Текст книги "Потерянные цветы Элис Харт"

3
Бессмертник клейкий

Значение: Моя любовь не покинет тебя

Xerochrysum viscosum / Новый Южный Уэльс и Виктория

Эти похожие на бумажные цветы бывают разнообразных оттенков – от лимонного, золотого и оранжево-пятнистого до огненно-бронзового. Их легко срезать, сушить и потом хранить: их восхитительные цвета не блекнут.

Через месяц после того, как Элис открыла для себя библиотеку, она играла в своей комнате, когда услышала мамин голос:

– Надо сделать небольшую прополку, зайчонок.

Был тихий день. Сад заполонили оранжевые бабочки. Мать улыбнулась ей из-под волн широкополой шляпы. Это была та же улыбка, какой она приветствовала отца, когда он приходил с работы: Все в порядке, все хорошо, все прекрасно. Элис улыбнулась в ответ, хотя и заметила, как мать морщится и хватается за ребра, когда тянется за сорняками.

Ничего не было в порядке с того самого эпизода с библиотекой. Элис не могла сидеть несколько дней после того, как папа взялся поучить ее ремнем. Он сломал пополам ее библиотечную карточку и забрал книгу, которую Салли помогла выбрать, но еще до этого Элис прочитала ее от корки до корки в один присест. Истории о шелки и их волшебной коже проникли в ее кровь, как кусочек сахара, тающий на языке. Синяки прошли, ведь отец наказал ее всего раз, в то время как мать продолжала страдать от вспышек его ярости. Несколько раз Элис просыпалась среди ночи от жуткого шума, доносившегося из спальни родителей. Кошмарные звуки буквально парализовали ее. В такие ночи она сворачивалась в кровати, зажав уши руками и желая сбежать в свои мечты, где они вместе с мамой бегут к морю и сбрасывают кожу, прежде чем нырнуть в воду. Они кидаются в океан и оглядываются назад лишь раз, прежде чем уйти на глубину. На берегу сброшенные шкуры превращаются в высушенные цветы, разбросанные среди ракушек и водорослей.

– На, держи, – мать передала Элис очередной пучок сорняков и снова поморщилась, неудачно потянувшись.

У Элис аж ладошки горели, так ей хотелось избавить сад от всех сорняков – навсегда, чтобы мама могла дни напролет просто говорить с растениями на тайном языке и наполнять карманы цветами.

– Мам, а вот этот? Это сорняк?

Но мать не отвечала. Она была рассеянна, как бабочки в саду, ее взгляд постоянно устремлялся к дороге, проверяя, не видно ли сигнальных клубов пыли.

Наконец они появились.

Он выскочил с водительского сиденья с важным видом, держа свою шляпу акубру[4]4
  Шляпа с высокой округлой тульей, вогнутой сверху, и с широкими подогнутыми вверх по бокам большими полями. Изготавливается из шерсти австралийского кролика. Популярна в сельской местности Австралии.


[Закрыть] за спиной. Мать Элис поднялась, чтобы поприветствовать его – свежая грязь на коленях, пучок одуванчиков зажат в кулаке. Их корни задрожали, когда он наклонился поцеловать ее. Элис отвела взгляд.

Отец в хорошем настроении производил такое же впечатление, как ливень, падающий с солнечного неба: никогда нельзя было полностью доверять своим глазам. Когда их с Элис взгляды встретились, он улыбнулся.

– У нас всех были тяжелые времена с тех пор, как ты убежала, правда, зайчонок? – сказал отец, присаживаясь на корточки и все еще пряча шляпу. – Но зато, я думаю, ты усвоила урок и больше не будешь убегать из дома. – У Элис заурчало в животе. – Я много об этом думал, – сказал он мягко, – и решил, что мы должны вернуть тебе твою библиотечную карточку.

Она посмотрела на него недоверчиво.

– Я готов съездить в библиотеку и взять для тебя книги, если ты готова пообещать, что будешь соблюдать правила. Ну а сдержать слово, думаю, будет проще, если у тебя будет небольшая компания.

Отец не смотрел на Элис, когда говорил, его глаза изучали лицо матери. Она стояла тихо, не моргая, губы растянуты в застывшей улыбке. Отец перевел взгляд на Элис, протягивая ей шляпу. Она взяла ее и заглянула в тулью.

Там внутри свернулся клубочком комок черно-белой шерсти. У нее перехватило дыхание. Глаза щенка едва открылись, но они были такого же серо-голубого цвета, как зимнее море. Он сел, отрывисто тявкнул и успел схватить Элис за нос. Она взвизгнула от удовольствия; это был ее первый друг. Щенок лизнул ее в лицо.

– Как ты его назовешь, зайчонок? – спросил отец, опускаясь на пятки, чтобы встать.

Элис не могла расшифровать выражение его лица.

– Тобиас, – решила она, – но звать его буду Тоби.

Отец беззаботно рассмеялся.

– Значит, будет Тоби.

– Мама, хочешь его подержать? – спросила Элис.

Агнес кивнула и взяла Тоби.

– О, он такой маленький! – воскликнула она, не в силах скрыть изумления. – Где ты его достал, Клем? Он точно достаточно взрослый, чтобы отнимать его от матери?

Глаза отца сверкнули, а лицо потемнело.

– Конечно, он достаточно взрослый, – процедил он сквозь зубы, хватая Тоби за шкирку.

Клем передал скулящего щенка Элис.

Позднее она спряталась с ним в зарослях маминых папоротников. Она прижимала щенка к груди, стараясь не слышать звуков, которые доносились из дома. Тоби лизал ее подбородок, по которому стекали слезы. Ветер несся сквозь сладко пахнущий тростник и улетал к морю.

* * *

Приливы отцовских настроений менялись, как времена года. После того как отец повредил Тоби барабанную перепонку, Элис взялась учить щенка языку жестов. Ей исполнилось восемь, она перешла в третий класс своей домашней школы и прочитала целую гору книг еще за две недели до того, как их нужно было вернуть в библиотеку. Мать все больше и больше времени проводила в саду, бормоча что-то себе под нос среди цветов.

Однажды поздней зимой с моря задул ветер, такой свирепый, что Элис задумалась, не унесет ли он их дом, как в сказке. Она и Тоби сидели на ступеньках и смотрели, как Клем вытаскивает из гаража свою доску для виндсерфинга и несет ее в грузовик, припаркованный во дворике перед домом.

– Северо-восточный, 40 узлов, зайчонок, – сказал он, торопливо укладывая снаряжение в кузов, – это редкость.

Он почистил ребра паруса для виндсерфинга. Элис кивнула и потрепала Тоби уши. Она знала, что это так: по пальцам можно было пересчитать, когда отец собирался оседлать ветер и промчаться на нем по морю. Ее он с собой никогда не брал. Он завел мотор.

– Давай же, зайчонок. Считай, что в сегодняшнем заплыве мне не обойтись без тебя – будешь моим счастливым талисманом. Поторопись, – позвал он, высовываясь из водительского окна.

И хотя от безумного блеска его глаз Элис стало не по себе, невероятный восторг, вызванный отцовским приглашением, заставил ее действовать. Она побежала в спальню, чтобы надеть купальник, и пронеслась обратно мимо матери, попрощавшись на бегу. Тоби следовал за ней по пятам. Мотор взревел, и отец вырулил с подъездной дорожки в сторону побережья.

* * *

На пляже отец Элис застегнул у себя на поясе трапецию и подтащил доску к кромке воды. Элис стояла рядом. Отец подозвал ее, и она пошла следом по глубокой полосе, которую оставлял в песке плавник отцовской доски. Он столкнул доску в волны, устанавливая парус по ветру. Вены на его руках вздулись от усилия. Элис стояла по колено в соленой воде, не зная, чего ей ожидать. Приготовившись запрыгнуть на доску, отец обернулся: брови приподняты, на губах играет безрассудная улыбка. Сердце Элис стучало у нее в ушах. Он кивком указал на доску. Тоби беспрерывно лаял, носясь по берегу. Она подняла руку и развернула к нему открытую ладонь: Успокойся. Отец никогда прежде не предлагал ей прокатиться с ним на доске. Она не смела отказаться.

Она уже стала пробираться к отцу через море, когда до нее долетел голос матери. Элис обернулась и увидела ее стоящей на вершине дюн и неистово размахивающей руками. В одной руке она держала оранжевый флуоресцентный спасательный жилет дочери. В ее окриках, сперва сдержанных, послышалась тревога. Тоби помчался по берегу ей навстречу. Отец уже был в воде. От обеспокоенных возгласов Агнес он отмахнулся, как от жужжащего у лица насекомого.

– Тебе не нужен спасательный жилет. Тебе уже восемь. Я был сам себе хозяин, когда мне было восемь, – он кивнул ей, – запрыгивай, птичка.

Элис просияла. Его внимание действовало гипнотически.

Он подсадил ее на доску; его руки были уверенными и сильными, когда он держал ее под мышками, а потом пристроил на носу доски, где она наклонилась под напором ветра. Он лег на живот и стал грести, они понеслись по воде вдвоем. На отмели роились серебристые рыбки. Ветер был сильным, а от морских брызг у Элис щипало глаза. Один раз она обернулась и увидела на берегу мать, уменьшенную в разы разделявшим их морским простором.

Добравшись до глубокого места, где вода стала бирюзовой, отец поднялся на ноги и засунул стопы в крепления. Элис вцепилась в края доски так, что от напряжения побелели костяшки пальцев. Отец поднял парус, крепко стоя на доске и удерживая равновесие. Вены и мускулы на его икрах вздулись.

– Сядь между моих ног, – скомандовал он.

Она поползла к нему по доске.

– Держись, – сказал он.

Она обхватила руками его ноги.

На мгновение наступило затишье, мир был спокойным и аквамариновым. Затем – вжик! – и ветер наполнил парус, поток соленой воды обдал Элис лицо. Море искрилось. Они неслись по волнам, делая зигзаги вдоль берега. Элис запрокинула голову и закрыла глаза: солнце грело кожу, морские брызги щекотали лицо, ветер запускал свои пальцы в ее длинные волосы.

– Элис, взгляни, – позвал отец.

Стайка дельфинов шла полукругом бок о бок с ними. Элис закричала от восторга, вспомнив свою книжку о шелки.

– Встань, тогда сможешь их лучше разглядеть, – сказал он.

Цепляясь за его ноги и пошатываясь, Элис поднялась на ноги. Она была зачарована красотой дельфинов. Они скользили по воде, спокойные и свободные. Девочка интуитивно отпустила руки и использовала собственный вес, чтобы балансировать. Широко раскрыв руки, она вращала талией по кругу и крутила запястьями, подражая дельфинам. Отец радостно заулюлюкал сквозь ветер. От вида его искренней радости Элис стала совсем беспечной.

Они неслись прочь от берега, в канал, где лодка туристов разворачивалась, чтобы плыть к городской гавани. Мелькнула вспышка камеры, направленной в их сторону. Отец помахал рукой.

– Станцуй для них свой танец хула[5]5
  Гавайский танец, сопровождаемый ритмической музыкой и песнопением.


[Закрыть] еще раз, – подначивал он, – они смотрят на нас, Элис. Давай же. Сейчас.

Элис не поняла, что значит хула; был ли это ее дельфиний танец? Нетерпение в его голосе тоже смутило ее. Она перевела взгляд на нос доски и обратно на отца. Секундное колебание было ее ошибкой; она заметила, как по его лицу прошла тень. Цепляясь за край доски, она попыталась наверстать упущенный момент и поднялась, стоя на трясущихся ногах, вертя талией и запястьями. Но было слишком поздно. Лодка с туристами отвернулась от них, вспышки камеры теперь были направлены в другую сторону. Элис улыбнулась с надеждой. Колени ее дрожали. Он бросила взгляд на отца. Его челюсти были плотно сжаты.

Когда он крутанул парус и они поменяли направление, Элис чуть было не потеряла равновесие. Солнце было слепящим и жгучим, оно кусало ее кожу. Она опустилась на доску и обхватила ее ногами. Голос матери, безостановочно зовущий их, долетал с ветром, пока они пересекали канал в обратном направлении – к пляжу. Волны катились мимо, глубокие и темно-зеленые. Отец не проронил ни слова. Она робко прижалась к нему. Когда она снова устроилась между его ног и обхватила его икры, она почувствовала, как под кожей дрогнул мускул. Она посмотрела наверх, но его лицо было непроницаемо. У Элис потекли слезы. Она все испортила. Она крепче вцепилась в его ноги.

– Прости, папа, – сказала она еле слышно.

Толчок в спину был сильным и быстрым. Она упала в холодное море, вскрикнув, когда волны сомкнулись над ней. Вынырнув на поверхность, она пронзительно визжала и кашляла, пытаясь избавиться от ощущения жжения от соленой воды в легких. Бешено молотя по воде, она старалась грести руками так, как ее учила мама на случай, если она когда-нибудь попадет в водоворот. Неподалеку отец скользил на доске, наблюдая за ней. Его лицо было белым, как гребни волн. Элис барахталась, чтобы оставаться на поверхности. Быстрым движением отец поймал ветер и развернул парус. Он возвращается. Элис всхлипнула с облегчением. Но когда ветер подхватил парус и отец уплыл прочь, она перестала грести, не веря своим глазам. Она стала тонуть. Когда вода достала до носа, Элис начала молотить по воде руками и с силой сучить ногами, пробивая себе путь наверх через волны.

Ее мотало вверх и вниз по прихоти потока, она взглянула поверх волн в сторону матери. Та бросилась в океан и усердно плыла. Вид Агнес придал Элис сил. Она гребла и брыкалась, пока не почувствовала едва заметное изменение температуры воды и не поняла, что приближается к отмели. Мать догнала ее в веере брызг и вцепилась в нее так, словно Элис была спасательным жилетом. Когда они обе почувствовали песок под ногами, надежный и крепкий, Элис остановилась, и ее вырвало желчью, с хриплым, пустым звуком. Руки и ноги не слушались. Она ловила ртом воздух. Глаза матери были мутными, как осколок стекла, отшлифованного морем. Она вынесла Элис на берег и завернула в платье, которое скинула с себя, прежде чем прыгнуть в волны. Она укачивала Элис, пока та не перестала плакать. Охрипший от лая, Тоби поскуливал и лизал Элис лицо. Она слабо потрепала его. Когда она начала дрожать, мать подняла ее и отнесла домой. Она не произнесла ни слова.

Когда они уходили с пляжа, Элис обернулась и увидела мамины следы на песке, наматывавшие петли, как обезумевшие. Далеко в море яркий парус отца рассекал волны.

* * *

Никто не заговаривал о том, что произошло в тот день. После этого случая, когда бы Клем ни возвращался с тростниковых плантаций, он избегал оставаться дома. Вместо этого он проделывал то же, что и всегда, чтобы облегчить свое чувство вины: ретировался в сарай на заднем дворе. Во время совместных трапез он оставался отрешенным и холодно-вежливым. Быть рядом с ним было все равно что при приближении шторма оставаться на улице, не имея убежища и не отрывать встревоженных глаз от неба. Элис пережила несколько нервных недель в надежде, что они с мамой и Тоби смогут сбежать в одно из тех мест, о которых мама рассказывала в своих историях, – где снег покрывает землю, словно белый сахар, и древние сияющие города вырастают из воды. Но недели становились месяцами, лето сглаживалось, превращаясь в осень, и вспышек ярости больше не было. В душе отца воцарился штиль. Он сделал ей письменный стол. Элис задумалась: может быть, та часть души отца, в которой зарождались бури, утонула в открытом море в тот день, когда океан у нее на глазах стал темно-зеленым.

* * *

Одним ясным утром за завтраком отец объявил, что в выходные ему придется поехать на юг, в город, чтобы купить новый трактор. Он пропустит девятый день рождения Элис. Это неизбежно. Мать Элис кивнула и встала, чтобы убрать со стола. Услышав эту новость, Элис от возбуждения принялась болтать ногами под стулом, пряча лицо в волосах. У нее будут целые выходные с мамой и Тоби. Только с ними. В мире и покое. Лучшего подарка она и пожелать не могла.

Утром, когда он уезжал, они вместе стояли перед домом и махали ему вслед. Даже Тоби сидел смирно, пока облака пыли, которые поднял грузовик, не рассеялись. Мать взглянула на опустевшую дорогу.

– Ну, – сказала она, взяв Элис за руку, – эти выходные целиком твои, зайчонок. Чем хочешь заняться?

– Всем. – Губы Элис растянулись в улыбке.

Они начали с музыки. Мама ставила старые пластинки, и Элис закрывала глаза и слушала, покачиваясь в такт.

– Если бы можно было выбрать что угодно, что бы ты хотела на обед? – спросила Агнес.

Элис подтащила стул к столу, вскарабкалась на него, чтобы быть на одном уровне с матерью, и стала помогать готовить печенье «Анзак», хрустящее снаружи и вязкое внутри из-за обилия золотистого сиропа, – так она любила их больше всего. Солидную часть теста Элис съела сырым, делясь с Тоби, которому она протягивала лакомство на большой деревянной ложке.

Пока печенье готовилось, Элис сидела в ногах у матери, а та расчесывала ей волосы. Плавные движения расчески туда-сюда по голове Элис звучали как взмахи крыльев. Насчитав сто взмахов, Агнес наклонилась к Элис и что-то прошептала ей на ухо. Элис взволнованно закивала. Мать вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась. Она сказала Элис закрыть глаза. Элис широко улыбнулась, наслаждаясь ощущениями от прикосновений маминых пальцев, перебиравших ее волосы. Когда все было готово, мать провела Элис по дому.

– Ну все, зайчонок, можно открывать, – скомандовала она с улыбкой в голосе.

Элис подождала, пока уже не могла больше сдерживать свое нетерпение ни секунды. Когда она открыла глаза, то ахнула, увидев свое отражение в зеркале. Вокруг ее головы сплелись в корону огненно-рыжие гибискусы. Она не узнавала себя.

– С днем рождения, зайка.

Голос матери дрогнул. Элис взяла ее за руку. Пока они так стояли перед зеркалом, тяжелые капли дождя звучно и быстро забарабанили по крыше. Мать встала и подошла к окну.

– Что там, мама?

Агнес шмыгнула носом и вытерла глаза.

– Иди сюда, зайчонок, – сказала она тихо, – хочу кое-что тебе показать.

Они подождали у задней двери, пока тучи не рассеялись. Небо было фиолетовым, а свет – серебристым. Элис последовала за матерью в сад, сверкающий после дождя. Они подошли к кусту, который мать Элис посадила недавно. Когда девочка видела его последний раз, это была лишь копна ярко-зеленых листьев. Теперь, после дождя, куст отяжелел от душистых белых цветов. Она уставилась на них в замешательстве.

– Я подумала, они тебе понравятся, – улыбнулась мать.

– Это волшебство? – Элис протянула руку и дотронулась до лепестка.

– Самое лучшее волшебство, – кивнула мать. – Магия цветов.

Элис наклонилась, чтобы быть как можно ближе.

– Что это за цветы, мама?

– Штормовые лилии. Такие же, как в ту ночь, когда ты родилась. Они цветут только после сильного ливня.

Элис присела на корточки и принялась внимательно их рассматривать. Их лепестки полностью раскрылись, выставляя открытые середины.

– Они не могут жить без дождя? – спросила Элис.

Мать некоторое время вглядывалась в нее, прежде чем кивнуть.

– Когда я была в грузовике твоего отца в ночь твоего рождения, дикие лилии росли вдоль дороги. Я помню, как они цвели посреди бури.

Агнес отвела взгляд, но Элис заметила, что в глазах у нее стояли слезы.

– Элис, – начала мать, – есть причина, по которой я посадила здесь штормовые лилии.

Элис кивнула.

– Штормовые лилии означают ожидание – ожидание хороших времен, которые приходят на смену тяготам.

Мать положила руку на живот. Элис снова кивнула, все еще не понимая.

– У меня будет еще один ребенок. У тебя будет братик или сестренка, чтобы играть и присматривать за ней или за ним.

Мать сорвала одну штормовую лилию и вставила ее в косу Элис. Девочка посмотрела на сердцевину цветка, открытую и уязвимую.

– Разве это не хорошая новость? – мягко спросила мать.

Элис видела отражения штормовых лилий в ее глазах.

– Элис?

Она уткнулась лицом в шею матери и зажмурилась, вдыхая запах ее кожи, стараясь не заплакать. Мысль о том, что в мире есть волшебство, заставляющее появляться цветы и младенцев, лишь наполнила Элис страхом: еще больше драгоценных вещей, которым папа мог навредить.

* * *

Ночью погода переменилась, и вновь разразилась буря. Элис и Тоби проснулись на следующее утро от проливного дождя, который всхлипывал за окнами и барабанил во входную дверь. Элис побрела на кухню, зевая и мечтая о блинчиках. Она старалась не считать, сколько часов оставалось до приезда отца. В кухне было темно. Элис в замешательстве нащупала выключатель. Она щелкнула им. Кухня была пустой и холодной. Она побежала в комнату родителей и подождала, пока глаза не привыкли к темноте. Поняв, что мамы там нет, Элис выскочила на улицу и принялась звать ее. Она промокла насквозь за секунды. Тоби лаял. Через пелену дождя Элис увидела, как мамино хлопковое платье мелькнуло и скрылось во дворе перед домом. Она направлялась к морю.

Когда Элис добежала до океана, одежда матери уже лежала на песке. Хотя дождь не утих и видимость была плохой, Элис разглядела Агнес в воде. Она отплыла так далеко, что превратилась в бледную точку среди волн. Она то погружалась, то показывалась на поверхности и гребла руками, пробивая себе путь через воду так, словно сражалась в битве не на жизнь, а на смерть. Прошло много времени, прежде чем она выплыла на отмель и яростно закричала на море, выплюнувшее ее на берег.

Элис собрала мамину одежду и накинула себе на плечи, словно шкуры, продолжая звать ее, пока не осипла. Казалось, что Агнес не слышит. Она стояла на песке, обнаженная, изможденная и запыхавшаяся. Вид ее наготы заставил Элис замолчать. Капли дождя падали на них с высоты. Тоби голосил, бегая туда и обратно. Элис не могла отвести взгляда от тела матери. Ее беременный живот был больше, чем Элис предполагала. Его обрамляли синяки; они цвели вдоль ключицы, вниз по предплечьям, на ребрах, на бедрах и с внутренней стороны ляжек, похожие на морские лишайники, покрывающие скалы. Все это время, пока Элис думала, что бурь больше не было, она жестоко ошибалась.

– Мама… – Элис начала плакать.

Она старалась вытереть слезы и дождь с лица. Бесполезно. Ее зубы стучали от страха и напряжения.

– Я беспокоилась, что ты не вернешься назад.

Мать Элис, казалось, смотрела сквозь нее. Ее глаза были большими и темными. Ресницы слиплись в комочки. Она стояла так, глядя перед собой, долгое время. Наконец она моргнула и заговорила:

– Я знаю, что ты беспокоилась. Прости.

Она осторожно сняла вещи с плеч Элис и надела их на мокрую кожу.

– Ладно, зайчонок, – сказала она, – пойдем домой.

Агнес взяла Элис за руку, и они вместе зашагали по песку под дождем обратно. Как бы сильно она ни дрожала, Элис не отпускала руку матери ни на миг.

* * *

Несколько недель спустя, как раз перед тем днем, когда Элис прочла в книге о птице феникс, они с матерью были в саду среди рассады зеленого горошка и тыквы. На горизонте выросли облака черного дыма.

– Не волнуйся, зайка, – мама сгребала новую землю для грядки с овощами, – это контролируемое сжигание травы на одной из ферм.

– Контролируемое сжигание?

– Люди по всему миру используют огонь в садоводстве, – объяснила ей мать.

Элис сидела на корточках и выдергивала сорняки из свежевскопанной земли. Она скептически размышляла о том, что сказала мама.

– Правда, – кивнула ей мать, опиравшаяся на свои грабли, – они сжигают растения и деревья, чтобы на этом месте могло вырасти что-то новое. Контролируемое выжигание также снижает риск стихийных пожаров.

Элис обхватила колени руками.

– Значит, маленький пожар может предотвратить большой? – спросила она, думая о библиотечной книге на своем столе, в которой рассказывалось, как заклинания превращали лягушек в принцев, девушек в птиц, а львов в овечек. – Как заклинание?

Мать тем временем раскладывала рассаду по лункам, сделанным в свежей земле.

– Да, думаю, именно так. Это как те заклинания, что превращают одну вещь в другую. Некоторым цветам и семенам нужен огонь даже для того, чтобы раскрыться и вырасти: орхидеям, и пустынным дубам, и так далее.

Она отряхнула руки и откинула прядь волос со лба.

– Ты умница, – сказала она.

Только теперь ее глаза улыбнулись. Спустя мгновение она снова занялась своей рассадой.

Элис тоже вернулась к работе, но продолжала краем глаза наблюдать за матерью, освещенной полуденным солнцем, пока она старалась вырастить что-то из ничего. В тот миг, когда мать окинула взглядом участок и ее лицо потеряло живость при виде сарая отца, Элис поняла с пронзительной ясностью: ей нужно было выбрать правильное заклинание, правильный огонь и правильный момент, чтобы превратить отца в нечто новое.