Текст книги "Шестнадцать надгробий. Воспоминания самых жестоких террористок «Японской Красной Армии»"
Автор книги: Хироко Нагата
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
В университете я также узнала, что у меня Базедова болезнь. Я думаю, болезнь началась у меня в средней школе от нездорового образа жизни. При этой болезни ты очень быстро устаёшь.
Мне было тяжело делать домашние задания и ходить на лекции, поэтому я восстала против университетских порядков и стала делать лишь то, что мне нравится. По большей части я проводила время со своими друзьями.
Я не испытывала ненависти к тем школам, что навязывают свои правила, но я ненавидела те, которые подавляют политическую деятельность.
«Почему дзэнгакуреновские студенты не выступают против атомных испытаний?» – спрашивала я, а мне отвечали, что нам не дают помещение под антиядерный клуб. Но в конечном итоге я получила нам помещение, и мы стали собираться для протестов против ядерных испытаний. Постепенно антиядерный клуб трансформировался в литературный кружок. Так часто бывает в Японии.
Ещё, помню, в старшей школе у нас был выпускной бал, куда мы решили позвать мальчиков из соседней гимназии. А то начальство хотело, чтоб девочки танцевали с девочками.
У нас к тому времени были лесбийские отношения среди учениц, и начальство это поощряло, так считало, что они чище, чем отношения с мальчиками. Но мы запротестовали и велели позвать мужиков.
Однажды друг задал мне вопрос, зачем люди живут.
У меня к тому времени ослабло почтение к учителям, а вот любовь к выпивке возросла. Я уже не мечтала стать учительницей в отдаленном районе, но хотела лишь пить пиво и веселиться. Я подумала и сказала: «А на кой чёрт тебе это знать?! Живи да радуйся!».
Но вообще именно это стало для меня шоком. Я поняла, что я живу только ради того, чтобы бухать т драться на улицах, ради того, чтобы воровать в магазинах и читать порно. Но я поняла, что это неправильно, что это путь смерти. Поэтому я решила изменить свою жизнь.
В тот же день я нажралась.
Ещё в школьные годы я стала настоящей преступницей в одном сукебане. Мы с девочками вечно ходили с бейсбольными битами и деревянными мечами для кэндо, чтобы избрать прохожих и ломать торговые автоматы со жвачкой.
Мы постоянно были пьяные, отжимали сигареты у прохожих, дрались, любим друг друга иногда прямо в подворотне. Это было очень грязно.
Я отбросила все патриархальные стереотипы, но мне было мало просто драк и водки. Я хотела найти себя.
В университете я решила найти себя основательно. Поэтому записалась сразу на три факультета: литературы, социологии и фармацевтики. На литературном факультете я хотела найти друзей, на социологическом мне хотелось горланить (к тому же парни оттуда угощали всех выпивкой). А фармацевтику я взяла на случай, если мне когда-нибудь придётся работать. К тому же фармацевты тогда имели доступ к наркотикам, а это было мне важно.
Университет сразу же меня разочаровал. Аудитории были переполненные, людей много, лектор читал продолжение школьно программы по бумажке в микрофон. Читал плохо.
Поэтому я сразу же перестала ходить на лекции. У меня пропал энтузиазм насчёт учебы вообще. Я тогда решила, что учиться мне вообще не надо: я и так всё знаю.
Я сосредоточилась на использовании университетской лаборатории в корыстных целях и ещё на митингах и политических сходках, выпивке и сексе. Это и было моё образование.
Потом мне надоел мой нездоровый образ жизни с бесконечным бухлом и перееданием. Я решила вступить в Клуб Вандерфогель. Это было заявлено как клуб любителей горных походов, но на самом деле он был создан для выпивки, как и все подобные клубы.
Мы поехали один раз в горы и страшно нажрались. Потом мы забрели в болото, все извазюкались и с трудом нашли дорогу назад.
Я кочевала с факультета на факультет, из одного клуба в другой. Женский университет Кансай был самой что ни на есть феодальной институцией, где умение лебезить и строить отношения с начальством позволяли отлынивать от любой работы и получать всё даром.
Думаю, вы понимаете теперь, почему к нашим врачам лучше не ходить.
Ещё в университете был кружок под названием «Группа социальных наук», но кружок был такой инертный и бездействующий, что я узнала о нем лишь через полгода после поступления. Там собирались социалисты. Помещения им не давали, а потому сидели они в основном в одном традиционном баре, прямо над которым был незаконный бордель.
Они ели суси, пили сакэ и обсуждали всякое, но в университете им старались не давать слово, так как они вечно призывали к насилиям и убийствам. От них только и слышалось «взорвать», «убить», «революция».
Я в то время предпочитала проводить время в клубе любителей горных путешествий.
Потом один парень оттуда (клуб был смешанный, там были мужики и женщины) пригласил меня на собрание этих алкогольных социалистов. Я удивилась, что такой красивый парень ходит по мутным собраниям, но пошла.
Тогда собрание было расширенным. Какую-то женщину хотели посадить за убийство её мужа-алкаша, но мы этому препятствовали. Люди из туристического клуба, алкогольные социалисты и ещё какая-то шушера собралась в помещении клуба путешественников. Человек шестьдесят нас было. Все кричали лозунги, громко возмущались, сморкались и плевали на пол.
Потом надели хатимаки, взяли бейсбольные биты и пошли на митинг.
По пути мы купили много бутылок сакэ и ещё пиво и виноградное вино, пили всё это. Мой друг-красавчик активно заливал в себя пиво, а я спрашивала, зачем.
Он сказал: «Это я специально пью, чтоб на митинге громче всех орать лозунги».
Орал он и вправду громко.
Мы подрались с полицейским спецназом и сильно его избили.
Мне понравилось. Так я и решила стать социалисткой. Тем более, что ехать в горы чтобы побухать – это извращение, которое мне надоело. Пить в тёплом баре оказалось приятнее.
В Японии тогда существовали две основные конфликтующие левые силы: Коммунистическая партия Японии и Новые левые, которых постоянно обвиняли в антипатриотизме. Были ещё троцкистские и анархистские группы, но они только воняли и клеветали на других, поэтому их я презирала.
Вскоре университет забастовал из-за того, что нам не дали создать самоуправление. В результате мы разгромили и разграбили кабинет ректора. Помимо этого социалисты постоянно ругались друг с другом за право руководить в нашем кружке.
В итоге наступил университетский фестиваль. И на него приехали люди из Социалистического студенческого союза. Они предложили мне возглавить наш алкогольный кружок, а я и согласилась.
Мы, первокурсники, плохо понимали содержание агитации, и в основном просто орали лозунги. Даже листовки мы не читали. Когда я прочитала нашу листовку о совместной борьбе японцев и корейцев и необходимости дружбы с КНДР, то на меня прямо озарение снизошло. Я до этого никогда ни о чем подобном не думала, а читала одну лишь порнуху.
В определённый момент я разругалась со старшекурсниками из кружка. Они были сектанты и вечно ко мне придирались. А я сказала им: идите к чёрту!
Кружок пополнялся новыми людьми. Мы постоянно дрались, били полицейских на демонстрациях и митингах и вообще вели себя буйно.
Ближе к каникулам одна профессорша дала мне почитать «Манифест Коммунистической партии» и ещё что-то. Я стала читать летом.
Тогда я впервые по-настоящему впала в экстаз и не спала сутками, читая и перечитывая и всё пытаясь осмыслить так, чтоб это было оригинально. Я впервые стала читать серьёзную литературу, и она поразила меня. Я поняла, насколько убогой и растительной была моя жизнь до этого.
Я поняла себя и осознала свою внутреннюю идентичность. Я добилась гармонии.
В учебной группе я выучила такие слова, как «буржуазия», «пролетариат» и «классовая борьба», и узнала, что «социалистическая революция» неизбежна.
«Призрак коммунизма бродит по Европе», «История всех существовавших до сих пор обществ – это история классовой борьбы», «Они сами себе могильщики», «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, но у него есть целый мир», «Пролетарии всего мира, соединяйтесь!»
Я была очарована этими словами. Кроме того, я узнала, что в капиталистическом обществе прибавочный труд эксплуатируется как прибавочная стоимость. Я была полна предвкушения, думая, что благодаря этому знанию марксизма я смогу понять как социальные, так и политические проблемы. Я была убежден, что участие в «классовой борьбе» и проведение «революционных движений» за «социализм» – единственный способ для людей жить по-человечески. Я почувствовала, что наконец-то нашла ответ на страшный вопрос о том, как жить людям, и с тех пор перестала об этом беспокоиться. Таким образом, я смогла участвовать в революционном движении с полузнанием марксизма.
Через некоторое время я присоединилась к Фракции марксистов-ленинцев.
В то время произошёл раскол в «Бунто». Откололись радикальные марксисты-ленинцы и умеренный «Марксистский фронт».
В то время я много читала поэзии Акико Ёсано – она работала на заводе в те годы и воспитывала 11 детей пока муж был на фронте. Она писала очень проникновенные стихи о любви, которые тогда запрещали из-за того, что они подрывают боевой дух.
Ну так о чем я? Да, «Марксистский фронт» выступал против китайских ядерных испытаний и против получения помощи от КНДР, так как это по мнению жалких оппортунистов могло настроить против нас массы. А вот мы были только за!
Вообще я и сейчас считаю, что ядерная война была бы тогда лучшим средством от капитализма.
К тому моменту всё ещё была популярна «теория империализма Нагисы», которая сводилась к тому, что Япония-де стала американской колонией, как и Корея или страны Латинской Америки. Следовательно, целью должна была стать борьба вместе с корейцами против США.
Эта теория появилась после Войны, но к тому времени было ясно, что она не работает. Япония становилась не периферией, а витриной капитализма (пусть и пыльной). Те, кто требовал бороться «как в Третем мире», не понимали ни хрена. Во многом именно эти оппортунисты испортили наши позиции те годы.
Потом в университетах Тюю и Сэнсю произошли кровавые погромы, когда полиция штурмовала корпуса и общаги. Тогда студенты заминировали комнаты, куда потом ворвался ОМОН. Несколько полицаев получили увечья.
Потом были страшные беспорядки, когда мы пытались не пустить атомную американскую подлодку в порт Иокогамы. Были убитые и раненые.
Мы тогда постепенно стали проникаться идеями Мао Цзедуна. Я даже самолично изготовила футболку с надписью «Солнце в нашем сердце – это Мао Цзедун».
Также мы постепенно стали практиковать тренировки по ножевому бою и строевой подготовке. Мы собирались в лесу и учились биться строем при помощи длинных арматурных прутов. Так мы отбивались от полицейских.
Однако в университете мои дела шли очень плохо. Экзамены я едва сдавала, сдавала что-то за взятку, что-то по знакомству, что-то за приготовление конспектов в «льготном» режиме.
Такие результаты были не удивительны, ведь всё свободное от политики время я безостановочно бухала и употребляла наркотики. В том числе я начала «пускать по вене». Я разграбляла университетские запасы и постоянно занимала лабораторию, но все делали вид, что ничего не замечают. Мне сходило с рук моё асоциальное поведение.
В то время женщин-фармацевток старались набрать на работу в аптеки. Обычно их брали в больницы выполнять чёрную работу. Я на это обиделась и сказала: фигушки! работать за гроши я не буду – лучше дальше буду горланить лозунги.
Потом я чуть не умерла, попав в больницу с передозом, но из вуза меня не выкинули.
Я мало занималась специфично феминистскими темами, решив, то борьба женщин возможна лишь как часть общей революционной борьбы.
Другими словами, я пришла к выводу, что борьба сама по себе универсальна, что борьба – это то, что значит жить как человек, и что невозможно влюбиться как женщина, не живя как человек.
Я думала, что в первую очередь нужно отрицать подчинение женщин. Эти мысли дали мне желание активно самоутверждаться и иметь независимость. Но такое мышление было чисто идеалистическим и ошибочным.
Также я ненавидела так называемую «свободную любовь».
После войны развелось много молодых девушек и женщин, которые норовили показаться раскрепощенными, но на самом деле жили ради мужчин, поклонялись им и во всем старались угодить. Они любили моду и косметику, а не классовую борьбу. Я презирала таких.
В итоге я поняла, что в по-настоящему равном обществе должно произойти возрождение древних феодальных норм верности и абсолютной любви. Убогие интрижки скучающих буржуазок должны уйти в прошлое.
Также в это время я увлеклась спиритизмом, японской и европейской магией и некромантией.
Марксистско-ленинская Фракция постепенно подыхала, но я сдаваться не собралась. Поэтому я плавно перетекла в коллектив ультрарадикального журнала «Набатный колокол», где агитировали за партизанскую борьбу.
* * *
Тем не менее, все эти мои рассуждения могутбыть не вполне понятны без знания тогдашнего контекста. Так что придётся погрузить читателя в хитросплетения левацкой политики того времени.
* * *
Председатель Японской социалистической партии Инедзиро Асанума произносил безобидную речь в Хибия (центр Токио), когда на трибуну выскочил молодой фанатик и набросился на него. На глазах у телекамер страны юноша вогнал меч глубоко в бок Асанумы, столкнувшись с шестидесятиоднолетним политиком, и повалил его на землю. Юноша был немедленно схвачен и оттащен толпой, а на сцене начался хаос.
Убийство Асанумы ультранационалистом Отоя Ямагути было запечатлено на пленке, хотя известность получил лишь один кадр. Какая-то нелепость сохраняется в фотографии Ясуси Нагао, запечатлевшей момент удара ножом Асанумы и сделавшей Нагао первым японским фотографом, получившим Пулитцеровскую премию. Очки жертвы, кажется, нелепо, невозможно балансируют на кончике его носа, бросая вызов гравитации. Он похож на незадачливого жертву трюка в стиле слэпстик. В то же время Ямагути застыл в момент яростной атаки; несоответствие с очевидной неуклюжей шутовской игрой Асанумы просто профанация. Точно так же на кадрах нет фонтана брызг крови, нет театральности. Где же смерть? Только с помощью воображения можно представить, что сделает с органами осколок бритвенно-острой стали, вонзившийся в тело.
Асанума был заметной фигурой во время борьбы в Анпо, предшествовавшей его убийству в октябре 1960 года. Он был известным социалистом, но не был особенно знаменитым или динамичным лидером. Возможно, он был странной мишенью для молодого фашиста, но, несомненно, легкой. Утверждая, что Асанума – предатель своей страны за дружеские контакты с Китаем и СССР, Ямагути планировал убить и главу ЯСП. Его насилие не было чем-то новым, он неуклонно развивался в этом направлении еще с прошлого года. Он был членом «Дай Ниппон Айкоку-то» (Великой японской патриотической партии) Бина Акао, одной из правых группировок, часто вступавших в столкновения с демонстрантами «Анпо», и имел богатый криминальный опыт: срывал радиопередачи о договоре безопасности, бросал дымовые шашки, нарушал границы, ранил полицейских, уничтожил табличку с информацией о петиции против «Анпо» и применял насилие.
Однако в силу возраста за предыдущие преступления он получил лишь условные сроки. Через три недели после того, как его повалили на землю и задержали на месте преступления, Ямагути покончил с собой в тюрьме, но не успел написать на стене: «Служение отечеству окончено на семь жизней. Да здравствует Его Величество Император». Однако, несмотря на всю свою гордыню, все, чего Ямагути добился в реальности, – это снятие с проката в Японии фильма «Ночь и туман» на тему Анпо, снятого левым режиссером (и одно время старшим членом «Дзэнгакурэн») Нагисой Кисимой.
Ямагути было семнадцать лет, он был ребенком солдата ультраправых. Лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро блестяще понял одиночество таких экстремистски настроенных подростков. В своей повести «Семнадцать», опубликованной сразу после инцидента в Асануме в январе 1961 г., он описывает процесс совращения и становления мальчика-ультранационалиста и связывает его политическое пробуждение не с экономическими или социальными обстоятельствами, а с глубиной личностных заморочек. Его рассказчик нарциссичен и самовлюблен, его комплекс – это одновременно высшая форма эгоизма: его мир – это все, и мазохизма: ты – ничто по сравнению со своим лидером, высшим примером которого является император. От этого персонажа легко перейти к убийству. Националист из «Семнадцати» тоже, конечно, ровесник Ямагути, но в нем нет ничего гламурного. Напротив, его нарциссизм проявляется в аутоэротизме – он хронический мастурбатор. Это также порождает постоянный стыд и чувство физической ненависти к себе и своей неполноценности. Его апогеем становится эпизод, когда он обмочился на глазах у своих сокурсников.
После унижения он вместе с однокурсником отправляется на выступление известного правого в токийскую школу Синбаси. Его вдохновляет злоба и ненависть оратора, который, кажется, обращается непосредственно к нему. Он вступает в группу правых и, превратившись из изгоя в изгоя в школе, становится страшно уважаемым учениками и преподавателями. Его новая принадлежность к группе даже служит пропуском к потере девственности.
Правая социальность связана с сосуществованием с ненавистью к себе и сексуальной дисфункцией. В конце концов его наставник окрестил его, написав на его форме каратиста те же слова, что и в напутствии Ямагути. К этому времени он, несмотря на возраст или именно благодаря ему, становится закаленным ультранационалистическим головорезом. Он объявляет свое «индивидуальное Я» мертвым, как и весь эгоизм. Бросившись в уличные бои конфликта в Анпо, после гибели Мичико Канба он впервые испытывает оргазм от изнасилования.
Оэ, левый писатель и антиимпериалист, получал письма с угрозами в свой адрес, а его издатель был вынужден принести извинения. Продолжение романа так и не было переиздано из-за боязни репрессий.
Анпо продемонстрировал нечто новое для Японии – объединенный политический гнев населения, который в значительной степени носил левый оттенок, но также всколыхнул и вывел на первый план то, что, как многие надеялись, умерло в 1945 г.: ультранационализм. По мере того как демонстрации и митинги перерастали в потасовки, на переднем крае столкновений между полицией и протестующими оказывались головорезы нового поколения японских правых. Возрождающееся правое движение (уёку), подобно вечной заразе, появилось в Токио во время Анпо, а также во время потасовок на шахте Миике. Его уродливое вмешательство служит напоминанием о том, что радикализм в послевоенной Японии принадлежит не только левым.
При всей своей агрессивной браваде правые тоже умели скрываться за кулисами и пытаться контролировать ход событий. Так, Кентаро Карудзи и Дзэнгакурэн финансировались Сейгеном Танакой, причудливой фигурой правого толка, который в 1920-е годы был секретарем коммунистической партии. Он был арестован в 1933 г. Во время правительственных репрессий, вооруженный пулеметом и в бронежилете. Он провел в тюрьме одиннадцать лет, но затем перешел в ультранационализм, используя свои деньги от строительной индустрии (среди его портфелей были американские базы на Окинаве) для финансирования левых студентов в надежде, что это продвинет их к саморазрушению. По слухам, элегантный и хорошо одетый бизнесмен дал 15 тыс. Долл. Дзэнгакурэну во время Анпо, имел тесные связи с ЦРУ и даже содействовал падению Сукарно в 1966 г. Точно так же во время кризиса Анпо Йошио Кодама, старший государственный деятель правых, которого Киси знал еще по тюрьме, предложил правительству использовать свои связи для мобилизации тысяч гангстеров якудза и тяжеловесов правого крыла для обеспечения безопасности Эйзенхауэра.
Эти предложения не попали в заголовки газет, как яркие обвинения студенческих радикалов, и остались скрытыми в полутени, где истеблишмент сосуществует с преступным миром. И все же, прежде чем мы поспешим обратить внимание на якобы имевшее место сотрудничество Кодамы с полицией, следует отметить, что власти и консервативный истеблишмент также сами были в пределах досягаемости правого ножа. Даже хитрый Киси, столь ненавидимый левыми за свою политическую целесообразность, оказался мишенью. В июле 1960 г. Тайсукэ Арамаки нанес ему шесть ножевых ранений в бедро.
В июне во время сбора подписей был ранен ножом один из политиков ДСП, а в мае в Асануму уже бросали бутылку с нашатырным спиртом возле здания парламента. В 1959 г. Бандит ударил в пах старшего политика ДСП, а еще двое были избиты. В 1961 г. Были приняты два отдельных законопроекта, направленных на противодействие участившимся случаям терроризма и принуждения, якобы со стороны правых. По иронии судьбы, именно левые помешали их принятию из-за опасений, что они будут подавлять свободу личности.
Эти события, хотя и были шокирующими, но носили спорадический характер и явно были делом рук бандитов. Еще более тревожной была наметившаяся в послевоенный период тенденция реабилитации бывших военнослужащих в политической жизни, участия в выборах, создания организаций и ветеранских групп, выступающих против коммунистического влияния. В основе их усилий лежало стремление вновь создать сильную армию. Кульминацией этого возрождения милитаризма в конце декабря 1961 г. стал неудавшийся переворот, получивший название «Инцидент Санму». Полиции удалось арестовать тринадцать главарей, которые собрали тайник с оружием и обмундированием в рамках заговора с целью убийства премьер-министра Икеды и других лиц. Подробности интриги и ее мотивы – предотвращение коммунистической революции – не так страшны, как тот факт, что заговорщики были выходцами из рядов ультранационализма, существовавшего до 1945 г., и что они обратились в Силы самообороны, чтобы вызвать интерес. Ультранационализм оказался политическим зомби Японии, которого невозможно уничтожить, даже закопав в землю, вскопанную американскими землепашцами.
Вскоре после убийства Асанумы ультраправые продемонстрировали, что и литературный мир может попробовать их клинки на вкус. Писатель Ситиро Фукадзава, наиболее известный по сельской сказке о сенициде Нараяма бусико (дважды экранизированной под названием «Баллада о Нараяме»), написал двенадцатистраничный рассказ-сон «Fūryū mutan», в котором повествователь изображает посещение императорского дворца, где в рамках народной революции казнят кронпринца и принцессу Мичико. Император и его супруга также обезглавлены. После появления в журнале в декабре 1960 г. этого романа издатель сенсационной фантазии был подвергнут нападкам. Представители правых группировок посетили офис Chūō Kōronsha и потребовали, чтобы президент Ходзи Симанака принес извинения в национальных газетах, а Фукадзава был «изгнан» из страны. В декабре и январе напряженность в стране нарастала; с вертолетов сбрасывались листовки с угрозами расправы.
Освобождение заложников с захваченного Боинга в Сеуле
На здание издательства с вертолета были сброшены листовки с угрозами расправы, а 1000 молодых ультранационалистов собрались на публичный митинг ненависти. Люди под предводительством Бин Акао ворвались в офис, требуя извинений. Наконец, в ночь на 1 февраля 1961 г. Кадзутака Комори ворвался в дом Симанаки. Президент был в отъезде, поэтому Комори ограничился тем, что зарезал горничную и ранил жену. В очередной раз продемонстрировав пророческую проницательность, Комори было всего семнадцать лет.
Симанака, как и издатель Оэ, пошел на попятную. Он публично заявил, что Chūō Kōronsha ошиблась, опубликовав статью, и что ответственный за нее редактор был снят с должности. Так называемый «инцидент Симанака» стал первым крупным случаем такого рода: до этого правая группа «Мацуба-кай» засыпала песком прессы газеты «Майнити Симбун» в отместку за клевету в апреле 1960 г., но после этого периодически происходили нападения или угрозы правых в адрес издателей с требованием опровергнуть или извиниться за любой проступок, как правило, за личное оскорбление правых или, что еще серьезнее, за любой намек на клевету в адрес императорской семьи. В связи с этим СМИ очень осторожно относятся к нарушению так называемого «хризантемового табу», запрещающего критику императора.
В гораздо большей степени, чем левые, правые группировки демонстрируют преемственность японской вертикальной иерархии «оябун-кобун», когда ряды младших аколитов собираются под всемогущим старшим лидером. Рост ультранационализма пришелся на конец XIX века, на период Мэйдзи, когда Япония начала усиленно подражать Западу, включая колониализм и иностранные авантюры. Только что восстановленный монарх Мэйдзи часто изображался в официальной иконографии в строгой военной униформе. Концепция японского государства – кокутай – была для ультранационалистов ярко выраженной, воспитывала поклонение императору как системе и идеологии, но сохранялась в достаточно двусмысленном и органичном состоянии, что позволяло политической элите вносить свои радикальные изменения и реализовывать собственные планы. Несмотря на то, что мы склонны мазать проигравших в войне редуктивной кистью зла, японских военных преступников и руководителей военного времени нельзя назвать ультранационалистами. Настоящие ультранационалисты были не из рода Тодзио; как и левые, крайне правые в период японского милитаризма были нетерпимы и представляли собой подавляемую и подпольную клику. Как и сегодня, ультранационалисты и крайне правые были еретиками и диссидентами, мешали истеблишменту.
Замкнутая на периферии, гидра ультранационализма в довоенный период время от времени эффектно вспыхивала и мешала государственным планам. Подобные инциденты могли быть просто индивидуальными актами агитации и нападениями, либо же принимать характер попытки полномасштабного государственного переворота. Самым масштабным из них было неудавшееся восстание армии в 1936 г. – «Инцидент 26 февраля», хотя в течение 1930-х гг. Военные группировки участвовали во многих других. Некоторые из них так и не были реализованы, в то время как другим удалось нанести удар в самое сердце власти и бизнеса. В период с 1930 по 1945 г. Полиция зарегистрировала не менее двадцати девяти правых инцидентов, задуманных или осуществленных отставными военными и гражданскими фанатиками, надеявшимися очистить Японию от коррумпированных элементов. Премьер-министр Цуёси Инукай был убит военно-морскими офицерами в 1932 году. В том же году аграрным радикалам удалось убить министра финансов, а также барона Такума Дана из компании «Мицуи дзайбацу». Террористам, действовавшим в одиночку, также удалось добраться до высокопоставленных целей, включая другого премьер-министра, Осачи Хамагути, в 1930 году. Для представителей истеблишмента это были годы опасной жизни.
Вместе с оккупацией в страну пришел целый ворох новых, возвышенных демократических идеалов, которые поставили крест на милитаризме и национализме основного правительства. Понятно, что американцы стали запрещать и ультраправые движения. Однако уже в начале оккупации под новыми именами и невинными личинами вновь появились группы, существовавшие до капитуляции. Иностранцы были бдительны и к концу 1949 г. Вместе с военными провели чистку большинства группировок. Так что бывшим генералам пришлось доживать свои сумерки в качестве складских сторожей и умирать в безвестности.
Не имея возможности реформироваться в Токио, ультранационалистическая периферия переместилась в сельскую местность. В это время условия жизни большинства населения еще оставались тяжелыми, поэтому необходимость развития сельского хозяйства и повышения урожайности в Японии ощущалась всеми слоями общества, кроме элиты, которая оставалась сытой. Правые группы находились под влиянием Кандзи Исивара, генерала, который в 1940 г. Заявил, что к 1960 г. Произойдет масштабное столкновение двух сверхдержавных блоков, похоже, предсказав холодную войну. Япония, чтобы не оказаться в центре событий, должна создать собственные стабильные запасы продовольствия; страна уже давно страдает от нехватки ресурсов, что делает самообеспечение ее многолюдного населения уделом фантазии. Правые стали мыслить малым, чтобы действовать большим. Вместо того чтобы пытаться провести радикальные изменения в правительстве, они сосредоточились на кампании по развитию мелкой промышленности, разбросанной по всей территории деурбанизированной Японии. Другие призывали вернуть систему храмового образования «тера-коя», характерную для феодальной Японии, для воспитания сильных личностей в обществе, а также восстановить связи между светским обществом и святилищами синто, которые были утрачены после ликвидации государственного синто американскими оккупантами. За некоторыми заметными исключениями Сёдзё Танака и Сансиро Исикавы, довоенный аграрный радикализм в Японии также обычно был пронизан правым мышлением.
Активные члены большинства этих послевоенных организаций были скромны по численности – около 1 тыс. Человек, хотя они часто утверждали, что их ряды более многочисленны. Они носили необычные и экстравагантные названия, такие как «Академия золотого фазана» (Кинкей Гакуин) или «Ассоциация поэзии без равных» (Фудзи Кадо-кай). Приукрашивание типично для ультраправых в Японии. Грандиозность придает группе подлинную «японскую» идентичность. (Как мы увидим, отношение к языку и именам столь же причудливо и идиосинкразично и у новых левых). Однако, несмотря на все уловки рококо, современные правые с трудом читают сценарии, написанные их идеологами. Когда правые вышли из официальной игры, левые также стали подниматься, чтобы заполнить пустоту, что привело к тому, что ультранационалисты на периферии стали активнее бороться с подъемом профсоюзов, JSP и JCP. Для борьбы с «красной угрозой» было создано около 180 новых групп, однако они оказались бессильны остановить неугомонных коммунистов, которые на выборах 1949 г. Получили 10 % голосов и 35 мест в парламенте. Теперь JCP имела связи с половиной организованного труда в Японии.
К счастью для правых, американцы тоже обратили на это внимание, и цензура покатилась влево. Когда началось подавление коммунистов, ультранационалисты по умолчанию оказались в стороне. Опасность со стороны России и Китая нависла над мечтой оккупантов превратить Японию в «дальневосточную Швейцарию» – страну искусства и мира, и прагматизм взял верх над лицемерием. Вопреки написанной ими Конституции и к радости правых американцы начали перевооружать Японию. Корпорации «дзайбацу» были разрешены к реформированию, а положение императора было обеспечено. Теперь все усилия были направлены на устранение влияния коммунистической партии в общественной и деловой сферах, хотя до полного запрета JCP дело не дошло. Самой печальной формой цинизма является тот факт, что Закон о предотвращении подрывной деятельности 1952 г. Был столь же драконовским, как и репрессии милитаристского периода. Он был использован японским правительством для пресечения забастовочной борьбы в 1953 и 1954 годах.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?