Текст книги "Родители, ребенок и невроз: психоанализ детской роли"

Здесь Шульц-Хенке, приближаясь к точке зрения Адлера, обозначил жесткость и изнеживание как два основных фактора травматического торможения. Под жесткостью он понимал не только устрашающую строгость, но и общий недостаток ласкового одобрения. То есть не только наличие ограничительного педагогического воздействия, но и отсутствие стимулирующих воздействий. Изнеживание в воспитании проявляется в виде тормозящего воздействия двумя способами. Мать, балующая своего ребенка, легко создает в нем необычайно сильную эмоциональную зависимость. «И если она затем по своему обыкновению использует созданную необычайно сильную связь для осуществления морального давления на ребенка, тем большая заторможенность проявится в нем в результате»[26]26
  Там же.


[Закрыть].

Таким образом, внешнее проявление изнеживания на деле оказывается лишь формой замаскированной жесткости.

В другом случае, который уже описывал Адлер, между изнеживанием и конечным торможением проходит более длительный период. «Если ребенка первоначально, то есть в узком семейном кругу, воспитывают слишком мягко, тем больнее ему когда-нибудь впоследствии придется столкнуться с более суровой реальностью. Это обычный процесс, приводящий затем к заторможенности»[27]27
  Там же.


[Закрыть].

Фрейд первым обратил внимание авторов психопатологических исследований на патогенетическое значение воздействий среды на ребенка. Истерия, первый объект его исследований, выведена им из травмирующих детских переживаний. Между тем в процессе развития психоаналитического учения Фрейд все больше принижал важность индивидуального и при известных условиях предотвратимого травмирующего опыта. Для него потеряло значение то, совершают ли родители те или иные ошибки, воспитывают ли они детей по тому или иному методу. Решающим для Фрейда был конфликт ребенка с определенными «неизбежными» отягчающими условиями.

Данные условия можно разделить на четыре группы:

1) врожденная предрасположенность, например особая сила влечения, амбивалентность, бисексуальность;

2) особая, обусловленная предрасположенностью готовность к травматическим фантазиям, рассматриваемая как продукт филогенеза, например готовность к фантазии кастрации;

3) несовместимость инстинктивных влечений ребенка и общепринятых социальных норм;

4) предопределенные судьбой конфликты между партнерами, например отлучение от материнской груди, соперничество между братьями и сестрами и т. д.

Развитие теории Юнга демонстрирует параллели. Вначале он также отводил влиянию отдельных социальных факторов на развитие ребенка бо́льшую роль, чем впоследствии. Тем не менее Юнга сразу гораздо больше занимали эмоциональные взаимоотношения родителей и детей, чем, в сравнении с Фрейдом, такие личные переживания, как сексуальное совращение [ребенка] взрослым, наблюдение за половым актом родителей или угроза кастрации. В итоге он категорически отверг идею «семейного романа». Выйдя еще дальше за рамки теории Фрейда, Юнг ставил под сомнение значение конкретных воздействий среды на ребенка, в том числе даже «неизбежного» травмирующего жизненного опыта. По сравнению с архетипами коллективного бессознательного взрослые, оказывающие влияние на детей, опустились до положения простых посредников или представителей архетипических сил.

В отличие от Фрейда и Юнга, Адлер и Шульц-Хенке оценивали влияние окружения на личность более высоко. Наряду с конституциональным дефектом «физической неполноценности» Адлер считал ошибки воспитания в виде избытка или недостатка ласки решающими для возникновения нарушений в развитии ребенка. Влияние Адлера обнаруживает теория Шульца-Хенке о патогенной роли жесткости и изнеживания в воспитании. Но оба, как явствует из их работ, проявляли гораздо больше интереса к изучению следов, оставленных на детской психике травмирующими переживаниями, чем к самим травмирующим социальным факторам. Основное внимание по-прежнему было приковано к судьбе детского влечения, в которую зачастую кажутся спроецированными травмирующие воздействия среды. Таким образом, можно считать характерным для Шульца-Хенке то, что в его «учебнике неопсихоанализа» всего девять страниц посвящены «тормозящему», в то время как почти 300 страниц служат рассмотрению структуры, способам проявления «заторможенного человека» и болезненным последствиям данной «заторможенности». Таким же симптоматичным является выбор общего понятия «тормозящее» для формирующих неврозы или способствующих их развитию факторов окружающей среды. Поскольку терминологически патогенное воздействие среды уже определено его обратным влиянием на судьбу детского влечения, интересен вопрос, до какой степени социальная среда сдерживает или не сдерживает инстинктивные влечения ребенка. Хотя Адлер и Шульц-Хенке придавали индивидуальным и предотвратимым ошибкам воспитания больше значения, чем Фрейд, и тем самым приблизились к представлению о «визуальном психоанализе», сделанные ими выводы о взаимоотношениях родителей и детей кажутся в сравнении с Фрейдом более упрощенными и поверхностными. Поэтому для дальнейших исследований патогенного влияния родителей на ребенка глубокие познания Фрейда в межличностных процессах идентификации, интроекции, переноса и проекции оказались намного полезнее, чем близкие к бихевиоризму заключения Адлера и Шульца-Хенке о травмирующих методах воспитания.

Концепция Шульца-Хенке может считаться парадигмой для многих других упрощенных версий взглядов Фрейда, представлявшихся популярной психологии во всем мире более удобными для использования, чем его сложное и осторожное в выводах оригинальное учение. Если всего «тормозящего» следует избегать во избежание появления «заторможенного человека» – выражаясь языком Шульца-Хенке, – то это выглядит так, словно для искоренения невроза стоит лишь устранить все сдерживающие влияния на «побуждения» ребенка. Подобные попытки сжать четко разграниченную систему Фрейда в элементарную и квазидоступную теорию в значительной степени способствовали возникновению в общественном сознании довольно однобокой и извращенной картины происхождения невроза. Вследствие недостаточного знания теории психоанализа сформировалось мнение, что Фрейд сам высказывался в пользу неограниченной толерантности к влечениям. Однако на самом деле он никогда не оставлял сомнений в том, что здоровое и нормальное развитие индивидуума в нашей культуре совершенно немыслимо без воспитательной функции отказа и формирования соответствующих защитных функций эго. Даже психоаналитик Вильгельм Райха, который в надежде искоренить неврозы вышел далеко за рамки теории Фрейда, заявил, что воспитание без отказов ребенка от влечений может привести лишь к расторможенности влечений и асоциальности[28]28
  Райха В. Анализ характера. – М.: Апрель-Пресс; ЭКСМО-Пресс, 2000. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Тем не менее каким бы абсурдным это ни показалось, за последние 30 лет, прежде всего в Америке, с отсылкой к психоанализу распространилось общественное движение, воспитательным идеалом которого, как выразился Р. Шпиц, является «своеобразная, неразумная позиция слепого попустительства… внушающее страх, слепое стремление избежать любых отказов и любой дисциплины»[29]29
  Шпиц Р. Психоанализ раннего детского возраста. – М.: Канон+РООИ «Реабилитация», 2015. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Мы не будем подробно рассматривать движущие силы и влияние этого течения. Однако тот факт, что оно опирается на Фрейда и психоаналитическую доктрину, требует в данном контексте внесения поправки. «Понятно, – пишет известный ученик Фрейда Шпиц, – что отказы от влечений играют важную, необходимую, решающую роль в процессе адаптации, который должен пройти ребенок, чтобы вписаться в человеческое общество»[30]30
  Там же.


[Закрыть].

Теории новейшей истории

Фрейд и последовавшие за ним основатели направлений глубинной психологии строили свои взгляды на влияние взаимоотношений родителей и детей на развитие ребенка в основном на опыте психотерапии взрослых, а уже потом детей. Внедрив психоаналитический метод, Фрейд открыл возможность получения совершенно нового и гораздо более глубокого, чем раньше, крайне необходимого психологического опыта для лечения психических заболеваний. Воспоминания, фантазии, мечты, неудачи и поведенческие модели пациента, зачастую собранные после нескольких лет анализа, позволили получить поистине всеобъемлющую характеристику развития, структуры и мотиваций отдельно взятой личности с помощью нового способа интерпретации Фрейда, открывшего методический доступ даже к бессознательным психическим процессам. Однако в понимании роли социальных факторов психоаналитический метод имеет границы, которых никогда не отрицал даже сам Фрейд: психоаналитик всегда познает только собственную психическую реальность пациента. Он видит, каким образом отражается в ней его окружение (родители, братья и сестры, супруг и т. д.). Он узнает, например, как анализируемая личность переживает внутри себя ненависть, любовь или игнорирование своими родителями. Но психоаналитик никогда не знает наверняка, действительно ли родители ненавидят, любят или игнорируют пациента. Может быть, он лишь проецирует свои собственные чувства на родителей? Может быть, он полагает, что мать должна его ненавидеть, потому что он ненавидел ее? Маленький мальчик думает, что мать отвергает его после рождения следующего ребенка. Он предполагает, что она захотела нового ребенка только потому, что недовольна им самим и больше его не любит. Возможно, он ошибается. Но, может быть, она его действительно не любит? Психоаналитик, знакомящийся только со своим пациентом, а не с его близким человеком, может надежно проверить своим методом лишь то, что происходит в душе пациента. То, как поступают с ним другие люди, как они относятся к нему, психоаналитик никогда не знает наверняка, если только не имеются дополнительные специальные исследования этих людей. Кстати, так объясняется то, что среди психоаналитиков сформировались совершенно разные мнения о важности влияния социальной среды на развитие ребенка.

Прежде чем перейти к последним имеющимся воззрениям по поводу влияния родителей на возникновение детских неврозов, следует кратко остановиться на трех направлениях исследований, которые благодаря полученным ими данным сыграли свою роль в возобновлении изучения вызывающих невроз социальных факторов, а именно:

1) труды американских специалистов по культурной антропологии;

2) метод близнецов;

3) исследования феномена госпитализма.

1. Культурно-антропологическое направление исследований показало, что под влиянием расхождения социальных норм и методов воспитания в разных культурах проявляются заметные различия в поведении и формировании характера людей. Даже гендерно-специфические модели поведения мужчин и женщин, рассматриваемые в нашей западной культуре как обусловленные чисто биологическими факторами, по-видимому, могут частично видоизменяться по социальным причинам. М. Мид, исследуя народность чамбули в Новой Гвинее, обнаружила, что местные женщины руководят всеми важными делами, возделывают землю, занимаются рыболовством и ремеслами, планируют браки и в целом осуществляют власть над мужчинами. Мужчины, в свою очередь, зависимы от женщин в удовлетворении своих жизненных потребностей и преимущественно занимаются резьбой по дереву, рисованием и танцами. Представительницы этого племени бреют головы и не носят украшений, а мужчины завивают собственные или искусственные кудри и любят бусы. Мягкой, болтливой натуре мужчин противопоставляется строгий практический склад ума явно доминирующих женщин[31]31
  Мид М. Мужское и женское. Исследование полового вопроса в меняющемся мире. – М.: РОССПЭН, 2004. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Этнологические находки Мид, Малиновского, Кардинера, Линтона, Клакхона[32]32
  Lindzey G. Handbook of social psychology, 1954.


[Закрыть] и других исследователей предоставили большое количество сопоставимых между собой примеров того, что определенные ранее считавшиеся инстинктивными модели поведения могут сильно отличаться в зависимости от существующих культурных норм. Изучались такие модели поведения примитивных народов, как воспитание детей, обращение с близкими родственниками, отношение к собственности, проявление эмоций, особенно агрессивных, поведение в период полового созревания. Основываясь на результатах своих практических исследований, отдельные специалисты по культурной антропологии выражали сомнения в учении Фрейда о всеобщей распространенности определенных кардинальных образований комплексов в процессе развития ребенка. Так, на основании своих наблюдений за тробрианцами Б. Малиновский сделал вывод о том, что особое воспитание в матриархальной культуре не позволяет возникнуть эдипову комплексу. Он присущ патриархальным культурам[33]33
  Malinowski B. Mutterrechtliche Familie und Ödipus-Komplex, 1924.


[Закрыть]. Другие авторы возражали против такой точки зрения, приводя важные контраргументы. Так, например, среди населения острова Норманби, этнологически близкого культуре острова Тробриан и подчиняющегося едва ли не еще более строгому матриархату, Г. Рохайм однозначно подтвердил присутствие эдипова комплекса[34]34
  Roheim G. Psychoanalysis and anthropology, 1947.


[Закрыть]. Независимо от таких расхождений в качестве достоверного результата культурно-антропологических исследований может считаться то, что кодекс общественных норм и основанные на нем принципы воспитания не обходятся без значительного влияния на развитие ребенка. Очевидно, что эти культурно-антропологические находки внесли свой вклад в возрождение интереса к роли социальных факторов в частном случае детского невроза.

2. Еще непосредственнее, чем культурная антропология, пролить свет на зависимость психического развития ребенка от его окружения удалось методу близнецов. Сходство в переживаниях и поведении однояйцевых близнецов хорошо известно из более ранних исследований. Однако ранняя психиатрическая генеалогия не придавала особого значения проверке вопроса о том, росли ли исследуемые близнецы в каждом случае в одном и том же или разном окружении. Это упущение вызвало сомнения относительно пригодности использования многочисленных ранних данных о совпадении психологических характеристик у однояйцевых близнецов и, в частности, об учащении определенных психических заболеваний внутри одной семьи. Тем большую важность приобретают последние исследования, методично разработанные с учетом социальных факторов.

С этой точки зрения особое значение имеет работа Г. Г. Нью-мена[35]35
  Newman H. H. How differences in environment affected separated oneegg twins, 1940.


[Закрыть]. Ньюмен проводил систематические исследования разлученных в раннем возрасте однояйцевых близнецов в Америке. В 1940 году в работе под названием «Как разница в окружении сказывается на жизни разлученных однояйцевых близнецов» он сообщил ошеломляющий результат, что исследованные им выросшие по отдельности близнецы значительно отличались поведением и манерами. А именно: чем больше различались между собой воспитавшие их семьи, тем более выраженными были психические различия между близнецами. Так как телесные повреждения из оценки исключались, было доказано, что значительные различия в психике были вызваны причинами извне.

Такого рода удивительные наблюдения вовсе не опровергают общего значения генетической конституции для психического развития, но представляют собой стимул к дальнейшему изучению влияния родителей на развитие ребенка и, в частности, на патогенез неврозов с помощью средств психологии.

3. Третье направление исследований – психиатрические исследования детского госпитализма – привели к повышению значимости основного вопроса о внешних причинах невроза в детском возрасте. Дерфи и Вольф[36]36
  Durfee H., Wolf K. Anstaltspflege und Entwicklung im ersten Lebensjahr, 1934.


[Закрыть], Лоури[37]37
  Lowrey L. G. Personality distortion and early institutional care, 1940.


[Закрыть], Бендер и Ярнелл[38]38
  Bender L., Yarnell H. An observation nursery: a study of 250 children in the psychiatric division of Bellevue Hospital, 1941.


[Закрыть], Беквин[39]39
  Bakwin H. Loneliness in infants, 1942.


[Закрыть], Гольдфарб[40]40
  Goldfarb W. The effects of early institutional care on adolescent personality, 1944.


[Закрыть], Шпиц[41]41
  Spitz R. A. Die Entstehung der ersten Objektbeziehungen, 1959.


[Закрыть], Боулби[42]42
  BowlbyJ. Maternal care and mental health, 1951.


[Закрыть] и Дюрссен[43]43
  Dührssen A. Heimkinder und Pflegekinder in ihrer Entwicklung, 1958.


[Закрыть] опубликовали исследования о детях, воспитывавшихся в сиротских учреждениях. Беквин обнаружил у наблюдаемых им воспитанников повышенную готовность к заражению инфекционными заболеваниями, которую нельзя было отнести к нарушениям гигиены. Дерфи и Вольф установили у детей наличие серьезных психопатологических дефектов по меньшей мере после восьми месяцев нахождения в учреждении. Бендер, Гольдфарб и Лоури считали такие дефекты необратимыми после трех лет пребывания там ребенка. Шпиц опубликовал продольное исследование 21 воспитанника, которые после минимального периода наблюдения в течение двух лет были «чрезвычайно отсталыми» в речевом и физическом развитии. Тот же автор сообщал о 34 наблюдаемых в течение полутора лет детях, помещенных в воспитательное учреждение по крайней мере после шести месяцев пребывания в своих семьях. Прямо пропорционально длительности расставания с матерью у детей, имевших лишь необходимый эмоциональный контакт с необразованными медсестрами, развилось психическое расстройство, которое Шпиц назвал анаклитической депрессией. В своем сравнительном исследовании 50 воспитанников детских домов, 50 приемных и 50 обычных детей Дюрссен в основном подтвердила наблюдения других авторов: воспитывающиеся с раннего возраста в детских домах демонстрировали в среднем по сравнению с «домашними детьми» сниженный коэффициент умственного развития и частые нарушения в «социальных переживаниях и поведении». Особое значение имеют недавние тщательные продольные исследования Джона Боулби о поведении маленьких детей после разлуки с матерью. Его наблюдения показывают, что стойкая потребность в воссоединении с продолжительно отсутствующей фигурой матери может спровоцировать состояние «патологической печали», которое, по мнению Боулби, виновато в склонности к психопатологическим расстройствам при будущих потерях партнеров[44]44
  BowlbyJ. Separation anxiety, 1960.


[Закрыть].

Исследования проблемы госпитализма образуют обратную сторону изучения влияния наличествующих родителей, которое выносится здесь для рассмотрения в первую очередь. И все-таки глубинные нарушения психики из-за ранней изоляции либо недостатка эмоциональных контактов позволяют в целом признать фундаментальное значение социальной среды для развития ребенка. Косвенно из доказанной абсолютной зависимости ребенка от эмоционального контакта с матерью можно прийти к выводу, что важный фактор представляет собой не только степень, но и «способ выражения» предлагаемого эмоционального общения.

Краткий экскурс по результатам исследований культурной антропологии, метода близнецов и работ в области госпитализма доказывает, что благодаря этим выводам проблема специфического родительского влияния на возникновение детских неврозов вызвала повторный интерес ученых.

С тех пор данный вопрос продолжал прорабатываться в многочисленных исследованиях. Попытка общего обзора их результатов была бы крайне сложной не только по причине объемности исследований, но и из-за различий между понятийными системами и методическими предпочтениями отдельно взятых работ. Если изначально данная тема была бесспорной сферой психоаналитиков, то сегодня в дискуссии участвуют психиатры, психологи, социологи и педагоги, причем каждый из них работает с принятой в его области системой понятий, что часто усложняет общение специалистов. Неопределенность относительно того, какие именно характеристики родителей могут оказаться имеющими первостепенное значение для психического развития ребенка, обусловила широкий разброс принимаемых во внимание аспектов. Какую точку зрения следует считать господствующей? Что влияет на ребенка в преобладающей степени? Атмосфера в семье? То, что родители фактически делают с ребенком? То, какие чувства они к нему испытывают? Какие осознанные воспитательные идеалы они имеют? Какие подсознательные тенденции они распространяют на ребенка? Какие признаки психических расстройств присущи самим родителям?

Ряд авторов описывал общие черты эмоционального климата в семье. Другие изучали разность воспитательных подходов. Третьи старались создать типологию родительских характеров и пытались показать прямую связь «родителя невротичного типа» с определенными детскими психическими нарушениями. И наконец, мы встречаемся с растущим интересом к подсознательным мотивам родителей, стремлением раскрыть и связать их с эмоциональными реакциями ребенка.

Так же как родительские характеристики значительно варьируют в зависимости от направления исследований, не в меньшей мере различаются и усилия, направленные на выяснение причинно-следственной связи между родительскими характеристиками и детскими неврозами. Как отражается на психике ребенка то, что думают, чувствуют, делают его отец с матерью? Как воспринимает это ребенок? Осуществляют ли родители, будучи своеобразным «вспомогательным эго» ребенка, регуляцию его влечений, подавляя или стимулируя их? Или детское «эго» само играет решающую роль, придавая устойчивость родительскому влиянию посредством активного использования интроекции и идентификации? Почему отдельные негативные впечатления едва ли оставляют какие-либо следы в детской психике, в то время как другие задерживаются и даже влияют на формирование характера? Что именно представляют собой психодинамические процессы переноса, которым подвержены родительские влияния в ребенке? Каким способом лучше всего понять их и описать?

Ниже будут приведены сначала наиболее известные последние взгляды на травмирующие психику родительские характеристики. Затем необходимо будет рассмотреть господствующие представления о том, каким образом патогенные родительские факторы начинают воздействовать на ребенка.