Текст книги "Жизнь и чудеса выдры"

Фиби провела пальцем по дорожкам на карте.

– Не думаю, что кошка подошла бы слишком близко к дому с собакой, тем более, если это большая и свирепая собака, или собака, которая громко лает. Это исключает сразу несколько направлений, – размышляла она.

– Согласен с тобой.

– И переправиться через реку Мява тоже не могла, видишь? Ближайший мост находится прямо напротив лающего пса Спайка Добсона. Значит, она, скорее всего, осталась на этом берегу Дарлы. И направилась либо в сторону луга… либо вдоль этих домов со стороны черного хода, через сады и лесополосу. Хочешь знать, где, по моему мнению, она оказалась?

– Сгораю от нетерпения, – серьезно произнес Эл.

Мяуканье

Фиби хотела поехать с ним, но таблетки перестали действовать. По лицу дочери Эл понял, что ту одолевает боль, и велел ей прилечь. Он без проблем выполнит все ее указания. Он будет докладывать ей о каждом своем шаге.

– Спасибо, папа, – еле слышно прошелестела она. – Мне нужно беречь силы, чтобы вечером покормить Коко.

Она забралась на кровать с балдахином и задернула занавески.

Он знал, что это решение далось ей нелегко. Хоть Фиби теперь и придерживалась принципа «если больно – делай через боль», ей вечно приходилось жертвовать чем-то одним ради чего-то другого, потому что на все сразу просто не хватало ресурса. Это было несправедливо. Эл сел в машину и почувствовал, как в нем закипает ярость. Руль показался горячим на ощупь. Он включил вентилятор.

У Эла сердце кровью обливалось, когда он видел, как мучается его ребенок (а он все еще думал о Фиби как о ребенке). Она стала бледной тенью прежней себя. Когда-то эта девочка с пухлыми розовыми щечками искрилась остроумием и весельем, и даже он на ее фоне чувствовал себя несносным занудой. Разумеется, она унаследовала это от своей матери. Рут была энергичной, доброй, умной и легкой на подъем. Фиби была такой же, но со своими уникальными нюансами.

У него сжалось сердце, когда он вспомнил Фиби в детстве. То, как она выделяла концы предложений, из-за чего они звучали словно вопросы. И как всегда бормотала себе под нос новые слова, стараясь их запомнить. Как давала всему имена – паре любимых туфель (Белинда и Бетан), расческе для волос (Аслан) и даже водопроводному крану (Тина Тернер). Когда ей становилось грустно, она надувала щеки, будто собирая во рту всю свою обиду на мир. А когда радовалась, прыгала с ноги на ногу.

После смерти Рут именно Фиби не дала семье развалиться, хотя ей тогда было всего одиннадцать лет. Она взвалила на свои маленькие плечи тяжелую ношу поддержания их бодрости духа. Она умела быть настойчивой, поэтому они продолжали ходить вместе в кафе, музеи и кино. Все они искали утешения в разных вещах: Джек – в знакомствах с девушками, Джулс – в социальных сетях, моде и макияже, Фиби – в еде. Эла тянуло в деревню.

Фиби делала все что могла, чтобы облегчить их горе. Она сопровождала Эла в долгих прогулках по полям. Плакала вместе с ним. Обнимала его своими пухлыми ручками. Она смешила и очаровывала застенчивых подружек Джека, когда тот приводил их домой. Она терпеливо сносила подростковые истерики Джулс и говорила ей, как прекрасно она выглядит в новой одежде и с макияжем. Она проявляла исключительную способность к сопереживанию и подкладывала себе на тарелку еще один кусок торта.

Фиби справлялась с горем лучше, чем кто-либо другой… по крайней мере, до определенного момента. Несколько лет спустя ее вдруг настигла запоздалая реакция на боль. Она вдруг стала очень тихой. Отказывалась идти в школу (которую раньше любила) и меняла тему, когда Эл спрашивал, как прошел ее день. Должно быть, именно тогда болезнь начала давать о себе знать.

Иногда, развозя посылки, он кричал и ругался. Он наконец примирился с потерей Рут, но видеть свою любимую дочь в таком состоянии было невыносимо. Ей было всего девятнадцать, а она жила как пожилая пенсионерка. Она не озлобилась на мир – возможно, злоба требовала сил, которых у нее не было, – но озлобился он. Ах, как он хотел, чтобы она снова была здорова. Он бы все за это отдал.

Если бы только он мог сделать… больше. Он хотел разделить с ней хотя бы эту короткую поездку, эти пейзажи. За окном машины проплывали луга, устланные желто-зеленым одеялом. Заросли боярышника цвели буйным цветом и были усыпаны белыми бутонами, как снегом. Живые изгороди чередовались с дикими розами и кустами ежевики. Река блестела, как расплавленное серебро.

Впрочем, в последнее время Фиби перестала обращать внимание на природные красоты. Казалось, даже восхищение чем бы то ни было отнимало слишком много сил. Ее внимание теперь всегда было обращено куда-то внутрь.

Он поднялся по склону холма, свернул на подъездную дорожку у дома и, выходя из машины, едва не наступил на курицу. Он постучал в парадную дверь. На этот раз мистер Крокер открыл ее почти сразу.

– Ах, Эл Фезерстоун! Мне опять посылка? – Он просиял от любопытства.

– Нет, мистер Крокер, простите, но дело в другом.

– О, зовите меня Джереми!

– Так вот, я без посылки, Джереми. Дело в том, что в вашем районе пропала кошка, и я… опрашиваю соседей, – он не хотел, чтобы мистер Крокер подумал, что подозрение по какой-то причине пало на него одного, – не возражаете, если мы заглянем в ваш сарай и гараж, чтобы проверить… – Он опустил взгляд и заметил, что сегодня на мистере Крокере были розовые носки, по большей части спрятанные под широкими прогулочными ботинками.

– Ах, какие возражения. Одну минуточку.

Он исчез в доме и вернулся со связкой ключей. Он спустился по крыльцу, и Эл последовал за ним, заметив, что тот слегка прихрамывает.

– Простите мне мою медлительность. Проблемы с ногтями на ногах, – пояснил мистер Крокер. Фиби попала в точку.

Он открыл дверь гаража. Внутри стоял его черный «Воксхолл», а больше смотреть было не на что. Составленные друг на друга коробки, прислоненные к стене грабли, ржавый ящик с инструментами на полу и старый морозильник.

Они заглянули в коробки, но не обнаружили никаких признаков Мявы.

– Остается только курятник. – Фиби сказала проверить курятник с особым тщанием. – Давайте заглянем и туда, просто чтобы убедиться? – попросил Эл, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно.

Мистер Крокер нахмурился, но, как бывший полицейский, не стал оспаривать необходимость тщательной проверки. Он повел Эла по неровной, поросшей травой лужайке. Несколько несушек бросили на них беглые взгляды, прежде чем возобновить свой бесцеремонный клев.

Курятник представлял собой низкий деревянный сарайчик с покатой крышей и небольшой пристройкой со съемной крышкой для гнездования. Мистер Крокер сиял от гордости:

– Здесь пять насестов, съемный оцинкованный поддон для легкой чистки и надежные защелки. Только лучшее из возможного для моих девочек! Я запираю их на ночь, чтобы лисы до них не добрались. Днем дверь открыта, и они гуляют на улице сколько душе угодно.

Он открыл дверь курятника, и двое мужчин заглянули внутрь. Внутри было темно, и Эл с трудом различал углы. Ноздри защекотал густой, цепкий запах соломы.

– Мява? – негромко позвал он, не ожидая ответа.

Но в ответ послышалось тихое, осторожное «мяу» с одного из верхних насестов.

– Боже милостивый! – ахнул мистер Крокер.

Эл тоже не мог поверить своим ушам. Он протянул руку вперед.

– Иди ко мне, Мява!

Послышался мягкий стук четырех лап, приземлившихся на пол, и мгновение спустя из темноты на него выглянули два зеленых глаза. К его ладони прижалась мохнатая мордочка. Он вытащил кошку на дневной свет. Ее мех был взъерошен, а глаза широко раскрыты от тревоги. Эл прижал ее к себе и почесал под подбородком. Разморенная лаской, она вытянула шею, ожидая продолжения.

Мистер Крокер уставился на нее, разинув рот.

– Будь я проклят. Давненько я сюда не заглядывал, только за яйцами. Навожу тут порядок, вычищая выдвижной лоток, а солому просто засыпаю через крышу. Она могла сбежать в любой день, когда я выпускал девочек гулять по утрам, но, наверное, была слишком напугана. В половине восьмого я кормлю их овсянкой и стучу ложкой по сковороде с криком «Ка-ка-ка-ка» – это для них сигнал, что пора выходить за едой.

– «Ка-ка-ка-ка»? – удивленно переспросил Эл, но решил, что куры, наверное, хорошо воспринимают такие звуки.

– Да. Затем я закрываю за ними дверь. Весь этот шум и мои крики, должно быть, слишком шокировали бедняжку.

– Думаю, это напугало ее до смерти. Неудивительно, что она не вылезала из угла.

Мистер Крокер почесал подбородок.

– Вообще, в какой-то момент мне действительно показалось, что девочки стали вести себя странно, когда я запирал их на ночь. Удивительно, правда, что они все целы.

Эл кивнул.

– Не сочтите за наглость, но я все-таки скажу, что они большие девочки, а Мява не такая уж и крупная кошка. Она, должно быть, умирает с голоду. Шесть дней, как ее хватились. Может, хоть пару мышей себе поймала?

– Вполне вероятно.

Эл улыбнулся и хрустнул костяшками пальцев, отчего Мява вздрогнула и прижала уши.

– Кристина будет на седьмом небе от счастья, когда увидит ее. Отвезем тебя домой прямо сейчас, да, киса? – добавил он, обращаясь к Мяве.

* * *

– Она обрадовалась? – расспрашивала Фиби. Теперь она сидела на кровати и выглядела значительно лучше и даже с оттенком самодовольства.

– Она была на седьмом небе от счастья, – ответил Эл. – Чуть с ума не сошла. Не думаю, что когда-либо видел, чтобы человека настолько переполняло счастье. Она обняла нас с Мявой так крепко, что мы едва могли дышать. Потом забрала Мяву у меня из рук и целую вечность прижимала ее к себе. На глазах у нее выступили слезы радости. Мява чуть не утонула в этих слезах. Очень терпеливая кошка.

Кристина очень трогательно благодарила Эла. Он все повторял ей, что найти кошку удалась не благодаря ему, а благодаря Фиби. После долгих порывистых объятий Кристины Мява умяла целую упаковку «Вискаса». Затем Эл рассказал, как удивился Джереми Крокер, увидев, что все его куры были целы и невредимы.

– Я подумал, может быть, Мява вегетарианка, как и вы?

Кристина рассмеялась.

– Мысль интересная, но увы, кошки не могут питаться только растительной пищей. Она преимущественно пескетарианка[11]11
    Пескетарианство – тип питания, при котором из рациона исключается все мясо, но остается рыба и морепродукты.


[Закрыть]. Мне нравится думать, что это я оказываю на нее хорошее влияние.

Ее радость была заразительной. Она словно насыщала его.

– И она пригласила тебя войти? – подняла брови Фиби.

– Мява не приглашала меня войти, – отшутился Эл, делая вид, что не понимает, о ком она.

– А Кристина? – Фиби взглянула на часы. – Но ты пробыл там совсем недолго, – добавила она с легким упреком в голосе.

– Да. Я хотел вернуться и убедиться, что с тобой все в порядке.

– Нужно было остаться и отпраздновать с ней.

Опять промах, подумал Эл. Он полагал, что Кристина захочет остаться наедине с Мявой, но, возможно, он ошибался?

Может, она хотела, чтобы он остался подольше?

Фиби разбиралась в людях гораздо лучше, чем он. Ну что ж. Он сделал все что мог. К тому же скоро он снова увидит Кристину в питомнике.

Беда

Их тени тянулись за ними по тропинке. На питомник опустилась тишина. Последние посетители ушли, но в воздухе Фиби все еще ощущала, почти физически, скопившуюся за день чужую радость. Для нее было честью находиться здесь в этот час. Пока все шло по плану, и ей это нравилось.

Высадив Фиби у питомника, Эл несколько раз обменялся с Кристиной улыбками (застенчивыми, саркастичными и откровенно кокетливыми), после чего они поговорили о кошках, выдрах и всякой всячине, и ее отец лишь слегка напортачил, хрустнув костяшками пальцев во время повисшей паузы. Фиби решила провести с ним воспитательную беседу. Но Элу пора было ехать назад, поливать сад и готовить ужин, поэтому Кристина предложила отвезти Фиби домой, как только им наскучит рисовать выдр.

Отец уехал, а Кристина принялась болтать, фонтанируя эмоциями:

– Я так счастлива, Фиби! Сегодня утром я проснулась, а у меня под боком сопит мой самый дорогой и любимый пушистый комочек! Жизнь снова стала за-мур-чательной!

– Я рада за тебя.

– Знаешь, раньше я страдала от жуткой депрессии и курила как паровоз, пока не открыла для себя йогу и осознанность. Когда Мява пропала, я почувствовала, как тьма снова сгущается надо мной. Даже купила пачку сигарет. Разве что выкурить не успела, но я уже была на грани срыва. У меня нет слов, чтобы описать, как я благодарна вам с Элом.

– Особенно Элу.

Кристина пропустила последнее замечание мимо ушей. Слова лились из нее без остановки:

– Это такое облегчение, ты себе не представляешь. У меня будто камень с души упал. Мне хочется петь и танцевать. Или хотя бы просто отпраздновать! – Не знает границ радость женщины бальзаковского возраста, к которой вернулась сбежавшая кошка. – Что скажешь, Фиби? Отметим это вегетарианскими сосисками с домашними огурчиками?

– Давай, если ты этого хочешь. Отличная идея.

– Тогда договорились: барбекю быть! Жди приглашения!

Фиби постаралась сымитировать энтузиазм, слабо пискнув «Ура!». Домашнее барбекю звучало как что-то, что в любой момент могло перерасти в оживленную вечеринку с толпой людей, громкой музыкой и неясными ожиданиями. Но если она скажет Элу, что плохо себя чувствует и не хочет идти, он тоже не пойдет из солидарности и упустит такой шанс.

В офисе Кэрол запирала входные двери, в то время как Руперт подсчитывал дневную выручку. Фиби и Кристина направились прямиком к монитору, чтобы взглянуть на Коко. Выдра спала, свернувшись калачиком на соломенной подстилке, совсем как маленький котенок. Когда она сопела, ее бочка мягко поднимались и опускались. Она перевернулась на спину и вытянула задние лапы.

– Я покормлю ее, если можно, – обратилась Фиби к Кэрол.

Кэрол кивнула:

– Будь добра, покорми заодно и других выдр. Ты знаешь, где что лежит.

Видимо, Кэрол считала, что ее любовь к выдрам уменьшится, если как можно чаще заставлять ее возиться с дохлой рыбой. Но Фиби знала, что этого не произойдет. Она не страдала брезгливостью, однако орудовать ножом было физически тяжело. Тем не менее ей хотелось проявить себя перед Кэрол, поэтому она проглотила еще одну таблетку обезболивающего, пока никто не видел, и достала из холодильника сырые рыбные туши. Она натянула резиновые перчатки, собралась с духом и вонзила нож в светлое мясо, не обращая внимания на острую боль, пронзившую плечи.

– Боже, ну и мерзость! Как тебе не противно? – поразилась Кристина и скорчила гримасу, когда Фиби бросила в ведро охапку склизких розовых внутренностей.

Фиби натужно усмехнулась.

– Ты же как-то кормишь Мяву.

– Да, но корм для Мявы продается в аккуратных, герметично запечатанных пакетах и выглядит как бесформенное месиво непонятно чего, так что мне не приходится думать об этом как о чем-то некогда живом. Но эти куски рыбы просто отвратительны. – Она сделала шаг назад. – Найди меня, когда закончишь. Я пока установлю мольберты.

Коко сразу проснулась, услышав приближение Фиби. Она подняла голову и радостно взвизгнула, понимая, что сейчас ее напоят теплым молочком. Фиби осторожно взяла ее на руки и подставила бутылочку. Она держала ее дольше, чем следовало, зная, что с появлением Пэдди общение Коко с людьми будет сведено к минимуму.

– Привет, Коко. Я, кажется, начинаю потихоньку привыкать к жизни в социуме. И все это благодаря тебе. Благодаря тебе у меня вообще есть жизнь в социуме. Что ты на это скажешь?

Коко завиляла хвостом и продолжила сосать из бутылочки.

– Ты мной гордишься? – Фиби сама не была уверена, что чувствует по этому поводу. Впрочем, в долгосрочной перспективе это наверняка пойдет ей на пользу. – Судя по всему, мне придется пойти на барбекю к Кристине. Будем надеяться, что она не позовет слишком много народу. И что она и дальше будет благодарна папе.

Коко посмотрела на нее умными глазками, вцепилась в бутылочку уголком рта и продолжила пить молоко.

– Как думаешь, Коко, когда Кристина подвезет меня домой, она согласится остаться на ужин? Скажи, было бы здорово? Дома я могу почувствовать себя плохо, и мне придется лечь спать и оставить их вдвоем. Хотя нет… Черт, ничего не получится. Кристина не ест мясо, а папа собирался готовить бефстроганов. Обидно. Ладно, тогда, если повезет, она могла бы остаться на бокал вина.

Она опустила Коко на землю и понаблюдала за тем, как выдра забегала по вольеру в поисках своего мишки. Чувствуя, как ярко пылает ее сердце, она вернулась в главное здание, чтобы забрать оттуда ведро с рыбой.

В сувенирном магазине она чуть не столкнулась с мужчиной, который нес в руках большую картонную коробку. Они оба отпрянули, извинились и неловко обошли друг друга. Мужчина поставил коробку на пол параллельно стене и ровно в дюйме от нее. Когда он снова выпрямился, Фиби замерла как вкопанная, разглядывая его. У него были темные глаза, обрамленные густыми ресницами, угольно-черные волосы и точеные черты. Выражение его лица казалось рассеянным, будто он вспоминал, не забыл ли выключить электроприборы дома. Он выглядел взросло – примерно одного возраста с Кристиной, – но это не мешало ему быть одним из самых красивых мужчин, которых когда-либо видела Фиби. Что еще больше отбило у нее желание завязывать разговор.

– Я привез двадцать четыре дубовых листа, – сообщил мужчина извиняющимся тоном.

– Ага. Гм. Ясно. – Затем, когда до нее дошел смысл его слов, любопытство все-таки взяло верх. – Зачем?

– Они стоят 11,99 фунтов каждый. Двадцать процентов от них, которые мы округляем и получаем 2 фунта 40 пенсов за лист, идут выдрам и Кэрол. Восемьдесят процентов, опять же округляем до 9,59 фунтов, – нам с Элли.

До Фиби наконец дошло, что он имел в виду. Она уже как-то любовалась резными деревянными листьями, которые продавались в магазине.

– Это вы их делаете? – восхитилась она.

– Да, я.

– Они потрясающие! – выпалила Фиби, моментально оттаяв. – Ни на что не похожи. Я их просто обожаю.

Мужчина потер лоб рукой. Казалось, он хотел, чтобы она непременно что-то поняла.

– Обычно я не делаю дубовые листья, это работа для самих дубов. Но однажды я сделал один для Элли на Рождество, и Кристина увидела и сказала ей: «Было бы здорово, если бы такие продавались здесь», – и Элли решила, что я должен попробовать, что я и сделал, и всем понравилось, и вот они здесь.

Сконфуженная этим длинным предложением, Фиби растянула губы в широкой голливудской улыбке и задумалась, что на это ответить.

– Я знаю Кристину, – заявила она после небольшой паузы.

Он смотрел на нее немигающим взглядом. Повисла еще одна пауза.

– А Элли ты знаешь? – уточнил он с внезапным энтузиазмом. Она покачала головой. – Жалко.

В очередной раз мешая друг другу, оба направились к публичным вольерам для выдр. Фиби вынула из ведерка несколько кусков рыбы и бросила их через ограждение Кверкусу и Роуэну, которые, оживившись, припустили к ней. Выдры набросились на еду и принялись жевать. Роуэн сидел на задних лапах, держа кусок рыбы в ладошках, и лакомился в свое удовольствие. Мужчина с поделками из дерева задержался у вольера, пристально вглядываясь в морду выдры.

– Что-то не так? – полюбопытствовала Фиби.

– Я пересчитываю его усики, – ответил он. – Это трудно сделать, потому что он не сидит смирно. А еще потому, что одни усики намного короче других. Если считать только длинные, то их, кажется, по двадцать три с каждой стороны морды, итого сорок шесть. Включая все короткие должно получиться около семидесяти.

– Так много? – удивилась Фиби.

– Ну да. Хорошее количество, не правда ли?

Ей пришлось согласиться.

– Ну что ж, дело сделано, так что пойду я, пожалуй, домой, – сказал он и в следующую секунду исчез за черной дверью.

Фиби обнаружила Кристину у вольера с восточными бескоготными выдрами, напротив которого она разместила два мольберта и стулья.

– Я познакомилась с человеком, который делает деревянные листья! – выпалила она.

– Ах, да, наш красавец Дэн Холлис, – отозвалась Кристина. – Высокий, статный, темноволосый. Непохожий на других. И необычайно милый.

Была ли между ними какая-то связь? Фиби решила, что самым правильным будет задать вопрос напрямую.

– Он тебе нравится?

– Нет, не в этом смысле. Он занят – моей давнишней и ближайшей подругой, между прочим.

– Подругу случайно зовут не Элли?

– Элли, – подтвердила она. – И вообще, он не в моем вкусе.

– А кто в твоем? – быстро спросила Фиби.

– В основном негодяи и абьюзеры. У меня есть отвратительная привычка: влюбляться в мужчин, которые внешне похожи на рыцарей и героев, а внутри оказываются вонючими клопами. – Увы, это описание совсем не подходило отцу Фиби. – Но честно говоря, Фиби, я думаю, что моя карьера сердцеедки подошла к концу. У меня есть дети и внуки, а это, знаешь ли, нелегкий багаж.

У Эла тоже был нелегкий багаж, и Фиби с ужасом осознала, что сама является его частью.

Кристина нахмурилась и прикусила кончик карандаша.

– Я слишком редко вижусь со своим багажом. Мой сын, его жена-швейцарка и мой чудесный внук живут за границей. Хорошо, что Мява вернулась. – Она встряхнула головой и указала на выдр. – Тут много выдр в одном вольере, и я подумала, что это увеличит наши шансы их запечатлеть.

Она отбросила карандаш, взяла другой из набора и стала рисовать; лист бумаги начал заполняться четкими, размашистыми линиями.

Фиби обошла остальные вольеры, бросая рыбу их радостным обитателям и гадая, похоже ли это чувство удовлетворения в ее груди на то, что испытывал Эл, доставляя людям посылки. Она вернулась с ведром в главное здание, отчиталась перед Кэрол о том, что выдры накормлены, и сняла перчатки. Вернувшись к Кристине, она обессиленно села на стул рядом с ней и поправила бумагу на мольберте.

Рисунок ее подруги был восхитительным. Всего несколькими штрихами Кристине удивительно точно удалось передать движения животных.

– Как у тебя получилось?

– Как и все в этой жизни: благодаря практике, – объяснила она. – Не бойся ошибаться. Не будь самокритичной. Просто наблюдай за выдрами и чувствуй их.

Фиби наблюдала. В семействе было семь выдр. Они всей гурьбой высыпали из искусственной норки и разбежались кто куда, скача по траве. Они петляли, описывая на траве восьмерки. Сбивались стайкой и мчались в дальний конец вольера, а затем с той же скоростью возвращались обратно. Они зигзагами бегали вокруг специальных жердочек. Игра была для них важнейшим элементом в жизни.

– Сердце трепещет, когда смотришь на них, правда? – вздохнула Кристина.

– Да. Я называю это «эффектом выдры», – кивнула Фиби.

Ее карандаш замер, не решаясь коснуться страницы. Ей очень хотелось запечатлеть выдру в движении, но они двигались так быстро, что это казалось невозможным.

Кристина оглянулась и понимающе улыбнулась, заметив, что у Фиби ничего не получается.

– На первый раз – не пытайся нарисовать выдру целиком, – посоветовала она. – Начни с малого. Видишь вон ту? Просто очерти карандашом изгиб ее спины. То, как линия ее шеи сначала слегка опускается, а потом поднимается почти до формы горба, а затем плавно спускается до самого кончика хвоста. Просто расслабься и плыви по течению. Быстро и весело. Как сами выдры.

Фиби принялась за работу, сидя с прямой спиной. Мольберт оказался большим подспорьем. Без него она бы ни за что не справилась со всеми этими изгибами.

Вскоре у Кристины набралась целая серия реалистичных, сделанных на скорую руку скетчей, а с мольберта смотрела одна особенно удачная выдра с любопытными глазками и лоснящейся взъерошенной шерсткой.

Все, чем могла похвастаться Фиби, – это несколько невпопад брошенных на лист линий. Она с ненавистью оглядела свои рисунки.

– Прекрасная работа, дамы! – Фиби подскочила. Это Руперт, подошедший сзади, разглядывал их мольберты. Она стыдливо прикрыла свои рисунки обеими руками. Руперт переключил внимание на наброски Кристины. – Должен сказать, рисунки просто потрясающие. Такая тонкость в деталях! Изумительно.

– Спасибо, Руперт, – жеманно улыбнулась Кристина.

– Как обстоят дела с юной Коко? – обратился он к Фиби, слегка наклоняясь, чтобы оказаться с ней на одном уровне.

– Очень хорошо, спасибо.

– Чудесная малышка, не правда ли?

– Угу.

– Жаль, что Кэрол не позволяет слишком часто держать ее на руках.

– О да, жестокая женщина, – пожаловалась Кристина. – Мне она вообще запрещает к ней приближаться. А Фиби заставляет заниматься разделкой мерзкой склизкой рыбы!

Руперт выглядел впечатленным.

– Ты молодец, Фиби. Я рад, что ты с нами. Спасибо тебе за помощь. – Он еще немного помялся, а потом продолжил: – А я вот решил выскочить к вам, чтобы не уходить, не попрощавшись. Ну, чао-какао!

Кристина хихикнула:

– Конечно, Руперт, чао-какао.

Он был приятный парень, но иногда действовал Фиби на нервы.

– И почему он не может просто сказать «до свидания», как все нормальные люди? – проворчала она, когда Руперт ушел.

– Ой, кому они нужны, «нормальные люди», – фыркнула Кристина, в очередной раз выражая свою приверженность всему, что таковым не являлось. – Мне нравятся его «чао-какао», они достаточно забавны. – Она собрала волосы в небрежный пучок на затылке и ловко закрепила его карандашом. – Перейдем к Роуэну и Кверкусу, – предложила она.

Они установили свои мольберты у соседних вольеров.

Фиби почти не смотрела на то, что рисовала на бумаге. Ее внимание было приковано к выдрам. Когда Кверкус пробегал неподалеку от девушки, он вдруг остановился и заглянул ей прямо в глаза с таким пониманием, какое она редко находила в людях, с которыми общалась (что, впрочем, было сомнительным мерилом).

Кверкус зевнул.

Кристина продолжила рисовать, полностью погрузившись в творчество. Фиби все еще переживала, что ее собственные потуги выглядят как детсадовская мазня.

Она удивилась, когда, взглянув на часы, обнаружила, что прошел уже час. Учитывая, что почти все это время она просидела в одной позе, у нее почти ничего не болело. И настроение было необычайно приподнятое.

Но пора было собираться. Она достала ластик и начала стирать большую часть того, что успела нарисовать.

Внезапно она заметила огромную темную фигуру, быстро движущуюся слева от нее. Прежде чем она успела сообразить, что к чему, фигура налетела на ее мольберт, сбив его на землю, а затем перемахнула через ограду и оказалась в вольере.

– Вот черт! – послышалось издали.

Раздался одиночный, возбужденный, пронзительный лай. Выдры бросились врассыпную.

Лапы и хвосты замелькали перед Фиби. Она с ужасом поняла, что собака, здоровая немецкая овчарка, гоняется за Роуэном по всему вольеру. Слева от нее Кристина испугано ойкнула, а затем они обе начали кричать во все горло. Рядом с ними возник худощавый молодой человек в хаки. Тоже крича, он полез через ограду.

Роуэн бросился к своей клетке и сумел ускользнуть от овчарки, но та переключила свое внимание на Кверкуса. Кверкус, ощетинившись, на долю секунды застыл перед своим врагом, прежде чем развернуться и броситься наутек, спасая свою шкуру. Пес бросился за ним, высунув язык и обливаясь слюной.

– Нет! – взвизгнула Фиби. – Боже, нет!

Молодой человек перекинул одну ногу через ограду. Он звал собаку и размахивал поводком, но в панике, похоже, сам в нем запутался. Поводок каким-то образом обвился вокруг его ноги.

– Боз! – закричал он, пытаясь высвободиться. – Боз! Живо ко мне!

Собака проигнорировала его. Ее челюсти щелкнули в дюйме от хвоста Кверкуса. Сердце Фиби бешено колотилось в груди. Все остальное внутри застыло в шоке.

Позади нее послышались шаги.

Кэрол. Она была в резиновых сапогах, а ее руки до локтя защищали толстые кожаные перчатки.

– Стоять! – прикрикнула она, стаскивая парня на землю.

В считанные секунды она перемахнула через ограду и оказалась в эпицентре потасовки. Она бросилась собаке наперерез, изловчившись, схватила ее за ошейник и дернула назад. Все трое наблюдателей умолкли, пораженные ее напором и выдержкой.

Она подтащила пса к калитке, отперла ее и вышла из вольера.

– Забери его, Сет! – приказала она парню голосом, похожим на раскат грома.

Его лицо приобрело пунцовый оттенок. Запинаясь, он начал извиняться, распутал поводок и пристегнул его к ошейнику своей собаки. Он погладил ее по голове.

– Хороший мальчик, – пробормотал он, доставая из кармана собачье лакомство.

– «Хороший мальчик»! – негодующе фыркнула Кристина. – Как бы не так!

– Просто уходите отсюда! – бросила Кэрол.

Уперев глаза в землю, чтобы не встретиться с ними взглядом, Сет немедленно подчинился, и овчарка послушно затрусила за ним, выглядя весьма довольной собой.

Кэрол принесла ведро и стала бросать выдрам рыбу, чтобы отвлечь их от такого потрясения. Роуэн и Кверкус съежились в своей клетке, но вскоре желание полакомиться рыбкой возобладало, и они выползли наружу.

И тут, словно подкопив силы для этого момента, на Фиби обрушилась лавина боли. Она невольно застонала.

Кристина, собиравшая их мольберты, выронила их и приобняла ее одной рукой.

– Думаю, нам всем нужно выпить чаю. Ты не возражаешь, Кэрол?

– Конечно. Роуэн и Кверкус уже в порядке. Я тоже пойду с вами.

Они направились в комнату отдыха. У Фиби скрутило живот. Когда она опустилась на стул, приступ новой боли прошил ее позвоночник.

– Кто-то оставил заднюю калитку открытой, – процедила Кэрол, внося поднос. Она осуждающе посмотрела на Фиби.

Фиби точно знала, что после визита к Коко она закрыла за собой калитку, но не чувствовала в себе сил защищаться.

Кэрол со стуком поставила поднос на стол.

– Поверить не могу, что это опять произошло.

– Опять? – слабым голосом переспросила Фиби, дрожащими пальцами принимая у нее чашку.

– Не обращай внимания, – вмешалась Кристина. – Выпей чай, передохни минутку, а потом я отвезу тебя домой.

Кристина все правильно поняла. На сегодня Фиби иссякла без остатка.

Когда они подъехали к коттеджу Хайер-Мид, Кристина не задержалась, сказав, что ей нужно проведать Мяву. В коридоре на Фиби обрушился стробоскопический эффект мигающей лампы. От этого ей стало еще хуже, чем было весь вечер.

– Прости, – пролепетал Эл. – Я уж было думал, что точно починю этот светильник, как только закончу с поливкой и ужином, но я битый час потратил на поиски проклятой отвертки. – Он внимательно посмотрел на нее и прищурился. – Ты в порядке?

С минуту она не могла подобрать подходящего слова, но потом одно пришло ей в голову.

– Камуфляжно, – пробормотала она. – А ты?

– Инопланетно, спасибо, – ответил он, довольный сегодняшним выбором лексики. Потом, заметив ее страдальческий вид, он заключил ее в теплые объятия.

Ей отчаянно хотелось спать. Она слишком устала, чтобы есть бефстроганов или просто рассказать ему о том, что произошло. Она выпила две таблетки обезболивающего и сразу легла в постель, хотя было всего семь часов.

Однако заснуть ей так и не удалось, в голове пульсировала боль, и она снова и снова мысленно прокручивала события вечера.