Текст книги "Полночные тайны"

19

Лорд Элленби громко захлопывает дверь между Тинтагелем и залом фей, а я падаю в кресло. Я могу лишь наблюдать за тем, как он снимает дверную ручку и швыряет ее на пол, и от удара на металле появляется глубокая вмятина. Теперь ручка бесполезна – выход в зал фей заперт. И если какие-то мстительные боги захотят меня разыскать, им придется найти обходной маршрут.

Лорд Элленби, Олли и я смотрим друг на друга, задыхаясь. Молчание нарушает Олли:

– Неплохо проделано.

А я пока пытаюсь разобраться во всем. Новым для меня стало то, что не только Андраста, но и Нимуэ – фея, которую я до этого считала легковесной и не имеющей отношения к происходящему, – действовали вместе с мамой, чтобы спрятать Экскалибур. Это важная новость. И мне бы подумать о сказанном Нимуэ – кажется, о необходимости быть достойной, – но я вижу только, как Мерлин бьет Андрасту. Бьет ее с такой силой, что она теряет половину лица.

– Могло бы кончиться и лучше, – говорит лорд Элленби, – но мы хотя бы узнали то, что нам было нужно.

– Узнали? – вопросительно произносит Олли, бросая на меня косой взгляд.

– Что?! – огрызаюсь я. – Ты хотел, чтобы я просто стояла там и смотрела, как он ее избивает?

Олли вскидывает руки, уступая, но лорд Элленби говорит:

– Пути фей, их существование отличаются от наших, Ферн. Мне это тоже не нравится, поверь, но было бы куда лучше для нас, окажись Мерлин на нашей стороне.

– Значит, только потому, что так было прежде, так должно быть вечно? – спрашиваю я. – И если Мерлин могуч, нам лучше заткнуться и позволить ему вытворять что вздумается?

– Такова политика, – пожимает плечами лорд Элленби.

– Вот уж никак не думала, сэр, что именно вы отступите и позволите нечто подобное, потому что это политика! – возмущаюсь я.

Я не обращаю внимания на нервный вздох Олли. Я готова к тому, что лорд Элленби рявкнет на меня, обругает за устроенную схватку, но он задумчиво молчит какое-то время.

– Ты стремишься к справедливости, Ферн, – произносит он наконец. – Но мне кажется, все мы трое знаем, что я не всегда поступал правильно.

Лорд Элленби подразумевает то, что он сделал, будучи намного моложе, и о чем знают лишь единицы, – то есть ту роль, которую он сыграл в создании убийцы моей мамы. А я вдруг испытываю мучительное чувство вины. «Тебе не следовало так поступать», – сказала мне Андраста. Все это из-за меня. Если бы мама не захотела припрятать Экскалибур для меня, то Мерлин никогда бы не напал на Андрасту. Если бы я не напала на Мерлина, феи могли бы и теперь быть на нашей стороне.

Неужели я действительно совершила ошибку, отшвырнув Мерлина от Андрасты? Представить не могу чего-то иного, но не стоит отрицать, что мы теперь в весьма шаткой позиции. Мы сделали своими врагами большинство фей, и кто знает, что будут делать Андраста и Нимуэ теперь, когда их предательство по отношению к собственному роду раскрылось.

– Ладно, – вздыхает лорд Элленби. – По крайней мере, мы теперь знаем, как Уна получила Экскалибур. Я подозревал, конечно, что это как-то связано с феями, потому и добивался разговора с ними. Но я не предполагал все же такого исхода.

– Как вы думаете, мы можем связаться с Андрастой и Нимуэ? – спрашиваю я. – Они ведь могут в точности рассказать нам, как найти меч?

– Не уверен, что такое возможно, – качает головой Лорд Элленби. – Мы, безусловно, будем их искать, но без их зала и притом, что они теперь отдельно от других фей…

– И еще, – говорит Олли, – они, пожалуй, теперь спрячутся, учитывая, как вы понимаете, что весь их род желает их убить.

– Вполне возможно, – соглашается лорд Элленби. – Но Нимуэ сказала, что у нас есть все для начала поисков. В письме Уны говорится то же самое. Так что, наверное, нам следует продолжить самостоятельные поиски.

– Мы уже сто лет пытаемся разобраться в той первой подсказке, – жалуется Олли.

Но я уже кое-что вспоминаю. Нимуэ сказала, что мы имеем все, что нужно. Она сказала: «Я дала вам все, в чем вы нуждались». Я напоминаю об этом лорду Элленби и Олли.

– Это выглядит довольно необычно?

– Она тебе что-то дала во время испытания? – спрашивает Олли.

А я уже бегу из кабинета лорда Элленби в рыцарский зал. Нажимаю кнопку над камином – она открывает мой шкафчик – и достаю пояс, что вручила мне Нимуэ. Переплетения ткани поблескивают в свете огня. Пять мягких длинных полос сплетены друг с другом. Всего их пять. В тот момент мне это показалось довольно странным подарком, но я просто не представляла, чего ожидать от Нимуэ. Конечно, теперь, когда я узнала, что она состояла в заговоре с мамой и Андрастой, мне приходится забыть все те дурные мысли, что возникали у меня по ее поводу.

– Полагаю, тебе теперь следует держать этот пояс при себе постоянно, – говорит лорд Элленби, когда я показываю подарок ему и Олли. – Если он имеет отношение к нашим поискам, нельзя предсказать, когда он может оказаться полезным.

Я все же не представляю, как какой-то пояс может пригодиться для чего-то иного, кроме поддержания моих брюк, но я все же повязываю его на талию под туникой.

– Сдается мне, что у нас теперь много кусочков головоломки. – Лорд Элленби поднимает руку и загибает по очереди пальцы. – Мы знаем, почему ваша мама хотела найти Экскалибур: она узнала, на что он способен, и хотела, чтобы ее дочь, которая, как ей уже было известно, обладала Иммралом, могла им завладеть. Мы знаем, как Уна раздобыла меч и как решила снова его спрятать – с помощью леди Андрасты и Нимуэ. У нас есть ее письмо тебе, монета с кристаллами, а теперь и этот пояс. Мы знаем, что мы должны решить три задачи, и знаем, что «пять» – ключевое число к каждой из них.

– Когда вы вот так говорите, все выглядит так, словно сведений у нас уже достаточно, – замечает Олли.

Я не разделяю их энтузиазма. У нас может быть множество кусочков пазла, но мы не знаем, какого количества не хватает или какие из них угловые. А я, возможно, только что сожгла мосты между нами и теми, кто знал то, что нам так нужно.

– Ты просто устала, – говорит Олли, когда я в Итхре высказываю ему свое разочарование. – Хотя… Не стану врать… ты могла бы и поаккуратнее обойтись с феями, чтобы удержать их на нашей стороне.

– Просто это все… это уж слишком, – качаю я головой.

И дело не только в постоянной тревоге из-за того, что замышляет Мидраут, и в понимании, что часы тикают, а наши шансы остановить его уменьшаются. Дело в том, что мне всего шестнадцать. И мне бы о мальчиках думать… А еще беспокоиться, как получить аттестат об окончании школы и как получить фальшивое удостоверение личности, – а не волноваться о том, найдет ли политик-маньяк в Аннуне некий эквивалент ядерной бомбы до того, как мы решим задачку.

Сообщение о поясе Нимуэ и их с Андрастой признании воодушевляет команду поисков Экскалибура. Джин и Иаза теперь переворачивают архив и древние карты Аннуна в поисках любых упоминаний о числе «пять». И еще они заново просматривают прежние находки, надеясь увидеть слова «золотой пояс» и «монета с драгоценностями». И очень скоро маленькая комната в башне уже завалена новыми списками, заметками и теориями. Я замечаю, что постоянно трогаю пояс во время собраний или в тихие моменты патрулирования. В его нитях таится древняя магия фей, она ждет, когда я произнесу правильные слова, – словно ведьма, как однажды обозвала меня Джин.

Я начинаю понимать, почему лорд Элленби выбрал для такой работы именно этих двоих. Они очень внимательны к деталям и видят все не так, как рыцари, которые по природе склонны сначала действовать, а потом разбираться, была ли это хорошая идея. Но это не мешает мне испытывать разочарование из-за того, что мы не продвигаемся вперед.

– Ладно, а у тебя есть предложения получше? – как-то ночью спрашивает меня Джин, когда я высказываю ей это. – Или ты будешь просто ныть?

Я таращусь на нее:

– Мне казалось, аптекари должны быть добрыми…

– Нет, мы должны испытывать желание помогать. И я не намерена сидеть здесь и позволять тебе принижать людей, которые изо всех сил стараются ради тебя.

– Я никого не принижаю.

– А звучит именно так, Избранная, – пожимает плечами Джин.

– Я полагаю, – громко произносит Иаза, до того как я могу возразить, – что мы работаем над этим, и пока что вам двоим незачем быть здесь. Идите и сосредоточьтесь на своем героизме, задницы.

– Спасибо, – говорит Олли, уводя меня.

Ни для кого не секрет, что мы с Джин друг другу не нравимся, но Иаза начинает мне нравиться, пусть даже я этого не показываю. Он может быть тихим, но когда говорит, то обдуманно. Иногда мне кажется, что их с Джин назначили не в те лоре – Иаза как раз из тех, кого я представляю хорошим аптекарем. А вот Джин – нет. Но есть и другие, которые начинают пробиваться сквозь трещины в моих эмоциональных стенах. Я вижу, что мне уже хочется защищать Рейчел, которая всегда выглядит весьма пылкой, но очень хрупкой. И Брендона, венеура, он почти также обожает Лэм, как и я… Ну и с ним рядом быть просто весело. Кое в чем он напоминает мне Рамеша, или того, кем Рамеш мог бы стать.

Я теперь лишь надеюсь на то, что сумею удержать всех нас живыми достаточно долго, чтобы мы получили те шансы, каких не было у наших павших товарищей.

20

В те дни, что последовали за нашим провальным визитом к феям, жизнь почти возвращается к норме. Днем я иду в школу, ночью патрулирую в Аннуне. Только те, кто посвящен во все, могли бы осознать, что происходит нечто более опасное. Папа и Клемми, кажется, даже не замечают, как в мир по капле просачивается идеология Мидраута, становясь все более частой темой новостей. И даже наоборот, они утверждают, что средства массовой информации дают больше времени партии «Кричи громче», используя их для дискриминации Мидраута.

– Разве этот бедолага мало еще испытал?

Если я думаю, что унылой одежды его сторонников и лишенных воображения плакатов, которые он поддерживает, недостаточно, то к стыду своему должна сказать, что некоторые находки Мидраута мне нравятся. Национальная галерея, огромное здание, что выходит на Трафальгарскую площадь в центре Лондона, всегда была одним из моих любимых мест. Я привыкла видеть там толпы туристов и прочего люда, похожего на меня, – тех, кто ищет минутку спокойствия в лондонском шуме. Но теперь, когда я прихожу туда, я могу пройти по всем залам, не увидев ни единой души, кроме волонтеров, охраняющих картины. Здесь одиноко, меланхолично и блаженно. Никого больше не интересуют искусство, или музыка, или история и открытия. Музеи, театры, концертные залы Итхра затихли. Нарастает лишь белый индустриальный шум.

В Аннуне похожие на жуков твари Мидраута почти исчезли. Некое подобие нормы вернулось и в патрули. Линнея и Майлос снова дружат. Но Самсон, Олли и я не теряем бдительности. Все понимают, что если Мидраут и отказался от своих жуков, то лишь потому, что припрятал в рукаве что-то еще.

И мы правы.

Бедеверы сегодня в патруле в метро, но мы остаемся наверху как можно дольше. Никому не нравятся подземные патрули, и мне говорили, что в прошлые годы рыцари готовы были на любую сделку, чтобы поменяться маршрутами, – обещали бочку лотосового сока или соглашались целый месяц заполнять за других отчеты о патрулях, даже своих лошадей предлагали. И это не просто потому, что кошмары, которые встречались внизу, обычно были куда хуже тех, что бродили поверху, – дело было в ощущениях. Станции метро могли быть забиты людьми, но как только вы оказывались на путях, или в заброшенных туннелях, куда забредали некоторые одинокие сновидцы, все становилось по-настоящему страшным. Наши шлемы испускали под землей слабое свечение, но все равно трудно было рассмотреть то, что вдали, а кошмары или поезда могли возникнуть пугающе быстро. Использовать фонари для освещения дороги не разрешалось: они обычно привлекали инспайров, а значит, и кошмары…

Рейчел сообщает нам через шлемы, что под станцией «Хаммерсмит» что-то заметили, так что мы спешиваемся и оставляем лошадей жевать турнепс и брюкву на рыночных прилавках по соседству. Пробегая мимо сновидцев, мы летим над эскалаторами в глубины под Лондоном.

– Это к югу от станции, – звучит в моем шлеме голос Рейчел.

И очень скоро мы слышим шум схватки. Но в нем нет ничего драматичного, как я предполагала, – ни крика, ни визга, а лишь низкий напряженный рев.

Звуки исходят из старого туннеля – я знаю его, потому что как-то раз папа водил нас с Олли туда на экскурсию. Старый подземный штаб превращен в музей Второй мировой войны. Мой желудок сжимается. В музеях возникают худшие из кошмаров. Они слишком возбуждают воображение – и это не так уж плохо, если в итоге возникают хорошие сны, но когда сновидец пугается или нервничает из-за того, что видит, все становится опасным.

Мы бежим за угол и замечаем открытую дверь, в проеме которой мечутся свет и тени. Отлично. Единственная дверь – а это значит, что, кто бы из нас ни вошел туда первым, он превратится в отличную цель. Самсон подает мне знак, я ощупью иду вдоль стены, пока не добираюсь до двери. Закрыв глаза, я посылаю из затылка свой Иммрал вдоль руки к кончикам пальцев… «Шире!» – приказываю я двери, и, скрипя под тяжестью тысяч воспоминаний, дверь подчиняется.

Самсон как раз подает сигнал остальным рыцарям, когда из двери вылетает какой-то сновидец и ударяется о стену по другую сторону рельсов. Я слышу свист ножа в воздухе еще до того, как успеваю его увидеть, и, конечно, выбрасываю вперед руку, чтобы отбить его. Маленькое острое лезвие ударяется о бетон рядом с ухом спящего.

Новый знак от Самсона – и мы проскальзываем в комнату.

Внутри полная суматоха. Поначалу я не вижу никаких кошмаров. Здесь нет голубых свечений инспайров, которые подсказали бы мне, кого мне следует атаковать. И еще на полу лежат тела.

Я замечаю лицо какой-то женщины с татуировкой и синими торчащими волосами – другой маленький нож вонзается в ее ребра. И есть что-то еще… некий звук, слишком тихий, чтобы расслышать его сквозь бряцанье оружия.

– Мидраут! – выдыхает рядом со мной Самсон, его глаза расширились от ужаса. – Ты разве их не слышишь?

И тут, получив подсказку, я внезапно понимаю, что́ на самом деле здесь происходит.

Один голос. Один голос. Один голос.

Название партии Мидраута. Его конечная цель. Вот что повторяет часть этих людей. В последний раз я слышала этот речитатив в Итхре, и это было, когда толпа пыталась убить и меня. Здесь нет кошмаров, и никто из них не сотворен из инспайров.

Все это спящие. А мы не можем убивать спящих.

Это противоречит фундаментальному кодексу танов. Это не обученные ассасины, понимающие, что они делают, это люди с промытыми мозгами – они, скорее всего, пришли бы в ужас, узнав, что кого-то убили. И теперь я осознаю… Одна группа спящих натравлена на другую, на тех, кого Мидраут не одобряет, – на аутсайдеров, людей, не приемлющих его идею… а его сторонники нападают на них. Они уже убили двоих спящих, которые присоединятся к легионам тех, кто так же тихо убит. Они просто не проснутся, а любящие их люди подумают, что они умерли во сне. Я даже не в состоянии разобраться, какой вариант более милосерден: жестокая правда или спасительная ложь.

– Нейтрализовать и разбудить! – приказывает Самсон, мгновенно снимая тетиву со своего лука и быстро обвязывая ее вокруг запястий одного из спящих.

Олли пользуется тупой рукояткой своего чакрама, чтобы прижать спящего к стене рядом с нами.

– Где ближайший портал в Итхр? Рейчел? – зовет Самсон.

Через секунду Рейчел отвечает:

– Ближайший наверху, у рынка.

Самсон смотрит на меня. Ему незачем говорить, что нужно делать: создать открытую дорогу из этой чертовой дыры, чтобы мы смогли вернуть сновидцев в Итхр.

– Сейчас, – отвечаю я. – Только придержите их на несколько минут, ладно?

По команде Самсона несколько рыцарей-бедеверов встают вокруг меня, защищая, а остальные прикрывают тех сновидцев, что подверглись нападению. Теперь, находясь в комнате, я могу легче различить две группы. Сновидцы Мидраута добираются до двух женщин, которые, несмотря ни на что, держатся вместе. Женщины прикрывают друг друга. Рыцари оттесняют нападающих, но те неистовствуют, желая любой ценой добраться до этих двоих. Каждый из них вооружен маленьким острым ножом. У пары нет ничего, кроме пустых рук, уже покрытых их собственной кровью. Один из нападающих, пригнувшись, бросается вперед, и мой брат, не имея времени и возможности воспользоваться своим оружием, встает перед женщинами – и получает удар ножом в плечо.

– Олли! – кричу я.

И чувствую в затылке взрыв инспайров. Они молнией несутся к моему брату, задевая атакующих спящих. Те падают от острой боли – это дает Олли достаточно времени, чтобы отскочить в сторону, и его место занимают другие рыцари. Я подавляю свой ужас. Я должна сосредоточиться. Стараясь не обращать внимания на схватку вокруг меня, я вызываю свой Иммрал и вытягиваю руки. Закрываю глаза, ощущая инспайров в комнате. В них чувствуется что-то странное, но у меня нет времени раздумывать над этим. Вместо того я хватаюсь за единственное твердое, сотворенное из инспайров: маленькие ножи. Удерживая все их в сознании, я поворачиваю кисти рук, меняя форму ножей, говоря им, что они уже не стальные. Ножи разом рассыпаются. Я чувствую, как они разлетаются клочками света.

Неризан разматывает веревку, которую использует как оружие, и связывает ею атакующих, сначала за талии, потом по рукам, пока они наконец не нейтрализованы полностью. Боль в моей голове утраивается, хотя на этот раз она не только в голове – она проникает во все мои кости. Усилия по уничтожению ножей оказались куда больше, чем можно было подумать.

Пока остальные выводят атаковавших на дневной свет, я прислоняюсь к стене, сдаваясь перед головной болью. Олли занимается парой женщин, которые, похоже, еще не поняли, что им ничто не грозит. Ужас перед нападением все еще написан на их лицах. К тому же задержанные, хотя и не опасны более, продолжают твердить свою мантру: «Один голос. Один голос. Один голос».

– Можешь заставить их заткнуться, Ферн? – спрашивает Линнея. – Если мне придется еще раз услышать это, я сама их поубиваю!

Я подхожу к атаковавшим. Но не вижу в них злобы. И вот что пугает: один из них примерно того же возраста, что моя бабушка, это лысеющий мужчина в рубашке и жилете, словно он собирался отправиться в какой-то модный ресторан, когда его отвлекли. Еще здесь женщина таких же лет, как Самсон. Она тоже выглядит изысканно. У нее выпрямленные волосы, в ушах – бриллиантовые сережки-гвоздики. И оба они пристально смотрят на пару, опекаемую Олли. Словно они вообще не видят в них людей, а считают их тараканами, которых следует раздавить, словно те не заслуживают никаких чувств, кроме злобы или ненависти. И все они продолжают бормотать: «Один голос. Один голос. Один голос».

С некоторым трепетом кладу ладони на голову женщины. Последний раз, когда я совалась в мозг спящей, я кончила тем, что стала мучить ее, так что для меня это дело нерадостное. И я никогда не делала такого на глазах у множества людей. Стараясь не обращать ни на кого внимания, закрываю глаза и сосредотачиваюсь на уме женщины. Затем посылаю свой Иммрал в мозг женщины в поисках инспайра, который должен прятаться там. Долгое время все темно. Я ничего не ощущаю, что странно, потому что обычно даже самые скучные сновидцы имеют в своем мозгу некую искру. Может, это как раз то, что мне показалось таким странным раньше.

– Есть что-то? – слышу я голос Олли.

– Ты можешь подойти?

Я чувствую, как рука Олли касается моей руки и знакомый толчок, когда соединяются наши Иммралы. И вот они – воспоминания спящей. Картины ее жизни в Итхре мелькают передо мной.

– Там блок, как в уме Лотти, – говорит Олли.

– Нужно ли нам забрать их в Тинтагель? – напряженно произносит Самсон.

Мы все помним, что я сделала с Лотти.

– Да, думаю, это было бы неплохо… – начинаю я, потом добавляю: – Погоди…

Вот. Я улавливаю что-то в ее мозгу. Жужжание. Вибрацию.

– Что там, Ферн?

– Подожди. Может, это просто…

Но все не просто, я знаю. Воображение этой сновидицы не похоже ни на что такое, с чем я сталкивалась прежде. Когда я мучила мою старую обидчицу Дженни, ее воображение представляло собой сплошную черноту. Она не способна была понять ничего, что выходило за рамки ее собственного опыта. Здесь иначе. Ум этой спящей кажется мягким. Пустым, но и не пустым, словно там, где должен быть ум, очутилась невидимая губка. Я пытаюсь сжать эту губку своей силой, и тут снова чувствую это. Вибрация. Как будто в голове спящей поселилось нечто вроде пиявки, изнутри пожирающей ее мысли. Я снова нажимаю – и вижу, что там, и чуть не отшатываюсь от потрясения.

– Ферн, что происходит?

– Не надо вести ее в Тинтагель! – кричу я, удерживая ладонь на голове сновидицы.

– Почему?

Я смотрю на то, что прячется в руинах воображения женщины, а оно смотрит на меня. Пара глаз без тела таращится на меня сквозь фиолетовые радужки.

Мидраут наблюдает.