Текст книги "Географическая ось истории"

По-моему, господин Эмери слегка увлекся в своем предположении, что крупные армии возможно перемещать исключительно посредством морского флота. Немцы направили во Францию почти миллион человек, перевозили людей и грузы по железным дорогам. Россия тарифами и другими способами неуклонно развивает свою внеокеаническую, простите мне такое выражение, экономическую систему. Вся ее политика – тут и пошлины, и собственная ширина железнодорожного пути – состоит в том, чтобы обезопасить себя от внешней океанической конкуренции[77]77
  Русское таможенное кольцо расположено таким образом, чтобы дополнить осевую область (в экономических целях) значительными окраинными территориями, пусть и без океанских побережий. – Примеч. автора.


[Закрыть]. Что касается промышленных ресурсов как основы морского могущества, с этим я полностью согласен. По моим расчетам, немалое промышленное богатство Сибири и Европейской части России наряду с покорением нескольких окраинных районов позволит построить флот, необходимый для создания мировой империи. Деление сил, предложенное господином Эмери, немного отличается от моего, но, по сути, наши взгляды сходятся. Я говорю о внутренней сухопутной подвижности, о густонаселенных окраинах и о внешней морской силе. Действительно, верблюды и лошади уходят в прошлое, но я считаю, что их место займут железные дороги, и тогда станет возможным перебрасывать войска по всей центральной области. Позвольте напомнить, что я не пытаюсь предсказывать великое будущее той или иной страны; я лишь хочу составить географическую формулу, пригодную для рассмотрения любого политического баланса.

Если вернуться к вопросу о греках и славянах, то в том смысле, на который обратили внимание господин Хогарт и господин Эмери, я должен согласиться, однако меня не покидает ощущение, что христианство в Европе пало на совершенно разную почву – на почву греческой философии и на почву римской юриспруденции. Это обстоятельство позднее сказалось по-разному на славянах и тевтонах. Впрочем, не будем увлекаться казуистикой; если я сошлюсь в своих рассуждениях на Византию, это сблизит меня с господином Эмери и не понадобится принимать во внимание Рим, на что указал господин Хогарт.

По поводу потенциалов земли и народов, хочу напомнить, что сегодня более 40 000 000 европейцев проживает в степной области России, причем нельзя говорить, что эта область густо заселена, а население современной России, по-видимому, прирастает быстрее населения любой другой цивилизованной или полуцивилизованной страны мира. Во Франции численность населения сокращается, в Великобритании увеличивается не так быстро, как ранее, а численность населения Соединенных Штатов Америки и Австралии, за вычетом мигрантов, фактически стабилизировалась; отсюда логично сделать вывод, что через сто лет эти 40 000 000 человек будут занимать лишь краешек степи. Полагаю, мы движемся к тому, что мировое население будет насчитывать сотни миллионов человек; это необходимо учитывать при присвоении значений переменным величинам в том уравнении сил, для которого я подбирал географическую формулу. Относительно примеров Кореи и Персидского залива, о которых упомянул господин Спенсер Уилкинсон, скажу, что эти примеры отлично иллюстрируют мою точку зрения на взаимосвязь Дальнего, Среднего и Ближнего Востока. Для меня это временное пространство столкновения внешних и внутренних сил, действующих через промежуточную зону, которая сама является скоплением независимых сил. Я совершенно согласен с тем, что функция Англии и Японии заключается в воздействии на окраинные районы, в поддержании там баланса сил и подавлении экспансионистских внутренних устремлений. Будущее мира, мне кажется, зависит от поддержания этого баланса сил. На мой взгляд, предложенная формула показывает, что нужно внимательно следить за тем, чтобы нас не вытеснили из окраинных районов. Мы должны сохранять свое присутствие, и тогда, что бы ни произошло, наша позиция будет достаточно крепкой. Прирост населения во внутренних областях и прекращение роста во внешних районах обещают усугубить ситуацию, но, возможно, Южная Америка здесь нам поможет.

Председатель:

Признаюсь, я был очарован докладом господина Маккиндера и не мог не отметить, с каким вниманием слушали его выступление в зале. Слушатели явно разделяли мое восприятие. Господин Маккиндер затронул древнюю, чрезвычайно древнюю историю из начала времен, историю схватки между Ормаздом и Ариманом[78]78
  В персидской мифологии и религии Ормазд (Ормузд, Ахурамазда) – божество-творец, податель всех благ, устроитель и властитель мира. Ариман (Ахриман, Ангра-Майнью) – в позднем зороастризме и в мифологизированных легендах противник Ормазда, первоисточник зла в мире и властелин мрака.


[Закрыть], он показал нам, как разворачивалась эта схватка с зарождения человечества до наших дней. Свои объяснения он изложил блистательно и убедительно, с глубоким пониманием предмета и такой ясностью аргументации, какую редко доводится слышать в этом зале. Уверен, что все присутствующие единодушно поблагодарят вместе со мной господина Маккиндера за то удовольствие, которое он доставил нам этим вечером.

Демократические идеалы и реальность

Исследование по политике реконструкции, предпринятое досточтимым сэром Хэлфордом Дж. Маккиндером, тайным советником британской короны, бывшим председателем Имперского комитета по морским перевозкам, директором Лондонской школы экономических и политических наук, профессором географии Лондонского университета, лектором Оксфордского университета и автором книги «Британия и ее моря».

От издателя

Книга была впервые опубликована в 1919 году, но оставалась без читательского внимания до Второй мировой войны, события которой возродили интерес к теориям Маккиндера. В 1942 году эту работу выпустило издательство «Генри Холт энд кампани».

Предисловие

Эта книга, какова бы ни была ее ценность, является не только плодом возбужденного мышления военной поры; идеи, на которые она опирается, были изложены в общих чертах с десяток лет назад. В 1904 году в докладе «Географическая ось истории», прочитанном на заседании Королевского географического общества, я охарактеризовал Мировой остров и Хартленд; в 1905 году для «Нэшнл ревью» была написана статья на тему «Живая сила как показатель национального и имперского могущества», в ней впервые, как мне кажется, я задал тон рассуждениям о живой силе. За этим термином скрывается как воинская сила, так и идея производительности, а не богатства, как основы экономических суждений. Сегодня я отваживаюсь вернуться к разговору на эти темы несколько более подробно потому, что война, как мне представляется, не опровергла, а укрепила мою прежнюю точку зрения.

1 февраля 1919 г.

Х. Дж. М.

Глава 1
Перспектива

Будущее и мирный договор; причины прошлых войн; усугубление конфликта интересов; юридические основания Лиги Наций; возможность установления мировой тирании; круг рассматриваемых тем.

Наши воспоминания все еще полнятся яркими подробностями недавней всепоглощающей войны; между нами и всем, что было ранее в нашей жизни, словно поставили ширму. Но наконец настало время взглянуть на случившееся более широко, и мы должны научиться воспринимать эту долгую войну как единое протяженное событие, как порог на пути потока истории. Последние четыре года оказались знаменательными, ибо они подвели итог одному столетию и стали прелюдией следующего. Напряженность в отношениях между народами накапливалась медленно, и, если воспользоваться языком дипломатов, сейчас мы наблюдаем разрядку (detente). Велико искушение посчитать, что устойчивый мир будет плодом всеобщей усталости: мол, люди повсюду утомлены настолько, что в них преобладает решимость покончить с войной. Однако международная напряженность продолжит накапливаться, пусть поначалу и неторопливо; мы помним, что после Ватерлоо тоже наступил мир длиной в жизнь целого поколения. Кто из дипломатов Венского конгресса в 1814 году предполагал, что Пруссия сделается угрозой для всего мира? Возможно ли спланировать дальнейшее течение потока истории так, чтобы новых порогов не возникало? Именно такая грандиозная задача стоит перед нами, если отбросить ложную скромность и допустить, что мы будем выглядеть мудрее в глазах потомков, нежели участники собрания в Вене.

Великие войны человеческой истории – а мировая война случается каждые сто лет на протяжении последних четырех веков – суть результат, прямой или косвенный, неравномерного развития народов, и эта неравномерность развития далеко не полностью обусловлена большей гениальностью и жизненной силой одних народов по сравнению с другими; в значительной степени она объясняется неравномерным распределением плодородия и стратегических возможностей по всему земному шару. Иными словами, в природе не существует такого явления, как равенство возможностей для всех народов. Отвергая обвинения в том, что неверно истолковываю географические факты, я готов пойти далее и заявить, что взаимное притяжение суши и моря, плодородия и естественных маршрутов провоцирует появление империй, а в конечном счете должно привести к возникновению мировой империи. Если мы хотим реализовать на практике наш идеал, воплощенный в Лиге Наций и призванный предотвратить новые войны, нам необходимо признать эти географические реалии и принять меры во избежание их дальнейшего влияния. В прошлом столетии, поддавшись очарованию дарвиновской теории, люди начали думать, что выживать должны те организационные формы, которые наилучшим образом приспособились к естественной среде. Сегодня, уцелев в пламени последней войны, мы осознаем, что человеческая победа требует отказаться от столь элементарного фатализма.

Цивилизация опирается на организацию общества, благодаря чему мы в состоянии оказывать друг другу услуги, и чем выше уровень цивилизации, тем отчетливее проявляется разделение труда и тем сложнее становится организация. Следовательно, великое развитое общество обладает немалой инерцией; не уничтожив само это общество, нельзя внезапно сменить или слегка подправить направление его развития. Вот почему уже за много лет до войны сторонние наблюдатели предсказывали грядущее столкновение обществ, которые двигались сходными путями в своем развитии. Историк обыкновенно предваряет рассказы о войне упоминанием о слепоте людей, что отказывались видеть грозную надпись на стене[79]79
  Отсылка к библейской Книге пророка Даниила и истории вавилонского царя Валтасара: на пиру этот царь совершил святотатство, велев разливать вино по священным сосудам из Иерусалимского храма; ангел начертал на стене пиршественной залы грозное предупреждение, которого никто не понял; лишь пророк Даниил истолковал эту надпись и предрек царю смерть. В ту же ночь Валтасар погиб. См.: Дан. 5:1—31.


[Закрыть], но факт остается фактом: непрерывность развития подсказывает, что национальное общество, когда оно молодо, можно побудить, если угодно, к выбору желаемой карьеры, но в зрелом обществе все устоялось, а способность менять способ существования утрачена. Сегодня все народы мира находятся на пороге новой жизни, и нам, нынешним людям, вполне по силам добиться того, чтобы нашим внукам не пришлось опять поддаваться географическим соблазнам и конфликтовать между собой.

В стремлении поскорее отвергнуть все идеи, исторически связанные с представлением о балансе сил, мы сильно рискуем и подвергаем себя опасности, позволяя строить Лигу Наций на сугубо юридических основаниях. Наш идеал состоит в том, чтобы Справедливость довлела всем народам, велики они или малы, и точно так же справедливость должна торжествовать над людьми независимо от их положения в обществе. Для поддержания справедливости между отдельными людьми используется государственная власть, и ныне, после того как международное право не сумело предотвратить Великую войну, мы признаем необходимость наличия некоей силы, или, как выражаются юристы, некоей санкции на поддержание справедливости между нациями и государствами. Но сила, обеспечивающая верховенство закона среди граждан, легко перерастает в тиранию. Возможно ли утвердить такую всемирную силу, которой будет достаточно для соблюдения закона между большими и малыми странами, но которая не преобразится в мировую тиранию? К такой тирании ведут две дороги: одна – это покорение одной нацией всех прочих народов, а другая – это извращение сути самой международной силы, созданной для обуздания устремлений чрезмерно честолюбивой нации. Приступая к великой перепланировке человеческого общества, мы должны сознавать, что в случае разбойника навыки и возможности предшествуют самому факту разбоя. Иными словами, мы должны рассматривать стоящую перед нами масштабную задачу так, как поступают бизнесмены, мыслящие в категориях развития возможностей, а не просто как юристы, определяющие права и компенсации.

Ниже я постараюсь оценить относительную значимость базовых особенностей земного шара с точки зрения исторических событий, в том числе истории последних четырех лет, а также предложить наилучшие способы, какими наши идеалы свободы могут быть приспособлены к очевидным реалиям нашего общего дома. Но сначала нужно выявить и описать некоторые характерные проявления человеческой природы, которые обнаруживают себя во всех формах политической организации.

Глава 2
Социальные устремления

Демократический идеализм, череда его провалов и взаимосвязь с реальностью; экономическая реальность текущей политики; организаторы текущей политики; их появление благодаря революции; организаторы и социальная дисциплина; великий организатор как убежденный реалист; демократические предрассудки в отношении специалистов; организатор мыслит стратегически; его «практический» ум; Наполеон; Бисмарк; стратегическое мышление Пруссии; «Kultur» и стратегия; немецкая военная карта; стратегическая мысль в экономике; демократия мыслит этически; «без аннексий и контрибуций»; отказ мыслить стратегически, пока не принудит необходимость обороняться; демократия падет, если не будет учитывать одновременно географическую и экономическую реальность.

«…Кто имеет, тому дано будет»[80]80
  Мк. 4:25.


[Закрыть].

В 1789 году дерзкий французский народ в своем оплоте мысли – Париже – обрел великое видение будущего: Свобода, Равенство и Братство. Но затем французский идеализм утратил связь с реальностью и постепенно подчинился судьбе, воплотившейся в фигуре Наполеона. Благодаря четкой военной организации Наполеон восстановил порядок в стране и одновременно так изменил французскую власть, что сам закон в ней стал отрицанием свободы. История Великой французской революции и великой империи сказалась на всей дальнейшей политической теории; эта история выглядела трагедией в древнегреческом духе, катастрофой, предопределенной характером революционного идеализма.

Поэтому, когда в 1848 году народы Европы вновь предались профетическим умонастроениям, их идеализм был уже куда сложнее. Свободу дополнили принципом национальности в надежде на то, что свободу возможно обезопасить от чрезмерно ретивого организатора посредством независимого народного духа. К сожалению, в тот революционный год крепкий челн идеализма снова сорвался с якоря, а впоследствии его унесла в бурное море судьба в лице Бисмарка. Благодаря прусской упорядоченности Бисмарк исказил новый идеал немецкой нации точно так же, как Наполеон исказил ранние, более простые французские идеалы свободы и равенства. Впрочем, трагедия национального идеализма, о которой идет речь, была предопределена отнюдь не хаосом свободы, но материализмом, общеизвестным как Kultur и присущим организатору. Французская трагедия представляла собой всего-навсего крушение идеализма, но вот немецкая трагедия оказалась, говоря прямо, крахом замещенного реализма.

В 1917 году демократические народы всей земли решили, что над миром воссиял великий свет спасения: русское самодержавие пало, а американская республика вступила в войну. Какое-то время русская революция двигалась и продолжает двигаться по пути всех революций, однако мы до сих пор верим во всеобщую демократию. К идеалу свободы восемнадцатого столетия и идеалу национальности столетия девятнадцатого мы добавили в двадцатом веке наш идеал Лиги Наций. Если третья трагедия неизбежна, она охватит весь мир, ибо демократические идеалы сегодня составляют кредо большей части человечества. Немцы с их Real-Politik, иначе реальной политикой (это нечто большее, нежели просто практическая политика) считают, что катастрофа случится рано или поздно. Военачальники заодно с прусской военной кастой ведут, не исключено, схватку за сохранение своей власти, но даже многочисленные разумные представители немецкого общества действуют под влиянием политической философии, которой они искренне привержены, несмотря на нашу убежденность в ее ошибочности. В ходе недавней войны ожидания немцев не оправдались во многих отношениях, однако произошло так потому, что мы сумели навязать Германии несколько мудрых принципов управления, вопреки собственным политическим ошибкам. Впереди нас ждут еще более тяжкие испытания. Какая глубина международного сотрудничества необходима, чтобы мир оставался безопасным для демократий? А применительно к внутренней структуре этих демократий – какие условия требуется выполнить, чтобы успешно впрячь в тяжелый плуг социальной реконструкции идеалы, вдохновлявшие героев последней войны? Нет и не может быть вопросов важнее. Преуспеем ли мы в попытках трезво сочетать наш новый идеализм с реальностью?

* * *

Идеалисты суть соль земли; без них, не дающих нам покоя, общество обречено скатиться в упадок, а цивилизация – исчезнуть. При этом не следует забывать, что идеализм исторически связывался с двумя принципиально разными особенностями человеческого характера. Старый идеализм, будь то в буддизме, стоицизме или средневековом христианстве, опирался на самоотречение; францисканские монахи клялись блюсти целомудрие и бедность и служить обществу. Но современный демократический идеализм, иначе идеализм американской и французской революций, опирается на самореализацию. Его цель состоит в том, чтобы каждый человек смог жить полноценной жизнью, уважая себя. Согласно преамбуле к американской Декларации независимости, все люди созданы равными и наделены правами на свободу и стремлением к счастью.

Эти две стороны идеализма исторически соответствуют двум комбинациям фактов реальности. В былые времена власть природы над человеком была всеобъемлющей. Суровая реальность ограничивала людские амбиции. Иными словами, мир как целое прозябал в бедности, и аскеза являлась единственным общедоступным путем к обретению счастья. Несомненно, отдельные личности могли возвышаться над остальными, но лишь ценой беспощадного угнетения ближних. Даже так называемая демократия Афин и утопия Платона предусматривали хозяйственное и промышленное рабство. Однако современный мир богат. Ныне человек в немалой степени подчинил себе силы природы, и целые общественные классы, ранее покорные судьбе, усвоили представление о том, что при более справедливом распределении богатства должно возникнуть определенное равенство возможностей.

Эта современная реальность человеческого владычества над природой, без которой демократические идеалы были бы бесполезны, вовсе не полностью обусловлена развитием научных знаний и обилием изобретений. То могущество, каким обладает нынешний человек, условно, а не абсолютно, поскольку природа по-прежнему сильна и доказывает свою силу засухами и эпидемиями. Человеческие богатство и относительная безопасность опираются сегодня на разделение и координацию труда, а также на постоянную модернизацию сложных заводов и фабрик, что пришли на смену простым инструментам первобытного общества. Иными словами, производство современного богатства зависит от поддержания нашей социальной организации и капитала. Общество требует постоянной заботы, и отчасти наше благополучие можно сопоставить с нематериальной «доброй волей» бизнеса. Владелец бизнеса зависит от привычек своих клиентов ничуть не меньше, чем от исправности оборудования на фабрике; оба фактора должны учитываться на равных, они нуждаются в непрерывном внимании, но когда дело прекращается, эти факторы приобретают отрицательную ценность – оборудование становится металлоломом, а добрая воля сводится к возмещению долгов.

Общество зиждется на том факте, что человек – существо привычек. Объединяя различные привычки многих людей, общество вырабатывает структуру, которую можно сравнить с устройством работоспособной машины. Миссис Баунсер в состоянии образовать простейшее общество по обитанию в комнате, потому что Бокс спит по ночам, а Кокс – днем, однако общество распалось, когда один из постояльцев взял отпуск и на время изменил собственным привычкам. Попробуйте вообразить, что случится, если все те, от кого зависит повседневная жизнь – почтальоны, железнодорожники, мясники, пекари, печатники и многие другие, – вдруг изменят устоявшиеся привычки; в такой ситуации человек начнет понимать, сколь велика власть современного общества над природой, ибо общество представляет собой постоянную заботу (на языке инженеров – оно обладает инерцией). Если забросить заботу на достаточно долгий срок, чтобы привычки «вышли из сцепления», общество быстро скатится к простейшей реальности, то есть к власти природы. Причем немалое число людей попросту умрет.

Коротко говоря, производительная сила является гораздо более важным элементом реальности по отношению к современной цивилизации, чем накопленное богатство. Общее зримое богатство цивилизованной страны, несмотря на древность некоторых сокровищ, обычно оценивается как равное объему производства за срок не более семи или восьми лет. Значение этого утверждения заключается не в скрупулезной точности, а в быстром возрастании его практической значимости для современных людей вследствие их зависимости от производительных механизмов, механических и социальных, которые за последние четыре или пять поколений становились все более изощренными и сложными. На любой успех в приложении науки наблюдался соответствующий отклик в социальной организации. Отнюдь не случайное совпадение, что Адам Смит заговорил о разделении труда, когда Джеймс Ватт изобретал паровой двигатель. И в наше время вовсе не стечение обстоятельств, что помимо изобретения двигателя внутреннего сгорания – ключевого для автомобилей, подводных лодок и аэропланов – мы являемся свидетелями беспрецедентного расширения кредитной системы. Машины из металла работают благодаря привычкам живых существ. Предположения некоторых энтузиастов науки, уверяющих, будто гуманитарные дисциплины утратили свою важность, не выдерживают поверки практикой; управлять людьми, равно из высших и низших слоев общества, в современных условиях намного труднее и намного важнее.

Мы называем людей, управляющих социальной машиной, организаторами, но под это общее определение обыкновенно подпадают представители сразу двух категорий. Во-первых, есть администраторы, которые, строго говоря, не являются организаторами: они – не зачинатели, если можно так выразиться, новых органов в организме. Функция администратора заключается в том, чтобы поддерживать работающую социальную машину в исправном состоянии и следить за ее работой. Когда работники умирают или, по здоровью или возрасту, выходят на пенсию, администратор обязан заполнить освободившиеся рабочие места заранее подготовленными новичками. Типичный образчик администратора – это прораб. Судья отправляет закон, в тех случаях, когда действительно, а не только в теории, может это сделать. В работе администратора как таковой не заложена идея прогресса. При определенной организации эффективность является его идеалом – идеальная плавность работы. Достижение заданной организационной эффективности – вот его идеал: он жаждет бесперебойной деятельности. Недаром распространенная болезнь администраторов зовется пристрастием к красным ленточкам[81]81
  В английском языке идиома «красная лента» (red tape) означает чрезмерную бюрократическую зарегулированность. Считается, что первыми обвязывать документы красной лентой начали чиновники Испанской империи при Карле V (XVI век), привлекая таким образом внимание к наиболее срочным вопросам, а от них эту практику переняли другие европейские бюрократы; постепенно выражение «красная лента» сделалось нарицательным.


[Закрыть]. Сложное, хорошо управляемое общество, на самом деле тяготеет к стагнации, как в Китае, в силу самой своей природы. Добрую волю устоявшегося и хорошо управляемого бизнеса зачастую можно приобрести за крупную сумму на рынке. Быть может, наиболее яркой иллюстрацией социального устремления и социальной инерции будет неподвижность самих рынков. Каждый продавец хочет попасть туда, где имеют обыкновение собираться покупатели, чтобы обрести уверенность в сбыте своих товаров. С другой стороны, каждый покупатель, если это возможно, рвется туда, где сосредоточены продавцы, чтобы купить товар подешевле из-за конкуренции продавцов. Власти часто и тщетно пытаются децентрализовать лондонские рынки.

Чтобы правильно оценить иную категорию организаторов, а именно творцов общественных механизмов, давайте ненадолго обратимся к революциям и типичному их ходу. Некий Вольтер критикует действующий порядок, воплощенный в правительстве условной Франции; некий Руссо воображает идеал более счастливого общества; авторы некоей «Энциклопедии»[82]82
  Имеется в виду «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел», справочное издание в 35 томах, составленное французскими просветителями Ж. д’Аламбером и Д. Дидро; среди авторов статей были Вольтер, Бюффон, П. Гольбах, Монтескье, Руссо и другие светила европейской науки тех лет.


[Закрыть] доказывают, что у такого общества имеется материальная основа. Мало-помалу новые идеи овладевают умами отдельных благонамеренных энтузиастов, неопытных в трудном для постижения искусстве изменения привычек среднего человека. Эти энтузиасты ловят возможность преобразовать структуры условного французского общества. Тем самым они, к сожалению, мешают обществу функционировать. Прекращение работы механизма, уничтожение орудий производства и прежнего правительства, устранение опытных администраторов, приход необученных дилетантов – все это оборачивается снижением темпов производства предметов первой необходимости, а в результате происходит рост цен, доверие к власти ослабевает. Вожаки революции, вне сомнения, готовы на время обеднеть, чтобы осуществить свои идеалы на практике, но ведь их окружают голодающие миллионы. Чтобы выиграть время, этим миллионам внушают, будто нехватка еды объясняется происками свергнутых властей, и такие объяснения неизбежно порождают террор. Наконец люди превращаются в фаталистов и, отрекаясь от идеалов, принимаются искать организатора, который сумеет восстановит порядок в обществе. Насущная необходимость порядка подкрепляется тем фактом, что из-за рубежей на национальную территорию вторгаются враги, а сокращение производства и ослабление дисциплины подрывают оборонительную мощь государства. Но организатор, способный реконструировать порядок, не просто администратор; он должен уметь проектировать и строить, а не просто смазывать шестеренки социальных механизмов. Потому-то Карно[83]83
  Л. Карно – французский государственный и военный деятель, в годы Французской революции состоял в Комитете общественного спасения, сформировал четырнадцать армий, организовал оборону по всей границе страны и руководил военными действиями, за что был удостоен почетного звания «Организатор победы».


[Закрыть], «организовавший победу», и Наполеон с его Гражданским кодексом[84]84
  Кодификация гражданского права в начале XIX столетия во Франции состоялась по инициативе первого консула Наполеона Бонапарта; с изменениями и дополнениями этот кодекс продолжает действовать по сей день.


[Закрыть] заслужили вечную славу своими творческими усилиями.

Возможность организации как конструктивной деятельности зависит от дисциплины. Жизнеспособное общество состоит из множества взаимосвязанных людских привычек; если требуется преобразовать действующую социальную структуру, хотя бы внести какие-то сравнительно малые изменения, изрядное число мужчин и женщин должны одновременно изменить собственные привычки – взаимодополняющими способами. Невозможно навязать переход на летнее время без указа правительства, поскольку частные инициативы здесь неминуемо ввергли бы общество в хаос. То есть переход на летнее время подразумевает социальную дисциплину, которая, таким образом, заключается не в частных привычках, а в возможности единовременного и общего изменения этих привычек. В упорядоченном государстве приверженность дисциплине становится, если угодно, врожденной, и полицию редко привлекают для ее утверждения. Иными словами, социальная дисциплина, или изменение привычек по желанию или распоряжению, сама становится привычкой. Военная дисциплина, насколько ее можно описать как совокупность отдельных действий по команде, более проста, однако профессиональный солдат хорошо знает разницу между повседневной дисциплиной и боестолкновением, с техникой или без хорошо обученных людей.

В периоды беспорядка взаимосвязь продуктивных привычек разрушается звено за звеном, и общество в целом становится все беднее, хотя разбойники в широком значении этого слова могут временно обогащаться. Впрочем, еще трагичнее выглядит отказ от привычки к дисциплине, поскольку он подразумевает утрату стремления к выздоровлению. Подумайте, чем обернулся для России год следовавших одна за другой революций; ее состояние в итоге напоминало ужасный паралич, когда разум воспринимает и пытается направлять, но нервы не могут добиться отклика от мышц. Нация, конечно, не умирает при таком поражении ее тела, но весь общественный механизм придется восстанавливать как можно быстрее, при условии, что мужчины и женщины, пережившие обнищание, не забудут о своих привычках и не лишатся способностей, от которых зависит цивилизация. История доказывает, что только сила может сформировать новое ядро дисциплины в таких обстоятельствах; но организатор, который полагается на силу, неизбежно вынужден думать лишь о восстановлении порядка как о своей конечной цели. Идеализм при таком управлении не расцветет. Именно потому, что история содержит убедительные доказательства подобного развития событий, многие идеалисты последних двух поколений сделались интернационалистами; военное восстановление дисциплины обычно достигается либо посредством завоевания другой державой, либо (случайно) посредством успешного национального сопротивления иностранному вторжению.

Великий организатор – это великий реалист. Не то чтобы ему не хватает воображения – вовсе нет; просто его воображение обращено на поиски практических мер, а не на достижение эфемерных целей. Его разум – разум Марфы, а не Марии[85]85
  Отсылка к Библии (Лк. 10: 38–42): согласно Евангелию от Луки, сестры Марфа и Мария приняли Христа в своем доме, Мария внимала Христу, а Марфа накрывала на стол. Когда Марфа обиделась на сестру, Христос сказал ей: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее».


[Закрыть]. Будь он капитаном индустрии, для него важны труд и капитал; веди он за собой армию, его мысли будут занимать численность солдат и наличие припасов. Его усилия направлены на промежуточные цели – на деньги у промышленника, на победу у военачальника. Однако деньги и победы являются лишь ключами к достижению скрытых целей, а последние от него постоянно ускользают. Он умирает, продолжая делать деньги, или, окажись он победоносным полководцем, сетуя, как Александр, что больше нечего завоевывать[86]86
  Эта легенда восходит к Плутарху (см. «Моралии»): «… Александр в тридцать два года, покорив почти весь мир, тревожился, что же делать ему дальше».


[Закрыть]. Его единственная забота состоит в том, чтобы дело или армия, им организованные, хорошо управлялись, и потому он суров со своими администраторами. Превыше всего он ценит привычку к дисциплине; его механизм должен сразу откликаться на поворот рычага.

Организатор неизбежно воспринимает людей как инструменты. Его мышление принципиально отличается от мышления идеалиста, ибо он перемещает людей бригадами и потому должен учитывать материальные ограничения, тогда как идеалист взывает к каждому из нас по отдельности, его крылатая душа парит. Отсюда не следует, что организатор не заботится о благополучии общества; напротив, он ценит общество как источник живой силы, которой нужно обеспечить надлежащие условия существования. Так мыслят и военные, и капиталисты, если они прозорливы и дальновидны. В политике организатор считает, что люди существуют на благо государства – этого Левиафана, как писал Гоббс, философ эпохи Стюартов[87]87
  Левиафан, по Гоббсу, есть государство, обладающее чрезвычайным могуществом и возникающее в результате общественного договора, который предполагает полное подчинение гражданина власти; трактат «Левиафан» был опубликован в 1651 г., когда Стюартов временно изгнали, а Англией правил лорд-протектор О. Кромвель.


[Закрыть]. Но демократический идеалист едва терпит государство, поскольку оно ограничивает свободу, видя в нем необходимое зло.

В устоявшихся демократических государствах Запада идеалы свободы превратились в предрассудки рядового гражданина, и именно от этих «привычек мышления», а не от мимолетных экстазов идеалистов, зависит безопасность наших свобод. На протяжении тысячи лет эти предрассудки укоренялись в Великобритании, отделенной морем от континента; они суть плоды непрерывного эксперимента, и к ним следует, по крайней мере, относиться с уважением, если только мы не готовы признать своих предков глупцами. Один из таких предрассудков гласит, что неразумно назначать специалиста членом кабинета министров. Недавняя война, когда свобода даже в условиях демократии должна ограничиваться ради выживания страны, обнаружила некоторое число тех, кто утверждал, что, раз в военные годы отдельные специалисты занимали ряд высоких постов, им должны наследовать другие специалисты, а предрассудок, о котором идет речь, давно устарел. Тем не менее, даже в годы войны Великобритания вернула гражданского военного министра! Дело, конечно, в том, что беспомощность действующей британской конституции отражает факт несовместимости демократии с организацией общества, необходимой для войны против автократий. Когда нынешний чилийский премьер-министр впервые прибыл в Англию, его встречали несколько членов палаты общин. Рассуждая о «матери всех парламентов», наблюдаемой из отдаленного уголка мира, и реагируя на непрестанное ворчание по поводу парламентского правления, столь привычное для Лондона, этот человек воскликнул: «Вы забываете, что одно из главных назначений парламента – мешать что-либо делать!»