Текст книги "Географическая ось истории"

Аравийская возвышенность резко обрывается к морскому побережью во всех направлениях, кроме одного: к северо-востоку она плавно опускается в широкую впадину, занятую долиной Евфрата и Персидским заливом. Длина этой впадины составляет восемнадцать сотен миль от ущелья, сквозь которое Евфрат вырывается с Армянского нагорья, до Ормузского пролива в устье Персидского залива; на всем протяжении вдоль впадины тянутся Персидские горы, высотный иранский рубеж Хартленда. Одно из величайших событий древней истории произошло, когда персидские горцы спустились в долину Евфрата при царе Кире и, захватив Вавилон, по сирийской дороге через Дамаск двинулись завоевывать Египет.

Ущелье, через которое Евфрат покидает Армянское нагорье, находится более чем в восьмистах милях по прямой линии от устья реки и всего на расстоянии чуть более ста миль от северо-восточного побережья Средиземного моря около Алеппо. Непосредственно к западу от этого ущелья возвышается Армянское нагорье, средняя высота которого равняется приблизительно полутора милям и которое ниспадает к гораздо более низменному полуострову Малая Азия. Вторым великим событием древней истории был поход македонцев, которые при царе Александре переправились через Дарданеллы и прошли по открытому центру Малой Азии, через перевалы Тавра проникли в Киликию, через Сирию добрались до Египта, а затем, через ту же Сирию, достигли Евфрата и спустились по реке до Вавилона. Верно, что Александр таким способом привел македонцев по суше в Аравию, но их вторжение в действительности опиралось на морскую силу, о чем свидетельствует быстрое последующее развитие крупных грекоязычных портов Александрия и Антиохия, прибрежных столиц, откуда мореходы отправлялись в глубь суши.

Если анализировать эти факты с географической точки зрения, легко увидеть, что пояс плодородия тянется к северо-западу вверх по Евфрату, затем сворачивает на юг вдоль собирающих дождевую влагу берегов Сирии и обрывается на западе, в Египте. Это густонаселенный пояс, где обитают оседлые пахари. За исключением двух участков безжизненной земли, главная дорога античности бежала через его поля зерновых культур, от Вавилона до Мемфиса. Ключ к некоторым великим событиям древней истории можно отыскать в подчинении народов этой сельскохозяйственной полосы то одним, то другим соседям, обладавшим повышенной тягой к перемене мест. С юга, оставляя за спинами выжженные просторы Аравии, всадники на верблюдах наступали на северо-восток, в сторону Месопотамии, на северо-запад, в сторону Сирии, и на запад, в сторону Египта; с северо-востока, повернувшись спинами к просторам Хартленда, всадники на лошадях проникали с Иранской возвышенности в Месопотамию; с северо-запада, через полуостров Малой Азии или прямо через левантийское побережье, нападали морские народы, шедшие по водным путям Европы и угрожавшие Сирии и Египту.

В Азии римляне практически присвоили себе западную часть территории, завоеванной македонцами. Рейн и Дунай, вдоль которых стояли легионы, обозначали пределы римского проникновения на север от Средиземного моря, а верховья Евфрата, где река течет с севера на юг, прежде чем повернуть на юго-восток, обозначали пределы (тоже обороняемые легионами) проникновения Рима на восток от Средиземного моря. Фактически Римская империя была, в широком смысле, империей локальной: она полностью принадлежала атлантическому побережью. Дальние провинции, находившиеся ранее под властью македонцев, в римские времена отошли парфянам, наследникам персов, которые, в свою очередь, явились из Ирана в Месопотамию.

Затем вновь настала пора всадников на верблюдах. Воодушевленные проповедями Магомета, арабы из центрального оазиса Неджд, и западной областью Хиджаз (там находятся Мекка и Медина) двинули вперед сарацинское воинство, которое изгнало парфян из Месопотамии, вытеснило римлян из Сирии и Египта и основало вереницу внутренних столиц – Каир, Дамаск и Багдад – на древнем пути через пояс плодородия. С этой плодородной базы власть сарацин распространялась на все окрестные области, причем способами, которые позволяют говорить об искреннем стремлении создать мировую империю. К северо-востоку магометане направились из Багдада в Иран по тому же проходу, которым прежде шли в обратном направлении парфяне и персы; они сумели даже достичь северной Индии. На юге они пересекли йеменский мыс Аравии, вышли к африканскому побережью к югу от Сахары и освоили на своих верблюдах и лошадях всю территорию Судана. Так, подобно огромному орлу, их сухопутная империя распростерла свои крылья от аравийского центра на земли Северного Хартленда, в глубь Азии, и на земли Южного Хартленда, в глубь Африки.

Но сарацины не намеревались довольствоваться господством, основанным только на средствах передвижения, присущих степям и пустыням; подобно своим предшественникам, финикийцам и подданным библейской царицы Савской[146]146
  То есть жителям аравийского царства Саба (Шеба; располагалось приблизительно на территории современного Йемена).


[Закрыть], они устремились к морю. На запад они двигались по северному побережью Африки, по воде и по суше, пока не достигли двух стран, Берберии и Испании, чьи обширные равнины, ни полностью бесплодные, как Сахара, ни лесистые, как большая часть Европейского полуострова, в некоторой степени напоминали им условия родины. А к востоку от Йемена, в устье Красного моря, и из Омана, в устье Персидского залива, они отплывали с летними муссонами в сторону Малабарского побережья Индии и даже к далеким Малайским островам, возвращаясь домой уже с зимними муссонами. Арабские дау постепенно вычерчивали на карте морскую империю, простирающуюся от Гибралтарского пролива до Малаккского и от атлантического берега до тихоокеанского побережья.

Эти обширные сарацинские владения, подчинение северных и южных земель всадниками на верблюдах при господстве на западе и востоке мореходов, просуществовали недолго, ибо вмешался роковой дефект: арабская база не располагала достаточно многочисленной живой силой, способной обеспечить покорность завоеванных территорий. Впрочем, никто из изучающих реалии, на которые следует нанизывать стратегическое мышление любого правительства, стремящегося к мировой власти, не должен упускать из вида предостережения, почерпнутые из истории человечества.

Империю сарацин низвергла не Европа и не Индия; удар с севера нанес Хартленд, и это неоспоримый факт. Аравия окружена морями и пустынями со всех направлений, кроме одного – со стороны Хартленда. Западную морскую силу арабов, вне сомнения, сдерживали Венеция и Генуя, а их восточную морскую силу сумели укротить португальцы, обогнувшие мыс Доброй Надежды, но падение сарацин спровоцировала тюркская сухопутная сила. Здесь следует чуть тщательнее изучить характеристики великого Северного Хартленда, в первую очередь, применительно к вытянутой в длину луговой зоне, которая лежит южнее зоны лесов и частично накладывается на западе и востоке на рубежи двух прибрежных областей.

Степи начинаются из центра Европы, где Венгерскую равнину[147]147
  Тж. Среднедунайская низменность, Паннонская равнина, или Алефельд (по названию основной части Среднедунайской низменности).


[Закрыть] целиком окружает кольцо поросших лесами гор – Восточных Альп и Карпат. Современные поля пшеницы и кукурузы в значительной степени вытеснили луга, но еще сто лет назад, до прокладки железнодорожных путей к рынкам сбыта, условно морские территории Венгрии к востоку от Дуная представляли собой прерию, а достаток венгры измеряли преимущественно лошадьми и рогатым скотом. За лесным барьером Карпат открывается главный степной пояс, который идет на восток, имея на юге побережье Черного моря и опушку русских лесов на севере. Лесной клин причудливым зигзагом вторгается на Русскую равнину[148]148
  Тж. Восточно-Европейская, или Сарматская равнина, тянется от побережья Балтики до Уральских гор.


[Закрыть], в южном направлении от северного конца Карпат на широте пятидесятой параллели до подножий Уральского хребта на пятьдесят шестой параллели. Москва находится поблизости от лесов, в местности расчищенных полян, которая составляла всю обитаемую Россию до недавней колонизации степи. Что касается бассейнов Волги и Дона, там пшеничные поля колосятся сегодня вместо степной травы, но всего сто лет назад казачьи форпосты России стояли на реках Днепр и Дон, только деревья по берегам которых нарушали бескрайний травяной ландшафт.

Леса на южной оконечности Уральского хребта образуют своего рода «мыс», вдающийся в степи, но равнина, ведущая из Европы в Азию: между Уральским хребтом и северным берегом Каспийского моря, вся покрыта травой. За этими «воротами» степи расширяются пуще прежнего. К северу от них продолжаются леса, но на юг теперь лежат пустыни и субаридные просторы Туркестана. Транссибирская железная дорога пересекает степную зону от Челябинска, станции у восточного подножия Урала, где сходятся пути из Петрограда и Москвы, до Иркутска на реке Ангара чуть ниже того места, где она вытекает из озера Байкал. Пшеничные поля постепенно заменяют траву вдоль железнодорожной линии, но оседлое население здесь довольно малочисленно, а татары и киргизы все еще кочуют по обширным пространствам.

Далее край леса сворачивает на юг вдоль границы между Западной и Восточной Сибирью, поскольку Восточная Сибирь изобилует лесистыми горами и холмами, которые мало-помалу снижаются от Забайкальского плоскогорья к северо-восточному мысу Азии, в сторону Берингова пролива. Луговая (степная) зона тоже уходит южнее и тянется на восток по нижнему краю Монгольской возвышенности. Переходом от Великой низменности к Монголии служит «Сухой пролив» Джунгарии[149]149
  Тж. Джунгарская впадина (равнина), историческая географическая область на северо-западе Китая.


[Закрыть], между горами Тянь-Шань на юге и Алтаем на севере. За Джунгарией степи, уже взобравшиеся на возвышенность, огибают южное подножие лесистых гор Алтая и Забайкалья, вдоль пустыни Гоби к югу от них, и достигают верхних притоков реки Амур. По восточной, внешней стороне хребта Хинган расположен лесной пояс, сквозь который Монгольская возвышенность спускается к низменностям Маньчжурии, но в самой Маньчжурии все-таки имеется своя степь, вполне сопоставимая с аналогично обособленной венгерской степью в пяти тысячах километрах западнее. Впрочем, маньчжурская степь не дотягивает до побережья Тихого океана, ей преграждает путь прибрежная горная гряда, густо поросшая лесом и направляющая Амур, что течет на восток, к устью на севере.

Давайте избавим эту длинную полосу степей от современных железных дорог и кукурузных полей и мысленно населим ее снова скачущими на лошадях татарами[150]150
  Зд. татары – общее название азиатских кочевников.


[Закрыть], которые по своему происхождению не кто иные, как тюрки; считается, что турецкий язык, на котором говорят в нынешнем Константинополе, вполне понятен арктическим племенам из устья реки Лена. По какой-то неведомой причине – возможно, вследствие регулярных засух – эти кочевые татарские орды время от времени на протяжении всей истории собирались в единое целое и обрушивались неудержимой лавиной на оседлые сельскохозяйственные народы Китая и Европы. На Западе мы впервые столкнулись с ними под именем гуннов, которые в середине пятого столетия от Рождества Христова ворвались в Венгрию; ими повелевал жестокий военачальник Аттила. Из Венгрии они совершали набеги в трех направлениях – на северо-запад, запад и юго-запад. На северо-западе они учинили такой переполох среди германцев, что ближайшие к морю племена, англы и саксы, частично предпочли перебраться в новый дом, на остров Британия. На западе гунны углубились в Галлию, но потерпели поражение в великой битве при Шалоне, где франки, готы и римляне стояли плечом к плечу против общего врага с востока (из этого союза позднее возник современный французский народ). На юго-западе Аттила дошел до Милана, уничтожив на пути важные римские города Аквилея и Падуя, жители которых бежали на побережье и основали Венецию. В Милане Аттилу встретил епископ Римский Лев; почему-то гунны остановились, и римский престол, конечно, приписал это достижение себе. Вряд ли будет преувеличением сказать, что последствиями этого сокрушительного удара Хартленда по побережью оказались появление английского и французского народов, рождение морского могущества Венеции и возникновение средневекового института папства. Кто в состоянии предугадать, какие великие и, будем надеяться, благие перемены принесет новый подобный удар, если он случится в наши дни?

Гуннские набеги прекратились через несколько лет, вероятно, потому, что за ними не скрывалась значительная живая сила; не исключено, что европейцев тогда потрясла скорость удара. Однако отдельные гунны, по всей видимости, задержались на лугах опустевшей Венгерской равнины – и были вынуждены подчиниться новой конной орде, наступавшей на запад, а именно аварам, с которыми бился Карл Великий, и явившимися позже мадьярами. В 1000 году этих тюрков, которые усиленно разоряли Германию в предыдущем столетии, удалось обратить в христианство, после чего мадьярские земли сделались надежным оплотом латинского христианского мира: татары больше в Венгрию не проникали. Но свою экономику они поддерживали в основном за счет тех же способов, какие были приняты в степи.

Когда мы примем во внимание, что на протяжении темных веков скандинавские язычники пиратствовали на своих кораблях в северных морях, а сарацинские и мавританские разбойники бесчинствовали в Средиземном море, тогда как конные тюрки из Азии вторгались в самое сердце христианского полуострова, вынужденного противостоять враждебной морской силе, у нас появится хотя бы смутное представление о положении Европы – между молотом, если угодно, и наковальней. Причем молотом выступала сухопутная сила из Хартленда.

* * *

Если прослеживать эти исторические события на карте, то становится очевидным определяющий стратегический факт: Великая низменность в протяженности своих равнин накладывается на континентальный и арктический пояса Хартленда на востоке Европейского полуострова. Ничто не мешало конным кочевникам стремиться на запад, в области, питаемые такими сугубо европейскими реками, как Днепр и Дунай. Разительный контраст этому свободному проходу из Хартленда в Европу являет собой цепь могучих преград, которые отделяют Хартленд по восточной и юго-восточной границе от Индии. Густонаселенные земли Китая и Индии лежат за восточными и южными склонами высочайших горных цепей земного шара; на юге Гималайский хребет, изгибаясь на 1500 миль вдоль севера Индии, вздымается со всего 1000 футов до 28 000—29 000 футов над уровнем моря. При этом Гималаи – лишь край Тибетского нагорья, площадь которого равна общей площади Франции, Германии и Австро-Венгрии, со средней высотой гор 15 000 футов (это высота альпийского пика Монблан). По сравнению с такими фактами различия между низовьями и низменностями, скажем, между Иранской возвышенностью и Великой низменностью, выглядит совершенно ничтожным. Тибет с прилегающими хребтами (Гималаи, Памир, Каракорум, Гиндукуш и Тянь-Шань; назовем их вместе Тибетским кряжем) не имеет себе подобных на земном шаре по совокупной высоте и площади, то есть по размерам. Даже когда Сахару начнут ежедневно пересекать транспортные средства современной цивилизации, Тибет, эту «крышу мира», будут, вполне вероятно, по-прежнему огибать, и он продолжит преграждать сухопутные маршруты в Китай и Индию, тем самым подчеркивая особую значимость северо-западных рубежей этих двух стран.

К северу от Тибета, значительная часть которого относится к континентальной зоне и, следовательно, входит в состав Хартленда, раскинулась Монгольская возвышенность, тоже преимущественно относящаяся к Хартленду. Эта Монгольская возвышенность гораздо ниже Тибета, она фактически сопоставима по высоте над уровнем моря с Иранской возвышенностью. Два естественных пути по засушливой территории Монголии ведут на плодородную низменность Китая: один через провинцию Ганьсу, за северо-восточным «углом» Тибета, в крупный город Сиань с миллионным населением; второй прямиком на юго-восток от озера Байкал до Пекина, где также проживает около миллиона человек. Сиань и Пекин, оба в пределах Китайской низменности, являются городами, основанными завоевателями из Хартленда[151]151
  Сиань (древний город Чанъань) был основан в период правления древнекитайской династии Чжоу (XI–III вв. до н. э.), происхождение чжоусцев точно не установлено. Пекин (точнее, поселение на месте современного города) тоже появился в эпоху Чжоу. Автор, вероятно, имеет в виду, что «полноценный» город на этом месте возник лишь в правление монгольской династии Юань (тогда Пекин назывался Ханбалык).


[Закрыть].

Через Иранское нагорье в Индию тоже пролегают два естественных пути: один – высокогорная узкая тропа по склонам Гиндукуша, вниз по долине Кабула и через Хайберский перевал до переправы через Инд в Аттоке; второй – через Герат и Кандагар, мимо подножия афганских хребтов и через Боланское ущелье до Инда. Сразу к востоку от реки Инд начинается Индийская пустыня, которая занимает пространство от океана почти до Гималаев, а потому оба пути постепенно сходятся у Пенджаба, этих внутренних «ворот» в Индию, между пустыней и горами. Здесь расположен Дели, откуда ведется навигация по Джамне и Гангу, причем город, подобно Сианю и Пекину в Китае, основан завоевателями из Хартленда[152]152
  Легенда гласит, что Дели был основан Пандавами, царским родом из эпоса «Махабхарата». Исходя из того, что этот род принадлежал к ариям, утверждение автора в данном случае кажется обоснованным – ведь предполагается, что арии некогда пришли в Индию именно со стороны Хартленда.


[Закрыть]. По этим узким и труднопроходимым маршрутам в Индию и Китай неоднократно вторгались захватчики из Хартленда, но империи, которые они создавали, вскоре, как правило, обособлялись от степняков. Так было, к примеру, с Моголами в Индии – династией, которую учредили монголы из внутренних областей Азии.

* * *

Вывод, к которому подводит нас текущее обсуждение, заключается в том, что связь между Хартлендом (в особенности это касается более открытых западных областей Ирана, Туркестана и Сибири) с Европой и Аравией куда прочнее, нежели с Китаем и Индией или же с Южным Хартлендом в Африке. Четко очерченные природные границы пустыни Сахара и Тибетского кряжа не имеют аналогов на юге и востоке, там, где Хартленд примыкает к Аравии и Европе. Тесная взаимосвязь этих трех регионов хорошо иллюстрирует та географическая формула, в которую мы выше попытались уложить некоторые существенные события месопотамской и сирийской истории; пахари Месопотамии и Сирии всегда подвергались набегам конных кочевников из Хартленда, всадников на верблюдах из Аравии и морских народов из Европы. Тем не менее, границу между Хартлендом, с одной стороны, и Аравией и Европой, с другой стороны – именно из-за ее такого вот неочевидного характера – стоит проводить достаточно осторожно.

Длинный хребет Персидских гор огибает на западе верхнюю оконечность Месопотамии и перетекает в горы Тавра, которые служат высотным южным рубежом полуостровной малоазиатской возвышенности. С точки зрения ландшафта Малая Азия представляет собой степи, охватывающие пустыню посредине, куда, в соленые озера, впадают отдельные реки Тавра; впрочем, крупные реки текут на север, к Черному морю. За промежутком, который сотворен Эгейским морем, мы находим обширный бассейн Дуная, также впадающего в Черное море; верховья дунайских притоков достигают высот, с которых почти видна Адриатика, на Иллирийской возвышенности, чей крутой внешний обрыв образует каменную стену над прекрасным далматинским побережьем. Эту стену мы будем называть Динарскими Альпами.

Получается, что Тавр и Динарские Альпы выступают обрывистыми границами Средиземноморья и Адриатики, одновременно направляя длинные реки к Черному морю. Если бы не Эгейское море, так и норовящее прорваться через скалы в сторону Черного моря, и не пролив Дарданеллы, течение в котором ориентировано на юг, как и течение всех местных приморских рек, эти высокие внешние стены Тавра и Динарских Альп слились бы в единый искривленный хребет, в своего рода бастион той естественной преграды, что отделяет внутреннее Черное море от внешних Средиземного и Адриатического морей. Без Дарданелл этот бастион служил бы границей Хартленда, а Черное море и все его реки пополнили бы «континентальную» систему водотока. Когда сухопутная сила закрывает Дарданеллы для морской силы Средиземноморья, как случилось в ходе Великой войны, складывается именно такое положение дел, если мы говорим о человеческих перемещениях.

Римские императоры разместили восточную столицу империи в Константинополе, на полпути между рубежами Дуная и Евфрата, но Константинополь был для них не просто «промежуточным» городом на пути из Европы в Азию. Рим, будучи средиземноморской державой, не захватывал северный берег Черного моря, и потому это море само по себе являлось частью границы империи. Степи оставляли скифам, как тогда называли турок[153]153
  Восходящее к Геродоту и другим античным авторам отождествление скифов с кочевым населением Малой Азии и Ближнего Востока.


[Закрыть], и лишь отдельные торговые посты встречали мореходов на побережье Крыма. Посему Константинополь представлял собой оплот, из которого средиземноморская морская сила удерживала границу по морю, а сухопутная сила (легионы) оберегала западную и восточную границы по рекам. Следовательно, в римские времена морская сила выдвинулась в Хартленд, если толковать этот термин широко, то есть стратегически, и распространять его на Малую Азию и Балканский полуостров.

Последующая история столь же прозрачна для истолкования основополагающих фактов географии, но направление будет обратным. Часть тюрков из Центральной Азии свернула по пути к Аравии и двинулась через Срединное и Армянское нагорья в открытие степи Малой Азии; там они осели, ибо тюрки-мадьяры чуть ранее устремились в Европу и, обогнув Черное море с севера, заняли венгерские степи. При великих полководцах Османской династии эти тюрки пересекли Дарданеллы и, следуя по «коридору» речных долин Марицы и Моравы через Балканские горы, покорили мадьярскую Венгрию. С того дня, как город Константинополь очутился во владении турок в 1453 году, Черное море «закрылось» для венецианских и генуэзских мореходов. В римские времена морская сила распространилась до северного побережья Черного моря; при турках-османах Хартленд, родина кочевых всадников, достиг Динарских Альп и Тавра. Этот существенный факт был скрыт от внимания утверждением турецкого владычества над Аравией, за пределы Хартленда, но вновь проявился сегодня, когда Великобритания отвоевала Аравию для арабов. В составе же Хартленда Черное море до последнего времени являлось элементом стратегического планирования для нашего общего врага – Германии.

Исходно мы определяли Хартленд, отталкиваясь от речных водотоков; но разве история, изложенная выше, не доказывает, что в рамках стратегического мышления этому определению следует дать более широкое толкование? С точки зрения человеческой подвижности и различных способов передвижения ясно, что, поскольку сухопутная сила и сегодня в состоянии «закрыть» Черное море, весь бассейн этого моря надлежит воспринимать как часть Хартленда. Лишь баварский Дунай, почти непригодный для навигации, может рассматриваться как лежащий за пределами Хартленда.

Остается добавить еще одно обстоятельство, причем мы должны опираться на идею Хартленда в том виде, в каком она возникает из фактов географии и истории. Балтика – это море, которое ныне может быть «закрыто» сухопутной силой. Тот факт, что немецкий флот в Киле несет ответственность за размещение мин и выдвижение подводных лодок, которые воспрепятствовали проникновению союзных эскадр в Балтику, ни в коей мере, конечно, не опровергает утверждения о «закрытии» моря сухопутной силой; союзные армии попали во Францию благодаря как раз морской силе, а немецкая морская оборона на Балтике стала результатом действий сухопутной силы. Крайне важно применительно к условиям мирного соглашения, призванного уберечь нас от войн в будущем, добиться того, как признали ответственные министры в палате общин, чтобы флоты островитян впредь не имели возможности проникать в Балтийское и Черное моря.

Для сторонника стратегического мышления Хартленд как таковой обнимает в том числе Балтийское море, судоходные среднее и нижнее течение Дуная, Черное море, Малую Азию, Армению, Персию, Тибет и Монголию. Следовательно, внутри оказываются Бранденбург – Пруссия и Австро-Венгрия, а также Россия – обширная тройственная база живой силы, которой недоставало историческим кочевникам. Хартленд видится областью, в которую в современных условиях морская сила может утратить доступ, пусть даже его западная часть находится в зонах арктического и континентального водотоков. Одна поразительная физическая характеристика связывает Хартленд в единое целое: и в Персидских горах, смотрящих на жаркую Месопотамию, зимой выпадает снег. Линия, отражающая среднюю температуру замерзания в течение января, пролегает от Нордкапа в Норвегии на юг, вдоль цепочки островов у норвежского побережья, мимо Дании, через середину Германии до Альп и от Альп на восток вдоль Балканского хребта. Одесский залив и Азовское море замерзают ежегодно, как и большая часть Балтийского моря. В середине зимы, если бы мы смотрели с Луны, Хартленд покрывается громадным белым щитом, который отлично показывает его истинные размеры.

Когда русские казаки впервые взялись патрулировать степи на исходе Средневековья, произошла великая революция, поскольку у татар, как и у арабов, не было необходимой живой силы, чтобы основать прочную империю; а за казаками стояли русские пахари – сегодня это народ численностью сто миллионов человек, проживающих на плодородных равнинах между Черным и Балтийским морями. На протяжении девятнадцатого столетия русское самодержавие накапливало могущество в Хартленде и как будто угрожало всем окраинным землям Азии и Европы. Впрочем, к концу столетия немцы в Пруссии и Австрии решили покорить славян и привлечь их к оккупации Хартленда, через который шли сухопутные пути в Китай, Индию, Аравию и Африканский Хартленд. Немецкие военные колонии Цзяо-Чжоу и Восточная Африка создавались как конечные пункты проектируемых сухопутных маршрутов.

Современные армии имеют в своем распоряжении не только трансконтинентальную железную дорогу, но и автомобили. У них также есть самолеты, которые, как бумеранг, являются орудием сухопутной силы против морской. Кроме того, современная артиллерия очевидно способна уничтожать корабли. Коротко говоря, могучая военная держава, владеющая Хартлендом и Аравией, легко перекроет международный «перекресток» путей в Суэце. Морской же силе будет чрезвычайно трудно удержать канал – например, если бы в недавней войне флот подводных лодок изначально находился в Черном море. Да, нам удалось победить, но географические факты никуда не делись, и для сухопутных сил постоянно открываются новые стратегические возможности в противостоянии с морской силой.

Не подлежит сомнению, что Хартленд – такая же физическая реалия Мирового острова, как сам Мировой остров в отношении океана, пускай границы первого определены не столь четко, как границы второго. Впрочем, всего около ста лет назад появилась база живой силы, достаточной для того, чтобы угрожать свободе мира из этой цитадели Мирового острова. Никакие клочки бумаги, даже будь на них записан устав Лиги Наций, в нынешних условиях не являются убедительной гарантией того, что Хартленд не превратится вновь в очаг мировой войны. Настала пора, пока еще народы готовы слушать, обсудить, какие гарантии, основанные на географических и экономических реалиях, могут быть предоставлены для будущей безопасности человечества. Принимая сказанное во внимание, стоит изучить, каким образом зародилась и разразилась в Хартленде та буря, плоды которой мы сейчас пожинаем.