Текст книги "Всемирная библиотека. Non-Fiction. Избранное"

Лиам О’Флаэрти – «человек из Арана». Он родился в 1896 году в бедной семье ревностных католиков. Образование получил в иезуитском колледже. С детства у него было две страсти: ненависть к Англии и почтение к католической церкви. (Любовь к английской литературе умерила первую страсть, а социализм – вторую.) В 1914 году две страсти совместились. Лиам О’Флаэрти хотел поражения Англии, но его возмущало, что маленькая католическая Бельгия – столь похожая в ту пору на Ирландию! – уничтожается еретической Германией – столь похожей в ту пору на Англию! В 1915 году он нашел решение проблемы: поступил на военную службу под вымышленным именем, дабы не запятнать честь семьи. Два года он воевал с немцами. Вернувшись домой, он принял участие в ирландской революции, чтобы вести борьбу с Англией. Он стал настолько заметным революционером, что в конце концов был вынужден бежать из империи. Известно, что он трудился дровосеком в Канаде, грузчиком в одном венесуэльском порту, искал счастья в Турции, работал официантом, наборщиком, а также выступал с подрывными речами в Миннесоте и Висконсине. В Сент-Поле, во время работы на шинном заводе, он набросал свои первые рассказы. Каждую ночь он писал по одному тексту – и каждое утро с негодованием перечитывал и выбрасывал в корзину.

Его первый роман «Жена ближнего твоего» был опубликован в Лондоне в 1924 году. В 1925-м выходит «Осведомитель»; в 1927-м – «Жизнь Тима Хили», в 1928-м – «Убийца», в 1929-м – «Путеводитель по Ирландии», где он скрупулезно описывает многоквартирные дома, брошенные усадьбы, пустыри и болота. В 1930-м публикуется автобиографическая книга «Два года», в 1931-м – «Я был в России». О’Флаэрти – человек дружелюбный и разговорчивый. Поговаривают, он похож на утонченного гангстера. Ему нравятся города, в которых он не бывал, алкоголь, азартные игры, рассветы, ночи и споры.

1937

Позволю себе заметить (со всем легкомыслием и упрощенностью подобных замечаний), что философов Англии и Франции интересует мир непосредственно или какая-нибудь черта мира, между тем как немцы склонны рассматривать его как простой повод, некую чисто материальную причину для их огромных диалектических построений – всегда необоснованных, но всегда грандиозных. Главная их забота – стройная симметрия системы, а не ее соответствие с непростым и беспорядочным мирозданием. Последним из этих славных германских архитекторов – достойным преемником Альберта Великого, Майстера Экхарта, Лейбница, Канта, Гердера, Новалиса, Гегеля – был Шпенглер.

Шпенглер родился 29 мая 1880 года в городе Бланкенбург в герцогстве Брауншвейгском. Учился в Мюнхене и в Берлине. В начале века получил степень доктора философии и литературы; докторская его диссертация о Гераклите (Галле, 1904) – единственная работа, опубликованная им до той, что произвела сенсацию и сделала его знаменитым. Шесть лет потратил Шпенглер на создание «Заката Европы». Шесть лет упорного труда и полуголодного существования в доходном доме в Мюнхене, в мрачной комнате с видом на дымовые трубы и грязные черепичные крыши. В то время у Освальда Шпенглера не было книг. Он проводил утро в публичной библиотеке, обедал в рабочих столовых, а захворав, пил большие количества обжигающего чая. В 1915 году он заканчивает редактуру первого тома. Друзей у него нет. В уме он сравнивает себя с Германией, которая тоже одинока.

Весной 1918 года «Закат Европы» был издан в Вене.

Шопенгауэр писал: «Общей науки об истории не существует; история – это малоинтересное повествование о бесконечном, скучном и бессвязном сне человечества». Шпенглер в своей книге взялся доказать, что история может быть чем-то более значительным, нежели простым перечислением анекдотических фактов. Он вознамерился определить ее законы, заложить основы морфологии культур. Страницы, написанные в период между 1912 и 1917 годами, в пору его зрелости, нигде не запятнаны особой атмосферой ненависти тех лет.

1920 год – начало славы.

Шпенглер снял жилье близ реки Изара, с любовной медлительностью накупил несколько тысяч книг, собрал коллекцию персидского, турецкого и индийского оружия, занялся восхождением на высокие горы, избегая назойливых фотографов. А главное, он писал; тут были написаны «Пессимизм» (1921), «Политический долг немецкой молодежи» (1924), «Восстановление Германского государства» (1926).

В середине этого года Освальд Шпенглер скончался. Можно оспаривать его биологическую концепцию истории, но не великолепный стиль.

1936

Перечислять события из жизни Валери – значит не замечать Валери, ни намеком не касаться Поля Валери. События для него имеют ценность только как стимулы к размышлению; размышление для него имеет ценность только как объект наблюдения; наблюдение за этим наблюдением тоже интересует его…

Поль Валери родился в 1871 году в городке Сет. К воспоминаниям детства – настоящий классик – он относится с презрением или с пренебрежением. Нам лишь известно, что однажды утром, стоя перед бурливым морем, он испытал естественное желание стать моряком.

В 1888 году в университете Монпелье Валери познакомился с Пьером Луисом, который год спустя основал журнал «La Conque»[176]176
  «Раковина» (фр.).


[Закрыть]. На страницах этого журнала появились первые стихотворения Валери – как и положено, мифологичные и звучные.

В 1891 году Валери едет в Париж. Этот безотлагательный город определил две его страсти: разговоры со Стефаном Малларме и бесконечное постижение геометрии и алгебры. В полиграфических пристрастиях Валери до сих пор заметны некоторые черты его юношеского общения с символистами: наигранная многозначительность курсивов, многоточий и заглавных букв.

В 1895 году Валери выпустил свою первую книгу: «Введение в систему Леонардо да Винчи». В этой книге, гадательной или символической, Леонардо выступает как предлог для образцового описания фигуры творца. Этот Леонардо – набросок к Эдмону Тэсту, пределу и полубогу, к которому стремится Поль Валери. Герой короткого эссе «Вечер с господином Тэстом» описан неярко, его очертания едва намечены, при этом Тэст, возможно, самое оригинальное изобретение современной литературы.

В 1921 году французские писатели, отвечая на вопрос журнала «Коннессанс», признали лучшим поэтом современности Поля Валери. В 1925 году Валери был избран в Академию.

Вполне допустимо, что «Вечеру с господином Тэстом» и десяти сборникам эссе «Variété»[177]177
  «Смесь» (фр.).


[Закрыть] суждена долгая жизнь. Возможно, поэзия Валери не столь организована для бессмертия. Даже в «Кладбище у моря», поэтическом шедевре Валери, нет органической связи между рассуждениями и описаниями, есть лишь простое чередование. «Кладбище у моря» не раз переводили на испанский; на мой взгляд, самый удачный перевод был опубликован в 1931 году в Буэнос-Айресе.

1937

Уиллард Хантингтон Райт родился в 1888 году в Виргинии; С. С. Ван Дайн (чье имя сверкает в разноцветных киосках по всему миру) родился в 1926 году в одном калифорнийском санатории. Уиллард Хантингтон Райт родился так, как рождаются все люди; С. С. Ван Дайн (его компактный и легкий псевдоним) родился в уютном полумраке выздоровления.

Вот история и первого, и второго. Первый получил образование в колледже Помоны и Гарварде, он занимался прибыльным, но бесславным ремеслом театрального и музыкального критика; он пробовал себя в автобиографическом жанре («Человек обещающий»), в теоретической эстетике («Писатель и литературоведение», «Воля к творчеству», «Современная литература», «Современная живопись»), в изложении и обсуждении чужих доктрин («О чем думал Ницше»), в прикладной египтологии и в пророчествах («Живопись будущего»). Вселенная отнеслась к этим трудам скорее терпимо, нежели восторженно. И, судя по ошеломительным фрагментам, вкрапленным в его романы, вселенная была права…

В 1925 году Райт выздоравливал после тяжелой болезни. Выздоровление и криминологические фантазии хорошо сочетаются: Райт, слабый и счастливый на ложе болезни, уже не угрожающей смертью, предпочел трудоемкому блужданию по несовершенным лабиринтам Эдгара Уоллеса выстраивание собственной загадки. Так было написано «Дело Бенсона». Он подписал его именем, которое было с ним вот уже четыре поколения: его прадеда с материнской стороны звали Сайлас С. Ван Дайн.

Роман имел большой успех. На следующий год Ван Дайн опубликовал «Смерть канарейки» – возможно, лучшую свою книгу, хотя ключевая идея (использование фонографической пластинки для подтверждения алиби) принадлежит Конан Дойлу. Одна дотошная утренняя газета сопоставила стиль этого романа с отдельными страницами трактата «Писатель и литературоведение» и обнаружила, что «вездесущий Ван Дайн – не кто иной, как знаменитый философ Уиллард Хантингтон Райт». Одна дотошная вечерняя газета сопоставила стиль этого разоблачения со стилем трактата и романа и обнаружила, что его автор – «все тот же знаменитый философ Уиллард Хантингтон Райт».

В 1929 году Ван Дайн публикует «Дело о шахматном слоне», в 1930-м – хитроумное «Дело об убийстве и скарабее», в 1936-м – «Дело о драконе-убийце». В последнем случае мы встречаемся с жестоким миллионером-амфибией в скафандре, который прячется в бассейне и нанизывает на трезубец своих беспомощных гостей.

Ван Дайн также является составителем двух антологий.

1937

Вирджинию Вулф считают «первым романистом Англии». Точная иерархия не имеет значения, ибо литература – это не соревнование, но несомненно, что она стоит в одном ряду с наиболее тонкими и восприимчивыми умами, которые успешно экспериментируют с нынешним английским романом.

Аделина Вирджиния Стивен родилась в Лондоне в 1882 году. (Первое имя кануло в небытие.) Ее отец – Лесли Стивен, составитель биографий Свифта, Джонсона и Гоббса: книг, ценность которых заключается в ясности изложения и точности данных; в них мало анализа и нет открытий.

Аделина Вирджиния – третий ребенок из четырех. Художник Ротенштейн вспоминает, что она была «задумчивой и молчаливой, вся в черном, с белым кружевным воротничком и белыми манжетами». Ее с детства приучили ничего не говорить, если нечего сказать. В школу она не ходила, но одной из домашних дисциплин был греческий язык. По воскресеньям в доме бывало оживленно: в гости заходили Мередит, Рёскин, Стивенсон, Джон Морли, Госсе и Харди.

Каждое лето она проводила на берегу моря в Корнуолле – в маленьком домике, затерянном в огромном неухоженном поместье с террасами, садом и оранжереей. Это поместье появится в романе 1927 года.

В 1912 году в Лондоне Вирджиния Стивен выходит замуж за Леонарда Вулфа; они приобретают типографию. Их влечет книгопечатание, этот коварный сообщник литературы; супруги сами готовят к печати и издают свои книги. Без сомнений, они думают о славе Уильяма Морриса – издателя и поэта.

Три года спустя Вирджиния Вулф публикует свой первый роман «По морю прочь». В 1919 году выходит в свет «День и ночь», в 1922-м – «Комната Джейкоба». Уже эта книга весьма характерна. Сюжета – в повествовательном смысле – нет; тема – человеческий характер, изучаемый не через самого человека, а косвенно, через предметы и людей, его окружающих.

«Миссис Дэллоуэй» (1925) рассказывает об одном дне некой женщины – такое вот увлекательное отражение джойсовского «Улисса». В романе «На маяк» (1927) используется тот же прием: нам показывают несколько часов из жизни нескольких человек – и мы видим их прошлое и будущее. В «Орландо» (1928) большое внимание уделяется времени. Герой этого романа, лучшего и, несомненно, самого напряженного среди текстов Вирджинии Вулф, а равно и одного из наиболее оригинальных и безысходных романов нашего времени, живет триста лет и является символом Англии, в первую очередь ее поэзии. Магия соседствует в этой книге с горечью и счастьем. А еще это музыкальная книга – не только из-за благозвучия ее прозы, но и из-за самой композиции, состоящей из ограниченного числа повторяющихся и сочетающихся тем. Подобного рода музыку мы слышим и в «Своей комнате» (1929), где реальность гармонично соседствует с вымыслом.

В 1931 году Вирджиния Вулф опубликовала новый роман – «Волны». Волны, давшие название этой книге, обретают со временем – и его чередованиями – характер внутреннего монолога персонажей. Каждому периоду жизни соответствует некий час – от рассвета до заката. Ни сюжета, ни разговора, ни действия. И все же это трогательная книга. В ней, как и в остальных романах Вирджинии Вулф, описываются едва уловимые перемены в природе.

1936

Книжные рецензии и заметки

Этот роман, в какой-то мере теософский, не так красив, как само название. Его автор, Густав Майринк, стал известен благодаря фантастическому роману «Голем», где необычайно зримо сочетаются мифология и эротика, жанр путешествий и «местный колорит» Праги, вещие сны и видения чужих давних жизней и даже реальность. За этой удачной книгой последовали другие, не столь занимательные. В них сказывается влияние не Гофмана и Эдгара Аллана По, а различных теософских сект, множество которых существовало и продолжает существовать в Германии. Легко догадаться, что Майринка «озарила» восточная мудрость, с прискорбным результатом, к которому приводят подобные экскурсы. Мало-помалу он оказывается на уровне самых простодушных своих читателей. Книги его становятся подвигами веры и даже превращаются в пропаганду. «Ангел западного окна» – это описание путаницы чудес, которое едва спасает поэтическая атмосфера романа.

1936

Несомненно: хотя на свете много англичан, которые говорят мало, еще больше тех, которые не разговаривают вовсе. Возможно, отсюда проистекает столь же несомненный блеск oral style – разговорного стиля англоязычных прозаиков. И рецензируемая нами книга служит ярким тому примером.

К сожалению, суждения автора не так безупречны, как его синтаксис. Например, Прайс-Джонс называет Стюарта Меррилла «возможно, величайшим американским лириком со времен Эдгара Аллана По».

Абсурдное высказывание: в сравнении со своими коллегами-символистами Стюарт Меррилл оказывается поэтом весьма незначительным. Рядом с Фростом, с Сэндбергом, с Элиотом, с Ли Мастерсом, с Линдсеем и с десятками других авторов (не говоря уже о Сидни Ланье) он окончательно превращается в невидимку. В другом месте утверждается: «Порой мне приходила в голову шальная мысль написать эссе о том, что современная поэзия обязана половиной своих формальных особенностей городу Монтевидео».

Заявление (ослабленное и оттененное многочисленными предварительными колебаниями) чрезвычайно любопытное, но, откровенно говоря, едва ли детства Жюля Лафорга и мучительной юности графа Лотреамона достаточно, чтобы его обосновать.

С другой стороны, мистер Прайс-Джонс говорит, что Монтевидео лишен очарования. Позволю себе скромно, но со всей твердостью не согласиться – во имя усаженных розами дворов Старого города и трогательных влажных усадеб на Пасо-дель-Молино.

1936

Однажды было высказано (и затем неоднократно повторено) мнение, будто сумасшедший не может быть протагонистом настоящего романа или подлинной драмы. Вспоминая Макбета, его сотоварища, рефлектирующего убийцу Родиона Раскольникова, Дон Кихота, короля Лира, Гамлета и почти мономаньяка лорда Джима, мы вправе утверждать (и повторять), что протагонист драмы или романа должен быть сумасшедшим. Нам могут возразить, что сумасшедший ни у кого не вызовет сочувствия и что довольно одного подозрения в безумии, дабы бесконечно отдалить человека от всех ему подобных. Мы же ответили бы, что безумие – это одна из ужасных перспектив, грозящих любой живой душе, и посему нельзя признать неуместной задачу показать средствами повествования или театра зарождение и рост этого жуткого цветка. (Кстати, Сервантес за это не берется: он нам сообщает, что у его пятидесятилетнего идальго «от недосыпания и чрезмерного чтения мозги высохли, и он совсем рехнулся», однако мы не присутствуем при этом переходе от мира повседневного к миру галлюцинаций, при постепенном деформировании обычного миропорядка миром химер.)

К таким общим наблюдениям привело меня чтение чрезвычайно насыщенной книги Луиса Голдинга «Преследователь». В романе два героя, и оба сходят с ума: один от страха, другой от ужасной, злобной любви. Разумеется, само слово или понятие «безумие» в книге даже не упоминается; мы соучаствуем в мыслительном процессе персонажей, мы видим их переживания и поступки, и нас гораздо меньше интересует холодный приговор, что они просто сумасшедшие, нежели сами эти переживания и поступки. (Поступки, которые порой приводят к преступлению как средству разрядки, пусть мимолетной, от панического и злобного напряжения. Причем это так захватывает, что, когда преступление свершилось, читатель на протяжении многих страниц еще опасается, что то была порожденная страхом галлюцинация.)

Ужас в романе нарастает постепенно, как в кошмарах. Стиль ясный, спокойный. Что ж до увлекательности… О себе могу сказать, что я начал читать книгу после второго завтрака с намерением просто полистать ее и отложил, лишь дойдя до страницы 285 (последней) в два часа утра.

В романе есть некоторые типографические приемы, идущие от Уильяма Фолкнера, а именно – повествование иногда перебивают мысли персонажей, изложенные от первого лица и выделенные курсивом.

1936

С тех пор как некий византийский историк VI века написал, что остров Англия состоит из двух частей – одна с реками, городами и мостами, а другая населена змеями и призраками, – рассказы об Англии и о Мире Ином славятся особой задушевностью. В 1666 году Джозеф Джайенвил опубликовал «Философские размышления о колдовстве и колдунах», книгу, вдохновленную невидимым барабаном, который слышался каждую ночь в чаше святой воды в Уилтшире. В 1705 году Даниель Дефо написал свой «Правдивый рассказ о появлении призрака некоей мистрис Виель». В конце XIX века к этим туманным загадкам применили строгую статистику и обнаружили два типа галлюцинаций – гипнотические и телепатические. (Последним оказались подвержены семнадцать тысяч взрослых.) И вот теперь в Лондоне вышла «Книга привидений лорда Галифакса», в которой исчерпывающе собраны чары суеверия и снобизма. Речь там идет о привидениях избранных, «о призраках, смущавших покой знатнейших лиц Англии и чьи появления и исчезновения были достоверно запечатлены рукою августейших особ». Среди тех, чей покой был нарушен и кто своей августейшей рукой это подтвердил, упомянуты леди Горинг, лорд Дезборо, лорд Литтон, маркиз де Гартингдом и герцог Девонширский. Достопочтенный Реджинальд Фортескью выступает поручителем в существовании «призрака, предупреждающего об опасности». Уж не знаю, что и думать: но покамест я отказываюсь верить в предсказывающего опасность Реджинальда Фортескью, ежели поручителем в его существовании не выступит какой-либо достопочтенный призрак.

В предисловии приведен славный анекдот: в одном купе поезда едут двое. «Я не верю в привидения», – говорит один. «В самом деле?» – говорит другой и тут же исчезает.

1936

Я знаю два типа писателей: одни в первую очередь пекутся о форме и технике, других же волнуют страсти и дела человека. Первых часто унизительно называют «парнасцами» или восхищенно именуют поборниками «чистого искусства». Вторых – им повезло больше – наделяют такими эпитетами, как «глубокий», «человечный», «глубоко человечный», или благожелательно клеймят «варварами». К первым относят Суинберна и Малларме, ко вторым – Селина и Драйзера. Есть ряд исключений, располагающих достоинствами обеих категорий. Виктор Гюго заметил, что в Шекспире есть черты Гонгоры; мы можем добавить, что в нем есть и черты Достоевского. Джозеф Конрад был, пожалуй, последним из великих романистов, которого в равной степени интересовала и техника романа, и характеры людей. Последним, пока не прогремел Фолкнер.

Фолкнеру нравится раскрывать роман через персонажей. Метод не вполне оригинальный – Роберт Браунинг в «Кольце и книге» (1868) описывает одно преступление десять раз десятью голосами десяти разных персонажей, – но Фолкнер усиливает прием, предельно затрудняя чтение. В его романе бесконечное расщепление соседствует с предельной темной телесностью. Место действия – штат Миссисипи, герои – люди, изъеденные ненавистью, пораженные завистью, алкоголем и одиночеством.

Роман «Авессалом, Авессалом!» вполне сопоставим с «Шумом и яростью». Комплимента выше я не знаю.

1937