Текст книги "Родители, ребенок и невроз: психоанализ детской роли"

Обзор последних достижений в области семейной социологии

Занимающийся психоанализом врач, изучающий патогенные факторы отношений между родителями и ребенком, понимает, что захватывает лишь часть гораздо более широкой проблемы. Прежде всего его работа предполагает знакомство только с семьями больных индивидов. Детский психиатр видит лишь родителей, чьи дети имеют психические расстройства. Если они перегружают ребенка своими эмоциональными проблемами, то врач не знает точно, в какой степени эти родители разделяют свои эмоциональные проблемы с большим количеством родителей здоровых детей. И он может лишь приблизительно оценить степень взаимосвязи определенных эмоциональных и социальных проблем семьи с общими социологическими факторами, такими как трудовые отношения, экономическая ситуация, общественные идеалы и т. д. Во времена всеобщих социальных перемен также проявляются некоторые типичные реструктуризации современной жизни семьи. Среднестатистическая мать занимает в ней сегодня иное положение, чем 50 лет назад. Современные условия труда также сильно изменили положение отца. Меняются и идеалы воспитания. Разумеется, психиатр не пропустит главных черт этих социальных перемен, следы которых отображаются им в истории болезни. Но они не объект для его фактических наблюдений; для получения надежных выводов врач должен оставить их социологии. Каковы наиболее важные познания этой науки об общих изменениях в современной семейной жизни, служащих фоном для эмоциональных отношений между родителями и детьми? Включают ли социологические данные указания на факторы, которые предполагают возросшую эмоциональную нагрузку на современную семью? Об этом следует получить хотя бы краткое представление. Эта информация может оказаться полезной при рассмотрении дальнейших наблюдений о патогенных факторах взаимоотношений родителей и детей.

Р. Кениг[98]98
  König R. Materialien zur Soziologie der Familie, 1946.


[Закрыть] описал «тенденцию к разобщению» современной семьи. Это феномен, при котором семья все больше лишается своих институциональных функций. Чем больше она вырастает из прежней, гораздо более крепкой связи с задачами и порядками всего общества, тем сильнее определяется лишь эмоциональными потребностями каждого из ее членов. Существует опасность того, что поставленные на рельсы личных пристрастий эмоциональные отношения внутри семьи окажутся недостаточно гармоничными и стабильными, чтобы компенсировать отсутствие внешней поддержки, существовавшей ранее благодаря более тесной связи с задачами и формами поведения всего общества (см. также Г. Шельский[99]99
  Schelsky H. Die skeptische Generation: eine Soziologie der deutschen Jugend, 1957.


[Закрыть]).

Данная опасность усиливается дальнейшими социологическими изменениями. Это прежде всего сокращение численности членов семьи, особенно в городе. Кениг[100]100
  Gehlen A., Schelsky H. Soziologie der Familie, 1955.


[Закрыть] убежден, что «значительная часть потрясений современной семьи связана с тем, что она замыкается на все более узкий круг лиц». Чем меньше число членов семьи, тем сложнее, по словам Кенига, сформировать твердые устои и правила, обеспечивающие безопасность поведения человека как внутри семьи, так и в социуме. Эмоциональное напряжение находило в большой семье лучшие способы разрядки. В семье с одним или двумя детьми давление эмоционально неуравновешенных родителей на каждого ребенка значительно выше, чем при большем количестве детей, и, кроме того, вредное воздействие могли сдерживать и равномерно распределять между собой бабушка, дедушка и прочие живущие вместе родственники.

Еще один напряженный момент для эмоционального климата семьи – изменившиеся трудовые отношения в высокоиндустриальном обществе. Шельский[101]101
  Schelsky H. Wandlungen der deutschen Familie in der Gegenwart, 1955.


[Закрыть] говорит об «эмоциональной перегрузке семьи» из-за «блокирующих эмоции современных условий труда»:

«В то время как узкая специализация труда и вытекающая из нее дисциплина и рационализация современных условий производства оставляли духовному и эмоциональному поведению человека все меньше места в профессиональной жизни, семья и другие подобные ей коллективы, напротив, гораздо чаще стали местом сброса эмоционального напряжения, полученного извне, но вынужденного подавляться именно там».

В опосредованной связи с современными рабочими и профессиональными условиями находится еще одно изменение, имеющее особое значение для ребенка в семье.

Это ослабление отцовского авторитета. Решающее условие «слабости отца» М. Хоркхаймер, Т. Адорно и их коллеги[102]102
  Adorno T. W. Soziologische Exkurse. Frankfurter Beiträge zur Soziologie, 1956.


[Закрыть] видят в «снижении уровня конкуренции и свободного предпринимательства». Даже если причины такой «слабости» вряд ли можно увидеть во всей их сложности, ее существование неоспоримо (см. также А. Митчерлих[103]103
  Ibid.


[Закрыть]). Как подчеркивают М. Хоркхаймер и коллеги, отец больше не является для ребенка могучей фигурой, олицетворяющей собой власть и защиту.

В то же время с психиатрической точки зрения не кажется однозначным, что ослабление авторитета отца связано со снижением распространяемого им влияния. Напротив, прекратившееся из-за современных социально-экономических условий удовлетворение его потребности в «отеческой власти» приводит к изменению его оставшихся активными притязаний. И если присмотреться, то разве не является частое сегодня использование ребенка в качестве «инструмента семейного престижа» (Г. Вурцбахер[104]104
  Wurzbacher G. Leitbilder gegenwärtigen deutschen Familienlebens, 1958.


[Закрыть]) лишь смещенным в сторону детей прорывом неуемных отцовских амбиций? Разве речь здесь не идет лишь о позитивных коррективах и об изменениях в способе осуществления репрессивного отцовского господства? Нижеприведенные исследования покажут определенные парадигматические структуры семьи. Будет предпринята попытка доказать, что некоторые в социологическом плане «слабые» отцы, тем не менее (или именно из-за навязанной им слабости) чрезвычайно интенсивно вмешиваются в жизнь своих детей. Что касается вытекающей из таких отцовских конфликтов эмоциональной нагрузки на семейный климат, особенно в отношениях между родителями и детьми, то эти наблюдения совпадают с выводами Хоркхаймера и Адорно, которые считают изменившееся положение отца опасным для развития ребенка.

Хотя все изложенные до сих пор социологические выводы о развитии семьи соответствуют точке зрения психиатрии, видящей в лабильности и разнообразных угрозах эмоциональных отношений в семье важное условие для нарушений психического развития ребенка, следует рассмотреть еще несколько социологических выводов, которые, как представляется, подтверждают наличие снижающих нагрузку и стабилизирующих факторов в современной семье.

Прежде всего это подчеркиваемая преимущественно Шельским[105]105
  Ibid.


[Закрыть] тенденция к «овеществлению» партнерских отношений в семье, рассматриваемая в связи с распространением «рационально планируемых отношений». Шельский также говорит о «семейном функционализме», когда функциональная роль личности в семье выражена сильнее «гармоничных интимных отношений». Раньше среди растущего среднего класса и буржуазии идеал супружеских отношений, построенных на главенстве любви, взаимной симпатии и эротике, однозначно преобладал над считавшимися вторичными материальными или социальными достижениями партнера, теперь в тех же слоях общества наблюдается обратная ситуация. В «отношении к родительству» также существует тяга к овеществлению, причем Шельский ссылается на разработанные Вурцбахером воспитательные идеалы.

Однако, как признает Шельский, неизвестно, насколько зафиксированное социологическими исследованиями овеществление форм поведения проникает в глубинные слои эмоциональности. Здесь возникает сомнение, особенно с психоаналитической точки зрения. Признание достоверности приведенных наблюдений о распространении рационально-планируемых моделей поведения все же оставляет открытым вопрос, в какой мере речь идет лишь о вытеснении и о «реактивных образованиях». В поле зрения психиатра довольно часто попадает человек с фасадным поведением рассудочной деловитости, скрывающий свою с трудом подавляемую эмоциональность за разными масками. Чаще всего индивид, страдающий неврозом навязчивых состояний, внешне кажется деловым человеком, чей жестко подавленный эмоциональный мир гротескно контрастирует с внешней картиной поведения. На основании отдельных выборок из психиатрического опыта нельзя сделать выводы, какие психодинамические условия овеществления преобладают у всего населения или в отдельных слоях общества. Можно указать лишь на принципиальную многозначность данного признака и невозможность вывести какие-либо заключения об эмоциональном состоянии из этих относительно периферических поведенческих факторов без проведения углубленных психологических исследований.

По мнению Шельского, овеществление сегодня сопровождается «выхолащиванием» семейной жизни. Под ним он подразумевает лишение семейной жизни «культурного содержимого». Ее обедняют «источники и стимулы существования, вознесшие человека над миром простой полезной необходимости». Между тем Шельский не видит в выхолащивании никакой угрозы семейной сплоченности: «Семьи становятся социально более однородными и нищими в своей внутренней жизни, но ни в коем случае не теряют своей стабильности». Более того, социолог утверждает: «В некотором роде данные явления овеществления, выхолащивания межличностных отношений еще более стабилизируют сплоченность семьи»[106]106
  Schelsky H. Wandlungen der deutschen Familie in der Gegenwart, 1955.


[Закрыть]. Напряженность борьбы за существование, по его мнению, имеет консолидирующий эффект, когда все члены семьи связаны друг с другом ради выживания.

Постулат о том, что развитие выхолащивания усиливает стабильность конституции семьи, не кажется целиком убедительным. Если, согласно Шельскому, оно не столько внешняя необходимость, сколько внутренняя мотивация, сводящая все усилия семьи к удовлетворению материальных потребностей, то этот упрощенный прагматизм должен ударить по облику внутрисемейных отношений. Едва ли можно представить себе, что стремление отдельного человека к материальным благам реализуется только вне семьи и сдерживается внутри нее. С психоаналитической точки зрения выхолащивание, по словам Шельского, могло бы указывать на регрессию орально-нарциссических моделей поведения, которые скорее вредят, чем способствуют развитию стабильных партнерских отношений. Данные других социологов отличаются от относительно оптимистической интерпретации Шельского. Ссылаясь на аналогичные признаки, которыми Шельский характеризует выхолащивание, Хоркхаймер, Адорно и коллеги[107]107
  Ibid.


[Закрыть] изображают вопиющую картину современного брака, иллюстрирующую семейные отношения в Америке только как парадигму для более широкой тенденции:

«Брак все более ужимается до чисто деловых бартерных отношений. Муж платит жене за готовность вступить с ним в близкие отношения, женщины получают за свою естественную монополию определенную степень уверенности. Характерно, что именно там, где романтический культ семьи является самым почитаемым, брак полностью подорван институтом развода. Люди становятся взаимозаменяемыми, как в мире бизнеса, где работники увольняются, найдя лучшее предложение».

Даже если эта мрачная оценка сильно преувеличена, стоит задуматься, что из-за распространения чистого прагматизма в ней заметно возникновение принципиально других последствий для семьи, чем предполагает Шельский. Впечатляюще описанные ученым признаки выхолащивания больше соответствовали бы действительности, если бы эта тенденция рассматривалась как угрожающая стабильности и сплоченности семьи.

Подводя итог, следует отметить, что названные семейной социологией отягчающие факторы для эмоционального семейного климата, такие как разобщенность, сокращение численности семьи, изменившееся положение отца и влияние блокирующих проявление эмоций современных условий труда, по-видимому, не перевешиваются стабилизирующими факторами. Если сегодняшние психиатрические исследования обращают особое внимание на внутрисемейные эмоциональные конфликты и подчеркивают их значение для психосоциальных нарушений развития ребенка, то они подтверждаются в этом направлении отдельными результатами, полученными современной семейной социологией.

Собственные исследования

Родительский конфликт и роль ребенка

В то время как ряд других авторов изучал пагубные последствия недостатка общения и изоляции для ребенка (см. ранее), в данном исследовании рассматриваются вредные факторы существующих эмоциональных отношений между родителями и детьми. Предметом анализа является не дефицит эмоциональной привязанности, а ее качественное изменение. При этом учитывается клинический опыт, что невротические дети (в отличие от запущенных) могут иметь вполне достаточный, а часто даже повышенный уровень родительского внимания. Зачастую обнаруживаются признаки «усиленной близости семейной группы», возникающей, по мнению Кенига, вследствие тенденции к разобщенности современной семьи. В то время как социолог справедливо указывает на положительные моменты усиленной близости, а именно на возможность обогащения и углубления психического развития ребенка, психиатр наблюдает в своей ограниченной области лишь обратную сторону. Он сталкивается с детьми, перегруженными эмоциональными притязаниями родителей и втиснутыми во вредные для них рамки.

Современные модели, с помощью которых дается научная оценка патогенным эмоциональным отношениям между родителями и детьми, не являются полностью удовлетворительными. Как найти пробел в этих привычных моделях и чем его можно заполнить?

1. Представляется, что родительское отношение или воспитательные подходы, подобно физической силе, приводят к замедлению или стимуляции импульсов или функциональных систем ребенка. Они препятствуют или стимулируют импульсы влечений либо чрезмерно ослабляют или увеличивают защиту его эго.

Очевидно, что можно оценить такого рода влияние родителей как уравновешивающее. Но эта модель не отражает непосредственного содержания их фантазий и мотивов, с которыми сталкивается ребенок. Она не помогает психологу сделать очевидной связь мотивации между родительскими эмоциями и моделями поведения, с одной стороны, и реакцией ребенка – с другой. Более того, получение таких результатов предполагается еще до использования модели.

2. Исследователи исходят из стремления ребенка к подражанию и идентификации, которое в зависимости от этапа развития и отношения к партнеру прогрессирует в большей или меньшей степени. Если в детях обнаруживаются те же страхи, чувство вины и идеальные представления, те же невротические симптомы и конфликты, что и у отца с матерью, то они автоматически объясняются активным стремлением ребенка к идентификации с родителями.

Готовность к подражанию и идентификации присутствует у младенца с рождения и обязательно развивается в процессе его психосоциального становления. Это необходимое условие процесса обучения и формирования характера. Но идентификации не являются автоматическими зеркальными отражениями, на них избирательно влияют не только проявления детской любви и ненависти. Их понимание требует учета эмоциональных ожиданий родителей, которые, очевидно, определяют степень и выбор идентификаций.

Что же, собственно, ищут родители в ребенке? Как создаются их бессознательные фантазии, которые они направляют на него? Есть ли способ проследить, как ребенок воспринимает и перерабатывает эти фантазии как в эмоциональном отношении к родителям, так и в своих идентификациях? Это вопросы, ответов на которые в свете существующих теорий до сих пор нет.

Посвященные ребенку родительские фантазии содержат позитивные ожидания того, каким он должен быть, и негативные – каким он быть не должен. Однако некоторые представления связаны одновременно с положительными и отрицательными эмоциями: ребенок обязан, но в то же время не обязан быть таким. Навязчиво проявляет себя потребность в том, чтобы отпрыск реализовал в себе определенное поведение. И в то же самое время возникают отвращение и желание наказать ребенка за такое поведение. Если рассмотреть весь комплекс направленных на ребенка надежд, страхов, импульсов наказаний и т. д., можно заметить, что речь идет не просто об их хаотическом нагромождении, но что отдельные фантазии связываются между собой, образуя структурированное целое.

Существует четкий социально-психологический термин, описывающий структурированную совокупность направленных на личность ожиданий, он может быть использован в данном контексте: понятие роли. Э. Л. и Р. Э. Хартли[108]108
  Hartley E. L., Hartley R. E. Die Grundlagen der Sozialpsychologie, 1955.


[Закрыть] определяют социальную роль как:

«…структурированную совокупность всех ожиданий, направленных на задачи, поведение, воззрения, ценности и взаимоотношения человека, имеющего в группе определенный статус и обязанного выполнять в ней определенную функцию».

Когда социальная психология говорит о роли ребенка в семье, то в меньшей степени подразумевает предназначающиеся для него ожидания, берущие начало от специфических бессознательных фантазий родителей. Роль обычно понимается более широко и поведенчески. Она касается общих предписываемых обществом и сообщаемых родителями образцов поведения ребенка. Так, выделяется роль дошкольника, роль подростка, роль юноши в противоположность роли девушки. Обнаруживается сквозная связь между нормами более крупных социальных групп, которым должна подчиняться семья, и ролью ребенка.

Следует четко определить, в каком смысле понятие роли ребенка в психоанализе необходимо отличать от более обобщенного понятия роли в социальной психологии.

В данном исследовании под ролью ребенка подразумевается структурированная совокупность родительских бессознательных фантазий ожидания в той мере, насколько они предполагают выполнение ребенком определенной функции.

Обоснуем, возможно ли вычленить из бессознательных ожиданий родителей ту фантазию об «определенной функции» ребенка, что служит лейтмотивом для всего многообразия направленных на него желаний, страхов, агрессии и т. д., и каким именно образом это можно сделать.

Ответ на вопрос о лейтмотиве требует небольшой преамбулы. Опыт психоанализа учит тому, что родители, которые под влиянием своих бессознательных ожиданий способствуют появлению у детей невротического расстройства, сами находятся под гнетом эмоциональных конфликтов, в которые затягивают ребенка. Ему предписывается функция освобождения родителей от конфликтного напряжения[109]109
  Ср.: Laforgue R. Familienneurosen in psychoanalytischer Sicht, 1960; Richter H. E. Die narzißtischen Projektionen der Eltern auf das Kind, 1960.


[Закрыть]. Таким образом, роль ребенка определяется значением, достающимся ему в рамках попытки взрослых преодолеть собственный конфликт.

Предположение о том, что структура родительского конфликта автоматически приводит к определенному отношению к ребенку, не подтверждается. Характер конфликта еще не говорит о том, каким образом вовлекается в него ребенок. Один и тот же материнский конфликт может привести к различным претензиям к ребенку в эмоциональном плане; в противном случае мы бы не смогли сделать общеизвестное наблюдение, что находящаяся под влиянием собственного конфликта мать нескольких детей может относиться к ним совершенно по-разному.

Поэтому недостаточно знать, как выглядит родительский конфликт. Намного важнее выяснить, в какой именно функции ребенок должен помочь его разрешению. Снова возникает вопрос: можно ли назвать какие-то конкретные функции ребенка, к которым сводится совокупность бессознательных родительских ожиданий?

Определение роли ребенка с помощью родительских переносов и нарциссических проекций

Далее мы разовьем мысль о том, что подталкиваемые собственным конфликтом родители стремятся назначить ребенку роль замены другого партнера либо одного из аспектов собственной самости. В таком особом представлении – внутри бессознательных родительских фантазий – ребенок должен затем выполнять функцию освобождения родителей от конфликта. Но откуда же у ребенка берется такой смысл замены другого человека или аспекта собственной (родительской) самости? Какие психодинамические механизмы задействуются у отца с матерью? Тут затрагиваются два требующих разъяснения процесса: перенос и нарциссическая проекция.

Переносом Фрейд называл определенные психодинамические процессы, первоначально выявленные им как присущие эмоциональным отношениям между невротическим пациентом и психоаналитиком:

«Перенос – это обращающая на себя внимание особенность невротиков развивать эмоциональные отношения как нежного, так и враждебного свойства со своим врачом, основывающиеся не на реальной ситуации, а происходящие из отношения пациентов к родителям (эдипов комплекс)»[110]110
  Фрейд З. Введение в психоанализ. – СПб.: Алетейя СПб, 1999. – Примеч. пер.


[Закрыть].

В ходе лечения анализируемый склонен направлять на психоаналитика те желания, отрицательные импульсы, страхи и т. д., которые изначально были связаны с отцом, матерью, братьями и сестрами. Вероятно, он надеется получить от врача одобрение, в котором в прошлом отказывал ему отец. В то же время пациент может опасаться встретить в нем присущую отцу строгость. Тогда он позволяет себе ощутить предназначавшиеся последнему импульсы мести. Таким образом, «перенос отношения к отцу» пациента заключался бы в бессознательном наделении врача отличительными чертами характера отца и в провоцировании дальнейшего конфликта, первоначально разожженного отцом.

Фрейд обращал внимание на то, что перенос не только обнаруживает потребность пациента, но и в определенной степени восстанавливает старые разочарования в новом партнере. Более того, перенос всегда сопровождается бессознательным «навязчивым повторением»: зачастую пациенты оказываются не в состоянии найти лучшее решение своих старых проблем с партнерами. Зато они провоцируют возобновление прежних разочарований[111]111
  Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. – Минск: Харвест, 2004. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Они стремятся с помощью психоаналитика исполнить неудовлетворенные ранее желания, но одновременно вызывают к жизни прежние защитные механизмы, коими сами же разрушают плоды своих усилий.

Процессы переноса, подобные происходящим между пациентом и психоаналитиком, часто распространены между супругами, друзьями, коллегами по работе и членами небольших групп с более выраженными межличностными связями. Перенос также обнаруживается в эмоциональных отношениях родителей и ребенка. Взрослые с хроническими невротическими конфликтами часто бессознательно вызывают к жизни давнюю травмирующую ситуацию с помощью своего ребенка. Они проявляют к нему чувства, объектом которых фактически считают не его, а другого, возможно, давно исчезнувшего партнера. Ни в чем не повинный ребенок должен выступать в качестве заместителя такой фигуры из родительской биографии. Ему навязывается эта роль. Такие родительские переносы на ребенка благоприятствуют появлению у него индивидуальных характеристик, соответствующих или очень напоминающих характеристики партнеров, от которых отец или мать бессознательно стремятся навести мост к ребенку.

Для иллюстрации упомянутого феномена приведем пример матери, всю жизнь страдающей из-за своей ничем не примечательной внешности и проведшей юность в муках ревности к сестре – писаной красавице. Теперь у матери появилась дочь, весьма похожая на прекрасную сестру, всегда бывшую в особой милости у отца и всего мужского пола. Мать наблюдает, как муж не может насмотреться на маленькую дочь, играя и лелея ее каждую свободную минуту. Ее чувства к миловидной дочери омрачаются и постепенно – непреднамеренно – приобретают ревнивую окраску: и вот уже мать видит в крошке угрозу своему супружескому счастью, точно так же как ранее переживала утрату отобранной сестрой любви отца. Она вновь живет в страхе и подозрении, воображая дочь хитроумной маленькой воровкой, крадущей у нее мужа и вынуждающей ее, мать, к жалкому существованию Золушки. На женщину нападает уныние, она считает злой рок неизбежным – только потому, что поддалась переносу. Разочарования детства заставляют ее полностью игнорировать разницу и безобидность нынешней семейной ситуации. Мать переоценивает опасность конкуренции со стороны маленькой дочери и никак не может справиться с проявлением неадекватных чувств, поскольку перенос на бессознательном уровне уже осуществлен, и теперь – как в большинстве случаев – коррекция с помощью разумных аргументов уже невозможна.

Таким образом, перенос в отношениях родителей и ребенка может привести к тому, что отец или мать бессознательно принуждают свое чадо к исполнению роли другого партнера и обращают против него свои эмоциональные ожидания, страхи, импульсы мести и пр. Пострадавший родитель всегда будет стремиться в точности воспроизвести с помощью ребенка исходную конфликтную ситуацию, чтобы наконец-то избавиться от непроработанного эмоционального напряжения. Возможные трагические последствия для в психологическом смысле изнасилованного ребенка будут подробно описаны далее.

Даже в так называемых нарциссических проекциях[112]112
  Richter H. E. Die narzißtischen Projektionen der Eltern auf das Kind, 1960.


[Закрыть] речь идет о том, как родители «видят насквозь» черты характера или устремления ребенка, которые на самом деле возникают из их собственных конфликтов. Только на этот раз взрослые «путают» ребенка не с другим партнером, а с самим собой. Неосознанно они ищут в ребенке аспекты собственной самости. Например, повседневная нарциссическая проекция заключается в том, что родители непременно надеются на наверстывание ребенком упущенных ими возможностей. Они воспринимают ребенка как улучшенную копию собственной самости и хотят компенсировать его успехами свои неудачи. В крайних случаях живущая в родителях конфликтная напряженность настолько сильна, что они – пусть на уровне подсознания – считают себя обязанными контролировать и регулировать весь уклад жизни ребенка, как будто бы тот всегда выступает лишь их заместителем, выбирая их собственное счастье либо вину.

Решающей и отличительной особенностью, в отличие от переноса, является то, что родители ищут в ребенке не замену другому партнеру, а плоскость проекции собственной самости. Типы нарциссических проекций основаны на том, что родители могут спроецировать на ребенка, во-первых, свою точную копию, во-вторых, какой-то положительный аспект, в-третьих, некий негативный аспект собственной самости. Чем больше они недовольны собой, тем сильнее требуют от ребенка выполнения роли искупительной жертвы в виде вундеркинда или, наоборот, козла отпущения, призванной освободить их от чувства собственной вины.

Подобно переносу нарциссическую проекцию можно продемонстрировать на небольшом примере. А именно на проекции идеального аспекта собственной самости с родителя на ребенка. Исходная ситуация аналогична описанной выше: мать, невзрачность которой принесла ей немало проблем, видит, как из дочки вырастает писаная красавица. Эта мать не только без ревности отмечает расцвет дочери, но и, напротив, преисполнена восторга: она воспринимает дочь не как копию соперницы-сестры, а скорее как исполнение несбывшихся мечтаний. Это удается ей только потому, что она в определенной степени втягивает девочку в собственное эго или проецирует собственный неосуществленный эго-идеал на дочь. Поэтому женщина воспринимает успехи дочери как свои. На этот раз опасность для ребенка представляет не материнская боязнь конкуренции, а наоборот – принуждение дочери к исполнению роли своей заместительницы, вся жизнь и модель поведения которой может строиться на огромной потребности матери наверстать упущенное за счет тщеславного удовольствия. Матери с нарциссической проекцией такого типа – прежде всего те, кто часто заставляет дочерей играть роли звезд.

Давайте вкратце рассмотрим, какие общие условия лежат в основе направляемых на ребенка переносов и нарциссических проекций. Два разных процесса отсылают к двум основным направлениям развития детских влечений. Фрейд утверждает: «Мы говорим, что человек имеет первоначально два сексуальных объекта: самого себя и воспитывающую его женщину»[113]113
  Фрейд З. О нарциссизме. Очерки по психологии сексуальности. – Минск: БелСЭ, 1990. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Его теория либидо основана на предположении, что сначала все либидо концентрируются в детском эго («первичный нарциссизм») и лишь оттуда переходят на других людей («захват объектов»). Первоначально «концентрация либидо» в эго относится к «захваченным ими объектам так же… как тельце маленького протоплазматического существа относится к выпущенным им псевдоподиям»[114]114
  Фрейд З. О нарциссизме. Очерки по психологии сексуальности. – Минск: БелСЭ, 1990. – Примеч. пер.


[Закрыть]. В состоянии «первичного нарциссизма» ребенок практически не испытывает какого-либо эмоционального интереса к окружающим. Он все еще погружен в самого себя. Затем захват объектов приводит к зависимости от «лиц, участвующих в питании, уходе и защите ребенка». Все последующие партнерские отношения отражают, как показывает Фрейд, одно из двух либидо периода раннего детства: нарциссическую любовь к себе или зависимость от защищающего родителя[115]115
  Нарциссическое и объектное либидо. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Во всех партнерских отношениях человек демонстрирует «нарциссический» либо «зависимый» тип. Он ищет в партнерах аспекты собственной самости или черты характера лиц, от которых зависел в детстве. Если отношения по типу зависимости легко понятны, то с пониманием нарциссического типа отношений между партнерами возникают сложности. Данный тип Фрейд сначала обнаружил в перверсиях, особенно у гомосексуалистов: «Мы обнаружили, особенно у тех людей, чье либидинальное развитие претерпело какие-то нарушения, как в случае с извращенцами и гомосексуалистами, что при более позднем выборе ими объектов любви они берут за образец не свою мать, а свою персону. Они явно ищут самих себя в качестве объекта любви, проявляя тип выбора объекта, который следует называть нарциссическим. В данном наблюдении и следует обнаружить тот самый решающий мотив, вынудивший нас допустить нарциссизм». То, что нарциссический тип может играть важную роль в отношениях между родителями и детьми, уже упоминалось Фрейдом[116]116
  Фрейд З. О нарциссизме. Очерки по психологии сексуальности. – Минск: БелСЭ, 1990. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Выявленное им ранее различие между переносом и нарциссической проекцией позволяет вернуться к различию между двумя элементарными формами партнерских отношений: зависимостью и нарциссизмом. Это не дает ответа на вопрос о том, почему одна группа матерей и отцов предпочитает осуществить на своего ребенка перенос, а другая группа – нарциссическую проекцию. От каких же условий зависит то, заменяют ли родители в своих бессознательных фантазиях ребенка другим партнером или аспектом самих себя. Важна ли здесь общая структура их личности, специфичность возможных симптомов невроза, структура прочих социальных отношений или же все эти факторы действуют одновременно? Ответа на этот вопрос пока не дано. Сам Фрейд высказывается неопределенно: «Допускаем, что каждому человеку открыты оба пути выбора объекта [имеется в виду зависимый и нарциссический тип] и предпочтение может быть отдано тому или другому»[117]117
  Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности. – М.: Просвещение, 1990. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Следует еще раз подвести итоги размышлений, приведенных в двух последних разделах, на которых основываются методология и оценка описанных ниже клинических исследований.

Бессознательные родительские фантазии имеют решающее значение для патогенного воздействия на ребенка. В этих фантазиях выражаются направленные на него эмоциональные ожидания. Составленное из этих ожиданий структурированное целое приводит к назначению для ребенка определенной роли, понимаемой более узко, чем социально-психологическая роль. Ее правила диктует родительская потребность разрешить с помощью ребенка собственный конфликт. В своей роли ребенок должен представлять другого партнера – в основном из детства родителей – либо аспект их собственной самости. Какое из двух ожиданий превалирует в родителях, ясно по тому, осуществляют ли они на ребенка перенос или нарциссическую проекцию. Замещение, объектное или нарциссическое, является важной особенностью роли ребенка. Остается исследовать то, в каком специфическом варианте ребенок обязан воплотить замещение в каждом конкретном случае. Но даже точное знание всех особенностей бессознательно предписанной родителями роли принесет плоды только с помощью ответа на второй вопрос: каким образом ребенок разбирается с приготовленной для него ролью?