Текст книги "Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе"

§ 19. Процесс синтетического акта суждения

Для того чтобы могло осуществиться суждение, в котором представление предиката не познается непосредственно, как единое с представление субъекта, – для этого необходимо известное посредство; и лишь таким образом возможно установить отношение вне субъекта лежащего предиката к этому последнему, а также познать это отношение как объединение в одно целое в смысле суждения и быть уверенным в этом.

1. Ближайшим и самым обычным примером опосредствованного акта суждения, который впервые присоединяет к мыслимому субъекту предикат и включает его в него, служит мыслительный акт того, что слышит суждение от другого и у него нет ни повода, ни основания самому выполнить это суждение. Всякое действительное обучение есть опосредствованное суждение. Сократовское повивальное искусство (майевтика), исходящее из положения, что нет обучения, а есть лишь простое воспоминание, довольствуется тем, что путем вопроса вообще вызывает в сознании служащие субъектом и предикатом представления, оно дает лишь материал и самому вопрошаемому предоставляет выполнять суждения. Таким образом, вопрошаемый путем собственного уразумения убеждается в их значимости. И если бы метод этот был проведен полностью, то, конечно, всякий им вызываемый акт суждения был бы непосредственным аналитическим актом суждения, который находил бы предикаты в самих субъектах, а вопрошаемый майевт играл бы только роль психологических законов воспроизведения, которые доставляют субъекту как раз пригодное для предиката представление, дабы оно было подхвачено всегда живым желанием совершать акт суждения.

Однако учащие и учащиеся редко имеют время для этого процесса; всякое обучение начинается, напротив, с традиции; учащийся усваивает и подражает тем суждениям, какие высказываются перед ним. И именно поскольку он обучается, он привносит, благодаря услышанному суждению, предикат в тот субъект, представление о котором в нем пробуждает служащее субъектом слово, – между тем как раньше субъект в этом отношении оставался неопределенным. Кто узнает путем обучения, что лед есть замерзшая вода, – для того «лед» дан в наглядном представлении; но способ возникновения льда остается неизвестным, и в его наглядном представлении не заключено никакого отношения к «воде». Кто узнает, что Земля движется, для того к представлению о земле присоединяется совершенно новое для этого представления определение движения; и он побуждается объединить субъект и предикат в такое единство, которое идет совершенно против его привычек. Лишь после того как он понял услышанное, т. е. когда он действительно совершил требуемый синтез, лишь теперь приобрел он в качестве результата своего мыслительного акта то, что служило исходным пунктом для обучающего, единство субъекта и предиката в том смысле, как это определяется его категорией. Конечно, тут остается еще известное индивидуальное различие между учащим и учащимся, ибо, с одной стороны, слова не абсолютно фиксированы в своем значении и не являются равноценными для обоих; а с другой – при самом применении слов к единичному тут возможна еще большая или меньшая свобода выбора между различными оттенками значения.

Поскольку индивидуум является несведущим, поскольку со своими словами он связывает лишь бедные, покоящиеся на неполном знании представления, постольку он должен пользоваться таким синтетическим актом суждения, благодаря которому слова постепенно становятся у него богаче содержанием, ибо он научается связывать с ними все больше и больше отдельных определений. Ребенок под словом «лев» мыслит прежде всего о внешней видимой форме, какую ему дает его книжка с картинками. Но благодаря рассказам и описаниям представление это обогащается у него всеми свойствами и привычками зверя. Зоолог имеет завершенное представление.

Чем совершеннее знание и чем богаче благодаря этому значения слов, тем меньше места остается для таких синтезов, в которых можно было бы еще научиться чему-либо. И в конце концов, синтетический акт суждения должен был бы ограничиться той областью, которая никогда не может быть предметом обозначения при помощи слова, – единичным фактом для всякого, кто сам не наблюдает его; единичными изменениями и отношениями, которые одни только могут быть выражаемы в имеющих временное значение суждениях. Все суждения, которые могут касаться значения слова, общего представления о предмете, являются тогда аналитическими. (В этом смысле Шлейермахер отводит действительному, синтетическому суждению область единичных фактов. Dialektik, § 155, с. 88, 405.)

2. Там, где дело идет об обучении через посредство традиции, – там основанием достоверности суждения для обучающегося служит попросту авторитет учащего; объективная значимость принимается в силу доверия к знанию и правдивости учащего, в силу того, что ему верят. Так как все описательные суждения для слушающего необходимо являются синтетическими, то такой же характер носят и те суждения, которые по своей природе обращаются к вере слушающего и требуют таковой. И наряду с собственным восприятием (и тем, что, например, выводится отсюда) нет иного знания о единичном, кроме того, что получается путем веры, и последнее в этом случае есть историческая вера.

3. Итак, обучение и рассказ присоединяют предикаты к служащему субъектом представлению, которое еще ждет своего определения; они требуют, чтобы предикаты эти были объединены в одно с указанным представлением. Совершенно такой же процесс вызывается внутренней игрой наших представлений, которое определяется законами ассоциирующего воспроизведения и деятельностью руководимой аналогиями силы воображения. Когда благодаря восприятию или воспоминанию в сознании появляется какой-либо объект, то им вызываются не только те предикаты, которые согласуются с его настоящим и представляемым содержанием и которые приводят к непосредственным суждениям. Помимо этого воспоминание, ассоциация, аналогия ведут за собой еще другие представления, которые стремятся соединиться с субъектом в качестве предикатов, причем последние сами по себе не должны еще заключаться в имеющемся налицо представлении субъекта. С одной стороны, здесь можно указать на разобранный выше (с. 61) повседневный случай, а именно что зрительные образы единичных объектов вызывают воспоминание об их остальных свойствах, и последние тотчас же присоединяются к ним в качестве предикатов. («Это виноград» – «это сладко», «это камень»«твердый» и т. д.) Но в то время как ассоциация совершается здесь с такой абсолютной неуклонностью, что суждение касается уже завершенного представления (см. выше), – в то же время сюда примыкают в незаметных переходах такие случаи, в которых слияние наступает не тотчас же. Напротив, вызванное представление, говоря языком Гербарта, как бы висит здесь в воздухе и приводит лишь к ожиданию суждения. Это яснее всего обозначается там, где привлекаются различные, друг друга исключающие представления, и между ними возникает борьба. Так бывает тогда, когда я издали вижу человеческое лицо, которое одновременно вызывает во мне и образ А, и образ В и кажется мне похожим то на этот, то на тот.

На таких ассоциациях покоятся в особенности все те суждения, которые забегают в будущее. Они никогда не могут вытекать из анализа того, что есть сейчас, а всегда получаются через посредство тех или иных выводов. «Снег будет таять» – этого я не могу видеть в нем, но на основании прежнего опыта я примышляю к имеющемуся налицо наглядному представлению тот предикат, которого еще нет в нем.

4. Общая склонность совершать акт суждения и связывать новое с уже знакомым нам развита очень сильно. Так что когда нет к этому препятствий, те же процессы, что приводят с собой предикат, очень легко ведут также к возникновению суждения, т. е. они приводят к вере в объективную значимость поставленного в качестве задачи синтеза. Чем меньшим навыком обладает мышление, тем оно менее предусмотрительно, тем меньше сознается разница между чисто субъективными и психическими комбинациями и комбинациями объективно значимыми, тем легче верится в то, что кому-либо приходит в голову, в особенности если оно встречает могучую помощь со стороны желания или склонности. Обыкновенно достаточно бывает воспоминания об одном или нескольких случаях, когда субъекту А принадлежит предикат В – например, красная ягода была складкой, – и тот же предикат В будет приписываться всякому субъекту, который с первого взгляда похож на А. И часто мы едва сознаем тот процесс умозаключения, благодаря которому осуществляется синтез суждения. Это легковерие естественного мышления, этот источник многих ошибок, поспешных допущений, суеверных мнений есть вместе с тем то необходимое условие, при котором только мы и научаемся производить опыты и выходить за пределы данного. Как обстояло дело с обобщением представлений, а именно что нам приходится не научаться ему, а напротив, задерживать его, что нам приходится упражняться в различении, – так же обстоит дело и с актом суждения, выходящим за пределы данного. В силу наших естественных склонностей мы всегда получаем известное число предикатов и приписываем их тем или иным субъектам; то, чему мы должны научиться, – это предусмотрительность и сомнение, различение значимого от незначимого; мы должны научиться соображать, какой из этих синтезов объективно необходим, какой из них навязывается нам в силу наших естественных привычек.

5. Там, где вследствие более сильного препятствия выходящее за пределы данного суждения не может завершиться, – там возникает двоякого рода вопрос. Во-первых, к данному представлению мы ищем требуемого иной аналогией восполнения, и никакая несомненная ассоциация не дает нам этого последнего. Так бывает тогда, когда для нового и неизвестного объекта у меня не оказывается налицо никакого сходного с ним представления из прежнего воспоминания – что это такое? Или когда я отыскиваю субъект к данному свойству или деятельности – кто говорит? что блестит там? Или когда я сомневаюсь относительно того, какие дальнейшие свойства или деятельности принадлежат вещи как воспринятые – какой вкус имеет это? Во втором ряду случаев мы приходим, правда, благодаря ассоциации к этому восполнению, но тут нет уверенности относительно его значимости. Суждение здесь, правда, уже предуготовлено в мыслях, но оно не выполнено; таким образом, тут возникает вопрос, в котором мы ищем решения относительно значимости определенного предицирования – «А есть, конечно, В?»

6. Как первый вопрос, касающийся восполнения, так и второй – касающийся подтверждения, психологически предполагают простое и непосредственное суждение, с которым неразрывно связано сознание его значимости. Я могу искать лишь то, о чем я по крайней мере имею общее и неопределенное представление. Лишь имея опыт относительно полных синтезов, я могу желать восполнить неполное представление каким-либо дальнейшим элементом. У меня должна уже быть привычка относить чувственные ощущения к определенным вещам, и лишь тогда я могу начать отыскивать соответствующую вещь к тому ощущению, которое дано мне безо всякого определенного отношения.

То же самое и с тем вопросом, который требует утвердительного или отрицательного ответа; отыскиваемая им достоверность должна быть заранее знакома по опыту в непосредственных суждениях – и лишь тогда можно вообще отыскивать ее. Отыскивая достоверность, указанный вопрос уже заключает в себе мысль об этой достоверности, которая в других случаях была связана с предицированием.

В простых и непосредственных суждениях – «это дерево», «это красное», «снег бел», «угол черен» и т. д. – вместе с синтезом субъекта и предиката неразрывно бывает дана и достоверность его значимости. Я не могу спрашивать, является ли угол черным или снег белым, является ли стоящий передо мной предмет красным или он есть дерево. Раз только оба представления вообще находятся в моем сознании, тем самым бывает дано также и сознание необходимости их синтеза.

Лишь в том случае, когда необходимо бывает выйти за пределы данного, когда с имеющимся налицо представлением субъекта должен быть связан еще не заключающийся в нем элемент, – лишь в этом случае могут отделяться друг от друга оба элемента, соединенные в непосредственном суждении, т. е. простой и многократный синтез между субъектом и предикатом и сознание его необходимости и объективной значимости. Лишь в области опосредствованного образования суждений может возникнуть вопрос: «А есть, конечно, В?»

Отсюда следует, что нельзя поступать так, как поступает, например, Bergmann³². Нельзя исходить из совершенно общей психологической точки зрения и в качестве первой стадии образования суждения принимать «бескачественно предицирование» простого «представления», в котором совместно мыслятся и субъект, и предикат. Нельзя думать, что суждение может завершиться лишь благодаря последующей «критической рефлексии» над значимостью этого предицирования. Ибо в простейших случаях то и другое находится в неразрывной связи, и если не исходит из объективно значимого предицирования, как это имеет место в непосредственном положительном суждении «А есть В», то вообще нельзя выяснить смысл предицирования.

Все подобные теории упускают из виду ту фундаментальную важность, какая принадлежит этому различию между непосредственными и опосредствованными суждениями: различие это в логике имеет не меньшее значение, нежели в трансцендентальной философии различие между аналитическими и синтетическими суждениями.

7. В вопросе «А есть, конечно, В?» все элементы взяты и соединены между собой в том же самом смысле, как и в суждении. Вопрос этот выражает ожидание синтеза между А и В, и притом ожидание значимого синтеза, а не просто какой-либо произвольной комбинации. Суждение все уже готово; но оно нуждается еще в печати подтверждения, ибо нет уверенности относительно значимости. Это проектирование, эти попытки к суждениям, которые выходят за пределы данного и за пределы покоящихся на нем непосредственных суждений, являют собой живое движение, прогресс мышления, дух изобретения в области суждения. Можно прямо сказать, что вопрошание есть мышление. Сомнение, предположение и ожидание суть лишь определенные вариации одного и того же состояния, отличные друг от друга по степени, и в этом состоянии живо сознание о недостающем основании для выполнения суждения, именно в отношении значения синтеза между субъектом и предикатом.

8. Решение вопроса может достигаться отчасти благодаря разъяснению и пополнению самого представления, служащего субъектом. Если это последнее есть наглядное представление о единичном субъекте, то разрешение вопроса может достигаться путем более точного схватывания и наблюдения, которое открывает нечто, до тех пор не замеченное. Так, если я при взгляде на белый порошок спрашиваю, сладок ли он, и пробую его на язык, то я в этом случае пополнил восприятие; мой ответ является тогда аналитическим суждением на основании нового восприятия. Если мое представление, служащее субъектом, не дано наглядно, то размышление может привести с собой более полное воспоминание, и тут равным образом становится возможным аналитическое суждение. Если же все эти попытки не удаются, то для разрешения вопроса не остается иного пути, кроме как отыскать посредствующие звенья, которые могут создать достоверность для испробованного синтеза; и таким посредствующим звеном, к которому прежде всего способен привести высказанный вопрос, является обучение со стороны другого.

9. Но если ни разъяснение или восполнение служащего субъектом представления, ни посредствующие представления не создают такого основания для испробованного синтеза, которое позволило бы выполнить его в качестве суждения, – то в таком случае вопрос остается нерешенным, причем мы не приходим к сознанию объективной значимости. Или же отсюда вытекает отрицание, так как служащее субъектом представление непосредственно или посредственно устраняет представление, служащее предикатом.

Рассмотрение первого случая, который неправильно именуется проблематическим суждением, мы оставляем для позднейшего исследования. Пока же мы обратимся к отрицанию.

Отдел четвертый
ОТРИЦАНИЕ

§ 20. Отрицание как уничтожение суждения

Отрицание всегда направляется против попытки совершить синтез; оно предполагает, следовательно, откуда-то извне взявшееся или внутренне возникшее ожидание, что субъект и предикат должны быть соединены. Объектом отрицания служит всегда выполненное суждение или такое суждение, которое мы пытались выполнить; и отрицательное суждение не может, следовательно, рассматриваться как равноправный положительному суждению и одинаково с ним первоначальный вид суждения.

1. По примеру Аристотеля целый ряд логиков с самого же начала определяют суждение или как утвердительное, или как отрицательное, и это двоякое направление акта суждения они вносят в дефиницию. В этом отношении они правы постольку, поскольку готовые суждения могут быть исчерпывающим образом подразделены на утвердительные и отрицательные; и вообще, поскольку совершается акт суждения, он может совершаться в одном из двух направлений: субъекту или приписывается предикат, или он по отношению к нему отвергается. Но было бы ошибочным взглядом говорить, что утверждение и отрицание суть одинаково изначальные и друг от друга совершенно независимые формы акта суждения. Ибо отрицательное суждение предполагает для своего происхождения попытку или по крайней мере мысль об утверждении, т. е. о положительном приписывании, предиката и имеет смысл лишь постольку, поскольку противоречит такому утверждению или уничтожает его. Или же, наоборот, первоначальное суждение не должно совсем называться утвердительным, – лучше обозначать его положительным. Ибо простое высказывание «А есть В» называется утверждением, в противоположность отрицательному суждению и поскольку оно отвергает возможность отрицания. Но возможность мыслить о возможности отрицания или возможность поставить вопрос, который разрешается посредством «да» или «нет», – все это не принадлежит к числу условий суждения «А есть В»³³.

2. То, что отрицание имеет смысл лишь по отношению к испробованному положительному утверждению, – это становится ясным тотчас же, если вспомнить, что о каждом субъекте можно утверждать лишь конечное число предикатов, а отрицать о нем можно бесконечное число предикатов. Но никому не приходит в голову совершать все те отрицания, которые сами по себе были бы возможны и истинны, ибо для этого не может быть ни малейшего мотива. Ведь для того чтобы имело смысл сказать: «этот камень не читает, не пишет, не поет, не сочиняет стихов», «справедливость не голубая, не зеленая, не пятиугольная, она не вертится» и т. д., – для этого должна была бы существовать опасность, что кто-нибудь может захотеть приписать эти предикаты камню или справедливости.

Отрицание не имеет иного смысла, кроме как указать субъективному и индивидуально случайному движению мышления поставленные ему природой данных представлений границы, ибо мышление в своем движении, в своих внезапных мыслях, вопросах, предположениях, ошибочных утверждениях выходит за пределы объективно значимого. Итак, предпосылкой для отрицания служит субъективно произвольное и случайное мышление, безграничная область ложного, которая именно и заключается в отклонении индивидуального мышления от объективно необходимого и общезначимого. Поэтому его происхождению и присущи эти индивидуальные случайности; и никогда нельзя указать вообще и исчерпывающим образом, что именно было бы необходимо отрицать по отношению к какому-либо субъекту³⁴.

3. Что значит «не» и что имеет в виду отрицание – этого нельзя ни определить, ни описать ближе. Тут можно лишь напомнить то, что всякий делает при этом. Но ввиду неправильных и мудреных взглядов на этот счет можно остановиться на выяснении истинного смысла суждения «А не есть В».

Прежде всего субъект и предикат, взятые каждый сам по себе, в отрицательном суждении мыслятся совершенно таким же образом, как и в положительном. Слова обозначают собой то же самое. Если я говорю: «снег не черен», – то снег обозначает здесь то же самое, как и в суждении «снег бел»; а черный – то же самое, как и в суждении «уголь черен». На словах прежде всего не обнаруживается никакого действия отрицания, они имеют свое обычное содержание. Возбужденный Аристотелем (De interpr. 2 и 3) вопрос, имеется ли такое όνομα αόριστον (ούχ άνθρωπος) и ρήμα αόριστον (ού χάμνει), которое могло бы выступить в качестве субъекта или предиката суждения, – этот вопрос совершенно не касается сущности отрицательного суждения, но лишь качества тех субъектов и предикатов, которые вообще употребляются в суждении и которые могут быть приписаны друг другу или же отвергают друг друга. Естественное и первоначальное представление ни в каком случае не может обозначаться выражением «non-А» или non-В»; но выражения эти все же могли бы служить сокращенными вспомогательными формулами, под которыми можно было бы мыслить определенные субъекты или по крайней мере предикаты. Но тогда они функционируют в качестве знаков этих последних и там, где вообще возможно решение, таким субъектам приписываются те или иные предикаты, или же они отвергаются, или такие предикаты приписываются тем или иным субъектам, или же они отвергаются. Суждение «non-Α есть В» и суждение «А или non-А есть non-В» утверждают; суждения «non-А не есть В» и «А или non-А не есть non-В» отрицают. Это Аристотель установил совершенно правильно. Правда, он пробует (De interpr. 10) все возможные комбинации с неограниченными субъектами и предикатами, но он не делает никакого особого вида из тех суждений, в которых встречаются субъект или предикат формы «non-Α». Если Кант (Кр. ч. p. V. § 9) наряду с утвердительным и отрицательным суждением ставит бесконечное³⁵ или ограничительное суждение как третье («душа несмертна» означает столько же, как «она принадлежит к бесконечной сфере, которая остается, когда я выделяю смертное»), то он исходит из того взгляда на суждение – ниже нам придется еще оспаривать этот взгляд, – что существенным здесь является-де то, чтобы поставить субъект в сферу понятия и благодаря этому у него и может получиться разница между суждениями «душа не смертна» и «душа несмертна». Но этим он не приобретает никакого третьего суждения наряду с положительным и отрицательным суждениями, и сам он должен признать, что в общей логике нет основания признавать суждение формы «А есть non-В», в котором А приписывается просто отрицательный предикат за нечто отличное от утвердительного высказывания.

4. В противоположность попыткам понимать все отрицательные суждения так, словно субъекту приписывается предикат «non-В», господствующая традиция гласит, что отрицание поражает связку. И поэтому говорят об утвердительном или отрицательном качестве связки. Учение это правильно постольку, поскольку отрицание заключается не в элементах суждения, а в том способе, как они относятся друг к другу. Но ошибочно утвердительной связке противопоставлять отрицательную. Если под связкой понимать выражение того мыслительного акта, благодаря которому в суждении предикат относится как свойство или деятельность к совпадающему с ним субъекту, то тем самым было бы уже высказано объединение их в одно целое. И не может быть никакого синтеза, никакого объединения в одно целое, если субъект и предикат остаются раздельными и не могут даже вступить в единство. Связь, которая разъединяет, – это бессмыслица. Напротив, как в отрицательном, так и в утвердительном суждении собственно связка (грамматически глагольное окончание) имеет совершенно один и тот же смысл: она должна выражать соответственное суждению положительное отношение субъекта и предиката, отнесение предиката к субъекту; она должна пробуждать ту мысль, что предикат принадлежит субъекту. Ибо именно эта мысль, которая заключается также и в вопросе, объявляется ложной; именно против этой попытки и борется отрицание. Связка есть не носитель, а объект отрицания; нет отрицающей связки, а есть лишь отринутая связка.

В простом положительном суждении можно, следовательно, прежде всего различать три элемента – субъект, предикат и мысль об их единстве (в определенном смысле обусловленного категориями синтеза); положительное суждение имеет своей задачей выразить объективную значимость этой мысли как достоверной. В отрицательном суждении имеются налицо те же три элемента в том же самом смысле; но в качестве четвертого элемента сюда привходит (также и грамматически) отрицание, которое противится попытке совершить тот синтез как значимый и всему суждению «А есть В» противопоставляет свое «нет!». И именно это «нет» является теперь объектом той уверенности, благодаря которой и отрицательное суждение заключает в себе утверждение. Суждение «А не есть В» означает столько же, как «ложно, не следует верить тому, что А есть В». Отрицание есть, следовательно, непосредственное и прямое суждение по поводу испробованного или выполненного положительного суждения; лишь косвенно оно есть суждение о субъекте этого суждения³⁶.

5. Если бы отрицание выполнялось благодаря отрицательной связке; если бы, следовательно, «не есть» в суждении «А не есть В» должно было рассматриваться как выражение простого мыслительного акта, – то в таком случае логики, приписывающие «есть» утвердительного суждения способность утверждать существование субъекта, должны были бы ради последовательности и в отрицательном «не есть» допускать тот смысл, что оно может уничтожать существование субъекта.

Но этого отнюдь нет. Напротив, суждение «А не есть В» в общем предполагает существование А во всех тех случаях, в каких оно предполагалось бы и суждением «А есть В». Но само по себе отрицательное суждение столь же мало, как и утвердительное, утверждает что-либо о существовании или несуществовании. «Сократ не болен» предполагает прежде всего существование Сократа, так как лишь при этом предположении может быть речь о его болезни. Но поскольку этим вообще объявляется лишь ложным, что Сократ болен, – постольку предпосылка эта, конечно, не является столь определенной, как в утвердительном суждении «Сократ болен»; ибо это последнее может быть также и отрицаемо, так как Сократ уже умер (о дальнейшем см. ниже, § 25).