Текст книги "Географическая ось истории"

Вероятно, перед нами одно из поразительнейших в истории человечества совпадений: морская и сухопутная экспансия Европы продолжала, в некотором смысле, древнее соперничество между римлянами и греками. Немногие другие сокрушительные неудачи имели более далеко идущие последствия, нежели неспособность Рима «латинизировать» греков. Тевтонов римляне цивилизовали и христианизировали, но славяне в своем большинстве поддались греческому влиянию. Именно романизированные тевтоны позднее вышли в Мировой океан, а эллинизированные славяне покорили степь и подчинили себе туранцев. В итоге современная сухопутная сила отличается от силы морской как по первооснове своих идеалов, так и по материальным условиям[62]62
  Это заявление обильно критиковалось в ходе дискуссии после доклада. Однако, обдумав указанный абзац заново, я продолжаю считать свои выводы обоснованными. Даже византийские греки были бы совсем другими людьми, доведись Риму завершить покорение Древней Греции. Разумеется, мировоззрение, о котором мы говорим, более византийское, чем древнегреческое, но главное то, что оно – не римское. – Примеч. автора.


[Закрыть].

После походов казаков Россия благополучно отказалась от своего привычного затворничества в северных лесах. Возможно, это решение ознаменовало величайшее внутреннее изменение, случившееся в Европе в прошлом столетии: русские крестьяне потянулись на юг, и если ранее граница сельскохозяйственных поселений пролегала по лесным опушкам, то теперь основная масса населения европейской части России сместилась к югу от этой границы, к пшеничным полям вместо привычных западных степей. Одесса приобрела особую важность в этой схеме, причем с той стремительностью, какая присуща разве что американским городам.

Поколение назад был укрощен пар и прорыт Суэцкий канал, что, по-видимому, дополнительно укрепило преимущество морской силы перед силой сухопутной. Железные дороги развивались главным образом как способ доставки грузов для океанской торговли. Но трансконтинентальные железные дороги ныне видоизменяют условия проецирования сухопутного могущества, и нигде они не имеют большего эффекта, как в замкнутом «сердце» Евразии, на обширных территориях которого нет ни древесины, ни камня, пригодных для строительства дорог. Железные дороги радикально преображают степь, поскольку они решительно вытесняют лошадей и верблюдов, и налицо переход в новую фазу развития, минуя промежуточную (строительство обычных дорог).

Что касается коммерции, не следует забывать о том, что морские перевозки, пускай относительно дешевые, обычно подразумевают четырехкратную обработку грузов – по месту происхождения, на экспортной пристани, на импортной пристани и на внутренних складах розничной продажи, а вот континентальная железная дорога способна доставить груз прямиком с производства (экспорт) на склад (импорт). Следовательно, при прочих равных условиях окраинная океанская торговля позволяет формировать «зону проникновения», окружающую континенты, и внутренние пределы этой зоны приблизительно обозначены расходами на четыре погрузки-выгрузки при океанических и железнодорожных перевозках с ближайшего побережья; эти расходы сопоставимы со стоимостью двух погрузок-разгрузок и континентальных железнодорожных перевозок. Говорят, что английский и немецкий уголь конкурируют в этом отношении в ходе поставок в Ломбардию.

Российские железные дороги имеют протяженность 6000 миль, от Вирбаллена[63]63
  Пограничная станция железной дороги Вержболово, крайняя западная точка на карте Российской империи. Ныне г. Вирбалис в Литве.


[Закрыть] на западе до Владивостока на востоке. Российская армия в Маньчжурии столь же убедительно утверждает сухопутное могущество, как британская армия в Южной Африке утверждает могущество морское. Правда, Транссибирская ветка по-прежнему остается единственной и не слишком надежной линией, но уже в этом столетии всю Азию наверняка покроет сеть железных дорог. Пространства Российской империи и Монголии настолько обширны, а их потенциал в области народонаселения, пшеницы, хлопка, топлива и металлов настолько неисчислимо велик, что неизбежно возникновение и развитие целого огромного экономического мира, более или менее обособленного и недоступного для морской торговли.

Когда мы рассматриваем эту картину былых и нынешних исторических изменений, разве нам не бросается в глаза некоторая стабильность географических связей? Не является ли осевым регионом мировой политики та обширная область Евразии, которая недостижима для кораблей, но в древности была открыта для верховых кочевников, а сегодня постепенно покрывается бесчисленными линиями железных дорог? Здесь имелись и имеются по сей день все условия для создания военного и экономического могущества масштабного, пусть и ограниченного характера. Россия заменила собой Монгольскую империю. Ее давление на Финляндию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию, Индию и Китай пришло на смену былым набегам кочевников-степняков. В мире как таковом она занимает стратегическое центральное положение, подобно Германии в Европе. Она может наносить удары во все стороны – и подвергнуться нападению отовсюду, за исключением севера. Полагаю, что развитие современной железнодорожной сети на ее территории – лишь вопрос времени. Маловероятно, что какое-либо возможное социальное потрясение существенно изменит ее отношение к великим географическим пределам собственного существования. Мудро признавая фундаментальные ограничения своего могущества, правители России расстались с Аляской; для России столь же политически важно не владеть ничем в море, как для Великобритании – господствовать в океане.

За пределами осевой зоны, в большом внутреннем полумесяце, находятся Германия, Австрия, Турция, Индия и Китай, а во внешнем полумесяце расположены Великобритания, Южная Африка, Австралия, Соединенные Штаты Америки, Канада и Япония. В нынешнем состоянии баланса сил центральное (осевое) государство, то есть Россия, не эквивалентно периферийным государствам, а Франция притязает на уравновешивание России. Соединенные Штаты Америки недавно сделались восточной силой, влияющей на баланс сил в Европе опосредованно, через Россию, и Америка достроит Панамский канал, чтобы ресурсы Миссисипи и Атлантики стали доступными Тихому океану. С этой точки зрения настоящий водораздел между востоком и западом пролегает по Атлантическому океану.

Смещение баланса сил в пользу осевого государства в результате расширения последнего за счет окраинных земель Евразии позволит использовать обширные континентальные ресурсы для строительства флота, что чревато возникновением мировой империи. Это может произойти, если Германия заключит союз с Россией. А потому угроза подобного развития событий должна заставить Францию сотрудничать с заморскими державами; вместе же Франция, Италия, Египет, Индия и Корея превратятся в оплоты внешнего морского могущества, откуда флоты будут поддерживать армии, вынуждать «осевых» союзников разворачивать сухопутные части и мешать им целиком сосредоточиться на строительстве флота. В меньших масштабах именно этого результата добился Веллингтон, опираясь на морскую базу в Торреш-Ведраш в ходе войны на Иберийском полуострове[64]64
  Имеются в виду так называемые Пиренейские войны – череда вооруженных конфликтов на Пиренейском полуострове в ходе наполеоновских войн. В 1809 г. А. Уэллсли, будущий герцог Веллингтон, начал в Торреш-Ведраш строительство укреплений для защиты Лиссабона с моря и суши.


[Закрыть]. Не исключено, что мы в конечном счете сможем по достоинству оценить стратегическую функцию Индии в составе Британской империи. Разве не эта идея лежит в основе утверждения мистера Эмери[65]65
  Леопольд (Лео) Ч. Эмери – британский политик-консерватор, первый лорд Адмиралтейства в 1922–1924 гг., горячий сторонник единства империи, в которой он видел единственный способ установления справедливости в мире.


[Закрыть] о том, что британский фронт простирается от мыса Доброй Надежды через Индию до Японии?

Развитие громадного потенциала Южной Америки способно оказать решающее влияние на мировую систему. Вследствие этого могут укрепиться Соединенные Штаты Америки – или, с другой стороны, если Германия успешно оспорит доктрину Монро[66]66
  Согласно этой доктрине (названной по имени президента США Д. Монро), Американский континент является зоной, закрытой для вмешательства европейских держав.


[Закрыть], Берлин может отказаться от политики, которую я охарактеризовал как осевую. Конкретные комбинации приведенных в состояние равновесия сил чисто умозрительны; я лишь утверждаю, что с географической точки зрения эти комбинации, скорее всего, должны учитывать осевое государство, которое всегда стремится к величию, но обладает ограниченной властью, если сравнивать его с окружающими окраинными и островными государствами.

Конечно, я рассуждаю как географ. Фактический баланс политических сил в любой момент времени, безусловно, представляет собой, с одной стороны, плод географических условий, как экономических, так и стратегических, а с другой стороны выступает итогом сравнительной численности, доблести, снаряженности и организованности конкурирующих народов. Пропорционально достаточной точной оценке указанных характеристик мы, вероятно, способны уладить наши разногласия путем переговоров, не прибегая к грубой силе оружия. Географические величины в таких расчетах заведомо более измеримые и почти постоянные в сравнении с величинами человеческими. Следовательно, мы вправе ожидать того, что наша формула окажется в равной степени применимой к прошлой истории и к нынешней политике. Общественные движения во все времена опирались, по существу, на одни и те же физические черты, ибо я сомневаюсь, что прогрессирующее высыхание Азии и Африки, даже будь оно доказано, принципиально изменило в исторический период человеческую среду. Марш империи на запад видится мне кратковременным утверждением окраинной власти на юго-западной и западной оконечности осевой области. Ситуация на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке отражает неустойчивое равновесие внутренних и внешних сил в этих районах окраинного полумесяца, где местная власть в настоящее время практически отсутствует.

В заключение можно прямо указать, что стремление установить власть над Россией вместо владычества над внутренними районами не приведет к снижению географической значимости осевой позиции. Если, например, Китай при поддержке японцев решит низвергнуть Российскую империю и завоевать ее территорию, это станет «желтой опасностью» для свободы всего мира только потому, что к ресурсам великого континента добавится океаническое измерение; данного преимущества Россия как владелица осевого положения пока лишена.

Обсуждение

(опубликовано в «Географическом журнале»)

Перед докладом председатель[67]67
  В 1904 г. этот пост занимал сэр Клементс Маркхэм (см. соответствующее примечание далее).


[Закрыть] заявил: «Мы всегда искренне рады выслушать соображения нашего друга господина Маккиндера по любому вопросу, поскольку уверены, что он непременно сообщит нам нечто любопытное, оригинальное и ценное. Нет необходимости представлять столь преданного друга общества его членам, поэтому я сразу же приглашаю докладчика приступить к чтению».

После доклада председатель сказал следующее: «Полагаю, господин Спенсер Уилкинсон выступит с критикой доклада господина Маккиндера. Разумеется, в таких вопросах не обойтись без затрагивания географической политики».

Мистер Спенсер Уилкинсон:

Мне представляется, что наиболее естественным и наиболее искренним первоначальным откликом на доклад будет желание выразить нашему гостю признательность и благодарность, ибо – думаю, присутствующие со мною согласятся – мы только что выслушали одно из самых воодушевляющих сообщений за длительный срок. Слушая этот доклад, я с сожалением поглядывал на пустующие места в зале, и мне очень жаль, что наше заседание не смогли посетить члены кабинета министров, поскольку, на мой взгляд, в докладе господина Маккиндера изложены сразу две основные политические доктрины: первую не назовешь новой – полагаю, она была выдвинута в конце прошлого столетия, и эта доктрина гласит, что благодаря современному усовершенствованию паровой навигации мир сделался единым и обрел общую политическую систему. Увы, я подзабыл, какое именно выражение употребил господин Маккиндер; кажется, он сравнил взрыв снаряда в замкнутом помещении со взрывом вовне. Позвольте мне изложить ту же мысль следующим образом: всего половину столетия назад государственные деятели играли на нескольких клетках шахматной доски, а оставшиеся поля пустовали, но сегодня мир представляет собой замкнутую шахматную доску, и каждый ход того или иного государственного деятеля должен принимать во внимание все клетки без исключения. Сам я могу только пожелать, чтобы у нас появились министры, уделяющие больше времени изучению собственной политики с той точки зрения, что невозможно перемещать какую-либо фигуру, игнорируя остальные клетки доски. Мы слишком склонны воспринимать нашу политику так, как если бы она делилась на водонепроницаемые отсеки, каждый из которых не имеет выхода в мир снаружи, однако, смею заявить, сегодня крайне важен тот факт, что любое событие где-либо в мире сказывается на международных отношениях как таковых. Прискорбно, но это обстоятельство, по-моему, игнорируется как в самой британской политике, так и в большинстве общественных дискуссий о ней. Я чрезвычайно признателен господину Маккиндеру за то, что в своем докладе он не преминул это подчеркнуть. Теперь о другом – о том, полагаю, что составляет главный посыл доклада. Речь идет о важнейшем для мира событии, о текущем расширении границ России. Не могу сказать, что меня полностью убедили отдельные исторические аналогии и прецеденты, приведенные господином Маккиндером, если только, конечно, не предположить, что его доклад обращен в отдаленное будущее. Господин Маккиндер рассуждает о периоде в четыреста лет и говорит о Колумбовой эпохе. Что ж, не стану притворяться, что способен заглянуть на четыреста лет вперед; пожалуй, лучшее, на что мы можем рассчитывать, – это сделать прогноз для следующего поколения. Итак, думаю, что в некоторой степени налицо стремление чрезмерно высоко оценивать эти великие перемещения центральноазиатских племен в Европу и в различные окраинные земли. Кочевники принесли с собой ряд случайных пережитков прошлого, но не обогатили мир новыми идеями, а какие-либо постоянные изменения в тех условиях проживания были редкостью; вторжения оказались возможными потому, что расширявшаяся Центральная Азия достигла преимущественно раздробленных окраин. Например, турки-османы, а ранее тюрки, вторгавшиеся в пределы Византии и той области, которая относилась к Византийской империи, неизменно наносили удары по регионам, где управление пребывало в упадке или морально ослабело; большинство переселений в Центральную Европу, большинство миграций к северу от Черного моря, пришлось на то время, когда управление практически отсутствовало, когда государства не придерживались принципов солидарности. Поэтому, как мне кажется, здесь мало оснований для далеко идущих выводов; и я хотел бы отдельно остановиться на феномене противовеса, который заключается в том, что на западе Европы имеется небольшой остров, достигший политического единения, вступавший в конфликты ради собственной независимости, сумевший добиться морского могущества, утвердившийся в окраинных землях и приобретший огромное влияние, как следует – быть может, я немного преувеличиваю – из карты, предъявленной нам господином Маккиндером. Я говорю, конечно, о Британской империи, а моя оговорка по поводу преувеличения объясняется тем, что мы видим карту в проекции Меркатора[68]68
  Картографическая проекция Г. Меркатора является равноугольной и цилиндрической, поэтому масштабы карт в этой проекции непостоянны – они увеличиваются от экватора к полюсам, но по вертикали и по горизонтали всегда равны между собой. Следовательно, объекты в этой проекции сильно искажаются в размерах (сильнее всего – у полюсов).


[Закрыть], которая значительно расширяет границы Британской империи, за исключением Индии. Я убежден в том, что островное государство наподобие нашего, может, сохраняя свою морскую мощь, поддерживать баланс между разобщенными силами на континентальной территории, и считаю, что такова историческая функция Великобритании с тех самых пор, как мы стали Соединенным Королевством[69]69
  То есть с 1801 г., когда королевство Великобритания объединилось с королевством Ирландия.


[Закрыть]. На наших глазах новое, меньшее по размеру островное государство возвышается на противоположной стороне евроазиатского континента[70]70
  Имеется в виду Япония эпохи Мэйдзи.


[Закрыть], и я не нахожу никаких оснований думать, что это государство не сможет добиться на восточной окраине Азиатского континента такого же могущества и влияния, как Британские острова – при меньшем населении – добились в Европе.

Сэр Томас Холдич[71]71
  Британский географ, участник ряда экспедиций, составлявших карты Индии и соседних областей, в 1917–1919 гг. председатель Королевского географического общества, автор книг «Врата в Индию» (1910) и «Политические рубежи и установление границ» (1919).


[Закрыть]:

Когда слушаешь такую лекцию, как та, которую только что прочитал нам господин Маккиндер, настолько полную и продуманную до мелочей, с таким количеством пищи для размышлений, требуются значительные интеллектуальные усилия, чтобы усвоить услышанное, и необходима изрядная самоуверенность, чтобы осмелиться критиковать докладчика или просто высказать свое мнение. Но есть один вопрос, который я хотел бы задать господину Маккиндеру, и в сопоставлении географических условий с историей человечества этот вопрос кажется мне немаловажным. Господин Маккиндер заявил, что в начале времен монголоидные народы выступали из некоего центра в глубинах Азии и двигались от него на запад, юг и восток, однако Тибет явился для них непреодолимым барьером, поэтому они никогда не покоряли Индию. Позвольте напомнить, что до монголов другие центральноазиатские племена в равной степени уверенно вырывались наружу из областей, не слишком удаленных от исходного местоположения монголов; речь о скифах и ариях, которые вообще-то сумели по-настоящему утвердиться в Индии. Впрочем, это лишь небольшое уточнение. А господина Маккиндера я хотел бы спросить, какова, по его мнению, первопричина этого необычайного переселения народов из страны, которую мы склонны считать колыбелью человечества, в разные части света. Быть может, кочевников вел некий инстинкт, своего рода наследственное принуждение, звавшее их во внешний мир? Или причина заключается в реальном изменении физических условий местности, в которой они проживали? Мы знаем, что физические условия на планете время от времени очень сильно меняются, и лично мне кажется невозможным примириться с представлением о великой «внутренней» стране, которая когда-то изобиловала населением и поддерживала это население, как мне могут указать, благодаря значительному сельскохозяйственному богатству; в таких условиях, по-моему, у человека не возникает желания покидать дом и отправляться в неизведанное на поиски не пойми чего. Мне представляется, что одной из действительно веских причин, одной из побудительных причин, по которой случались все эти миграции, было очевидное изменение физических условий. Это соображение кажется мне довольно важным, раз мы обсуждаем такую тему, сопоставляя географические условия с историческими фактами. Имеется некий фактик, который мистер Маккиндер упомянул, уж простите, мимоходом, но на который я мог бы сослаться. Он назвал Южную Америку как возможную новую силу внешнего пояса, которая должна принудить внутренние государства к забвению оси, ныне расположенной на юге России. Отталкиваясь от собственных наблюдений недавнего времени, я уверен, что именно так все и будет. Потенциал Южной Америки как морской силы я расцениваю крайне высоко. Полагаю, в следующие, скажем, пятьдесят лет, несмотря на то, что Аргентина буквально на днях продала два военных корабля Японии, а Чили продала пару кораблей нам, – так вот, несмотря на это, стоит ожидать укрепления морского могущества Южной Америки вследствие сугубо естественных причин: корабли нужны для защиты собственного побережья и собственной торговли. Это укрепление могущества будет сравнимо разве что с необычайным возвышением Японии за минувшие полвека. Безусловно, это, на мой взгляд, один из определяющих факторов будущего, и нам придется с ним считаться в новой морской политике.

Мистер Эмери:

Скажу так, всегда чрезвычайно интересно отрешаться порой от суеты повседневной политики и пытаться воспринять мир как целое; именно этому посвящена любопытнейшая лекция господина Маккиндера, которую мы прослушали сегодня. Он сумел вместить всю человеческую историю и всю привычную политику в рамки одной всеобъемлющей идеи. Помню из университетских лет, что Геродот опирался в своем знаменитом сочинении на великое противостояние востока и запада. Господин Маккиндер утверждает, что история и политика опираются на грандиозную экономическую конкуренцию между обширным внутренним ядром Евроазиатского континента и малыми окраинными районами и островами. Лично я не испытываю уверенности в том, что это разные конфликты, ведь нам теперь известно, что мир представляет собой шар, следовательно, «восток» и «запад» сделались относительными понятиями.

Позволю себе покритиковать одно утверждение господина Маккиндера, его слова, будто Россия является наследницей Греции. Она наследовала не Древней Греции, не эллинам, а Византии, последняя же наследовала древневосточным монархиям, переняв при этом греческий язык и отдельные признаки римской цивилизации. Я также хотел бы вернуться, если не возражаете, к тому географическому и экономическому фундаменту, на котором господин Маккиндер построил свою лекцию. Думаю, я бы излагал эту идею несколько иначе. На мой взгляд, имеются не две, а три военно-экономических силы. Если взять древний мир, налицо широкое географическое деление на «степи» внутренних районов, богатые окраинные земли, пригодные для сельского хозяйства, и побережье; соответственно, у нас сразу три экономических и военных системы – во-первых, экономическая и военная система аграрной страны, во-вторых, система прибрежного мореходства, и система степей, причем каждая со своими слабостями и своими преимуществами. Наиболее крепким во многих отношениях являлось окраинное сельскохозяйственное государство. В прошлом мы находим множество великих военных империй – египетскую, вавилонскую, Римскую; у них многочисленные войска, граждане в ополчении и немалые богатства. Но в этих империях обнаруживаются определенные слабости. Собственное процветание или ущербное правление в конечном счете оборачивалось леностью и крахом.

Что касается двух других систем, то применительно к степи военная сила заключалась, в первую очередь, в свободе перемещений, а также в труднодоступности степи для медленных сельскохозяйственных держав. Если вспомнить пресловутые «орды» степняков-захватчиков, лично я не верю в их исключительную многочисленность и в обильное население внутренних районов. Дело в том, что в ту пору, как и сейчас, население степей было малочисленным, но тяжеловесные и медленные воинства попросту не успевали нападать на кочевников, которые находились в постоянном движении. Обычно, пока аграрные государства были сильны, степняки просто-напросто убегали от них, а соперники считали, что победа обойдется слишком дорого. Вспомните, как намучались римские легионы с парфянами[72]72
  Войны Рима с Парфянским царством растянулись на три с половиной столетия (I век до н. э. – начало III века н. э.) и далеко не всегда оказывались победоносными для империи.


[Закрыть]; или вот намного более свежий пример затруднений, которые испытывает цивилизованное государство, пытаясь покорить степь: совсем недавно вся британская армия занималась тем, что пыталась усмирить около 40 000 или 50 000 фермеров, проживающих на сухой степной земле[73]73
  Имеется в виду англо-бурская война 1899–1902 гг.


[Закрыть]. Фотография, которую показывал господин Маккиндер, напомнила мне ту, которую вы все могли видеть несколько месяцев назад, снимок из Южной Африки, повозки, пересекающие реку; если забыть о форме крыши над повозкой, это в точности фургон бурского коммандо. У нас, напомню, возникли те же затруднения, с какими сталкивались все цивилизованные государства, боровшиеся со степняками. Когда цивилизованные державы в окраинных землях слабеют и привлекают небольшие наемные войска на свою защиту, они начинают рушиться, и вот тогда, как мне кажется, вступает в действие степная сила. В ее основе нет серьезной экономической мощи, но именно то обстоятельство, что степняки благополучно укрывались в недоступных пустынях и обрушивались на соседей, когда те слабели, обеспечило степным народам их успех.

Кроме того, существует третья система, ведомая населению морских побережий. Эти люди не могли похвастаться чисто военным могуществом, зато они были чрезвычайно подвижны – вспомним викингов или сарацин, когда те господствовали в Средиземноморье, или елизаветинскую Англию в ее противостоянии Испании на морях. Чем ближе к современности, тем больше перемен наблюдается в сельском хозяйстве и в состоянии былых аграрных государств, которые превращаются постепенно в индустриальные государства. Еще я бы отметил, что многие степные области со временем стали сельскохозяйственными и промышленными. А также примечателен тот факт, что очень редко в истории случается, чтобы какое-либо государство достигало статуса великой державы, оставаясь в рамках одной системы. Тюрки начинали как степняки, которые устраивали набеги на Малую Азию; затем они сформировали регулярную военную силу и оружием создали великую Османскую империю, после чего на некий срок стали ведущей морской державой Средиземноморья. Да и древним римлянам, чтобы одолеть Карфаген, пришлось наращивать морское и сухопутное могущество; вообще, чтобы считаться по-настоящему великим, государство должно сочетать оба элемента силы. Рим был великой военной державой, располагал окраинной областью в качестве оплота и опирался на морскую силу. Мы сами всегда рассчитывали на промышленные ресурсы Англии. Российская империя, которая владеет обширным степным регионом, где больше не осталось прежних степняков, экономически принадлежит к сельскохозяйственному миру, который покорил степь и превращает последнюю в крупную аграрно-индустриальную силу, совершенно неведомую древним степнякам.

Господин Маккиндер утверждает, что лишь в минувшем столетии сельскохозяйственные народы захватили и заселили южные степи самой России. То же самое происходит в Центральной Азии; повсюду наблюдается исчезновение прежних степняков, и постепенно формируются две военно-промышленные силы, одна из которых проецируется из континентального центра, а вторая исходит из моря и сдвигается в глубь континента ради необходимой промышленной базы, ибо морская сила, если за нею не стоят крупная промышленность и многочисленное население, слишком уязвима, чтобы полноценно участвовать в мировом соперничестве.

Признаться, у меня осталось много замечаний, но я ограничусь, если позволите, еще всего одним комментарием, навеянным словами господина Маккиндера. От перемещения на лошадях и верблюдах практически отказались, теперь мы рассуждаем о перемещениях по железным дорогам в противовес передвижению по морю. Хотелось бы указать на то, что морская свобода действий значительно возросла по сравнению с античными временами, особенно это касается количества людей, которых можно перевозить. В былые времена корабли были достаточно быстрыми, но маловместительными, а набеги морских народов случались сравнительно редко. Я ни в коем случае не подразумеваю какой-либо текущей политики, просто констатирую тот факт, что море лучше подходит для перемещения войск, если только в нашем распоряжении нет пятнадцати или двадцати идущих параллельно железнодорожных путей. Думаю, можно сказать так: море и железная дорога в будущем, близком или, может быть, отдаленном, примут к себе воздух как средство передвижения; когда это произойдет (раз уж мы обсуждаем протяженную Колумбову эпоху, полагаю, допустимо попытаться заглянуть в будущее), нынешнее географическое распределение в значительной степени утратит свою ценность. Успех будет сопутствовать государствам, обладающим крупнейшей производственной базой. Не имеет значения, где они находятся – в центре континента или на островах; народы, располагающие промышленным могуществом, силой изобретательства и науки, смогут победить всех остальных. На сем позвольте закончить.

Мистер Хогарт[74]74
  Дэвид Д. Хогарт, британский археолог, участник раскопок на Крите и в Малой Азии, директор Британской школы в Афинах, позднее – куратор Эшмолеанского музея искусства и археологии в Оксфорде.


[Закрыть]:

Поскольку час уже поздний, а температура на улице довольно низкая, я не буду отнимать ваше время чрезмерно долгими рассуждениями. Безусловно, мы прослушали чудесный, наводящий на размышления доклад, и, по-моему, нет необходимости советовать ни докладчику, ни любому, кто слушал, пытаться мыслить по-имперски. Я бы только попросил мистера Маккиндера объяснить следующее. Неужели он действительно считает – это любопытный факт, но как он намеревается это доказать? – что ситуация в пресловутой внутренней осевой области будет принципиально отличаться от того, что наблюдалось там ранее? Допустим, имеется некое стабильное положение дел, страна развивается до тех пор, пока не начинает экспортировать собственную продукцию во внешний мир; отсюда делается вывод, что мы никогда больше не увидим того состояния, которым характеризовалась вся древняя история этого великого центрального региона, который постоянно направлял избыток населения в окраинные земли, тогда как последние откликались каждая собственным цивилизирующим влиянием… И еще одно замечание у меня появилось вот по какому поводу. Хотелось бы поддержать господина Эмери в его возражениях против утверждения о влиянии греков на славян. Боюсь, я не могу принять упомянутое разделение цивилизаций на греческую и римскую. Россия в настоящее время может быть причислена к цивилизованным странам, но я не стал бы утверждать, что ее приобщила к цивилизации православная церковь; полагаю, нужны ученые изыскания, чтобы выяснить степень цивилизирующего влияния православной церкви в мировом масштабе. Русская цивилизация в большей степени обусловлена социальной культурой, которую насаждал Петр Великий и которая была, скорее, римской, нежели греческой. Впрочем, сильнее всего мне хочется услышать ответ на мой первый вопрос. Действительно ли господин Маккиндер ожидает каких-то практических последствий от нового деления мира на окраинные и осевые области?

Мистер Маккиндер:

Благодарю всех выступивших за их замечания и высказанные возражения. Приятно, что моя формула вызвала такой интерес. Я имею в виду ровно то, о чем спрашивал господин Хогарт; что впервые в истории человечества – здесь я отвечаю также сэру Томасу Холдичу – в степных краях мы наблюдаем стабильный прирост населения. Это настоящая революция, и всему миру приходится с нею считаться. Крайне сомнительно, и в этом я согласен с господином Эмери, что количество людей, вышедших в древности из Азии, было действительно велико. Мне кажется, что причиной всего, как справедливо отмечено, был сам их подвижный, кочевой образ жизни. Малое число выходцев из степных земель вполне могло добиться многого, учитывая их относительную подвижность в сравнении с оседлым сельскохозяйственным населением.

Что касается вопроса сэра Томаса Холдича о том, что побуждало кочевников к перемещениям, то сэр Клементс Маркхэм[75]75
  Британский географ, секретарь и председатель Королевского географического общества, организатор британской Антарктической экспедиции 1901–1904 гг.; в его честь один из исследователей Антарктики Р. Скотт назвал одну из гор ледяного материка.


[Закрыть] указал, что кочевники вырывались из своего оплота отнюдь не единожды. Я исхожу из того факта, что кочевые народы пересекали территорию нынешней России на протяжении тысячи лет. При наличии такой непрерывной череды вторжений в окраинные земли не вижу причин пытаться искать какие-то уникальные физические изменения, способные объяснить миграцию. Все рассказы о вторжениях, со времен древних греков, описывают варваров, пьющих кобылье молоко и ведущих кочевой образ жизни; посему я отталкиваюсь от того факта, что эти народы были кочевыми и оставались таковыми две тысячи лет. При всем старании не нахожу ни малейших доказательств в пользу каких-либо крупных физических изменений или в пользу наличия крупного оседлого населения. Насколько я могу судить, Свен Хедин[76]76
  Шведский географ, путешественник и художник, «открыл» для Запада земли за Гималаями, отыскал истоки Инда и Брахмапутры, картографировал озеро Лобнор и оставил содержательные заметки о своих странствиях по Дальнему Востоку и Центральной Азии.


[Закрыть] отвергает идею о том, что мы должны допускать существенное изменение климата, чтобы объяснить положение дел в Центральной Азии. Там дуют сильные ветры и много песка, время от времени ветер разносит песок на сотни миль по пустыне. Он определяет течение рек и береговую линию озер, и, несомненно, достаточно сильной бури, способной изменить русло реки, чтобы погиб город, лишенный воды. Сам факт наличия кочевников и богатых земель, доступных для разграбления, видится мне достаточным основанием для моей теории. Думаю, в будущем состоится экономическое разделение провинций, одни будут связаны преимущественно с морем, а другие – с сердцем континента и железными дорогами.