозможно отследить и определить.

Йоханссон ждет, что сейчас в трубке раздастся голос Карлы, но вместо этого слушает механический монолог автоответчика. Йоханссон краток: все хорошо, все будет нормально, это номер, по которому с ним можно связаться. «Передай отцу», – и вешает трубку.

У Райана Джексона есть отец. Они не разговаривали много лет, но это не важно.

По ступенькам он направляется обратно в кабинет.

Женщина сидит у стойки с аккуратно разложенными на голубой бумажной простыне хирургическими инструментами – зажимы, щипцы, ножницы, скальпели, пилы и другие вещи, названия которых он не знает. Услышав его шаги, она не вздрагивает и не поднимает голову. Ее рука тянется к скальпелю и крепко сжимает его. Лезвие коротко поблескивает в свете лампы.

– Итак, ты вернулся.

– Хотел принести пользу.

– Ясно. – Кейт кладет скальпель на место. – Не боишься, что Брайс будет рад? Он никогда не отличался терпеливостью.

– Ему потребуются зрители.

– Да, потребуются.

Она берет зажим и возвращает на место. Разговор окончен.

Йоханссон поднимается по лестнице в комнату. Кровать выглядит такой же, какой он ее оставил. Он быстро раздевается и забирается под одеяло.

Надо каким-то образом заставить Кейт ему доверять, делиться своими мыслями.

Филдинг сказал, что она все заслужила.

С чего же лучше начать?

* * * Йоханссон все еще лежит без сна, когда слышит, как Кейт поднимается по лестнице на верхний этаж. Открывается и закрывается дверь. Через несколько минут до него доносится скрежет. Она действует медленно, но все равно через несколько секунд все стихает.

Из полудремы его вырывает истошный крик наверху. За ним следует еще один.

Йоханссон вскакивает, бежит через кухню, коридор и слышит за спиной тихий голос:

– Не лезь.

За спиной стоит Райли.

– Кошмар приснился, вот и все. Не обращай внимания.

Йоханссон возвращается в постель и долго лежит с открытыми глазами, разглядывая кружащиеся над ним пылинки.

Больше в тот день крики не повторяются.

Часть третья

Глава 1

День 12: воскресенье – день 13: понедельник

КАРЛА

Я позвоню ему в 4:30 утра в воскресенье. В такое время мне может ответить чужой сонный голос. Совсем не обязательно, что к телефону подойдет именно он.

– Карла, – говорит он. В его голосе непривычная резкость и уверенность. Такое впечатление, что он не удивлен звонку, а мои слова «Инспектор Джозеф Эллис» сразу расставляют все акценты. – Даже не говори, – продолжает он раздраженно. – Сейчас половина пятого, а ты об одолжении. Я-то думал, что моя очередь об этом просить. Может, обратишься с этим к своему дружку? – Он намекает на Крейги.

– Он и так работает на меня. И это срочно. Речь идет о важной папке.

– Прости, но наши часы работы…

– Это папка с именами пропавших без вести, – говорю я.

Пауза. Он ожидал услышать совсем другое.

– И что это значит?

Мастерская в районе Харингей на севере Лондона.

Владелец, турок-киприот лет пятидесяти, приезжает в 7:30 утра в воскресенье, чтобы открыть мастерскую, и видит стоящий у входа «форд-мондео» и меня на водительском сиденье. Он сосредоточенно осматривает шины – хорошей фирмы – и объясняет, что может мне помочь, но сейчас слишком рано, придется подождать нужного человека и оформить все бумаги. Надо ждать.

В приемной мастерской стоят красивые кресла и аппарат с кофе, но хозяин предлагает подождать в задней комнате: там теплее.

Он проводит меня через гараж – леденящий холод, запах масла и резины – в маленькое помещение с несколькими невзрачными креслами, телевизором, газетами недельной давности, стареньким обогревателем, работающим на полную мощность, и настенными календарями, которые не выпускают, я думаю, лет десять.

Здесь я провожу более двух часов в ожидании Джо Эллиса. Он появляется со стаканчиком кофе и кожаным портфелем с документами под мышкой.

Для инспектора он слишком молод, ему двадцать девять, агрессивен и резок в высказываниях и движениях, чего нельзя скрыть даже тщательно подобранной дизайнерской одеждой. Инспектор производит впечатление человека, готового бороться с мразью на любых условиях, если будет уверен, что победит. Насколько мне известно, он задерживал только настоящих преступников и никогда не подтасовывал дела. Интересно, каким образом ему удалось добиться таких высот, хотя, впрочем, никто не знаком с его осведомителями.

Когда мы познакомились три года назад, он был детективом и уверенно шел вверх по карьерной лестнице, как он выразился, «старался прогрессировать», и добился желаемого. Прогресс и благосостояние обеспечили ему «полезные контакты» и высокий процент раскрываемости. Одним из его «полезных контактов» была я. Но это взаимовыгодное сотрудничество, и его работа помогает решению намного более серьезных вопросов. Он купил свой стремительный взлет, расплатившись внутренней информацией полицейского ведомства.

Разумеется, у меня есть все записи, доказательства каждой, даже самой маленькой сделки. Стоит ему выдать меня, и он теряет не только ценный источник информации, но и скатывается вниз по карьерной лестнице прямо в тюремную камеру. Именно по этой причине я решаю встретиться с ним сегодня, несмотря на то что он узнает, что я Шарлотта Элтон. Джо отлично понимает, что я могу с ним сделать, и знает, что я не буду колебаться.

Но есть и еще одна причина, по которой я нахожусь в этой мастерской.

Я связана с людьми, с которыми совсем не хочется иметь дело. Джо Эллис – один из тех врагов, которых нужно держать близко. В одной с ним комнате я чувствую себя в полной безопасности. Особенно когда я вижу белки его глаз.

– Не возражаете, если я присяду? – спрашивает он и опускается в кресло, бросая портфель в другое, стоящее дальше от меня.

Тяжелый предмет падает с приятным глухим звуком – он принес мне необходимые бумаги. Но правила заключения сделки научили его не спешить, он неторопливо попивает кофе и объясняет мне, насколько все было непросто.

– Итак, – наконец произносит он, – долго же мы не виделись. Я решил, что вы отошли от дел. Возможно, уже пребываете на юге Франции, например. – Джо смотрит с хитрым прищуром. – Только не в Испании. Не ваш стиль.

– Я действительно почти отошла от дел, – отвечаю я.

– Решили передать другому? Почему бы и нет? Я бы точно так поступил, если бы мог. Итак, вы просили о личном одолжении, верно? – Его ладонь ложится на крышку портфеля.

– Верно.

Я с нетерпением жду, когда он откроет портфель и передаст мне папку, но он не двигается и лишь молча смотрит на меня. Джо отлично знает, что я никому не делаю одолжений, поэтому внимательно прочитал каждую строчку, прежде чем принести документы мне. Сведения были скопированы сегодня утром.

– Рождество скоро, – говорит он. – Какие у вас планы? – И улыбается, демонстрируя идеальные белые зубы. – Знаете, эти счастливые семьи, улыбающиеся дети, мирная, благостная атмосфера как нож в сердце для одинокого человека. – Джо смотрит так, словно имеет в виду меня. – Неудивительно, что процент самоубийств к Рождеству возрастает.

– Но с ней это случилось не на Рождество, а за несколько недель до этого. Восьмого.

Дата была в новостях. Восьмого декабря, чуть больше года назад, доктор Кэтрин Галлахер обратилась к руководству клиники, где работала, с заявлением о двухнедельном отпуске в связи с необходимостью, как она указала, «навестить тяжелобольную мать». Доктор Галлахер должна была вернуться на работу в канун Рождества, и ее коллеги в этом не сомневались.

– Да, – сказал Джо таким тоном, будто я пытаюсь доказать свою правоту. – Может, ей просто захотелось скрыться от предрождественской суматохи. – Он делает паузу и внимательно на меня сморит.

– Так расскажите мне о ней.

– Что вы хотите знать?

Мне не так повезло, как кажется. Он пытается выяснить причины моей заинтересованности.

Веди себя естественно. Спокойно.

– Во-первых, ее объявили в розыск двадцать первого, тогда как она должна была появиться на работе только двадцать четвертого.

Джо равнодушно пожимает плечами. Вот дрянь.

– Она пропустила встречу.

Он по-прежнему не реагирует. Видимо, его это забавляет.

– Эллис, деловые люди часто не приходят на встречи, их не всегда ищут в списках пропавших без вести.

На этот раз Джо не выдерживает.

– Но только не психоаналитики, которые знают о склонности пациента к суициду.

Этого не было в новостях.

– Психоаналитик? Она посещала психоаналитика?

Взгляд впивается в мое лицо. Конечно, он же полицейский, пытается подловить меня на лжи. Но на этот раз Эллис выглядит довольным моим искренним удивлением.

– Человек по имени Ян Грейвс. У них была назначена встреча двадцатого. Кэтрин примерный пациент, всегда являлась вовремя, без опозданий, поэтому, когда она не явилась и не позвонила, он забеспокоился. Звонил на домашний и на мобильный, никто не ответил. Он приехал к ее дому, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Затем искал ее на работе и узнал, что Кэтрин его обманывала, она не работает в рекламном агентстве, как говорила. Грейс не рассказал ее начальнику, что Кэтрин на волосок от того, чтобы перерезать себе вены. – Джо ухмыляется. – Он пришел к нам с заявлением. Сказал, что беспокоится о безопасности пациента, хочет, чтобы мы отнеслись к этому серьезно. Сами знаете, эти люди всегда переживают за собственную карьеру, боятся, что их действия сочтут непрофессиональными и подадут иск. Он пришел к нам, теперь это наши проблемы.

Эллис замолкает и делает последний глоток кофе.

– Мы быстро выяснили, что она врач, – продолжает Джо. – Позвонили в больницу, узнали о внеплановом отпуске по уходу за умирающей матерью. Многое прояснилось; когда ваши близкие при смерти, вам не до того, чтобы заглянуть в ежедневник. Ее мать жила в доме престарелых в графстве Кент. Альцгеймер. Мы туда позвонили. – Джо улыбается, словно пришедшей в голову шутке. – С матерью все в порядке. Она неадекватная, конечно, но не на смертном одре. А доктора Галлахер там не видели больше месяца.

– И вы занесли ее в списки пропавших без вести.

– О нет, мы ищем тело. – Эллис встает и выбрасывает стаканчик в мусорную корзину.

– Грейвс был так уверен?

Джо кивает:

– Возникла версия с наркотиками. Это бы очень устроило полицию. С фермерами – это ружья, с пассажирами – поезда, а с врачами – наркотики. Передозировка. Как правило, это происходит дома или в машине. Мы обыскали все вокруг. Кэтрин жила одна. Виппинг, новый дом. Приятное место, но немного… – Эллис замолкает, подбирая слово, – скучное. Почти за две недели поисков тело обнаружить не удалось. Никаких записок, но и вещи все на месте. Словно вышла куда-то, нет только пальто и сумки. Паспорт в ящике, машина у дома.

– Счета? Карточки?

– Последний раз карточкой пользовались в предыдущие выходные. Наличные последний раз снимали седьмого. Сто фунтов, этого надолго не хватит. Последние звонки на мобильный и стационарный телефон вечером седьмого. Последний раз выходила из дома восьмого в 20:15. Запись камеры видеонаблюдения на фасаде здания. Вернулась домой с работы, переоделась и ушла.

– Соседи ничего не видели?

– Ничего. Наши люди обошли все квартиры, большинство даже не узнали ее по фотографии. Симпатичная женщина, но замкнутая. В больнице то же самое – работала, но ни с кем не общалась. Коллега, но не подруга. Знакомая.

– Любовники?

– Никаких следов.

– Семья?

– Она единственный ребенок. Отец умер. Мать сама себя не узнает. Кэтрин ушла из квартиры в неизвестном направлении, мы ничего не смогли найти.

– Вы объявляли в розыск?

– Отослали данные в больницы, приюты и так далее. – Джо пожимает плечами. Это его стиль – равнодушие, таким образом он пытается усыпить бдительность собеседника. – Возможно, у нее случился срыв. Скончалась где-то на улице. Так бывает.

– Странная предусмотрительность. Оформила отпуск.

– Многие ведут себя странно. Кэтрин могла быть особой, которая пытается разложить свою жизнь по маленьким коробочкам. Может, у нее были на то причины, может, она любила спонтанный секс с незнакомцами и не хотела, чтобы об этом знали на работе. О, мы все проверили, какие сайты она посещала, с кем переписывалась… Ничего. – Эллис опять опускается в кресло. – Пресса постоянно изучает списки пропавших без вести. Между Рождеством и Новым годом происходит мало событий, а тут хорошая новость – исчезла женщина-врач. Такие вещи журналисты любят.

Должно быть, я видела ее фотографию в газете или по телевизору. Полиция обеспокоена безопасностью граждан…

– Ни одной версии?

– Несколько. Правда, большинство из них оказались ошибочными. Информация полезная, но версия ошибочная.

– А потом?

– Потом ничего. Она в базе данных. Каждый раз, когда всплывает неопознанный труп белой женщины, система сверяет с ее данными. – Эллис ухмыляется, он все еще в роли равнодушного. – Ричардсон уверен, что она мертва.

– Ричардсон?

– Он вел частное расследование после ее исчезновения. Мы с ним поболтали.

Уже? В воскресенье утром? Я не просила об этом, а Джо обычно не делает того, о чем не просят и за что не платят. Пытается вникнуть в дело?

– Он ничего не добавил?

– Прилежный работник, суицидальные наклонности, в квартире все чисто, камера снимает ее выходящей из дома, никаких признаков преступления, нет записки и ни одной зацепки. – Эллис кивком указывает на календари на стенах: – Классные сиськи, – и продолжает тем же ровным голосом, но пристальный взгляд профессионального полицейского внезапно исчезает. – И в чем же ваш интерес?

– Природное любопытство.

Эллис фыркает:

– Да уж. Что вас связывает с Кэтрин Галлахер? Вы были знакомы?

– Если бы была, не задавала бы вопросы о прошлом. По крайней мере, не сейчас.

– Тогда что же это? Зачем вы этим занимаетесь?

– Я не занимаюсь.

– Вам нужны документы. Вы задаете вопросы.

– Да, я это делаю.

– И нас уже двое. – Джо выстреливает пронзительным взглядом. – Это личное? – Он склоняется вперед и смотрит мне в глаза. – Думаете, ее убили, так? – И снова тон его становится будничным. – Не пытайтесь обойти меня в этом деле, Карла. Я понимаю, вы этого хотите.

– Ничего подобного, – качаю я головой.

– О да, конечно. Вы не знаете эту женщину, но расспрашиваете о ней. Она мертва, и мы упустили что-то важное.

Я ухожу первой. Останавливаю машину в нескольких метрах от станции Фулхэм – ее заберут в течение часа, – прохожу около мили, затем беру такси и еду в Южный Кенсингтон, пересаживаюсь на автобус, потом сажусь на метро и еду по ветке Джубили в Кэнэри-Уорф. К тому времени, как эскалатор поднимает меня наверх, к солнечному свету, уже час дня, и документы жгут мне руку.

Дома меня ждет сообщение на автоответчике: Йоханссон, он оставил номер таксофона. «Передай отцу». Голос тихий и усталый.

Филдинг подождет. Первым делом я иду в кабинет и просматриваю фотографии – вот он, снимок из Интернета, такой же Филдинг передал мне и Йоханссону. Кэтрин Галлахер.

Честно говоря, я никогда не должна была догадаться. Я нашла статью на случайном сайте. Все остальные статьи в Интернете выходили под заголовком: «ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВРАЧА КЭТРИН ГАЛЛАХЕР. СЛЕДСТВИЕ В ТУПИКЕ. ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ЖЕНЩИНУ?» Вместо фотографии пустое пространство.

Кэтрин было тридцать один год, когда она пропала. В документах указаны приметы – худощавого телосложения, блондинка. Несколько фотографий. Такие делают на документы, например на пропуск в больницу или анкету для приема на работу. Никаких личных снимков: в ресторане, баре, на вечеринке или на отдыхе. Лицо ее неприветливое даже на тех фото, где она улыбается, видно, что она человек крайне замкнутый.

Один снимок не похож на остальные – размытое изображение, сделанное камерой видеонаблюдения, – женщина с блеклыми волосами идет через фойе к двери. Внизу указано: 20:15–08.12. Восьмого декабря в 20:15 доктор Кэтрин Галлахер ушла из привычной жизни.

Она работала в отделении интенсивной терапии в крупной лондонской больнице. Много работала, охраняя свою личную жизнь от чужих глаз. Коллеги считали ее несколько холодным, отстраненным, но надежным человеком, на которого можно положиться. Настоящим профессионалом. О депрессии не знал никто, для них она была скрытной, порядочной женщиной. Отличным работником, строгим к себе. Не лидером, скорее ведомым.

Единственным человеком, которому она позволила копаться в своей голове, был психоаналитик Грейвс.

Его допросили, но не слишком подробно. Пробегаю глазами протокол. Регулярные встречи на протяжении пятнадцати месяцев. (Эллис прав, она всегда пунктуальна, ни разу не пропустила сеанс.) Причина депрессии – низкая самооценка. Риск суицида. Причины не указаны.

Она убила человека и обвиняла себя? И никому не могла признаться?

Что же произошло восьмого декабря?

Она поняла, что кто-то об этом знает?

Возвращаюсь к распечатке с камеры: женщина в темном длинном пальто идет к двери. Куда она направляется? Только не в Программу, у нее даже в мыслях этого нет. Она всем сказала, что мать больна, и решила сбежать. Вглядываюсь в ее лицо, пытаюсь уловить подсказки на языке жестов. Для человека, принявшего решение сделать важный шаг, она удивительно спокойна.

Идет быстро, но все же не бежит.

Ее поймали и поместили в Программу – бросили в ледяную воду, как безжизненный труп, и воды сомкнулись, скрыв человека. Ведь при входе должны были проверить ее личность, снять отпечатки пальцев и сообщить полиции. Но никто не сообщил. Кэтрин Галлахер осталась в списках пропавших без вести, дело ее до сих пор не закрыто, полицейские уверены, что она мертва, а обнаружение тела лишь вопрос времени.

Кого же ты убила? И почему это тайна?

И еще: кто может желать твоей смерти?

Люди раскладывают свою жизнь по маленьким коробочкам… Где-то хранится одна, в которой спрятана правда, и я должна ее отыскать.

С чего начать? С друзей? У нее их нет. Коллег? Психоаналитика? Я не могу так открыто проявлять интерес; все должно быть естественно и не привлекать внимания. Полицейское расследование? Последний раз пробегаю глазами протоколы, отмечая основные факты, и откладываю бумаги.

Попросить Эллиса?

Эллис сам рвется раскопать это дело. Останавливать его было бы неразумно.

* * *

– И что же на этот раз? – спрашивает Эллис.

Я смогла связаться с ним уже после двух часов дня. Я застаю его в баре, и он может говорить, обезопасив себя шумами на заднем плане: перезвоном стаканов, смехом, выкриками и джазовыми мелодиями.

– Что скажете под эту прекрасную мелодию Майлза Дэвиса?

– Кэтрин Галлахер.

– Минутку. – Он не один. Вполголоса произносит в сторону: – Извини, срочный разговор. – Ответ теряется в общем гуле. И затем в трубку: – Что вас интересует?

– Она не совершала самоубийства.

– Вы нашли тело? – Голос становится резким.

– Нет.

– Но она мертва?

Я оставляю вопрос без ответа.

– С ней что-то случилось. Возможно, это связано с работой. Она что-то сделала или узнала. И за это ее преследуют. Если бы мы смогли выяснить…

– Мы?

– Мы.

Эллис молчит. Предложение сделано, он пытается понять, что за этим стоит.

– Вы знаете больше, чем говорите.

– Я рассказала ровно столько, сколько сейчас вам положено знать. Но и у меня информации немного.

– Какие у вас основания полагать, что исчезновение связано с ее работой?

– Вы читали дело. У нее в жизни ничего не было, кроме работы.

– Считаете, она что-то натворила? Что же? Угробила пациента? Полагаете, у нас появился второй Шипман? Кто же тогда выступил в роли медсестры?

Джо Эллис думает о том, что, взяв на себя роль бога, человек порой принимает решение ускорить наказание; или об искателях приключений, готовых ради порции адреналина на любые безрассудства. Нет, все это не подходит. По словам Филдинга, клиент отзывался о содеянном ею как о чем-то вопиющем, ужасающем.

– Если имела место врачебная ошибка, – продолжает Эллис, – почему ничего нет в отчетах?

Это меня пугает. Значит, он изучил и ее личное дело в отделе кадров. Ловок.

– Возможно, ей удалось это скрыть. Или дело замяли. Ведь никто не знал о ее депрессии, значит, она умела это скрывать.

Если он хочет верить в ее смерть, так тому и быть.

– Когда Ричардсон разговаривал с ее коллегами, все как один предположили, что она решилась на самоубийство. Даже сам Ричардсон в этом уверен. Но кто-то же должен был предположить умышленное нарушение закона. Проверьте, был ли у кого-то мотив ее убить. Может, что и всплывет.

– И что я получу?

– Как обычно.

– Наличные за ответы на вопросы, так?

– Решать вам. Если отказываетесь, так и скажите.

Эллис усмехается, ясно, что он на все готов. Он полицейский и не способен себя изменить. Не больше, чем я себя.

Видимо, поэтому, отсоединившись, я достаю адрес Кэтрин и набираю номер.

Она жила в районе на берегу реки, в реставрированном доме старой постройки. Молодой мужчина, агент по недвижимости, ждет меня у подъезда в десять утра в понедельник. Он светится от счастья, благоухая лосьоном после бритья, и пожимает мне руку.

– Миссис Кристи? Прошу вас в дом.

Камера видеонаблюдения сегодня не работает – мы об этом позаботились, – и все же меня преследует мысль, что и я могу оказаться на одной из распечаток с указанной внизу датой и временем.

Мы проходим там же, где шла Кэтрин Галлахер восьмого декабря, разница лишь в том, что она двигалась в другом направлении, она покидала эту жизнь.

Полиция проводила в квартире обыск, часть личных вещей Кэтрин – ежедневник, банковские чековые книжки, ноутбук – до сих пор находится у них. Но полиция разрабатывала версию самоубийства, они не нашли мотива для убийства. У меня остается надежда, что они упустили нечто важное.

Поднимаюсь по лестнице на первый этаж. Агент достает ключ и распахивает передо мной входную дверь.

– Полагаю, дизайн вам понравится.

Крошечная прихожая, зеркало, картина – пейзаж в полутонах, – на раме осел годовой слой пыли. Воздух затхлый, тяжелый. В квартире пахнет как в ящике, который был долго и плотно закрыт.

Агент делает шаг к двери. Я натягиваю резиновые перчатки.

– Не буду вам мешать. – Он одаривает меня лучистой профессиональной улыбкой, словно в моем поведении нет ничего необычного. – Буду ждать вас, сколько потребуется.

Его зовут Шон, он сын Робби, хотя с отцом у него нет ничего общего – ни бульдожьей головы, сидящей на бычьей шее, ни перекачанного торса. Он строен и легок в движениях, утонченные, изысканные – в мать – черты лица. Я видела ее фотографию; мать Шона уже много лет лежала в могиле, когда Робби стал работать на Томаса Дрю, его сыну тогда было семь лет. Маленький мальчик из Вест-Хэма. Робби мечтал, что сын станет знаменитым футболистом – согласился бы и на электрика или водопроводчика, – но, видимо, кровь играет не последнюю роль; теперь Шону двадцать один год, и он занимается слежкой, как и его отец.

Как только вчера я закончила излагать Робби план действий, он сказал:

– Пошлите Шона.

Еще до моего прихода молодой человек познакомился с привратником, представившись агентом по недвижимости. Документами я занималась сама, дело неотложное, и они были не лучшего качества. Но, похоже, личность Кэтрин Галлахер спустя год ни у кого не вызывает интереса. Шон отлично выглядит в дорогом темном костюме, хорошо пахнет, а следовательно, вне подозрений.

Открываю дверь в комнату: свет из коридора проникает в гостиную. Жалюзи опущены. Решаю их не открывать, вместо этого пытаюсь нащупать выключатель. Вспыхивает свет.

Диван, стол со стульями, телевизор, музыкальный центр. Шкаф с книгами по медицине и аккуратно сложенные стопки журналов. Но ни одной любительской семейной фотографии, списка покупок, грязных кружек, засохших цветов – ничего из жизни обычного человека. Комната похожа на стенд в магазине мебели с пустотами, позволяющими покупателям дополнить обстановку, проявив фантазию. Смотрите, вы тоже могли бы так жить, но не живете, верно? А она жила. И еще она жила в больнице, в отделении интенсивной терапии. Неудивительно, что квартира похожа на пустую полку.

Прошлый вечер я потратила на изучение личного дела врача Кэтрин Галлахер. Все ослепительно и блестяще: отличные результаты экзаменов, дополнительный год в институте, чтобы приобрести степень по медицине, место в штате лучшей больницы, список опубликованных работ, начиная со студенческих времен, научная деятельность по теме неврологических проблем в интенсивной терапии – краткое описание с изобилием профессиональных терминов. Что же скрыто за этой биографией? Эмоциональная незрелость блестящего специалиста, расчетливость амбициозного человека, одиночество трудоголика? Документы не дают ответы, но содержат высказывания коллег: она жила работой, все в ее мире вращалось вокруг работы.

Где-то за всем этим скрыта причина, по которой ее хотят убить.

Просматриваю цифры. Никаких нарушений, статистика смертности не выше, чем в среднем по отделению. Ни одна смерть не укрылась от глаз на фоне всех, ставших привычными, смертей, переломанных тел, с травмами, несовместимыми с жизнью… Я перебираю случаи с летальным исходом в поисках того единственного, что требовал секретности. Пока все безуспешно.

Кухня, совмещенная с гостиной. Открываю ящики, шкафы: банки и баночки выстроены в ряды. Бокалы всевозможных форм и размеров. Аккуратные стопки тарелок. Похоже, доктор Галлахер использовала лишь один предмет из каждого набора.

Спальня. Постель тщательно убрана. Направляюсь к шкафу. Костюмы, брюки, юбки, блузы, свитера, парочка джинсов, белье. Все отменного качества и цветов, которые должны ей подходить. Ничего для вечера. Ничего безрассудно шелкового, блестящего. Приглядываюсь внимательнее – в ее гардеробе нет экстравагантных вещей, как и легкомысленных, купленных спонтанно, в угоду минутной прихоти.

Год назад здесь проводили обыск. Умелые руки в перчатках прикасались к этим вещам, открывали ящики и шкафы, проверяли карманы. Они ничего не нашли. Что ж, теперь моя очередь.