Текст книги "Завтра я буду скучать по тебе"

Глава 23

Дождь хлещет по окнам машины Харви, которая несется сквозь грязные лужи и потоки слякоти по обеим сторонам дороги. Харви приходится сбавлять газ на самых тяжёлых участках и выруливать, чтобы удержать пикап на дороге.

– Будет тяжело, – говорит он, пока автомобиль взбирается по крутому холму, деревья на котором шатает на ветру вперёд-назад, – по-настоящему тяжело. И еще мне нужно вернуться на ферму, чтобы придумать, как прочнее приделать грузила, иначе отвяжутся.

– Ты не боишься?

– Fuck, yeah, I’m scared[12]12
  Ещё как, мать твою, боюсь (англ.).


[Закрыть], – восклицает Харви, – но что тут поделать? Если пропадут шесты, на ферме в следующем году можно ставить крест.

– Как думаешь, Арнт с Бьёркангом там? В море?

Волны бьются о гальку, сети с рыбьими головами бьются о раму сушильни снизу от дороги. Где-то среди этой серости можно разглядеть остров и крышу маяка.

– Не знаю, – говорит Харви, когда мы огибаем вершину холма и продолжаем путь к центру Блэкёйвера и пристани Смобот, – но даже если и так, вызовем спасательную лодку, а она выдержит любую погоду.

Я все еще чувствую себя неважно после падения на камни прошлой ночью, а беспокойство из-за всего произошедшего за последние сутки, ощущение, что это было только началом, растёт с каждой минутой.

– Как выглядит лодка? – спрашиваю я, когда мы наконец сворачиваем на дорогу поменьше, которая по крутому склону ведёт к столярной мастерской и продуктовому магазину.

– Ярко-жёлтая, – отвечает Харви, пока машина медленно катится вперёд и объезжает людей: те бегут, согнувшись над лужами и грязевыми каналами между магазинами и машинами на парковочной площадке. – С белым краном на палубе.

Мы подъезжаем к новой парковке у причала Смобот, на стоящем здесь лодочном сарае висит табличка, которая гласит: «Офис береговой охраны Блэкёйвера находится у волнореза в форме подковы».

– Здесь её нет, – констатирую я, когда Харви глушит мотор на парковке у сарая.

– Вижу, – Харви вытаскивает мобильник, – я снова позвоню в Шервёй. – Алло! Лодки нет на причале, – Харви барабанит пальцами по рулю, – подожди, сейчас проверю.

Он делает мне знак головой, выходит из машины и направляется к сараю. Оставшись один, я достаю телефон и звоню Анникен Моритцен.

– Где ты? – спрашивает она, наконец взяв трубку. Её голос звучит так, будто она только проснулась. А может, она тоже ходила к Ульфу и выпросила себе еще таблеток, еще болеутоляющих, снотворных препаратов, тех, что притупляют чувства и позволяют отличать день от ночи.

– Я на пристани в Блэкёйвере.

– Я думала, ты едешь домой.

– Мы ищем лодку шерифа и сержанта.

– Зачем?

– Я нашёл в море мёртвую женщину, – я засовываю руку в карман куртки, открываю упаковку оксикодона и выдавливаю две капсулы, – на маяке Расмуса. – Я быстро проглатываю таблетки. – Шериф и один из сержантов должны были забрать меня с острова вчера вечером, после того как мы с тобой поговорили, но так и не объявились.

– Женщина? – с сомнением в голосе произносит она, после того как я заканчиваю говорить. – Ты уверен?

– Да. Она какое-то время пробыла под водой, но хотя это и не всегда легко определимо, это не он, Анникен. Это не Расмус, – я осознаю, что не стоило звонить. Пока слишком рано, и я не успел заранее продумать разговор.

– Я должна посмотреть, – голос Анникен уже не кажется усталым, теперь она говорит быстрее, отчеканивает слова, и ее охватывает паника, – может быть, ты ошибся, мать всегда…

– Я не ошибся.

– Но откуда ты знаешь, ты же сам сказал, что определить было трудно!

– Не начинай, – замечаю я, когда из сарая выходит чёрная тень и сквозь дождь бежит к машине, – не сейчас. Здесь нечего искать. Я позвоню, когда узнаю больше.

– Нет, подожди, – в отчаянии она чуть не плачет, – я не понимаю…

Я кладу трубку.

– Чёртов идиот, – бормочу я сам себе, засовывая мобильный обратно в карман, – что ты, чёрт возьми, творишь, Торкильд?

Харви садится и захлопывает за собой дверь.

– Никто не может с ними связаться. Спасательная лодка пролежала здесь всю неделю, но вчера утром, когда за ней пришли, лодки уже не было.

Он включает обогреватель на полную мощность и греет руки.

– Шериф Шервёя говорил с отделом в Трумсё и со спасательно-розыскным центром.

– И что теперь? – я чувствую, как в кармане вибрирует мобильный, но не реагирую.

– Они вышлют туда лодку, – говорит Харви. Он глазами следит за дворниками, которые бегают туда и обратно на лобовом стекле, – они скоро их найдут. Лодка «скорой помощи» прочная, как скала, и на ней отличное оборудование. Судя по всему, у них мог просто накрыться двигатель или они просто заплыли на остров подальше.

Я пытаюсь разглядеть за дворниками дождливый морской пейзаж.

– Я только что говорил с его матерью, – сообщаю я, – с матерью Расмуса.

– Что ты ей сказал?

– Я сглупил.

– Каким образом?

– Я дал ей надежду.

Харви облокачивается о руль и смотрит на меня.

– Слушай, – начинает он, – I have to ask[13]13
  Я должен спросить (англ.).


[Закрыть].

– Валяй, – бормочу я, не отрывая взгляда от пляски дождя поверх волнореза, по лодкам и водной глади.

– Что всё-таки произошло на маяке прошлой ночью? С этой… говоришь, ты нашёл женщину?

– Она была в море. Молодая женщина, наверное, двадцати с чем-то лет. Без лица, без одного предплечья. Одетая в ночную рубашку с футболкой. Босая. Как будто она спала там, в кустах водорослей.

– А еще ты говоришь, что мужчина вышел из моря и забрал её?

– Да.

– Ты видел, кто это был?

– Нет.

– Ты был пьян?

Я поворачиваюсь к нему. Его лицо блестит из-за дождевых капель, а волосы промокли.

– Нет.

– Хорошо, – ухмыляется Харви и барабанит пальцами по приборной панели, – просто должен был спросить.

– Некоторое время назад со мной произошёл несчастный случай, – рассказываю я, снова вглядываясь в пелену дождя, – я получил мозговую травму, некоторые отделы мозга больше не работают так, как должны. Иногда я вижу вещи, которые, может быть, не существуют. Обоняю или ощущаю присутствие людей, хотя я совершенно один. Из-за этого начинаешь в себе сомневаться, перестаешь доверять собственным чувствам, но это не тот случай.

Последнее предложение я, скорее, говорю сам себе.

– Эй, – Харви на секунду поднимает руку и снова кладёт её на руль, – не думай об этом. Я во всё это верю, ты же знаешь. All the way[14]14
  Полностью (англ.).


[Закрыть].

Лодки, пришвартованные у волнореза в стройном ряду, лениво раскачиваются из стороны в сторону и цепляются за швартовые крюки.

– Думаешь, это был один из них? – спрашивает он.

– Кто был?

– Бьёрканг или Арнт.

– Может быть, это был Расмус.

– Расмус мёртв, – отвечает Харви.

– Ты уверен? Всё, что у нас есть, – это его лодка, которая пришвартована в заливе. Ни трупа, ни места преступления, ничего.

Харви удивлённо смотрит на меня.

– Хорошо, допустим, – произносит он, – но зачем ему прятаться на острове, как какому-нибудь фантому?

– Может быть, он как-то связан с женщиной без лица?

– И не хочет, чтобы кто-то об этом узнал, – на его лице сразу появляются ямочки от улыбки. – Aha, I see what you’re doing. This is some real detective-shit you’re talking about.[15]15
  Ага, вот ты что затеял! Да тут настоящие детективные штучки (англ.).


[Закрыть]

– Мне нужно у кого-то остановиться. – Я выуживаю новую таблетку оксикодона и кладу её в рот в надежде, что она будет решающей каплей на чаше весов в борьбе с болью в животе.

– Так ты решил задержаться здесь?

– Не думаю, что у меня есть выбор.

Харви выезжает со стоянки у сарая и ведёт машину обратно к главной дороге. Во рту пересохло, и у меня не получается собрать достаточно жидкости, чтобы проглотить капсулу – она прилипла к языку. Я снимаю ее с языка передними зубами, а потом прожевываю. Вкус резкий и кислый, и мне приходится ждать, пока наберется достаточно слюны, чтобы проглотить порошок. Затем я сплевываю остатки желатиновой капсулы в руку и убираю их в карман куртки.

– Ты не знаешь, здесь есть какой-нибудь гостевой дом, где можно на пару дней снять комнату? – спрашиваю я, очищая языком зубы. – Слишком долго будет разъезжать от Трумсё и обратно, а спать в автомобиле мне не хотелось бы, пока я здесь.

Харви останавливает машину на пересечении с главной дорогой и снова поворачивается ко мне.

– Может быть, у меня есть решение, которое поможет нам обоим, – объявляет он. – Сначала заберём твой арендованный автомобиль, а потом просто следуй за мной.

Глава 24

Я ставлю автомобиль рядом с пикапом Харви и выхожу на парковку у главного входа в социальный центр Шельвика. Возле социального центра стоит гостевой дом. Ветер здесь, на вершине холма, гораздо сильнее, чем в долине.

– Ты шутишь?

– Нет, – смеётся Харви и указывает на постройку. – Я купил это здание шесть лет назад. Изначально его строили под душевую для немецких солдат во время войны. Коммуна здание не использовала, так что я его купил, отремонтировал и поделил на три номера, которые я сам теперь сдаю коммуне и социальной службе. У меня, кстати, есть подобный проект и в Трумсё, шесть одноместных номеров под сдачу.

– Ловко, – отвечаю я и опираюсь о багажник автомобиля.

– Деньги к деньгам, не так ли? Так или иначе, один из номеров сейчас пустует, можешь его арендовать за, скажем, триста пятьдесят крон в день?

– Ну, – отвечаю я, недоверчиво глядя на здание, – видимо, это лучше, чем спать в машине.

– Отлично, – Харви протягивает руку, – ты же оплатишь задаток? Чек, кстати, будет выписать трудновато, это ничего?

– Конечно, – отвечаю я и передаю ему деньги, когда к нам выходит жена Харви. На ней коричневое зимнее пальто с пятнистым меховым воротником, белая шапка, джинсы и зимние ботинки, с таким же серым пятнистым мехом по краям.

– Привет, – говорит она и кладёт руку на шею мужа, – снова вернулся домой с фермы, слава тебе господи.

Харви кивает:

– Да. Надо было заехать в долину.

– Только вернулся?

– Нет, мы были в Блекёйвере вместе с Торкильдом. Бьёрканг и Арнт пропали.

– Пропали? – она отпускает его шею и делает шаг назад. – В каком смысле?

– Они вчера вечером выехали на спасательной лодке, чтобы забрать Торкильда с острова. Но там они так и не появились.

Мерете прижимает воротник к лицу, и её подбородок, рот и нос утопают в искусственном мехе.

– Мне позвонить Мари?

– Not yet[16]16
  Пока нет (англ.).


[Закрыть], – отвечает Харви, – мы наверняка скоро узнаем больше. В любом случае дождись моего возвращения.

– Что? – Мерете хватает мужа за руку. – Ты снова уезжаешь?

– Мне нужно выйти в бухту, и я вернусь, как только закреплю все шесты. А ты пока помоги Торкильду, хорошо? Он снимет номер Андора и Юсефины на пару дней.

– Не уверена, можем ли мы сдавать чужие квартиры, это ведь идёт вразрез с нашими договорённостями с социальной службой.

– Расслабься, дорогая, речь ведь всего-то о паре дней. В любом случае новых постояльцев не будет после того, что мне рассказали.

Мерете качает головой, отпускает мужа и делает шаг мне навстречу.

– Ну хорошо, Торкильд, идём со мной, и я покажу тебе твои… апартаменты.

Она снова поворачивает к Харви и произносит:

– Будь осторожен.

– Always, – щебечет он. – Увидимся позже, Торкильд.

Он махает нам на прощание, а потом садится в машину и уезжает.

– А чем занимается трудотерапевт? – спрашиваю я, когда мы пересекаем автостоянку.

– Я организовываю досуг для наших постояльцев через волонтёрскую организацию. Например игры в бочче, групповую терапию и походы в лес. Каждое третье воскресенье мы проводим в гостиной службу вместе с местным священником. Кроме того, когда нужно, я работаю сверхурочно. Неплохой способ быть вместе с мамой, после того как умер отец, да ещё и класть в копилку пару крон.

– Значит, твоя мать тоже здесь живёт?

– Да, у неё комната в отделении для людей с умственным расстройством.

Мерете достаёт ключ, когда мы подходим к ближайшей квартире, и открывает дверь.

– Ну вот, – говорит она и передаёт ключ мне. Мы заходим внутрь. – Мужчина, который жил здесь раньше, умер, когда мы вместе были в автобусном туре по Швеции. Сердечный приступ.

– А что жена?

– Умерла той же ночью. Of a broken heart[17]17
  От разбитого сердца (англ.).


[Закрыть], – говорит она на американский манер. – Вполне может быть, что так и есть, – продолжает она, заметив мой взгляд, – грустно, не правда ли?

– Да, грустно, – отвечаю я.

– У меня всегда ком в горле, когда я думаю о таком. Похороны в среду, кстати. Их дочь живёт на юге Швеции, она не захотела приехать прибраться в квартире перед тем, как закончатся похороны. Мы сложили их вещи в кладовой и спальне. Предлагаю тебе спать на диване, пока ты здесь.

Только сняв ботинки, я сразу же об этом жалею. Пол ледяной, как и сама квартира. В темной мрачной гостиной нет отопления. Здесь стоят старый диван, стул, сервант, стеллаж и тумба под телевизор. Матрасы свернуты и лежат в углу рядом с коробкой с надписью «Книги» и ещё одной с надписью «Фотографии + Разное».

– Харви говорил, ты кто-то вроде телепата? – начинаю расспрашивать я, пока Мерете копается в электрическом щитке. Ростом она метр шестьдесят, не больше, и ей приходится вставать на цыпочки, чтобы достать до тумблеров.

– Таких, как я, называют ясновидящими, но иногда я занимаюсь еще и исцелением теплом и кристаллотерапией, прямо здесь, в доме.

– И скоро тебя покажут по телевизору? В «Ловле духов»?

– Силе, – поправляет она и смеётся. – «Сила духов». – Мерете подходит к окну, раздвигает шторы и включает батарею. Вскоре комната наполняется запахом горелой пыли. – Съёмки начнутся после Рождества. Здорово, не правда ли?

Я киваю и сажусь на кресло рядом с ней. У Мерете почти на всех пальцах крупные кольца с яркими камнями.

– Мы, люди, способны взаимодействовать друг с другом с помощью целебной энергии, – она растопыривает пальцы над плотно сидящей на ней джинсовой юбкой, – энергии, которая есть в каждом из нас, на границах физического, духовного и психологического миров.

– Ты говоришь с духами?

– Да. Постоянно.

– Как… они выглядят?

– В каком смысле?

Она проводит ногтями по юбке.

– Ты…

– Вижу ли я умерших, гнусные трупы и всё такое?

Я осторожно киваю.

– Нет, боже упаси, – смеясь, парирует она и мягко касается рукой моего колена, – никто не смог бы вынести такой жизни.

– Да-да, – бормочу я.

– Каждое живое существо окружено своим энергетическим поясом. Некоторые из нас могут его видеть, а иногда и вступать с ним в контакт. – Она подмигивает и шлёпает меня по бедру. – Наши тела наэлектризованы, Торкильд. Ты разве не знал?

– Нет.

Мерете кладёт руки на стол ладонями вверх. Она водит костяшками по поверхности стола, камни на ее кольцах позвякивают.

– Хочешь рассказать о ней?

– О… ком? – хриплю я в ответ и замечаю, как возвращаюсь к реальности из дальних уголков сознания.

– Ну ладно тебе, – Мерете наклоняется и берёт меня за руки. Ее ладони тёплые, гладкие, даже кольца на её пальцах согреты теплом кожи, – я почувствовала её присутствие, когда мы впервые встретились. Тёплая вуаль, которая висит над тобой, вьётся. Я чувствую её и сейчас.

Она закрывает глаза и нежно обхватывает мои запястья большими пальцами.

– Вы были вместе?

– Нет, – я автоматически одёргиваю руки из-за прикосновения.

– Я почти что почувствовала её, – Мерете снова открывает глаза. – Но ты ведь к ней привязан?

Я не отвечаю. Вместо этого откидываюсь в кресле и засовываю руку в карман куртки, где лежат таблетки с оксикодоном.

– Думаю, она на меня злится, – всё же отвечаю я.

– Злится? – Мерете смотрит на меня удивлённо. – С чего ей злиться?

– Она больше не хочет приходить, – мой голос дрожит, и мне становится трудно дышать. – Как бы я ни старался, она не приходит.

– Но ты же знаешь, что она там?

– Разумеется. Она ведь вернулась.

– Вернулась? – Мерете слегка наклоняет голову. – В каком смысле?

– Я вёл машину, она умерла, а потом вернулась, – рассказываю я, как будто это самое обычное дело, – но она больше не хочет приходить. Не знаю, что я мог такого сделать. Наверное, что-то не так с моими таблетками. Я уже выбросил некоторые из тех, что не работают.

Мерете протягивает ко мне свои раскрытые ладони и знаком показывает, чтобы я сделал то же самое. Я отпускаю упаковку в кармане и делаю так, как она хочет.

– Я должен поговорить с ней, – шепчу я, – не знаю, сколько еще я выдержу жить вот так.

– Торкильд, – говорит она, – будучи ясновидящей, я получаю информацию в виде ощущений, образов, запахов и символов, которые потом пытаюсь расшифровать и передать тому, с кем провожу сеанс. То, о чём говоришь ты – быть посредником в потусторонний мир, – совершенно другая история. Тут смысл заключается в том, чтобы оставить часть себя в мире духов. Это больно, и я остерегаюсь таких сеансов из-за сильного нервного напряжения.

– Прошу тебя, – шепчу я и прижимаюсь к ней руками.

Мерете настойчиво на меня смотрит, а потом выпускает мои руки.

– Хорошо, – говорит она и хлопает ладонью по моему бедру, – я об этом подумаю, Торкильд.

Она встаёт.

– Дай мне время.

Она уходит, и несколько минут я сижу неподвижно. Потом я встаю, иду к умывальнику и наполняю стакан водой, которой запиваю две таблетки оксикодона и возвращаюсь на диван. Я пытаюсь думать о Фрей, но у меня не выходит.

Глава 25

На часах без пяти два, когда раздаётся стук в дверь. Я встаю с дивана, на котором дремал с момента, когда меня покинула Мерете.

– Сив, – женщина протягивает неестественно загорелую руку, когда я открываю ей дверь, и мы встречаемся взглядами, – я медсестра этого отделения.

У неё светлые волосы до плеч, на ней медицинский передник сиреневого цвета, на ногах – шлёпанцы.

– Рад знакомству, – отвечаю я и протягиваю руку в ответ.

Сив – маленькая хрупкая девушка с морщинистыми руками и коротко стриженными ногтями.

– Я хотела показать вам столовую.

– Хорошо.

Я снимаю куртку с вешалки в прихожей, надеваю ботинки и закрываю за собой дверь.

– В социальном центре Шельвика три отделения, – начинает медсестра, пока мы преодолеваем короткую дорогу между двумя зданиями. Она говорит отстранённо, механически, как будто я пришёл со своим престарелым отцом, который ждёт на заднем сиденье машины. Или она видит во мне нового пациента, точно не знаю.

Главный корпус представляет собой вытянутое деревянное здание с тремя крыльями: одно выходит на дорогу, а два других расположены на задней стороне.

– У нас оказываются различные услуги: от амбулаторной помощи в дневные часы, до круглосуточного ухода, – продолжает Сив, когда мы подходим к раздвижной двери главного корпуса. – Всего у нас тридцать девять одиночных комнат, места для долго– и краткосрочной реабилитации, а также места постоянного проживания. Два задних крыла – это больничное отделение, в одном из них палаты для людей с расстройством интеллекта, в другом – для соматической терапии, в основном паллиативной.

Столовая представляет собой вытянутую комнату, двенадцать столов приставлены к стенам, а четыре расположены по центру. Отсюда открывается вид на заднюю часть здания и можно видеть окна двух задних корпусов, а также аварийный выход и металлические пожарные лестницы.

За четырьмя столами сидят одиннадцать постояльцев – две пары за столами у входа, а четверо мужчин с зачёсанными на затылок серо-белыми волосами собрались на углу у окна. За одним из столиков у стены я внезапно замечаю Юханнеса с двумя пожилыми дамами.

– Это Торкильд Аске, – громко и с военной точностью объявляет Сив, рассматривая пеструю компанию собравшихся. – Он несколько дней поживёт в квартире Андора и Юсефины.

– А где же будут спать Андор и Юсефина? – раздаётся тонкий скрипучий голос из-за стола Юханнеса. Он принадлежит хрупкой даме, скрюченной в инвалидном кресле. Зубные протезы скачут у неё во рту, пока она говорит.

– Они же умерли, – отвечает другая женщина. У неё полная фигура, на ней летняя рубашка в цветочек с коротким рукавом. Её серебристо-седые волосы взъерошены и спадают на сторону.

– Это сын Агнес? – говорит тонкий голос с инвалидного кресла.

– Нет, глупая ты курица, – отвечает другая женщина, – её ребёнок ведь монголоид.

– Он не монголоид, он аутист, – дребезжит женщина с кресла, снисходительно кивнув в мою сторону, – бедняжка. Ты потерялся?

– Торкильд Аске, – говорю я настолько громко, насколько позволяет голос, и театрально кланяюсь тем двум женщинам, подойдя к месту, где они сидят.

– Это Бернадотт, – представляет Сив, проследовав за мной, – а эта красавица в кресле-каталке – Улине.

Я здороваюсь за руку с каждой и киваю Юханнесу.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я и сажусь, после того как Сив отошла к другому столику.

– Я обычно заезжаю к сестре в отделение расстройств интеллекта пару раз в неделю, ну и с удовольствием остаюсь на обед, – отвечает Юханнес. – После обеда, кстати, будут поминки по Андору и Юсефине в большой зале.

– Ох, как же ты исхудал! – Улине наклоняется ко мне и гладит меня по плечу своей холодной рукой. – Разве Агнес тебя дома не кормит?

Она продолжает водить по моей руке, мусоля во рту зубной протез и печально глядя на меня.

– Мальчик мой, – улыбается она и хлопает мне по ладони, потом роется в сумочке, которая лежит у неё на коленях. – Вот, – шепчет она и кладёт мне в руку монетку, – купишь себе мороженого потом.

– Спасибо, – отвечаю я и уже собираюсь объяснить ей, что мне не нужны десять крон и что я достаточно большой, чтобы самому покупать мороженое, но Юханнес вступает в разговор:

– Еда здесь уже не такая, как раньше, – говорит он. В комнату из кухни выходит молодой мужчина-азиат с тележкой еды и начинает раздавать её присутствующим.

– А? – переспрашиваю я с притворным любопытством, теребя в руках монетку, которую мне дала Улине. Я чувствую, как из-за запаха еды у меня начинает ныть в диафрагме.

– Повар, – Бернадотт наклоняется над столом в нашу с Улине сторону, – такие уж они люди.

Она качает головой, а мужчина уже идёт к нам.

– Это Бабю. Он из Бирмы, – говорит Улине, когда мужчина подходит к столу и подаёт еду. – Нет-нет, – произносит она и показывает на меня, когда Бабю собирается поставить тарелку перед ней, – отдай это нашему мальчишке. Я не буду это есть.

– Я прошу прощения, – я останавливаю Бабю, который подносит мне тарелку с обедом, и поглаживаю живот, – у меня болит живот.

– Они ничего не знают о рыбе, – неутомимо продолжает Бернадотт, – вот в чём проблема. Это совершенно другая культура, вы же понимаете.

– М-м, – я неловко киваю, а Бабю продолжает подавать еду, как будто не слыша разговора.

Бабю наконец-то удаётся поставить перед Улине тарелку с обедом, и она поднимает крышку. Улине строит гримасу, кладёт крышку обратно и поворачивается к Бабю с сердечной улыбкой на лице:

– Когда София вернётся на кухню? – дребезжащим голосом спрашивает она.

– Она выйдет из отпуска в середине января, – отвечает Бабю на ломаном северном диалекте.

– Передай ей, что мы скучаем.

– Цыц, это же он, – замечает Бернадотт и хватает Улине за руку, когда короткий коренастый мужчина с лохматыми чёрными волосами появляется из двери кухни, – чёртов саам из Лаксельва.

– Что вы с Харви обнаружили? – Юханнес наклоняется над столом, а Бабю уходит обратно на кухню, – что-нибудь узнали про Бьёрканга с его сержантом в Смоботе?

Я качаю головой:

– Они забрали лодку вчера вечером. С тех пор от них ничего не слышно. К нам высылают розыскную лодку из Трумсё. А может быть, и вертолёт в течение дня.

Юханнес смотрит на меня, засунув в рот целую картофелину. Он быстро жуёт ее и глотает, запивая водой.

– Нехорошо, – бормочет он, а потом насаживает еще одну картофелину и кладёт в рот. – Совсем нехорошо.

Через секунду Бабю возвращается с упаковкой чернослива и с широкой улыбкой протягивает мне:

– От живота.

Он быстро откланивается и снова исчезает на кухне, прежде чем мне удаётся ему ответить.

– Он помогает, – говорит Улине, поедая свой десерт с невозмутимой миной, – чернослив приносит желудку облегчение, вот увидишь.

– Да, думаю, я пойду в квартиру и попробую это средство, – отвечаю я и встаю со стула, собираясь уходить.