Текст книги "Потерянные цветы Элис Харт"

За всю свою жизнь Брук не видела ничего похожего на то, что последовало после происшествия на участке Хартов. Полицейские говорили, что это настоящее стихийное бедствие: сухая гроза, ребенок, оставленный дома один со спичками, семья, в которой мать и дочь регулярно подвергались насилию со стороны мужчины. Брук была неподалеку, когда полицейские подошли к Джун и объяснили, что случилось: Клем избил ребенка до бессознательного состояния в ее комнате, потом, сообразив, что на ферме пожар, вытащил ее на улицу, прежде чем вернуться, чтобы спасти Агнес. К тому времени, как приехали пожарные и «Скорая», помочь Агнес уже было нельзя, а вскоре на месте происшествия умер и Клем, надышавшись угарным газом. К этому моменту лицо Джун приобрело настолько нездоровый оттенок, что Брук вмешалась и предложила сделать перерыв.

Лифт опустился до парковки и остановился, снова тошнотворно громыхнув. Брук набрала полные легкие свежего воздуха, сдерживаясь и не зажигая сигарету. Бедная женщина эта Агнес. Всего двадцать шесть лет и в таком страхе из-за своего мужа, что составила завещание об опекунстве над своими детьми, один из которых никогда ее даже не увидит. Брук приложила руку к животу при мысли о нем – о новорожденном мальчике, которого вынули из избитого умирающего тела Агнес. Она сглотнула поднимавшуюся желчь. Как муж мог так поступить со своей беременной женой, маленькой дочкой, неродившимся сыном? Что станет с Элис – пережившей пожар дочерью Агнес?

Образ Элис, без сознания, избитой и вдыхающей дым, ошеломил Брук. Она выбросила сигареты и зажигалку в мусорное ведро, залезла в машину и уехала из больницы так спешно, что шины завизжали на бетоне. Ей страстно хотелось быть настолько далеко от опустевшей палаты Элис, насколько это было возможно.

Летние сумерки были густыми и душистыми. Норфолкские сосны вдоль побережья кишели попугаями, которые пьяно верещали, горланя свои закатные песни. Брук съехала на обочину и опустила стекла, чтобы вдохнуть насыщенные ароматы соли, морских водорослей и франжипани. Элис постоянно бормотала что-то о цветах, когда она была в тисках своих ночных кошмаров. О цветах, фениксах и огне.

– Ну же, Брук, – проворчала она сама себе, – возьми себя в руки.

Она вытерла глаза, высморкалась и повернула ключ в зажигании. Она удалялась от моря, набирая скорость, срезая углы пустых соседских улиц, пока не въехала с разгону в ворота своего дома. Как только она вошла, то направилась прямо к телефону, подняла трубку и стала набирать номер, чтобы сделать-таки звонок, которого боялась весь день. Она заставила себя нажать последнюю кнопку телефона Салли, который знала с двенадцати лет.

Кровь застучала в висках, когда на линии пошли гудки.

6
Мятный куст

И свет ее Тянется над соленым морем, Равно как над утопающими в цветах полями.

Сапфо

Значение: Оставленная любовь

Prostanthera striatiflora/Центральная Австралия

Растет в гористых ущельях и возле обнажившихся пород. Обладает очень сильным мятным запахом. Листья – узкие и плотные. Белые цветы имеют форму колокольчиков с фиолетовыми полосками с внутренней стороны и желтыми пятнышками в сердцевине. Их не следует употреблять в пищу, поскольку они вызывают расстройства сна. Необычно яркие сны также симптоматичны.

Дорога была длинной, раскаленной и покрытой желтой пылью. Ветерок не доносил запахов моря. Воздух, который гнали вентиляторы в кабине, был горячим, как тяжелое дыхание Тоби. При воспоминании о его морде, его слюнявой волчьей улыбке Элис закусила нижнюю губу, упрямо вперившись в странный и незнакомый пейзаж за окном. Ни серебристой морской травы и солевых озер, ни крабов-солдат, ни приливов и отливов, которые можно предсказывать, ни ожерелий из водорослей, которые можно носить на шее, ни призрачных клочков вирги в небе, предупреждающих о приближении шторма на море.

По обеим сторонам длинного гладкого шоссе земля томилась от жажды, сухая, как потрескавшийся язык. Однако каким-то непостижимым образом этот странный ландшафт кишел жизнью. Она прямо-таки ударяла Элис в уши: цокающее верещание цикад, изредка – дикий гогот кукабарры. То там, то тут появлялись яркие разноцветные пятна в тех местах, где у подножия эвкалиптов разрослись полевые цветы. У некоторых из деревьев стволы были белые, как сказочный снег, в то время как у других они были окрашены в охру и выглядели такими блестящими, словно были покрыты слоем свежей краски.

Элис зажмурилась. Мама. Не рожденный брат или сестра. Книги. Сад. Стол. Тоби. Папа. Она потерла запястьем левую сторону груди. Открыла глаза. Боковым зрением она увидела, что Джун потянулась было к ней, но, не зная, что сделать, задержала на несколько мгновений руку на полпути, а потом положила обратно на руль. Элис притворилась, что не заметила этого. Это был выход не хуже других. Она сильнее отстранилась от Джун и полностью развернулась к окну. Запустив руку за сиденье, она дотянулась до сумки с книгами, предпочитая игнорировать тот факт, что их прислала Джун, и сосредоточиться на том, что они принадлежат ей. Элис вытянула первую, какую смогла подцепить кончиком пальца, и почти улыбнулась при виде нее. Какое совершенное утешение. Сжав книгу в руках, Элис черпала успокоение из ее крепкой, твердой формы, ее надежных прямых углов, запаха бумаги, манящей истории внутри и плотной обложки снаружи; на ней было изображение девочки, которое Элис рассматривала часами, – девочки с ее именем[8]8
  Имеется в виду «Алиса в Стране чудес», поскольку на английском Алиса звучит как Элис (прим. пер.).


[Закрыть], которая упала в странный и чудесный мир, но все же нашла свой путь домой.

* * *

Джун не отрывала глаз от дороги и крепко сжимала руль обеими руками, боясь того, что может произойти, если она глянет в сторону или ослабит хватку. Она не могла унять дрожь в руках и ногах. Ей бы помог только глоток виски из фляжки в боковом кармане. Но она не осмеливалась. Не сегодня. Не с ребенком в машине, сидящим так близко от нее, что она могла бы дотронуться до него, если бы протянула руку. Элис. Ее внучка, которую она никогда не видела. До сегодняшнего дня. Боковым зрением Джун рассматривала девочку, прижимавшую к груди книгу, словно только благодаря этой вещи ее сердце еще билось. Она согласилась с предложением медсестры сказать, что коробка книг была от ее бабушки. Очевидно, что Элис любила их настолько, что это было бы самым простым способом установить контакт между ними. Сейчас самое главное, чтобы Элис была защищена от любого стресса, – сказала медсестра.

Глядя со своего места на Элис, Джун размышляла, как нелепо было верить, будто ложь может сгладить ситуацию. Она упрекала себя за глупость. Им нужно было просто спокойно сесть и поговорить с ребенком, не болтая ей всякой чепухи. Привет, Элис, я Джун, твоя бабушка. Твой отец – мой… – Джун тряхнула головой, – был моим сыном, которого я не видела много-много лет. Я собираюсь отвезти тебя домой, где ты никогда больше не будешь чувствовать себя в опасности. Джун моргнула, чтобы сдержать слезы. Может быть, нужно было всего несколько слов. – Мне так жаль, Элис. Я должна была быть матерью получше. Мне очень, очень жаль.

Когда местная полиция постучала у входной двери в Торнфилде, Джун, прежде чем открыть им, скрылась в кладовке, чтобы отпить большой глоток виски из фляжки. Она впустила их, думая, что речь пойдет об одной из Цветов. Вместо этого они сняли шляпы и сообщили ей, что ее сын вместе с женой погибли в пожаре в их доме. Выжили дети – новорожденный сын и девятилетняя дочь. Обоим внукам Джун оказывали медицинскую помощь, а сама она значилась как ближайшая родственница. Она также должна узнать, что Клем был виновен в домашнем насилии над женой и дочерью, в этом уже нет никаких сомнений. После их ухода Джун едва успела добраться до туалета, прежде чем ее вырвало. Ее глубочайшие опасения насчет сына, которые она со страхом вынашивала годами, оказались правдой.

Стоило Джун взглянуть на Элис, как тошнота снова подкатила к горлу. Девочка была так похожа на Агнес. Растрепанные волосы, густые ресницы, пухлые губы и большие глаза, в глубине которых таились любопытство и жажда. Уязвимость была неотъемлемой частью их обеих, словно жизненно важный орган снаружи тела. Раз Элис выглядела как мать, не переняла ли она характер у отца? Была ли она похожа на Клема? Джун пока этого не знала. Молчание Элис вызывало у нее сильную тревогу. Селективный мутизм – распространенное явление у детей, переживающих глубокую травму, – успокаивала ее доктор Харрис, – обычно это не навсегда. С надлежащими поддержкой и уходом Элис снова начнет говорить, когда будет готова. До тех пор мы не узнаем, многое ли она помнит.

Джун крепче схватилась за руль, ее браслеты звякнули. Она посмотрела вниз на желтые цветочки, спрессованные в смоле; каждая подвеска висела на отдельном серебряном браслете. Во всех были одинаковые цветы. Каждый цветочек буддлеи имел пять немного отличающихся друг от друга желтых лепестков. Верхний лепесток каждого цветка венчало красное пятнышко, а в центре было по три тычинки, самая крупная из которых напоминала формой лодку. Джун смастерила браслеты специально для этого дня. Каждый раз, как они позвякивали на ее запястьях, они повторяли свое значение, как молитву. Второй шанс. Второй шанс. Второй шанс.

Элис тяжело задышала, вздрагивая во сне. Ее голова запрокинулась назад под опасным углом. Джун подумала было потянуться к ней и уложить ее по-другому, но вскоре Элис закашлялась и перевернулась сама.

Джун сосредоточилась на дороге. Сильнее надавила на педаль газа. Она надеялась, что, какие бы сны ни видел ребенок, они были спокойными.

* * *

Послеполуденный солнечный свет лился в кабину. Элис вздрогнула. Она не заметила, как уснула; слезы засохли в уголках глаз, шея затекла. Она села прямо и потянулась. Гарри лизнул ее руку. Она позволила ему это сделать: слишком устала, чтобы снова отпихивать его. Они уже ехали не по шоссе, а с шумом подскакивали на ухабистой проселочной дороге. На коленке образовался розовый кровоподтек в том месте, где она ударилась о ручку двери, когда грузовик подбросило на очередной колдобине. Элис тосковала по соленому морскому воздуху.

Джун открыла окно со своей стороны и высунула наружу загорелый локоть. Ее седеющие кудри мягко развевались на ветру. Элис рассматривала ее профиль. У Джун не было ничего общего с отцом, но она все равно казалась знакомой. Когда она убрала за ухо вьющийся локон, браслеты зазвенели на ее запястье. С каждого свисала маленькая подвеска с зажатым внутри желтым цветком. Она взглянула на Элис, а та замешкалась, не успев сразу притвориться спящей.

– Ты проснулась.

Зажмурившись, Элис разглядела сквозь дымку ресниц, что Джун улыбается и встряхивает браслетами на запястье.

– Они тебе нравятся? Я сама их сделала. Все эти цветы с моей фермы.

Элис отвернулась и посмотрела в окно.

– Каждый цветок – часть тайного языка. Когда я ношу какое-нибудь сочетание цветов, я будто бы пишу мой собственный секретный код, который может понять только тот, кто знает мой язык. Сегодня я решила носить цветы только одного вида.

У Элис дрогнул мускул на щеке. Джун снизила скорость, и браслеты отреагировали звоном.

– Хочешь узнать, что они значат? Я открою тебе секрет.

Элис проигнорировала ее, изо всех сил сосредоточившись на засохшем кусте, мимо которого они проехали. Ее желудок сжался, когда они миновали загон со скотом. Стрекотание цикад заглушало ее мысли. Джун продолжала говорить.

– Я могла бы научить тебя.

Элис свирепо посмотрела на странную женщину, сидевшую рядом. На какое-то время Джун умолкла. Элис закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое.

– Ты только что пропустила город. Неважно. Уйма времени, чтобы исследовать его позже. – Джун нажала на тормоз и переключила скорость, двигатель заворчал, замедляясь. – Вот мы и на месте.

Они свернули с грязной проселочной дороги на более узкий и ровный подъездной путь. Грохот, который наполнял кабину, пока они ехали по камням и ухабам, перешел в тихое гудение. Воздух изменился. Он стал сладким и зеленым. Кусты цветущих гревиллей появились вдоль дороги. Бабочки-монархи порхали – хлоп, хлоп, вжик – над диким хлопком. Элис не могла удержаться, чтобы не выпрямиться на своем сиденье. Жужжание пчел доносилось из группы белых ульев, расположившихся подле скрюченных серебристо-зеленых эвкалиптов, которые выстроились рядком на пути к самому большому дому, какой Элис доводилось видеть. Дом, который, как она вдруг осознала, был ей знаком.

Он выглядел живописнее, чем на фотографии, которую она нашла в сарае отца, – фотографии, вместе с которой в тайнике лежала прядь волос, иссиня-черных, перевязанных выцветшей лентой. Элис критически осмотрела волосы Джун. Хотя они и начинали седеть, когда-то они могли быть такими же темными.

Когда они доехали до конца дороги, Джун развернула грузовик и припарковала его возле гаража, густо увитого виноградом. Гарри сел ровно, весь во внимании, хвостом забарабанил по боку Элис в унисон с ее сердцем. Деревья были наполнены птичьими песнями. Если бы Элис сейчас была дома, то для нее наступало бы любимое время дня – когда мир приобретает пыльно-синий оттенок из-за надвигающихся сумерек, а воздух благоухает ароматами, которые приносит прилив. Здесь все было иначе. Суше и теплее. Ни малейшего признака моря. Ни парящих пеликанов, ни зова черных соек. Элис выгнула пальцы, уперев их в бедра, и попыталась успокоиться. Бабочка-монарх постучала в ее окно, покружилась, как если бы услышала то, что Элис не могла произнести, а потом упорхнула.

– Добро пожаловать, Элис. – Джун выпрыгнула из грузовика и остановилась на верху аляповатой деревянной лестницы, ведущей на веранду. Она протянула руку.

Элис не шевельнулась. Гарри держался рядом. Ее пальцы нащупали ухо пса и почесали в том месте, где больше всего нравилось Тоби. Он заурчал от удовольствия. Никто больше не пришел за ней в больницу. Никто, кроме Джун – незнакомки, которой ее отдали, как потерянную собаку. Улыбка Джун стала сползать с лица. Элис закрыла глаза. Она устала, так устала, что, казалось, могла уснуть и не просыпаться сто лет. Она договорилась с собой: она пойдет в дом, просто чтобы лечь спать.

Избегая смотреть Джун в глаза, Элис выбралась из грузовика вместе с Гарри. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и утомленно поднялась по ступенькам.

По всему периметру дома шла деревянная веранда, на которой горели керосиновые фонари. Птицы и сверчки воспевали закат. В деревьях шуршал ветер, разнося свежий запах эвкалипта. Элис прошла за Джун по веранде и остановилась у входа. Застекленная дверь открылась и закрылась за Джун, Элис осталась снаружи. Гарри остался вместе с ней.

– Элис? – Джун вернулась. – Я приготовила для тебя комнату. Я понимаю, это не та, к которой ты привыкла, но ты можешь сделать это место своим, – сказала Джун через дверь, аккуратно толкнув ее.

У Элис текло из носа. Она вытирала его тыльной стороной руки.

– Почему бы тебе не зайти умыться и прилечь? Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Перед глазами у нее все расплывалось.

– Хочешь теплое полотенце? Ванная прямо тут, в конце коридора. – Джун подошла к Элис.

Элис слишком устала, чтобы сопротивляться, так что она позволила провести себя через входную дверь. Голова ее болталась, как поникший цветок. Гарри неторопливо шел рядом с ними.

Открывшиеся перед Элис размеры дома заставили ее открыть рот от изумления. Длинный коридор, бледный, как ракушка, освещали лампы разных размеров, лившие приглушенный мягкий свет. Они прошли по ковровому покрытию в коридоре. В каждом уголке пряталось по горшочку с растением. Полки были уставлены книгами, между ними с некоторыми промежутками появлялись кувшины с белыми камешками, вазы с перьями и букеты засушенных цветов. Элис хотелось все потрогать.

Джун отвела ее в просторную ванную комнату, отделанную деревом и белой плиткой. Она включила теплую воду в рукомойнике. Открыв шкафчик с зеркалами, она достала оттуда маленькую коричневую стеклянную бутылочку и вытряхнула из нее несколько капелек. Теплый и успокаивающий аромат начал подниматься от воды. Веки Элис смыкались. Джун обмакнула полотенце в раковину и протянула его Элис. Та накрыла им лицо и сделала глубокий вдох. Тепло частично сняло боль в глазах. Закончив вытирать лицо, Элис увидела, что Джун не двинулась с места.

– Я не брошу тебя. Я никуда не сбегу, – прошептала Джун.

После ванной Элис и Гарри последовали за Джун вверх по винтовой лестнице, освещенной светом ламп. На самом верху оказалась дверка. Элис помедлила, пока Джун не открыла ее, а потом вошла следом. Джун щелкнула выключателем, зажегся свет, такой ослепительно яркий, что Элис испуганно вздохнула и прикрыла глаза рукой. Джун быстро его выключила.

– Давай я помогу тебе, – предложила она.

Элис напряглась, когда Джун обняла ее, и они вместе прошли по комнате. Она быстро отбежала от Джун и забралась в мягкую кровать, натягивая на себя одеяло в темноте. Оно окутало кожу, как пух. Элис стала дожидаться, когда послышится звук удаляющихся шагов Джун. Но вместо этого она почувствовала, как кровать прогнулась, когда бабушка присела на край.

– Будем продвигаться маленькими шажочками, по одному за раз, – тихо проговорила Джун, – хорошо?

Она молча отвернулась, желая только, чтобы Джун ушла. Через некоторое время она почувствовала, что бабушка встала; дверь тихо щелкнула, закрывшись за ней. Элис выдохнула. Последнее, что она слышала, прежде чем погрузиться в сон, – было цоканье когтей Гарри, когда он крутился рядом, пока не плюхнулся на пол в ногах у Элис.

* * *

Внизу, в коридоре, Джун оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Она целый день не прикасалась к алкоголю.

– Девочка тут?

Она вздрогнула, услышав голос Твиг у себя за спиной. Она не обернулась, но кивнула.

– Она в порядке?

Пауза.

– Я не знаю, – ответила Джун.

Песенка сверчков заполнила повисшую между ними тишину.

– Джун.

Она осталась стоять, как стояла, рука прижата к стене.

– Она заслуживает не меньше, чем любой другой Цветок, и тебе это хорошо известно, – произнесла Твиг жестко и решительно. – Если уж на то пошло, она заслуживает даже больше. От тебя, от нас, от этого места. Она – твоя семья.

– Она – его, – возразила Джун. – Она его, и я не хочу, чтобы меня это касалось.

– Что ж, желаю удачи, – сказала Твиг, голос ее смягчался.

Снова пауза.

– Ты дрожишь. – Джун кивнула. – Ты в порядке?

– Это были тяжелые дни.

Джун потерла переносицу. Она понимала, к чему идет дело.

– Где младенец?

Джун тяжело вздохнула.

– Ты действительно не забрала его домой? – Голос Твиг дрогнул.

– Не сейчас, Твиг. Пожалуйста. Мы можем поговорить об этом утром.

Она обернулась, только чтобы увидеть пустой коридор и хлопнувшую входную дверь. Джун не стала ее удерживать. Она лучше других знала, что порой слова больше вредили, чем помогали.

Она обошла дом и выключила везде свет. Уже после этого она задумалась, прошла обратно и снова включила одну из ламп на случай, если ребенок проснется ночью. Она помедлила возле закрытой двери Кэнди, но из-под двери не пробивался свет, может быть, она была с другой стороны поля, в спальне Цветов. Запах кисетного табака веял по дому: Твиг курила на веранде. Джун снова вернулась по коридору в гостиную. Она высунулась в открытое окно и сорвала цветок с краснотычиночника. Выйдя опять в коридор, она засунула цветок в замочную скважину спальни Твиг. Благодарность.

Когда Джун, наконец, осталась одна в своей спальне, она включила лампу и повалилась на кровать. Она закрыла рукой глаза, убеждая себя, что соблазн не делал полную фляжку в ее кармане все тяжелее с каждой минутой.

После того как восемнадцатилетний Клем узнал, что Джун не включила его в свое завещание, он забрал Агнес и покинул Торнфилд. С тех пор Джун лишь однажды получила весть от него: девять лет назад, когда, как теперь догадывалась Джун, родилась Элис, в Торнфилд прибыла посылка, адресованная Джун и подписанная рукой ее сына. Тогда она поступила так же, как сейчас: удалилась в свою комнату с фляжкой виски.

Джун села на кровати, достала фляжку из кармана, отвинтила крышку и сделала большой глоток. Она пила, пока виски не остановило дрожь в конечностях и не смягчило напряжение в шее. После того как руки перестали трястись, Джун залезла под кровать, нащупала старую потрепанную коробку и вытащила ее. Она сняла крышку, осторожно извлекла деревянную фигурку, вырезанную вручную, и бережно уложила ее на руках. Это был младенец, с таким же ртом, похожим на розовый бутон, и большими глазами, как у чада, спавшего в комнате прямо над ней; этот же уютно прикорнул в кровати из жестких листьев и цветов-колокольчиков. Внутри каждого цветка шли полоски, а у основания были желтые пятнышки.

– Оставленная любовь, – проговорила она с горечью.