Текст книги "Потерянные цветы Элис Харт"

– Сюда мы приносим цветы после того, как срезаем их на полях. Мы проверяем каждый цветочек, прежде чем направить его дальше. Они должны быть совершенными. Мы получаем заказы от покупателей отовсюду: наши цветы доставляют на кораблях в близлежащие и отдаленные уголки, в цветочные магазины и супермаркеты, на заправочные станции и рынки. Их носят невесты, и вдовы, и, – голос Кэнди дрогнул, – женщины, только что ставшие матерями. – Она погладила рукой одну из скамеек. – Разве это не волшебство, Элис? Цветы говорят за людей, когда слова оказываются бессильны, – по любому случаю, какой только можно представить.

Элис повторила движение за Кэнди и провела рукой по рабочей поверхности. Кто эти люди, посылающие цветы вместо слов? Как может цветок сказать то же, что слова? Как бы выглядела какая-нибудь из ее книг, содержащая тысячи слов, если перевести ее на язык цветов? Никто никогда не посылал цветов ее матери.

Она села на корточки, чтобы рассмотреть хранившиеся под скамейкой банки с инструментами для резки, мотки лески и маленькие ведерки с маркерами и ручками всевозможных цветов. Сняла колпачок с синего маркера и понюхала его. На тыльной стороне ладони она провела прямую вертикальную линию и другую – с изгибом: «Я». Через мгновение она дописала рядом: «тут». Заслышав приближение Кэнди, Элис стерла слова.

– Пссс, Элис Блю, – голова Кэнди вынырнула из-за скамейки, за которой притаилась Элис, – следуй за мной.

Они проскользнули между скамьями, мимо раковин и холодильников в другую половину мастерской, в которой была обустроена художественная студия. Там стояли столы, накрытые однотонными скатертями, уставленные баночками с краской и кувшинчиками с кистями. В другом углу стояли мольберты, табуретки и коробка, полная тюбиков с краской. На одном из столов лежали рулоны медной фольги, кусочки цветного стекла и баночки с инструментами.

К тому времени, как Элис дошла до закрытого уголка в конце студии, она забыла о мальчике. Она забыла о Джун и статуях отца. Она была целиком поглощена тем, что находилось перед ней.

– Уголок под буквой «Икс», – довольно хихикнула Кэнди.

С закрепленной наверху рамки свисали десятки цветов разной степени высушенности. Вдоль стены, служившей перегородкой, тянулась одна длинная скамья. На ней валялись инструменты, ткани, почерневшие от частого использования, и сухие лепестки цветов, разбросанные, оставленные здесь за ненадобностью, как одежда, сброшенная на берегу. Элис прижала руки к деревянной поверхности, вспоминая, как руки матери плыли по чашечкам цветов в ее саду.

На краю верстака лежал кусок бархата, на котором красовались браслеты, ожерелья, серьги и кольца, в них поблескивали спрессованные цветы в смоле.

– Это рабочее место Джун, – сказала Кэнди, – здесь она творит волшебство из историй, на которых был построен Торнфилд.

Волшебство. Элис стояла перед украшениями, каждый кусочек которых переливался на солнце.

– Все цветы Джун выращивает здесь. – Кэнди взяла в руки браслет, на котором висела подвеска с бледно-персиковым лепестком. – Она прессует их и замыкает внутри прозрачной смолы, а потом запечатывает в серебро.

Кэнди вернула браслет на место. Элис внимательно рассмотрела всю радугу других цветов, спрессованных в подвесках для ожерелий, сережек и колец. Каждый из них был запечатан навеки, каждый застыл в одной точке времени и при этом сохранил краски жизни. Они никогда не станут коричневыми и не рассыплются. Они никогда не пожухнут и не умрут.

Кэнди подошла ближе и остановилась рядом с ней.

– Во времена королевы Виктории люди в Европе изъяснялись при помощи цветов. Это правда. Предки Джун – и твои, Элис, – женщины, жившие давным-давно, привезли с собой язык цветов из-за океана, из Англии, пронесли его через поколения, пока Рут Стоун не доставила его прямо сюда, в Торнфилд. Говорят, что она долгое время не прибегала к нему – до той поры, пока не влюбилась и не начала говорить на языке цветов. Вот только она, в отличие от привезенного ею из Англии наречия, использовала лишь те цветы, которые дарил ей ее любовник. – Кэнди запнулась, ее лицо пылало. – Как бы то ни было, – начала она и снова прервала себя на полуслове.

Рут Стоун. Ее предок. У Элис свело скулы от любопытства. Ей хотелось нанизать кольца на каждый палец, прижать прохладные серебряные подвески к своей теплой коже, надеть браслеты на запястья и поднести серьги к своим непроколотым ушам. Она хотела носить на себе тайный язык цветов, чтоб суметь сказать все, что не мог произнести ее голос.

На другом краю верстака лежала маленькая самодельная книга. Элис осторожно подкралась к ней. Потрепанный корешок много раз чинили, перевязывая его многочисленными алыми ленточками. Надпись на обложке была сделана от руки – золотая каллиграфия с изображением красных цветов, похожих на прядильные колеса. Торнфилд. Язык австралийских полевых цветов.

– Рут Стоун была твоей прапрабабушкой, – сказала Кэнди, – это ее словарь. Годами наследницы Рут выращивали язык, как выращивали цветы. – Она провела рукой по уголкам ветхих страниц. – Он поколениями хранился в семье Джун. Точнее, твоей семье, – поправила она себя.

Элис погладила пальцем обложку. Ей очень хотелось открыть ее, но она не была уверена, что это разрешено. Страницы пожелтели и торчали под неожиданным углом. На полях виднелись обрывки написанных от руки фраз. Элис наклонила голову. Прочесть она смогла лишь несколько целых слов. Темный. Ветви. Помятый. Душистый. Бабочки. Рай. Это была лучшая книга, какую Элис доводилось видеть.

– Элис, – Кэнди наклонилась, чтобы их глаза были на одном уровне, – ты когда-нибудь слышала раньше эту историю? О Рут Стоун? – Элис покачала головой. – Ты многое знаешь о своей семье, горошинка? – спросила Кэнди нежно. Неизъяснимое чувство стыда заставило Элис отвести взгляд. Она снова покачала головой. – О, да ты счастливчик, – грустно улыбнулась Кэнди.

Элис посмотрела на нее с непониманием. Она вытерла нос тыльной стороной ладони.

– Помнишь Элис Блю, женщину, о которой я рассказывала тебе, дочь короля? – Элис кивнула. – Ее мама тоже умерла, когда та была маленькой, как ты. – Кэнди взяла ее за руку. – Ее сердце было разбито, и ее отправили жить к тетушке, во дворец, полный книг. Позже, когда она выросла, Элис Блю рассказала, что тогда ее спасли истории, которые рассказывала тетя, и те, которые она вычитывала в книгах.

Элис представила себе Элис Блю, девушку в платье ее именного цвета, читающую в бледном свете, падающем из окна на страницы книги.

– Ты счастливица, Элис, потому что нашла это место, а вместе с ним и свою историю. Ты счастливчик, потому что можешь узнать и понять, откуда ты и где твое место.

Кэнди отвернулась. Через мгновение она вытерла щеки. В глубине мастерской щелкали и жужжали вентиляторы. Элис разглядывала старую книгу, грезя наяву о женщинах, которые склонялись над ней давным-давно, сжимая, быть может, в кулаке веточку полевых цветов, чтобы добавить новый абзац на их тайном языке.

Через некоторое время Элис заскучала и стала переминаться с ноги на ногу. Кэнди обернулась и задала вопрос, от которого все тело Элис наполнилось страстным нетерпением:

– Хочешь, я покажу тебе, как пройти к реке?

10
Бурсария колючая

Значение: Девичество

Bursaria spinosa / Восточная Австралия

Небольшое дерево или куст с темно-серой корой, покрытой частыми бороздками. На гладких ветках имеются шипы. Листья источают сосновый аромат, если их потереть. Сладко пахнущие белые цветы распускаются летом. Бабочки находят здесь нектар, а маленькие птички – укрытие. Сложная архитектура шипов привлекает пауков, которые сплетают на бурсарии свои сети.

Элис прикрыла рукой глаза от солнца. Хотя осень и остудила ночи, дни все равно были раскаленными. Кэнди подняла плеть винограда, заперла дверь мастерской и отпустила лозу, которая скользнула обратно, завесив дверной проем. На задней веранде Цветы закончили пить утренний чай и теперь переносили свои чашки и тарелки со столов на кухню. Кэнди окликнула Миф – с татуировкой в виде голубых птиц на шее, – чтобы спросить время. Услышав ответ, Кэнди повернулась к Элис, на ее лице читалось разочарование. У Элис упало сердце.

– Ох, горошинка, прости. Уже позднее, чем я думала. Боюсь, мне надо приготовить обед, а иначе получится, что мы нехорошо обошлись с Цветами. Придется мне отвести тебя к реке в другой раз.

Элис попыталась заглянуть Кэнди в глаза.

– Нет, не смотри на меня так. Пожалуйста. Я просто не могу позволить тебе пойти одной.

Элис продолжала жалобно смотреть.

– Черт возьми, – пробормотала Кэнди себе под нос. – Слушай, только если ты обещаешь быть такой осторожной, какой никогда еще не была. За всю. Твою. Жизнь. – Кэнди нахмурилась. – И если обещаешь вернуться, как только быстренько посмотришь на реку. Сразу обратно. Я серьезно.

Элис энергично закивала.

– И еще кое-что: ты не должна проговориться Джун или Твиг, что я отпустила тебя одну в первый же раз, как они оставили тебя со мной.

Элис приподняла брови.

– Ну да, верно. Это не будет проблемой. – Кэнди скрестила руки на груди. – Хорошо, Элис Блю, – она сдалась, не в силах сдержать улыбку, – ты можешь пойти на речку одна и все там разведать. Но не расстраивай меня, ладно? Второй шанс здесь получить непросто.

Элис подбежала к Кэнди и обвила руками ее талию. Я доверяю тебе.

Следующие десять минут Кэнди повторяла инструкции: иди по тропинке до конца цветочных полей. Продолжай идти по ней через кусты до реки. Не сходи с тропы. Не заходи в реку. Не пытайся переплыть речку. Не делай вообще ничего, просто иди по тропинке до реки.

Только после того, как Элис по три раза кивнула на каждое слово, Кэнди была удовлетворена.

– Ну ладно, – сказала она, – тогда я пошла готовить обед. До скорого, горошинка.

Элис колебалась, не в силах поверить, что ей разрешили пойти одной. На ступеньках Кэнди оглянулась. «Иди», – прошептала она и замахала руками, прогоняя Элис.

Элис пробежала вокруг цветочного поля, указания Кэнди звенели у нее в ушах. Она не остановилась, не оглянулась, не споткнулась. Если бы у нее был голос, она бы запрокинула голову и издала крик. Она не смела отвести взгляда от тропинки, которая убегала прочь из сада и скрывалась в лесу. К реке, – пела Элис про себя. К реке.

Оказавшись под сенью кустов, Элис перешла с бега на шаг. Потоки света струились сквозь узорчатый кров ветвей и разливались у нее под ногами. Сверчки и медососы-колокольчики пели в один голос, изредка им вторили кваканьем древесные лягушки. Она смотрела на эвкалипты над головой, чьи ветки и листья поглаживали друг друга на ветру. Бабочки-монархи порхали – хлоп-хлоп-ввысь – над кустами дикого хлопка. Она остановилась, чтобы рассмотреть покрытые лишайником скалы, бутоны древесных папоротников, похожие на волосатые завитушки, островки сладко пахнущих фиолетовых цветов. Воздух был насыщен запахами сухой земли, ванили и эвкалипта.

Она чуть не забыла, зачем пришла, пока не услышала его. Она остановилась и прислушалась. Это был он, едва уловимый, но безошибочно узнаваемый: зов воды, такой же реальный и живой, как если бы это был голос матери. Элис помчалась к реке, волосы развевались у нее за спиной.

Тропинка оборвалась на берегу широкой зеленой речки. Она не кудрявилась барашками, не рычала и не обрушивалась, как океан: она была спокойной, напевающей всегда одну и ту же песню. Элис тянуло к ней, так же как, казалось, и все вокруг: корни деревьев уходили в воду, так же как длинные и тонкие пряди мха, цепляющегося за камни, наполовину погруженные в воду.

Не заходи в реку.

Элис мысленно извинилась перед Кэнди, пока стряхивала с себя ботинки. Она уже стянула с себя носки, когда заметила узенькую дорожку, идущую вдоль берега.

Она вытянулась, чтобы увидеть, куда вела тропа. Кэнди не упоминала, что есть другой путь. Второй шанс здесь получить непросто. Элис подползла к ней. Она взглянет только одним глазком. Но, к ее разочарованию, тропинка никуда не вела. Едва начавшись, она резко обрывалась около маленького круглого пятачка в тени у реки, на котором хватило бы места, наверное, только для двоих. Элис повозила ногами в пыли, огорченно вздохнув. Но когда она повернула обратно к реке, что-то привлекло ее внимание: позолоченный край чего-то настолько большого, что оно заслоняло солнце. Ее брови удивленно взлетели, когда она охватила взглядом весь гигантский красный речной эвкалипт. Его ствол в ширину был больше ее роста. Элис взглянула на ветви дерева, уходящие так далеко ввысь, что вершины было не разглядеть. При мысли о том, чтобы залезть на него, у нее вспотели ладошки. Его ветви отяжелели от цветов и душистых листьев в форме полумесяца. Его корни уходили в реку, создавая кармашки, в которых плавали его орехи, листья и цветы. Он был королем деревьев. Но еще сильнее Элис заворожили имена, вырезанные на его стволе. Хотя они начинались выше уровня ее глаз, встав на цыпочки и запрокинув голову, Элис сумела прочитать их все. Имя Рут Стоун было ей знакомо, но других она не слышала, пока не дошла до самого низа.

Джун Харт.

Рядом с именем Джун был глубокий срез, где, как догадалась Элис, раньше было другое имя. Ниже шло имя отца Элис: Клем Харт. А рядом – похожий шрам, на том месте, где должно было быть еще одно имя. Элис пыталась расшифровать этот список: вдруг это тоже был тайный язык, как цветы, – но не смогла. Рут Стоун, Джейкоб Уайлд. Уоттл Харт, Лукас Харт. Джун Харт. Клем Харт. И еще два имени, соскобленных с дерева.

Резкий вопль какаду заставил ее подскочить. В этих пропавших именах и в том, какое крошечное пустое место от них осталось, было нечто, что заставило Элис занервничать.

Когда какаду снова прокричал, Элис поспешила назад к пустырю у реки и остановилась в нерешительности, выжидая, чтобы ее сердце перестало так бешено биться.

Мерное и ровное течение реки успокоило ее. Она почувствовала на коже тяжесть жары и влаги. Бусинка пота скатилась по позвоночнику. Пообещай, что вернешься, как только взглянешь на реку. Сразу назад.

Элис не могла остановиться. Она сбросила с себя футболку и шорты, оставила их возле ботинок и спустилась на песочек. Когда прохладная вода лизнула ее стопы, она содрогнулась от знакомого приятного ощущения. Последний раз она купалась так далеко отсюда и так давно, что она едва могла вспомнить вкус морской воды. Она зашла в реку по колено – и нежное течение принялось убаюкивать ее, потом по пояс, положив на поверхность расставленные руки. Она подтянула плечи. Лес вокруг нее жужжал и стрекотал.

Она глянула на эвкалипт, думая об именах, вырезанных на нем. Река – это отдельная история, – сказала Джун, когда они вместе были на цветочных полях. – Она принадлежала моей семье в течение нескольких поколений. Нашей семье. Элис посмотрела вниз сквозь воду на свои ноги на песчаном дне. Можно ли владеть рекой? Это ведь как сказать, что владеешь морем? Элис знала, что это море владело тобой, когда ты погружался в него. И все же мысль о том, что она так или иначе была частью этого места, наполнила теплом небольшое пространство внутри нее. Над головой что-то проворчала кукабарра. Элис кивнула. Хватит думать. Она сделала шаг вперед и нырнула в водоворот зеленой воды, оставляя все неозвученные вопросы на поверхности.

Ее поразило, что вода была сладковатой и совсем без соли. Глаза не щипало. Она выдохнула пузыри и смотрела, как они всплывают и лопаются. Сердце реки стучало в ушах у Элис. Папа говорил, что вся вода в конечном итоге стекается в одно место. Новый вопрос поразил ее: может ли она проплыть вниз по реке, через время, назад домой?

Элис так долго думала об этом, что легкие начало жечь. Она крепко уперлась ногами в дно реки и вытолкнула себя на поверхность, вынырнув в веере брызг. Так больно дышать ей не было с пожара. Неожиданно свет, пробивавшийся сквозь кусты, перестал казаться таким уж приветливым, вода больше не была успокаивающей. Она вышла, пошатываясь, из реки, и беспрестанно кашляла, пока карабкалась по берегу к сухой земле. Она кашляла и кашляла, согнувшись и уперев руки в колени.

– Ты в порядке?

Она обернулась на голос.

Он был там. На другой стороне реки. Мальчик, которого она видела в машине.

Элис снова согнулась пополам, закашлявшись, из носа и глаз у нее хлынуло. Она никак не могла остановиться. Чем больше она старалась, тем сильнее кашляла. Когда она начала плакать, кашель превратился в хрип. Громкий всплеск раздался у нее за спиной, а через несколько мгновений ей на ступни упало несколько капель. Мальчик стоял возле нее, с него стекала вода.

– Вдыхай и думай: «Вдох». Выдыхай и думай: «Выдох».

Он положил руку ей между лопаток. Она взглянула на него и последовала его указаниям.

Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

Постепенно кашель прошел.

Когда она распрямилась, то сообразила, что на ней не было ничего, кроме трусов. Ее лицо вспыхнуло. Она схватила свою футболку и шорты и, не глядя ему в лицо, бросилась прочь по тропинке.

– Эй, – позвал он.

Элис не оглянулась.

Только добежав до черты, где заканчивались кусты и начиналась цветочная ферма, она остановилась, чтобы одеться. Заметив свои босые ноги, она поняла, что забыла ботинки у реки.

Она бежала мимо цветочных полей, и послеполуденное солнце грело ей кожу. Лицо ее уже не горело. Она не знала, как быть с ботинками, разве что выскользнуть незаметно попозже и вернуться за ними.

За полем в мастерской шумели вентиляторы. Цветы были внутри, занимались растениями, которые срезали утром. Элис легко взбежала по ступеням веранды позади дома. Столы были пусты, стулья аккуратно задвинуты. Она не знала, как долго отсутствовала. Пропустила ли она обед? В ответ у нее громко заурчало в животе. Элис прокралась к входной двери.

Похоже, внутри никого не было. Может быть, Твиг и Кэнди тоже были в мастерской? Элис расслабилась. Она вошла в кухню в поисках еды, нашла хлеб, масло и пасту «Веджимайт» и сделала себе пару сэндвичей.

– Должно быть, у тебя сегодня аппетит размером с Гарри!

Элис замерла, затем обернулась, заставив себя спокойно улыбнуться Твиг, которая стояла в дверном проеме.

– Кэнди сказала, что после такого напряженного утра ты предпочла пообедать у себя наверху. Сказала, тарелка после тебя прямо сверкала.

Не зная, как реагировать, Элис кивнула. Обед она таки пропустила. Наверное, она отсутствовала куда дольше, чем ей казалось, и теперь опасалась, как бы у нее – или, еще хуже, у Кэнди – не было проблем. Но Кэнди ее прикрыла. И от этой мысли она почувствовала себя по-настоящему счастливой.

– Хороший аппетит так же важен, как и хороший настрой, я всегда так говорю, – сообщила Твиг, проходя мимо и направляясь в коридор. – Кстати, насчет Гарри: когда закончишь с сэндвичами, приходи в гостиную, хорошо?

Элис наконец выдохнула с облегчением; Твиг, похоже, не заметила ни грязных босых ног, ни мокрых волос.

Стоя в кухне и жуя сэндвич, Элис не могла перестать улыбаться. Теперь у нее в Торнфилде было кое-что, что принадлежало только ей. Ее первая прогулка к реке всегда будет только ее. Если не считать мальчика, конечно. При мысли о нем щеки Элис снова вспыхнули. Она отложила сэндвич. Он неожиданно стал совершенно безвкусным.

* * *

В гостиной было просторно и светло. Твиг сидела на кушетке, Гарри расположился у ее ног и периодически вздыхал, пока она чесала ему за ухом. Элис присоединилась к ним, заняв то же место, что и ранее утром, когда Джун принесла ее вниз и исчезла. Казалось, что это было несколько дней назад. Элис увидела грузовик Джун снаружи, припаркованный возле мастерской. Она присоединится к ним? От этой мысли ей стало не по себе. Она потерла глаза. Веки неожиданно отяжелели.

– Джун, кажется, упомянула, что у Гарри есть особый дар? – спросила Твиг.

Элис кивнула, зевая.

– Я подумала, что могла бы научить тебя тому, как мы говорим с ним, когда бы нам ни понадобилась помощь.

Услышав свое имя, Гарри лениво приподнял уши под пальцами Твиг. Он выгнул спину, потираясь об ее ноги, и приоткрыл пасть, роняя слюну. Не особо похож на суперпса, – подумала Элис.

– Гарри, что называется, собака-помощник. Ты раньше слышала о собаках-помощниках, Элис?

Элис покачала головой. До Гарри она не знала ни одной собаки, кроме Тоби, а он не был помощником. Он был ее лучшим другом.

– Собак-помощников специально дрессируют, чтобы они поддерживали людей, которым страшно. Такие собаки, как Гарри, способны реагировать на человеческие эмоции. Они могут успокоить тебя и отвлечь, когда тебе грустно, или страшно, или ты расстроен. – Твиг улыбнулась, когда Гарри лизнул ее руку. – Может быть, Гарри уже принес тебе немного утешения и радости, с тех пор как ты здесь? – спросила она Элис.

Элис вспомнила, что Гарри сидел рядом с ней в грузовике, когда она и Джун ехали в Торнфилд. Он был с ней вчера, когда она проснулась из-за кошмаров, и даже сумел уговорить ее спуститься вниз. Она привыкла к его клыкастой улыбке, ушам с темными кончиками и золотистой морде. Это не Тоби, но Твиг была права: что-то такое было в Гарри, от чего ей становилось лучше.

– Обычно помощь Гарри нужна больше всего, когда у нас в Торнфилде появляется кто-то новый. Так что помни, Элис: когда бы он тебе ни понадобился, когда бы тебе ни было грустно, страшно или тревожно, Гарри здесь и готов помочь тебе. Как и все мы. – Твиг улыбнулась.

Она пригладила его уши и похлопала по бокам.

– Большую часть команд Гарри нужно произносить вслух, но есть и зрительные команды. Им я тебя научу?

Оставшуюся часть дня Элис училась говорить с Гарри. Она быстро поняла, что к чему. Щелчок пальцами прямо перед собой говорил Гарри, чтобы он встал перед ней, создавая барьер между Элис и чем бы то ни было еще. Щелчок пальцами за спиной давал Гарри понять, чтобы он встал там. Хлопок в ладоши приказывал Гарри войти в комнату и включить свет, чтобы Элис не пришлось идти в темноте. Это была ее любимая команда. Ее смешило то, как Гарри вбегает в комнату и нажимает на кнопку на полу, включая торшер.

– Он знает каждую комнату в доме, Элис, и все кнопки, включающие свет. – Твиг кивнула с серьезным видом, но глаза ее улыбались.

Последняя команда – провести рукой с открытой ладонью над головой слева направо – означала, что Гарри должен зайти в помещение и начать искать людей или взломщиков, а если кого-то найдет – лаять. Мысль о том, чтобы когда-нибудь воспользоваться этой командой, ей не нравилась.

– Хорошо, Элис. Просто великолепно. Ты отличная ученица. Если ты когда-нибудь опять будешь одна и почувствуешь, что теряешь сознание, как сегодня утром, помни, что можешь позвать Гарри.

К тому моменту, как двери мастерской распахнулись и через окно стали доноситься звуки, свидетельствующие о том, что на сегодня Цветы закончили с работой, Элис уже поднаторела в командах для Гарри. Она шлепнулась на кушетку, слишком уставшая, чтобы продолжать практиковаться.

– Джун скоро вернется к ужину, – сказала Твиг. – Как насчет того, чтобы заранее принять ванну и лечь спать пораньше? Сегодня был насыщенный день.

Элис кивнула. Ей не особенно хотелось принимать ванну, но у Твиг был такой мягкий голос, что любое ее высказывание звучало очень мудро. Когда она шла за Твиг по коридору в ванную, она щелкнула пальцами за спиной, хотя в этом и не было нужды. Гарри шел следом, почти наступая ей на пятки.

* * *

Твиг распахнула входную дверь и села на ступеньки задней веранды, ловя последний луч дня. Она скрутила себе папиросу, прикурила и глубоко затянулась, прислушиваясь к хрусту горящего табака, чувствуя, как дым наполняет легкие. Она выпустила колечко, и оно уплыло к первым появившимся звездам. За цветочными полями желтый свет падал из окон мастерской. Джун была там с того момента, как приехала домой еще днем. Твиг занималась документами в кабинете, дожидаясь возвращения Элис с речки, когда на парадной лестнице послышались усталые шаги Джун. Она вышла в коридор поприветствовать ее. Джун подняла руку, показывая, что не готова к спору.

– Твиг, – сказала она еще до того, как Твиг успела что-либо произнести.

Глаза ее покраснели. Гарри втиснулся между ними, чуть не сбив их с ног.

– Она на речке, – сказала Твиг. – Я собираюсь научить ее основным командам, когда она вернется. – Твиг погладила Гарри по голове. – Ей пригодится помощь, когда у нее случится новая паническая атака.

– Если у нее случится новая паническая атака, – вздохнула Джун. – Я записала ее в школу. Она начинает со следующей недели. Я скажу ей сегодня вечером.

Твиг сжала кулаки. Джун не была такой упрямой, когда растила Крошку Кэнди. Впрочем, Твиг понимала разницу: Кэнди – это благословение, Элис – кровь.

– Запись в школу заняла все утро? – Твиг выглянула на улицу, посмотрела на грузовик Джун.

Уголок шкатулки из орешника, украшенной ручной резьбой, выглядывал из-под брезента на сиденье. Твиг подняла бровь. Она точно знала, где была Джун: раскапывала старых призраков в своем складском сарае в городе.

– Полегче, Твиг. Это не то, что ты думаешь. Это был просто адский день.

– Да-да, был, – прошипела Твиг, – особенно для твоей внучки. Хотя погоди, кто еще знает, как там твой внук. Раз уж ты выбросила его, как сорняк.

Слова рассыпались осколками под ногами. Когда Твиг увидела лицо Джун, она готова была смести их в кучку и проглотить одно за другим. Джун выскочила из дома, скрылась в мастерской и хлопнула за собой дверью. Она больше не показывалась.

Твиг закурила еще одну самокрутку. Она была благодарна Джун, что у той хватило выдержки не швырнуть ей в лицо таких же болезненных слов. Ведь она злилась не только из-за того, что Джун разлучила детей Клема. Конечно, нет. Это было из-за ее собственных детей. Из-за того дня тридцать лет назад, когда работники социальной службы подкатили на своем сверкающем «Холдене» и зашли в ее дом с постановлением суда, обвиняющим ее в пренебрежительном отношении к детям. Потому что у нее не было мужа. Потому что она часто оставляла Нину и Джонни с Юнис, своей сестрой, пока сама уходила искать работу. Потому что она была бедна. Потому что Департамент по делам несовершеннолетних решил, что единственный шанс для ее детей стать правильными австралийцами – вырасти в правильной австралийской семье. Один из них повалил Твиг и держал, пока второй вырывал Нину и Джонни у нее из рук. Они кричали. Твиг пела, пытаясь успокоить их, но они были безутешны. Когда их уносили прочь, они старались уцепиться за все, что попадалось под руку, обрывая пригоршни цветков с олеарии в саду перед домом. Твиг съежилась возле оборванных цветов, которые сохли и умирали на солнце, – это было последнее, к чему прикоснулись ее дети. Она все еще была там, когда Юнис вернулась с работы: пела на резком северо-западном ветру и нянчила мертвые цветы, как будто могла вырастить их снова. Твиг старалась держаться, веря, что Нина и Джонни каким-то образом найдут путь домой, к ней, но после того, как спустя пару лет Юнис пропала без вести, она снялась с места. Она бродила по побережью, потом внутри страны, переезжая на попутках от города к городу. Пока однажды, когда она брела вдоль шоссе, ее не заманило в Торнфилд сначала любопытство, потом – детский плач.

Взрыв смеха в общей спальне прервал ее поток воспоминаний. Твиг вытерла глаза рубашкой. Она попросила Кэнди накрыть к ужину в общежитии Цветов; если бы Джун решила рассказать Элис про школу, им понадобилось бы место, где никто не помешает. Это было на случай, если Джун вообще собиралась выйти из мастерской.

Как по команде дверь мастерской открылась. Твиг спрятала огонек папиросы и сидела неподвижно в тени, пока Джун шла к входной двери дома. Если бы она заметила Твиг, на этом бы все и закончилось. Парадная дверь открылась и закрылась. Скрипнули петли шкафчика с посудой в столовой, когда Джун принялась накрывать на стол. Дальше по коридору в ванной заурчало, когда стала сливаться вода. Дверь ванной открылась. Легкие шаги проследовали по коридору в кухню. Вздох духовки, которую выключили. Бормотание Джун. Скрежет стульев по полу столовой, когда Джун и Элис сели за стол. Стук и царапанье стали по фарфору, когда они приступили к еде.

Элис, должно быть, умирала от голода после ее пробежки к реке и обратно. Твиг точно знала, где она была, когда наткнулась на Элис в кухне днем. Ее рубашка была неправильно застегнута, в мокрых волосах было полно листьев, а ноги были в песке. Но ее глаза светились, а на щеках горел румянец, поэтому Твиг промолчала. Она не хуже других знала, что Торнфилд по-разному лечит разбитые души, которые обрели здесь дом. Сейчас помочь Элис прийти в себя сможет только река. Для Твиг, с тех пор как она пришла в Торнфилд, лекарством всегда была Джун.

* * *

Элис лежала в постели, и от известий, которые Джун сообщила за ужином, голова у нее шла кругом. Ее отправляют в местную школу. Со следующей недели у нее начинаются занятия.

– Я говорила с директором сегодня, – сказала Джун. – Он предложил, чтобы Гарри был с тобой в классе, тогда у тебя с самого начала уже будет друг.

Школа. Она читала об этом. Учителя и классные комнаты, парты, карандаши и книги. Дети, игровые площадки, разрезанные пополам сэндвичи, чтение, письмо и домашние задания. И ей можно взять Гарри с собой.

Элис перевернулась на бок и обратила свои мысли к реке. Она думала о том, как звучала река, если слушать ее, погрузившись в воду, и о странном чувстве, которое возникло у нее, когда мальчик положил руку ей на спину, чтобы помочь восстановить дыхание.

Легкий ветерок пощекотал ее под подбородком. Элис села в кровати. Одна из белых занавесок развевалась в темноте. Она не помнила, чтобы открывала окно. Элис потянулась к лампе и включила ее, щурясь от света.

Там, на полу перед ее постелью, стояли ее нежно-голубые ботинки.

В одном из них была веточка полевых цветов, пахнувших ванилью.

* * *

Твиг сворачивала себе третью папиросу, когда услышала глухой звук сбоку от дома. Она затаила дыхание, чтобы лучше слышать. Похрустывающий звук шагов донесся с грунтовой дорожки, ведущей к полям, и наконец в поле зрения оказался мальчик. Твиг прищурилась. А затем медленно выдохнула. Зажав в одной руке незажженную самокрутку, а в другой – зажигалку, она ждала, не оглянется ли он. Как раз там, где дорожка исчезала в лесу, он обернулся, лунный свет упал на его лицо.

Он стоял там, сын Боряны, и глаза его были прикованы к горящему окну Элис. Твиг сомневалась, что он заметил бы ее на веранде, даже если бы она полыхала, как факел.

Когда он повернулся к дорожке и скрылся в лесу, Твиг трясущимися руками зажгла сигарету. Она видела такое и раньше. Когда в колокольне жила Агнес Айви. А Клем Харт подкрадывался к ее окну, чтобы отдать ей цветы.