Текст книги "Убитые девушки"

Глава двенадцатая

Лейла, 1986

– Он маленький говнюк.

Лейла улавливает обрывки разговора, стоя у задней двери гостиницы и пытаясь растянуть свой перекур насколько получится. Ее имя смешали с грязью, потому что она опять опоздала на утреннюю смену к завтраку. Шеф-повар отчитал ее как девчонку. И Лейла все еще не может отойти. Когда с ней обращаются как с маленьким ребенком, девушка обижается, чувствует себя загнанной в ловушку. И испытывает почти непреодолимое желание обругать всех и каждого. Вот почему она выскочила на улицу для передышки. А подслушанная болтовня вмиг снимает ее нервозность и разгоняет скуку.

– Это кто же маленький говнюк? – выкрикивает она, уже шагая по гравию туда, где в перерыве столпились работники ресторана.

– Вон тот идиот, – скрестив руки, фыркает Ирен.

А Глен показывает пальцем на прыщавого юнца, с угрюмым выражением на лице пялящегося на ящик с пустыми бутылками.

– Да уж, дури в нем много, а нам от него одни неприятности.

– Кто это?

– Племянник одного из приятелей босса. Поэтому мы вынуждены терпеть его выходки. Иначе этого героя здесь бы уже не было.

– Тс-с-с, – предостерегает другой бармен. – Он может тебя услышать.

Парень пинает ногой ящик, и стекло звякает о стенку.

– Осторожно! – восклицает Глен. – Если бутылки разобьются, ты будешь выковыривать осколки из гравия.

Вскинув голову, парень смахивает с глаз прядки растрепанных волос:

– Не буду.

– Видела? – Повернувшись к своему ученику спиной, говорит Лейле Ирен, многозначительно приподнимая брови. – И это его первая рабочая неделя. Самоуверенный маленький говнюк.

Паренек подходит к ним:

– Кто она такая?

Он тычет пальцем в Лейлу, и девушка чуть не прыскает со смеху от того, с каким важным видом дерзкий молокосос ее разглядывает. Он, должно быть, года на три-четыре младше нее.

– Ты хоть с одним ящиком закончил? – Глен внушительно одергивает юного наглеца.

Тот, подняв руку вверх, отступает назад и отвечает с вызывающей развязностью:

– Все в порядке. Не лезь в бутылку, дедуля. Побереги нервишки. Я делаю.

– Он занимается этим уже битый час. А должен был управиться за пять минут максимум, – кривится Глен.

– Кому-то нужно сбить с него спесь, – говорит Лейла, пока все они провожают взглядами грубияна, возвращающегося вальяжной походкой к погребу.

Глен гасит окурок.

– Это мог бы сделать я, если он продолжит в том же духе, – вздыхает он. – Да только меня за это попрут с работы. Лучше к ней, пожалуй, вернуться. Странный день для свадьбы – четверг, хотя… не думаю, что это отразится на количестве выпитого спиртного.

Ирен эхом повторяет его вздох и, потерев подбородок, добавляет:

– Вечер будет долгим.

– Я бы с этим не мирилась, – заключает Лейла, увидев, как парнишка огрызается в ответ обычно спокойному, невозмутимому Глену.

– Любые идеи приветствуются.

– Хорошо, я что-нибудь придумаю. – Засмеявшись, Лейла возвращается на кухню.

Смена выдается адской. Настроение у всех паршивое, потому что свадьба задерживается и еда может испортиться. Шеф-повар опять невыносим, ругается на чем свет стоит. Дежурный менеджер пытается его успокоить, и Лейла пользуется моментом, чтобы выскользнуть в танцевальный зал и вдохнуть немного свежего воздуха. Едва она распахивает дверь, ведущую в коридор, как мимо проносится одна из самых юных официанток – еще школьница, обычно подрабатывающая по выходным, но сегодня помогающая на свадьбе. Щеки девушки пунцовые, глаза полны слез.

– Что с тобой? – окликает ее Лейла, но девушка не замедляет шаг и отворачивается. – Хейзел, что случилось?

– Ничего, мне нужно в туалет.

Лейла хмурится. Развернувшись, она замечает «маленького говнюка», спрятавшегося в темном углу коридора. Его наглый, бесстыжий взгляд вызывает у нее оторопь.

– Что ты сделал?

Парень ничего не говорит, лишь пожимает плечами, а затем его взгляд останавливается на ее груди, а рука скользит по яйцам. Так быстро, что Лейла думает, будто ей показалось. А в следующую секунду кто-то выкрикивает ее имя.

– Тебя зовут, – лыбится парень.

Она не может выбросить его из головы. Свадебное застолье продолжается. Но, даже стоя у стены, держа в руках поднос с напитками и слушая очередную версию шаферской речи, которую она слышала тысячу раз, Лейла вспоминает сцену в коридоре и заводится все сильнее. Она наблюдает за парнем, моющим бокалы за барной стойкой. Выйдя в зал, чтобы собрать грязные фужеры, он перехватывает ее взгляд и ухмыляется. Хейзел ходит с опущенной головой.

К тому времени как блюда с яствами опустошаются и ансамбль начинает настраивать инструменты, ненависть и отвращение Лейлы к «маленькому говнюку» достигают точки кипения. Сухая погода позволяет им проводить гостей на лужайку, чтобы убраться и сдвинуть столы на танцплощадке. Лейла рада передышке – у отца невесты чересчур блудливые ручонки, а больше половины гостей уже навеселе. Мимо с подносом пустой посуды проходит Глен. Поймав его взгляд, Лейла спрашивает:

– Он продолжает тебя подкалывать?

Глен закатывает глаза:

– Не то слово. Довел меня до белого каления. Он не может держать рот на замке. Вообще.

– По-моему, он обидел Хейзел.

– Что он натворил?

– Она не говорит. Но на всякий случай не подпускай его к ней.

– Постараюсь. А ты уже придумала, как его приструнить?

Глен шутит, но Лейла уже загорелась идеей.

– Да, есть у меня одна мыслишка…

Глен подходит к ней вплотную, и Лейла, наклонившись, посвящает его в свой план. Она улавливает запах его лосьона после бритья. Рука Глена то и дело задевает ее руку, и, когда свет становится приглушенным, а первые гости возвращаются назад, девушка трепещет от возбуждения.

– Лейла! – кричит из кухни главная официантка. – Ты можешь передохнуть, когда они заиграют.

– Передай остальным, – бормочет Лейла Глену, – встречаемся на стоянке после окончания смены.

Слух быстро разносится, улыбки и ухмылки помогают им выдержать напряженную смену. В час ночи музыканты сворачиваются, и гости, пошатываясь, разбредаются по своим номерам или оседают в ночном баре, чтобы продолжить пить. Лейла застает молодоженов, прячущихся за пальмой, хихикает при виде оголенного бедра невесты и их покрасневших лиц, когда они поспешно ретируются.

Толпа на стоянке небольшая – официантки, бармены да пара поваров. Хейзел ушла домой рано, сославшись на сильную головную боль. «Маленький говнюк» не подозревает, что произойдет, и Лейла смакует шок, отразившийся на его лице, когда Глен и еще один бармен хватают его за руки, а остальные, смеясь, обступают их полукругом.

– Что происходит? – В тоне парня уже не слышно прежней заносчивости, он в явном замешательстве, и Лейла довольно хихикает.

– Долой! Долой! – скандирует она; остальные подхватывают.

Парень наконец смекает, в чем дело, и пытается удрать. Но путь к отступлению преграждают повара. «Говнюк» в меньшинстве, но продолжает лягаться и вырываться.

– Штаны долой!

Кто-то умудряется стащить его брюки до лодыжек. На этом надо бы остановиться. Безобидного предупреждения хватило бы с лихвой. Но адреналин и возбуждение, похоже, затмевают всем разум. Возможно, дело в поведении самого парня. Он выкрикивает непристойные ругательства, извивается, привнося в постановочную кару гораздо больше драматизма, чем Лейла себе представляла. Парня держат за руки два человека, так что ему не сбежать. Да и кто его отпустит? Лейла им такой команды не давала. На трусах парня забавный утенок Дональд Дак. Лейла думает о Хейзел, о ее стыдливых слезах и полной безучастности к предстоящему акту возмездия. А потом девушка перехватывает взгляд Ирен и качает головой, замечая беспокойство на ее лице:

– Мы просто немного повеселимся. Не воспринимай все так серьезно, Ирен.

– Да, но…

Лейла отмахивается от нее. Приложив ко рту руки домиком, она призывает:

– И трусы тоже долой!

На самом деле Лейла не ожидает, что ее приказ будет выполнен. Но она сейчас верховодит, дергает марионеток за ниточки. И никто не задает вопросов. Все слушают только ее указания. Один из официантов бросается вперед и резко стаскивает с парня трусы. А потом они отпускают его и расступаются.

Возможно, сказывается темнота. Или всеобщее возбуждение. Но только когда смех затихает, все понимают, что парень плачет. Скрючившись, с искаженным лицом, содрогаясь всем телом, он с трудом натягивает трусы непослушными руками.

И тогда наступает тишина. Все разом смолкают, осознавая: все зашло слишком далеко.

– Черт, – бормочет кто-то, пока проученный «говнюк» шмыгает носом. Лица парня не видно за завесой спутанных волос. – Эй, ты в порядке?

– Это была всего лишь шутка. – Скрестив на груди руки, Лейла выступает вперед. – Разве тебе не смешно?

Парень оборачивается, вскидывает на нее глаза.

– Ты конченая сука! – выкрикивает он, и девушка пятится под напором ненависти, исказившей его лицо.

Глава тринадцатая

Кэл

Коттедж еще крепкий, но некогда побеленные стены под воздействием осадков приобрели грязно-бежевый цвет; деревянные оконные рамы прогнили, во дворе появились сорняки высотой с целый фут, а на подъездной дороге как попало брошена техника. Припарковавшись на обочине, Кэл всматривается в суровый горизонт: уходящие вдаль поля, беззащитные перед непогодой. В снежную пору сюда, должно быть, вообще не добраться: основные дороги оказываются занесенными, а крутая проселочная колея коварна и непредсказуема.

Кэл еще в машине прицепил и включил микрофон. И, шагая к двери, он описывает все, что видит, упоминая даже о колокольчиках, не способных больше звенеть, потому что их веревочки перевились и завязались в тугие, не склонные распутываться узелки.

На стук в дверь отзывается низкорослый мужчина. Его лицо изрезано глубокими морщинами боли и гнева, не рассеявшимися за несколько десятков лет. Волосы седые, на подбородке топорщится грубая щетина, клетчатая рубаха несвежа.

– Мистер Макки, я Кэл Ловетт. Мы разговаривали с вами по телефону.

– А, ну да…

Мужчина разворачивается и, не вымолвив больше ни слова, устремляется в глубь дома – довольно быстро. Поставив за порог сумку с аппаратурой, Кэл закрывает дверь.

В доме витает целый букет запахов – супа, живности и сырости. Рыжий кот, выгнувший хвост кольцом у двери на кухню, при виде чужака убегает. Узкий коридор ведет к оранжерее, прильнувшей к тыльной стене дома. Явно пристроенная позже, она производит более приятное впечатление. Из садовой мебели там только два плетеных кресла да такой же двухместный диванчик. Рядом небольшой электрический обогреватель. Кэл сквозь стекло обводит взглядом сельский пейзаж, широкое небо. В такой оранжерее можно сидеть и наблюдать за изменениями в природе – она защищает от непогоды. Но в ней не спрятаться от реальности, причиняющей иногда нестерпимую боль.

Миссис Макки встает с кресла и протягивает ему руку. Маленькая и щупленькая, она выглядит старше своих семидесяти пяти лет. Кэл рядом с ней ощущает себя гигантом. Узловатые пальцы женщины сигнализируют об артрите; туго натянутая кожа на изуродованных суставах болезненно-красная. Кэл старается не сжимать ее руку слишком сильно.

– Мистер Ловетт, спасибо, что приехали.

– Спасибо вам за то, что согласились со мной встретиться. И зовите меня просто Кэлом, миссис Макки.

– Джин.

– Прекрасный вид у вас отсюда открывается, – улыбается Кэл.

Мистер Макки – Тэм – переминается с ноги на ногу. Ему явно менее комфортно, нежели жене и гостю. Тэм хмурится, и Кэл, уловив в его взгляде внутренний протест, понимает: Джин пришлось долго уговаривать упрямого супруга. На лоскуте флиса возле кресла свернулась старая собака – помесь колли и лабрадора; ее глаза направлены на хозяина. Но, когда Кэл нагибается, чтобы погладить седеющую голову собаки, та дважды ударяет хвостом о пол.

– Как нас зовут? – Кэл обращается к собаке, а не к человеку, подсознательно догадавшись: это животное – лучший путь к сердцу хозяина. Это видно по собачьей подстилке: она положена так, чтобы Тэму было удобно протянуть руку с кресла и погладить любимицу.

– Бесси.

Кэл треплет собачьи уши, Бесси от удовольствия прикрывает глаза. А Кэл вспоминает Ракету: «Как же я по ней соскучился! Надеюсь, что Крисси выгуливает ее регулярно, как обещала».

– Чаю? – Тон Тэма остается резким, отрывистым, но Кэл чувствует, что он потихоньку оттаивает.

– Да, пожалуйста, с молоком. И один кусочек сахара. Вам помочь?

Кэл распрямляется, и собака опять кладет голову на передние лапы. Но ее брови шевелятся: Бесси продолжает наблюдать за хозяином и чужаком.

– Нет, не затрудняйтесь.

Старик, громко топая, выходит из комнаты. И по тому, каким взглядом провожает его Джин, сделав шаг вслед и тут же вернувшись назад, Кэлу становится ясно: такое радушие не свойственно Тэму – он ушел, потому что хочет избежать разговора.

– Он нервничает, – оправдывает мужа Джин. Она примостилась на краешке кресла и жестом приглашает Кэла присесть на плетеный диван.

– Понимаю. Об этом нелегко говорить.

Джин кивает. А Кэл замечает целую стопку альбомов с фотографиями – аккуратно сложенных, приготовленных к его приезду. Расстегнув молнию на сумке, он вытаскивает микрофоны с поясным передатчиком.

Тэм очень долго возится с чаем. Наконец он возвращается с подносом, на котором три чашки расставлены треугольником, а рядом розовеет блюдце с бисквитными вафлями. Выразив благодарность улыбкой, Кэл берет чашку с чаем и одну вафлю. На вкус она как сладкий картон, но Кэл знает: хозяевам будет комфортнее, если он съест хоть одну.

– И что вы хотите от нас за это? – буравя взглядом оборудование гостя, отхлебывает из своей чашки Тэм.

– Давайте просто побеседуем о Лейле, ладно? Мне хотелось бы узнать о ней больше, понять, какой она была и что произошло в тот злополучный день, по вашему мнению – по версии людей, знавших ее лучше всех.

Джин, засопев, тянет руку к верхнему альбому.

– Знавших ее лучше всех, – повторяет Тэм слова так, словно не понимает их смысла.

Кэл сосредотачивает внимание на его жене: Джин хочется показать ему фотографии, поделиться тем немногим, что осталось у нее от дочери, и развеять – как по мановению волшебной палочки – материнскую неуемную боль.

– Лошади, – вздыхает несчастная женщина. – Она бредила лошадьми.

Кэл засиживается у супругов Макки так долго, что они перестают перед ним притворяться и самозабвенно предаются воспоминаниям. И пока он сидит, слушая их рассказы, Дюбуа и его чудовищные преступления отступают на задний план.

– Такая красивая здоровенькая малышка, – улыбается Джин, перебирая фотографии.

Кэл видит дерзкую мордашку девочки, которая превращается в проказливого ребенка с заостренным подбородком и карими, глубоко посаженными глазами под густой челкой. «А ее улыбка с возрастом меняется», – отмечает он про себя. Лейла не всегда улыбается на снимках: чем старше она становится, тем чаще смотрит в камеру сердито и даже озлобленно. Кэлу кажется, что она что-то скрывает. Или виной тому воображение, разыгравшееся от всего, что он узнал?

– Они позвали, – говорит Джин. – Сказали, что она упала с лошади и они не могут ее найти. Тэм пошел туда, – кивает она на мужа. – Так ведь? Ты же пошел туда, Тэм?

Кэлу понятно: Джин хочет разделить с мужем тяжесть рассказа.

– Да, – закусывает нижнюю губу Тэм. – Я пошел искать ее вместе с ними.

– Стемнело. – Губы матери дрожат. – Они обошли все дороги, по которым Лейла могла ездить, обыскали все канавы.

Кэл хорошо представляет этот ползучий страх – постепенное осознание того, что все закончится не только ушибами и синяками, что конец у этой сказки несчастливый. Да и не сказка это вовсе.

– Все зажили прежней жизнью, – с грустью произносит Джин. – Забыли о ней… Но мы… – Устремив взгляд на поля, она ненадолго уносится мыслями прочь, а потом смотрит на Кэла, и тот видит в ее глазах жажду. – Мы должны узнать, что случилось.

Тэм в своем кресле закашливается.

– А как вы сами думаете: что произошло с Лейлой? – спрашивает Кэл.

По лицу Джин проносится грозовая туча. Ее муж остается бледным и молчаливым.

– Этот повар… Он сделал это.

Кэл подается вперед, к супругам:

– Стивен? Бойфренд Лейлы?

При слове «бойфренд» Джин раздраженно, даже гневно фыркает.

– Между ними ничего серьезного не было, – впивается она в Кэла увлажнившимися глазами. – Он все еще здесь. Живет в своем коттедже как ни в чем не бывало. Он все знает. И я знаю, что это сделал он.

– Почему вы так уверены? Что заставляет вас так думать?

Джин прикрывает глаза от боли воспоминаний:

– Синяки. Она пыталась скрыть их, но я увидела. Господи, помоги мне… Я ни слова ей тогда не сказала. И никому не говорила об этом.

Глава четырнадцатая

Пробыв в коттедже три часа, Кэл выходит на сумеречный свет, воздух холоден и чист. Вдохнув полной грудью, он аккуратно укладывает аппаратуру в багажник автомобиля. Кэл изнурен. В голове крутятся различные идеи, образы Лейлы, его сестры, дома. Кэла обуревает непреодолимое желание поговорить с Элли – несмотря ни на что. Но когда он набирает номер жены, она не отвечает. И возникают вопросы: с кем она сейчас? Что делает? Неужели все так просто, как и ее утверждение, что между ними все кончено? Может, именно поэтому Элли не хотела назвать ему имя того мужчины?

Неподалеку от коттеджа Макки Кэл снял небольшую комнату с завтраком. Идеально было бы, если бы он проходил в обществе словоохотливой фермерской жены, знакомой со всеми местными жителями и знающей обо всех событиях в округе за последние 50 лет. Но хозяйка, Мэрилена, живет здесь меньше пяти лет.

Обустроившись в комнате, Кэл проводит целый час, прослушивая запись своего интервью с супругами Макки и делая заметки. У него появилось достаточно имен, которые стоит проверить: парень, на встречу с которым предположительно ехала в тот день Лейла, до сих пор живет здесь. А еще работники гостиницы и конюшни. Кэл ставит запись на паузу и пробегает глазами исписанные страницы. Его удивила реакция родителей на его вопрос о школьных друзьях и подружках Лейлы. Кэл вновь прослушивает любопытный фрагмент.

– Она перестала с ними общаться. – Слыша натянутый голос Джин, Кэл вспоминает, как крепко сцепила она в тот момент свои руки.

– Правда? А почему?

Молчание. Кэл не забыл, как покосилась Джин на мужа, заерзавшего в кресле.

– Обычная история. Их пути-дорожки разошлись. – Слова Тэма прозвучали пренебрежительно. – Кто-то поступил в университет, кто-то устроился на работу в большом городе. А Лейла так и каталась на своей лошади.

– А ей не предлагали продолжить учебу?

На этот вопрос ответила уже Джин:

– У нас не было денег. Да и не нужно это было Лейле. Ей было хорошо здесь…

Дослушав запись, Кэл кладет ручку на стол. Не было денег, но есть же субсидии, дотации, гранты. Упоминание о деньгах прозвучало из уст миссис Макки как оправдание отсутствия веры в способности дочери. Возможно, это было несправедливо. Вспоминая мрачный коттедж на холме, Кэл задается вопросом: он и тогда был отчаянно унылым или стал таким от печали? А что, если Лейла сымитировала свое исчезновение, чтобы попросту оттуда сбежать? Неожиданная мысль всецело завладевает Кэлом. Ему отлично знаком этот безотчетный порыв – желание скрыться от всех (и от прежней жизни), толкающее тебя на опрометчивые поступки. Если Лейла жива, это хорошо. Но Кэл страшится иного исхода, от которого рушатся все планы. Не так уж часто ты можешь начать жизнь с чистого листа.

Налив себе выпить, Кэл набирает номер Крисси. Ему хочется услышать ее голос, установить хоть какую-то связь с домом, поддержать дочь хотя бы по телефону, раз его нет рядом.

Голос Крисси напряжен.

– У тебя все нормально, золотце?

– Да.

– Что нового?

Кэлу интересно, отразилась ли их ссора с Элли и его скоропалительный отъезд на атмосфере в доме.

Дочь вздыхает:

– Ничего. Школа… Ничего.

– Расскажи мне.

– Нет. Это неважно. А у тебя что нового? Ты там? Побывал на месте преступления?

Последние четыре слова дочь нарочито акцентирует. Но переигрывает, вызывая у Кэла улыбку. Он понимает: Крисси хочет сменить тему. Но то, что она не прервала его, а продолжает вести диалог, приносит отцу огромное облегчение.

– Еще нет. Да и, сказать по правде, я не знаю, существует ли оно вообще. А сегодня я встречался с родителями Лейлы.

– И?

– Они просто желают получить ответы на свои вопросы.

– Ты их найдешь? – В тоне дочери сквозит задумчивость.

– Постараюсь, золотце.

Пару секунд Крисси молчит, а потом слова извергаются из нее, как лава из жерла вулкана:

– Мама говорит, что ты всю жизнь гоняешься за призраком тети Марго. И что нас тебе всегда будет мало. Что ты не покончил с этим.

Кэл ощущает гнев и печаль: зачем Элли так разоткровенничалась с ребенком? Крисси имеет только общее представление о тете, которой у нее никогда не было. Родители Кэла полностью замкнулись, ушли в себя через год после пропажи Марго, а потом так и не нашли в себе душевных сил вернуться к общению. Родня по его линии – сплошное разочарование: сломленные люди, призраки и отсутствующие кузины. Кэлу нравится, когда дочь упоминает о его сестре и ведет себя так, словно знала Марго, словно для нее это важно. Но ему неприятно, что гнев жены в его отсутствие выплеснулся наружу подобным образом.

– Маме не следовало говорить тебе такое. Это неправда.

– Разве?

– Да. Марго давно нет.

– Но и ответов у тебя нет.

Несколько секунд Кэл молчит, вслушиваясь в дыхание дочери. За окном полная равнодушная луна заливает сельскую глубинку холодным серебром.

– Иногда ответов не находится, – выдавливает из себя Кэл.

Это неправда. Понимает ли дочь, что он лжет? Ответы есть всегда. Найти их – вот проблема. И Кэлу невыносимо думать, что он упустил свой единственный шанс. Что его ответы повисли на дверной ручке больничной палаты.

– Мама дома? – спрашивает он.

Пауза. А затем голос дочери снова становится напряженным, в нем сквозит сожаление:

– Она не может подойти к телефону.

– Но она дома?

– А где ей еще быть?

– Нигде, золотце. – Кэл проклинает себя за то, что впутывает дочь. – Мне пора. Можно позвонить тебе завтра?

Кэл боится, что дочь откажет, сошлется на занятость – например, встречу с друзьями. Но в ответ слышит:

– Я буду дома.

Не в состоянии заснуть, Кэл выходит к машине за сумкой с бумагами. На улице ужасно холодно; ходьба в кромешной темноте – как погружение в бассейн с ледяной водой. Дом обволакивает дымка разреженного тумана. Кэл открывает машину, и включившиеся фары освещают две дорожки.

Кэл наклоняется, чтобы достать с заднего сиденья рюкзак, и замечает лежащие там письма. Неужели он только вчера стоял в конце подъездной аллеи перед почтовым ящиком? Схватив письма, Кэл стремглав бросается обратно – в теплую комнату. Если он не выбросит их здесь, ему все равно придется это сделать, только позже.

В комнате Кэл ставит кипятиться маленький пластмассовый чайник и вываливает бумаги на стол у окна. Пока вода закипает, заставляя крошечный чайник вибрировать и подпрыгивать, Кэл вскрывает конверты, знакомится с их содержимым – навязчивыми предложениями Wi-Fi и страховок – и тут же выбрасывает в мусорную корзину. А вот последнее письмо иного рода: адрес на конверте не напечатан, а выведен аккуратным почерком. Он кажется Кэлу знакомым, но пока указательный палец скользит под клапан, его мысли заняты другим.

А когда Кэл понимает, от кого письмо, он в шоке бросает его на постель, как будто бумага обожгла руку. При виде изящного почерка по коже пробегают мурашки. Это письмо с того света. Кэл, сам того не ведая, ехал с частицей Лесного Убийцы в машине.

Чайник отключается, Кэл вытирает лоб. Внезапно мирная темнота за окном оживает, норовя вторгнуться в комнату. Кэл задвигает шторы, преграждая ей путь. Наливает себе чашку чая. Но, делая все это, он ощущает каждой клеточкой тела письмо, отброшенное на постель. Кэл понимает: изящные строчки лишат его сна. Но как дотерпеть до утра? Сделав глубокий вдох, он садится на кровать и берет листок в руки.

Дорогой мистер Ловетт!

Кристофер!

Вы не против, если я буду вас так величать? Мне было приятно снова повидаться с вами сегодня. Признаюсь, мне нечасто выпадает возможность такой стимулирующей беседы, и я надеюсь пообщаться с вами вскоре вновь.

Я также надеюсь, что не взволновал вас чрезмерно. Тем маленьким сюрпризом. Простите мне потворство моим слабостям. Здесь становится скучновато, а выражение вашего лица – невероятно занятное зрелище. Полагаю, не многие помнят ее до сих пор, не так ли? Человека нет, и о нем забывают как о вещи, выброшенной на свалку. Пожалуй, мы еще поговорим о ней как-нибудь. Возможно, я смогу вам помочь. Мне хотелось бы вам помочь.

Должен, однако, признаться: я разочарован тем, что вам не удалось осознать всю правду о предательстве моей матерью моего отца – человека, который просто старался обеспечить свою семью и не заслужил того, чтобы с ним обошлись так коварно. Надеюсь, вы не собираетесь занудствовать, Кристофер. Уповаю на то, что вы человек с гибким интеллектом и открыты к восприятию нового.

Смело пишите мне, Кристофер. Я уверен, что, как только мы сгладим эту маленькую заминку в нашем взаимопонимании, мы сумеем продолжить наше общение и я смогу пролить свет на то, что от вашего разумения пока скрыто. Это пойдет нам обоим на пользу.

Ваш Марк Дюбуа

Кэл смотрит на письмо, перечитывает его снова и снова, пока буквы не расплываются, а глаза не начинают болеть. Вот опять. Свалка. Это за гранью его понимания. В раздражении Кэл ударяет кулаком о постель. Ему хочется закричать от разочарования, но крик застревает где-то внутри, не может вырваться наружу, грудь сдавливает страх. Постепенно слова в его голове проясняются. Кэл меряет шагами комнату, тщательно изучая послание, пытаясь найти между строчек конкретный намек, зацепку.

Это дразняще недосягаемо, и все же Кэл в глубине души допускает, что сидел за столом напротив убийцы своей сестры. Он купил ему шоколадные батончики, соглашался с его мнением, наблюдал за выражением его лица. Письмо лишь подкрепляет интуитивное предположение Кэла: не Дюбуа срежиссировал свою смерть. Ему было чем себя повеселить, он не спешил на тот свет.

Письмо не отпускает Кэла, дух убийцы витает в комнате. Почувствовав тошноту, он устремляется к окну, распахивает его настежь и делает несколько глубоких, жадных вдохов. От холода его бросает в дрожь, но Кэл еще долго стоит у окна, обуреваемый тоской и печалью. С листком, зажатым между пальцами.