Текст книги "Завтра я буду скучать по тебе"

Глава 15

Весь серый остров скоро исчезнет в метели. Она становится всё гуще, раздуваемая ветром. Я добегаю до входа в дом, достаю из кармана штанов ключи с желтой ленточкой, на которой написано «Расмус Маяк + Главный Корпус», и вставляю один из них в замок.

Бывшая сторожка представляет собой большой деревянный дом начала двадцатого века с вертикальной обшивкой и окнами с белыми рамами. Кажется, Расмус неплохо продвинулся с ремонтом фасада. Единственные видимые следы пожара – обгоревшие обшивочные доски, окна и черепичная плитка, сложенная горкой между домом и лодочным навесом. Шиферную черепицу он заменил на медную и подобрал к ней похожий по цвету водосток. Даже сейчас, когда вокруг такая угнетающая снежная погода, дом совершенно по-особому отражает свет.

Я вожусь с замком, он, наконец, поддаётся и впускает меня внутрь. Здесь пахнет свежей древесиной и опилками, хотя слегка отдаёт ветхостью и еще чем-то неопределимым. Стены и пол отделаны прозрачным пластиком. Даже старинная лодка – Расмус перевернул её вверх дном, оторвал днище и переделал в стойку регистрации, – и та покрыта пластиком.

Я отодвигаю пластиковые панели в сторону и захожу в дверь с правой стороны фойе. Внутри большая комната в форме буквы Г, которая, видимо, служила одновременно и баром, и переговорной. В углу стоит изогнутый велюровый диван розового цвета, на нём – гора покрытых пылью гардин. Перед ним стоят нераспакованные коробки с лампами из тёмного муранского стекла с тонкой металлической проволокой, белыми мраморными плитками и люминесцентными розовыми светодиодами, а еще – дюжина барных стульев с серебристыми ножками на пластиковых подставках.

Я достаю мобильник и набираю номер Анникен Моритцен.

– Анникен слушает, – отчеканивает она, – кто звонит?

– Это я, Торкильд Аске.

Я слышу, как замедляется её дыхание.

– Где ты?

– Я на маяке. В баре Расмуса. Классное место, скажу я тебе, хоть ремонт здесь и не закончен. Комната отделана в стиле восьмидесятых: геометрические формы, красные ковры, барные стулья с подушками «под леопарда» и сине-сиреневые обои, которые слегка пузырятся по швам. Даже панорамные окна покрыты пластиком. Бар с отличным видом на воду.

Я возвращаюсь к барной стойке, у которой Расмус разложил раскладушку. На полу лежат журналы о яхтах, мешок с одеждой и кубик Рубика. Я бросаю взгляд на коробку с памфлетами и старыми меню из столовой. На одном из памфлетов изображено здание только после ремонта.

– «Образовательный и конференц-центр Блекхолма», – читаю я.

– Не поняла. Что ты сказал?

– Извини. Я просто нашёл пару старых брошюр со времён, когда здание еще было конференц-центром.

– Читай, – шепчет Анникен, – я хочу узнать, что там написано.

– Хорошо.

Я раскрываю брошюру и обнаруживаю, что некоторые из предложений Расмус обвёл в кружок, будто бы заранее планируя будущую рекламу для своего заведения.

– «Мы располагаем двумя залами и одной переговорной, вмещающей до тридцати человек. А также всем необходимым, чтобы набраться сил и вдохновения во время перерывов».

– Это всё? – спрашивает она, когда я останавливаюсь, задумавшись над фрагментом, который Расмус обвёл в кружок.

– Нет, – отвечаю я и зачитываю последнее предложение: «Конференцию вы забудете, но часы, проведенные на Блекхолме, надолго останутся у вас в памяти».

Из отделанных пластиком панорамных окон виден траулер в тусклом дневном свете. Он – как горизонтальная черта посреди этого тёмно-синего пейзажа. Вскоре пол начинает резонировать в такт вибрации двигателя.

– Рассказывай дальше. Я хочу знать, что ты видишь, Торкильд, – произносит Анникен и отрывает меня от зрелища за окном.

Её голос кажется более жёстким, как будто она вот-вот сорвётся. Мне хочется сказать ей, что знаю, как это бывает, когда ужас, страх и паника стучат сразу во все двери. Сказать, что подолгу всё это сдерживать в себе опасно, что однажды придётся выпустить свои чувства наружу. Но я не осмеливаюсь. Я не смогу находиться рядом, когда это произойдёт с кем-то другим. Я откладываю брошюру в сторону и сажусь на колени перед раскладушкой.

– Мешок с одеждой, книги, косметичка и пара бритв в белом пластиковом футляре. – Я приподнимаю спальный мешок и обнаруживаю портативный радиопередатчик «Моторола» и две упаковки батареек. – Что-то вроде морского радиоприёмника, точно не знаю.

– Что ещё? – торопит Анникен. Мы с ней продолжаем упражняться в словесной эквилибристике: каждое слово, каждый вдох и выдох отдаются вибрацией, которая удерживает её от падения в пропасть. – Что ты видишь?

– Больше ничего, – резюмирую я и облокачиваюсь на барную стойку. Я закрываю глаза и пытаюсь определить, откуда доносится рёв дизельных поршней траулера.

– Его здесь нет, Анникен, – шёпотом говорю я.

Внезапно я ощущаю головокружение и усталость и осознаю, что больше не выдержу этой мучительной работы.

– Расмуса здесь больше нет.

– Но он там был, – с тяжестью в голосе отвечает она. – Совсем недавно. Его запах все еще витает в воздухе. Ты этого не замечаешь только потому, что никогда не обнимал его так крепко, как его обнимала я. Я представляю его там, где сейчас стоишь ты, и в этом самая большая трудность. Я не справлюсь, я просто не вынесу…

– Я буду искать дальше, – шепчу я и поднимаюсь, собравшись с силами, – хорошо?

– Маяк, – восклицает она вновь обретшим силу голосом, – он обычно звонил мне с вершины маяка.

– Отлично. Тогда пойдём туда и посмотрим.

Пронизывающая потусторонняя темнота по пятам следует за мной, когда я, пробираясь сквозь метель, бегу через весь остров к лестнице маяка. Несмотря на то, что сейчас раннее утро, мне кажется, что я нахожусь в зале ожидания, где-то между ночью и днём.

Ступени сделаны из горной породы, к ним прикреплены ржавые железные перила. Маяк – это восьмиугольный чугунный купол с красной полоской под крышей. Красно-белая башня практически сливается с окружающей средой.

– Это будет номер люкс, – по памяти сообщает мне Анникен после того, как я закрываю за собой входную дверь и ступаю на винтовую лестницу, ведущую на самый верх маяка. Меня окружают крашеные бетонные стены с чёрно-белыми изображениями бушующего океана и серых туч. Отлично создают нужное настроение для туристов.

Всё техническое оборудование маяка вырвано с корнем, от линзы не осталось и следа. В центре комнаты стоит антикварная кровать с балдахином, с которой открывается обзор в 360 градусов. В потолок вмонтированы светодиодные полоски, и кажется, что он сколочен из палубных корабельных досок.

– Разве там не красиво? Расмус присылал мне фотографии комнаты и вида со своего телефона.

– Великолепно, – отвечаю я, пододвигаю пару коробок с плиткой к окну и сажусь.

– А вид? Как тебе этот потрясающий вид из окон? Расмус называет его непревзойдённым.

– Он прав. – Я кладу локти на подоконник, мой взгляд тонет в пучине снега, она мерным фронтом проходит мимо. За окном так серо, что земли больше не видно. Даже склад инструментов у входа на маяк скрылся за плотной серой дымкой. – Абсолютно непревзойдённый.

– Спасибо, – Анникен тяжело дышит.

– Анникен, – заговариваю я после долгой тишины, когда мы оба сидим и слушаем дыхание друг друга, – я не знаю, что еще я должен сделать.

– Возвращайся, – устало говорит она, – Теперь и я поняла. Его здесь нет. Господи… – всхлипывает она. Ее барьеры наконец прорваны. – Его здесь больше нет…

Анникен кладёт трубку, но я еще долго сижу, прислонив мобильный к уху. Траулер уплыл, за окном воет ветер, и волны без устали бьются о берега острова. Передо мной легко и элегантно кружат снежинки, будто партнёры в экзотическом парном танце.

Я думаю о Фрей.

Глава 16

Танцевальные курсы с Фрей, Ставангер, 24 октября 2011 г.

Я увидел Фрей в культурном центре Сёльберга, уже через день после нашего свидания в кафе «Стинг». Она изящно пробиралась сквозь толпу детей и родителей с раскрашенными лицами и причудливыми причёсками. На плакате перед входом значилось, что в тот день в центре проходил семейный фестиваль для детей и молодёжи всех возрастов.

В фойе соорудили сцену. Разодетые мифические существа с голубыми флагами ООН в руках прыгали и танцевали среди собравшихся, хищно ухмыляясь.

Едва ли мы с Фрей встретились там случайно. Я уже несколько часов провёл в районе, беспокойно ходил туда-сюда между культурным центром, выставками и магазинами, ожидая, когда наступит шесть часов. Согласно объявлению, висящему на одной из стеклянных дверей третьего этажа, тренировки по спортивным танцам проходили там два раза в неделю, по соседству с кабинетом кружка детского оригами.

В попытке скоротать время мне даже довелось лицезреть театральную постановку о мальчике с игрушечной змеёй, оживающей только когда они оставались вдвоём. Но это едва ли заслуживает упоминания.

Фрей была одета в тёмно-серые спортивные лосины, кофту с капюшоном и чёрные кроссовки. Она быстро взбежала по ступенькам, не заметив меня. За моей спиной заработал микрофон, и женский голос с энтузиазмом объявил, что на цокольном этаже открылась для приёма гостей мастерская троллей и духов.

Я виновато улыбнулся какой-то женщине в костюме ведьмы, столкнувшись с её дочерью. Та нарядилась к фестивалю в сшитый дома костюм – то ли пчелы, то ли шмеля, с двумя бадминтонными ракетками на спине. Я двинулся к лестнице.

По пути наверх я прошёл мимо стендов у входа в библиотеку на втором этаже, где рекламировались курсы африканского плетения волос и росписи хной. Из фойе начали доноситься раскатистые удары барабанов.

У двери в танцкласс я слегка замялся, в который раз проклиная свою почти безмерную детскую наивность, не имея, впрочем, ни возможности, ни желания что-либо с ней делать. Потом я вошёл.

Зал был переполнен, но я всё-таки приметил чёрные кроссовки Фрей в куче десятков других. Танцкласс от коридора отделяла стеклянная дверь, за ней уже занимались шесть пар и инструктор.

Фрей танцевала со стройным ухоженным мужчиной с зачесанными назад густыми чёрными волосами. Гель для волос буквально фосфоресцировал, когда они двигались, держась за руки, в абсолютной гармонии друг с другом парили над паркетом будто с врождённой точностью движений.

– Элегантно и легко, друзья! – кричала преподавательница на ломаном норвежском, хлопая в ладони и плавно маневрируя между парами, – и поворот!

Рыжеволосый мужчина лет сорока стоял у музыкального центра, опершись подбородком на руки, и мечтательно смотрел на танцующих.

– Ещё поворот. Ещё, ещё, ещё! – прохлопала инструктор, а потом резко развернулась к рыжеволосому мужчине в углу и дала ему отмашку:

– Сеньор Альвин, идите ко мне!

Альвин босыми ногами просеменил по паркету к раскрывшей руки женщине. Она положила свою правую руку на его талию, а левую выставила в бок, согнув в локте, ладонью вверх. Затем провела его полукругом между остальных танцоров:

– Дайте темперамент; вперёд, в сторону, вместе. Назад, в сторону, вместе. Давайте: раз, два, три, четыре, пять шесть! Все вместе, раз, два, три, четыре, пять шесть!

За моей спиной внезапно грохнула дверь, и тучная женщина, задыхаясь, вошла в зал.

– Господи, они что, уже начали? – ахнула она и заглянула внутрь, протиснувшись через меня к двери.

Она скинула с себя кроссовки и сняла верхнюю одежду, что-то вроде яркого лоскутного пончо.

– Вот так, – улыбнулась она, изобразила губами поцелуй и подмигнула мне:

– Bailar pegados![11]11
  «Танцуем, прижавшись друг к другу» (исп.) – испанская песня, исполненная на Евровидении в 1991 году.


[Закрыть]

Она распахнула дверь и протиснулась внутрь.

– Альвин! Альвин, друг мой, извини, что я так опоздала.

На короткое мгновение Фрей и её партнёр застыли в повороте, открывая вид на тучную женщину и Альвина, которые в танцевальном объятии воссоединились на паркете. В этот момент стеклянная дверь, неспешно затворяемая электрическим механизмом, вдруг резко запахнулась и прихлопнула мои пальцы.

Дикая боль пожаром полыхнула по руке, и мне пришлось мобилизовать все свои силы и все самообладание, чтобы приоткрыть дверь и высвободить кончики пальцев. Я спешно развернулся и направился к выходу. Из глаз покатились слёзы, и налитые кровью кончики пальцев пульсировали как гранаты, готовые взорваться.

– Торкильд?

– О нет, – простонал я, остановившись на первой лестничной ступеньке. Потом спрятал ушибленную руку под курткой и развернулся: – Фрей?

Из фойе раздался оглушительный рёв ликования, и снова грянули приглушённые барабанные ритмы африканских перкуссий.

– Что ты здесь делаешь?

– У меня важное полицейское задание, – ответил я и обхватил предплечье ушибленной руки. – Я под прикрытием.

– Правда?

– Конечно. Ты разве не слышала?

– О чём? – спросила она, когда ударные стали греметь еще громче, и публика стала топать и хлопать им в такт.

– Киллер Оригами снова орудует в городе. Тяжёлый случай. Просто ужас.

Фрей перевела взгляд на распахнутую дверь, за которой азиатский мальчик лет семи мастерил бумажные фигурки вместе с тремя девочками лет десяти и их родителями, а потом снова на меня. Она стояла вплотную к колонне у входной двери на танцплощадку и смотрела на меня с лёгкой улыбкой на губах.

– С твоей рукой всё в порядке? – наконец сказала она.

– Всё отлично.

– Тебя отвезти в травмпункт?

– Нет.

– Хорошо. Пойдешь со мной?

– Куда?

– В зал, танцевать.

– Нет, я…

– Не хочешь?

– Ну конечно хочу, но… а что скажет твой партнёр?

– Роберт? – усмехнулась Фрей, – я же тебе рассказывала о Роберте в кафе «Стинг». Бойфренд дяди Арне. Великолепный танцор. Наверняка и любовник ненасытный, как думаешь?

– Несомненно, – пробормотал я и ощутил, как боль в кончиках пальцев постепенно утихает и растворяется в танцевальных ритмах, заполнивших культурный центр.

– Ну, давай же, – она протянула мне руки, – я же знаю, что ты хочешь.

Я больше не обращал внимания на боль в пальцах, когда вместе с Фрей вернулся в танцкласс. Всё, что я чувствовал, – резкое покалывание, когда встречались наши ладони, и запах её волос. Если бы я наклонил голову чуть ближе, её кудри касались бы моих щёк и губ.

Глава 17

Я вздрагиваю из-за того, что внизу кто-то стучится в дверь маяка. Я поднимаюсь с подоконника и смотрю на запотевшее от моего дыхания стекло. Я замерз, одежда на мне выстыла, а ботинки стали жёстче и жмут, будто они уменьшились, пока я спал.

Снова раздаётся монотонный стук откуда-то снизу. Глухие вибрации доходят до самого верха, там, где сижу я, и заставляют дребезжать старую штукатурку у швов. Я протираю запотевшее стекло рукавом куртки и выглядываю наружу: за окном всё так же серо, день неотличим от ночи. Только вечный поток кружащихся снежных хлопьев и волны, омывающие берега острова.

Внезапно я замечаю человека, стоящего между складом инструментов и наружной дверью маяка. На нём надета штормовка. Одной рукой он мне машет, а другой указывает рукой на море, будто бы пытаясь предупредить о чём-то, скрывшемся за метелью. Собираясь было прислониться к стеклу, чтобы лучше разглядеть происходящее за окном, я отскакиваю от окна из-за сильного удара откуда-то снизу. Через секунду всё снова стихает, я как будто внезапно оказываюсь в вакууме. Я поворачиваюсь обратно и смотрю наружу: мужчина в штормовке исчез.

Между лодочным сараем и причалом появился просвет посреди всей этой непогоды, там, где метель кружит, как миниатюрный торнадо вокруг скал. Я замечаю, как что-то выплывает из гущи плотных водорослей, лениво колышущихся у самой кромки воды; форма, цвет и структура этого объекта не вписываются в ландшафт.

Я встаю, решив спуститься к двери, но снизу снова раздаётся удар. Эхо от удара металла по металлу подхватывают стены, ветер за окном бушует и завывает. Я подхожу к двери и осторожно поворачиваю ручку.

Холодный порыв сырого солоноватого полярного ветра проносится сквозь меня и врывается в комнату, когда я открываю дверь. Я подхожу к лестнице, наклоняюсь над перилами и пытаюсь через спираль лестницы разглядеть, что происходит внизу, откуда раздавался шум.

– Эй! – я кричу так громко, что срываюсь в хрип и мучительно откашливаюсь.

Никто не отвечает, и я начинаю спускаться по лестнице. Между тем дверь внизу сильно хлопает, сотрясая всю лестницу, так что мне приходится остановиться и вцепиться в перила, пытаясь одновременно с этим закрыть уши от грохота.

Прихожая покрыта снегом, металлическая входная дверь распахнута. Я хватаюсь за дверную ручку и разгребаю снег ногами, а потом выхожу на улицу и закрываю за собой дверь.

Фигура на юго-западном направлении исчезла, не оставив следов на снегу. Я сбегаю вниз по литым ступенькам, крепко держась за перила. Вокруг кружится снег, волны окатывают камни и гнилой причал холодной пеной. На дворе тонким слоем выпал снег. Скоро начнётся настоящий шторм.

Я останавливаюсь посередине дороги. Нет никаких признаков того, что на острове только что побывал кто-то, кроме меня, но я снова обращаю внимание на объект в воде. Чем ближе я подхожу к морю, тем сильнее дует ветер. Снежный поток здесь не такой густой, можно разглядеть свет в домах на Большой земле.

Последние шаги я делаю крепко ухватившись за пучки травы и трещины в камнях, чтобы не поскользнуться и не упасть. Огни с большой земли мигают жёлтым светом, как фонари на старых кораблях, но потом между островом и землёй снова поднимается буря, окрашивая всё в белое.

Я глотаю воздух и чувствую вкус соли во рту, когда наклоняюсь над водой. Море здесь глубокое и тёмное, белые гребни волн омывают скалы и раскачивают тело, лежащее передо мной на поверхности воды.

На воде колышется труп лицом вниз. Видны только спина и несколько склизких прядей волос, всё остальное находится под водой и покрыто водорослями, как щупальцами. Я уже вытягиваю ногу, чтобы нащупать выступ и спуститься к воде, но передо мной вырастает большая волна. Я едва успеваю отступить, прежде чем труп выносит на камень, на котором только что стоял я.

– Что за…

Тело какое-то время неподвижно лежит на спине, но потом начинает соскальзывать обратно в воду. Верхняя часть туловища снова оказывается под водой, обвитая водорослями, и начинает медленно погружаться в воду головой вниз и чуть разведенными в стороны руками.

Я пытаюсь отдышаться и глубоко втягиваю воздух, а потом ползком подбираюсь к поверхности воды, следя за силой волн. Я скольжу вперёд, упираясь ногами в ракушки и шероховатые камни, пока, наконец, не подбираюсь достаточно близко к трупу, чтобы достать его руками. Вскоре мне удаётся подтянуть тело к себе и вытащить его на берег. Я поднимаюсь и через камни волочу тело к лодочному сараю.

– Не понимаю, – задыхаясь, говорю я, наконец, остановившись и выпустив труп, – это не Расмус!

Промокший и измученный я присаживаюсь на землю рядом с холодным телом.

Это даже не мужчина.

Глава 18

– Бьёрканг, – отвечает голос на другом конце трубки. В нём слышится любопытство и надменность. Кажется, Бьёрканг пьян. На заднем фоне слышится звук аккордеона.

– Это Торкильд Аске. Отвлекаю?

– Сегодня воскресенье, у меня встреча аккордеонного клуба, – он на секунду запинается, прежде чем продолжить. – Еще раз, а кто это говорит?

– Частный детектив Торкильд Аске.

Я слышу, как шериф тихо с кем-то переговаривается, и аккордеон затихает. Я затыкаю пальцем свободное ухо, пытаясь укрыть его от ветра.

– Я у маяка…

– Почему ты, чёрт возьми, до сих пор там? Ты разве не читал прогноз погоды? Вечером обещали сильный шторм.

– Да, но…

– Ты один?

– Нет.

– Отлично, – говорит он и тяжело выдыхает, – ну тогда позаботьтесь о том, чтобы выбраться оттуда как можно скорее, пока вас не настигнет шторм.

– Я нашёл труп, – говорю я. – В море.

– Датчанина?

Слышно, как человек рядом с ним прекращает болтать, и они оба замолкают.

– А у вас никто больше не пропадал?

– Нет, – начинает было Бьёрканг.

– Это не Расмус, – прерываю его я, – это женщина.

– Повтори еще раз? Что-что ты нашёл в море?

– Какую-то женщину. Кажется, она пробыла в воде довольно долго.

Какое-то время он молчит, и потом снова раздаётся его глубокий голос:

– Ты уверен?

Я стою с трубкой в руке и слушаю тяжёлое дыхание шерифа. Мой взгляд падает на мёртвую женщину, лежащую передо мной на земле.

Тело вспухло и вздулось, как надувной мяч. У трупа нет лица, только волосы средней длины и кожа на черепе сохранились после проведённого в воде времени. Одна из рук оторвана по локтевой сустав, а на месте нижней челюсти зияет чёрная впадина, из которой торчат белые хрящевые кольца трахеи и красно-лиловая трубка пищевода. Посеревшая мышца языка свисает между грудей, как галстук под гротескным капюшоном из плоти, окружающим череп.

Похоже, тело принадлежит молодой женщине. На ней тонкая ночная сорочка, надетая поверх футболки с изображением лошади. Вся кровь ушла в её ноги, до коленей, и в шею сине-лилового цвета. Рука, культя и верхняя часть груди покрыты трупными пятнами цвета бронзы. Кожа бугристая и плотная, напоминает гусиную.

– Алло, Аске! Ты еще здесь?

Гулкий, басовитый голос снова потрескивает в трубке, после того как двое мужчин на другом конце что-то напряжённо обсудили.

– Да, я здесь.

– Ты уверен, что…

– Ты не можешь просто сюда приехать, Бьёрканг? – раздражённо замечаю я. – У меня от этого места мороз по коже, и я чертовски хочу поскорее отсюда выбраться.

– Я сейчас же запрошу лодку и скоро перезвоню тебе, хорошо?

– Хорошо.

Раздаётся треск, и он кладёт трубку.

Я стою с телефоном в руке, не отводя взгляда от женщины без лица. Снег тонкой сеточкой уже покрыл её тело. Она – как извращённая версия снежного ангела: вместо двух крыльев у неё полтора.

Я подхожу к груде стройматериалов между главным корпусом и сараем и начинаю перетаскивать черепицу и металлолом к мёртвому телу, выкладывая их вокруг него. Потом захожу в фойе главного корпуса, расчехляю лист пластика у двери ресторана и забираю его с собой.

Я накрываю тело пластиком, сверху придавливаю его камнями и металлоломом. Закончив, я возвращаюсь на маяк. Задыхаясь, рысцой взбираюсь по ступенькам, захлопываю за собой дверь и поднимаюсь по внутренней лестнице на самый верх, где снова пристраиваюсь у окна. Вскоре звонит телефон. Со мной говорит коллега Бьёрканга, сержант Арнт Эриксен. Он кажется запыхавшимся.

– Аске, это ты?

– Да.

– Только что звонил Бьёрканг, – сообщает он.

Слышно, что он находится на улице. Под его ногами хрустит гравий, и на заднем фоне какая-то женщина тоже разговаривает по телефону.

– Где ты?

– На пути к вершине Сёрёй. Мы с моей девушкой поехали на природу, а потом позвонил Бьёрканг.

– Вы приедете меня забрать?

– Да, – отвечает Арнт, – не беспокойся. Я заеду за Бьёркангом к нему домой, как только мы вернёмся в долину. Он отправил парней из аккордеонного клуба по домам и вернул коньяк на полку. Ха-ха.

Его смех кажется притворным и натянутым.

– Зачем ты звонишь?

– Просто интересуюсь, – говорит он.

– Чем?

– Ну, Бьёрканг сказал, что ты что-то нашёл в море. Одну… женщину?

– Это так.

– Как она выглядела?

– В смысле? Ты знаешь, кто это может быть?

– Что? Нет, – волнуясь, отвечает сержант.

Женский голос около него стал тише, как будто и ей стало интересно, зачем Арнт мне звонит.

– Я просто должен был проверить, правильно ли он расслышал. То есть никто другой у нас пропавшим ни числится, кроме датчанина, так что…

– Так что, что?

– Ничего, забудь. Просто сиди спокойно, мы едем.

Арнт кладёт трубку, и я снова смотрю на остров. На земле виднеется пластиковый лист, уже запорошенный снегом, а под ним – тёмная субстанция. Щека начинает болеть, и я выдавливаю из блистера две капсулы оксикодона. Мне больше не хочется быть здесь одному посреди шторма. Я думаю о женщине под брезентом, о Расмусе, о баре; маяк и весь этот остров внезапно пробуждают во мне сильнейшие рвотные позывы.

– Я не должен был сюда приезжать, – шепчу я сам себе и бросаю в рот капсулы, – ничем хорошим это не кончится.