Текст книги "Странствия по двум мирам"

В разговор вмешался Эрколе д’Эсте:

– Либо вы что-то недоговариваете, либо мы не в состоянии уловить ваши мысли… Астроном измеряет и подсчитывает, а астролог пользуется его расчетами, чтобы изучать влияние звезд и их тайны… Это не означает, что оба умения не могут сочетаться в одном человеке подобно тому как знания арифметики и геометрии сочетаются в одном ученике. Ведь это вы хотели сказать?

Фичино учтиво поклонился:

– Всем известна щедрость вашего сердца, синьор герцог. Я не сумел выразить и половины своих мыслей, но вы великодушно пришли мне на помощь, и все сразу стало ясно.

Кардинал так взглянул на Эрколе д’Эсте, словно неожиданно разглядел в нем врага. И снова обратился к канонику:

– И все же вы не ответили на мой вопрос, синьор Фичино. Расскажите-ка мне об этом влиянии и о тайнах… Тысяча извинений, синьор герцог, но его святейшество весьма заинтересован в том, чтобы узнать мнение по этому вопросу такого ученого мужа, как синьор Фичино.

– Ваше высокопреосвященство, вы привели меня в смущение. Я не знал, что его святейшество обратил свой взгляд на сего недостойного слугу…

Веспуччи перехватил нетерпеливый взгляд герцога Лоренцо. Не стоило дальше испытывать терпение племянника Сикста IV.

– Само собой разумеется, я к вашим услугам, – поправился Фичино. – Только заранее прошу у вас прощения за мои ошибки и промахи, которые станут особенно заметными из-за того, что все это для меня неожиданно, я ведь не собирался ничего излагать.

Он вышел из-за спины Лоренцо и занял место за пюпитром. Потом прочистил горло, как делал это всякий раз перед, тем как отчитать на своих занятиях юного Пьерофранческо.

– Как нам напомнил Америго, Птолемей был первым среди ученых, кто заложил основы древней астрологии греков. Он разделил небосвод на двенадцать домов, каждым из которых управляет то или иное созвездие зодиака, и установил порядок движения семи планет. Согласно его учению каждое созвездие оказывает определенное воздействие на свой участок неба, но и каждая планета тоже обладает собственным влиянием. Эти воздействия и влияния по-разному сочетаются во времени, ибо как звезды, так и планеты движутся вместе с небесными сферами и по своей природе могут быть холодными или горячими, а также влажными или сухими. От различных комбинаций этих свойств зависит, какой сок, или, иначе говоря, гумор, будет преобладать в человеке: сангвинический, холерический, меланхолический или флегматический. Некто, рожденный, к примеру, в доме Овна, должен обладать холерическим темпераментом, что соответствует сухому жару этого огненного знака, однако, если в час его рождения в этом же доме находилась Венера, она умерит его пыл, будучи влажной планетой. Астролог должен взвешивать возможные результаты подобных комбинаций, чтобы узнать замысел Божий, написанный на небосводе.

Кардинал Риарио наклонил голову. В его глазах блеснула неприкрытая неприязнь. Веспуччи с испугом подумал, что Фичино вышел за рамки дозволенного.

– Вы хорошо владеете своим предметом, синьор каноник. Разъясните мне только один пункт: какое отношение имеет замысел Божий ко всем этим горячим и холодным воздействиям? Если я правильно понял, теологам его святейшества следует скорее изучать астрологию в Болонье, чем силлогизмы святого Фомы. Или же вы считаете, что астрология и теология – тоже одна и та же наука? Так вы дойдете до того, что потребуете упразднить квадривиум и вместо этого изучать некромантию, алхимию и пророчества?

Кроткий Джованни Бьянки, член Совета девяти из Сиены, казалось, только что пробудился от сна.

– Ваше высокопреосвященство не одобряет пророчества? А мы в Сиене считаем их богоугодным искусством. Всего лишь месяц назад мы заказали новые полы для Duomo2525
  Собор (ит.).


[Закрыть], где будут изображены сивиллы и египтянин Гермес…

– Ваши сивиллы не могут не понравиться кардиналу, поскольку возвещают о приходе Иисуса Христа, – оборвал его Лоренцо Медичи.

Бьянки сразу побледнел и пробормотал, что, к счастью, это именно так. После стольких лет служения Великолепному он научился мгновенно замечать свои промахи.

– Странные наступят времена, если мы откажемся от свободных искусств квадривиума, – произнес Веспуччи, обращаясь к кардиналу. – Слава богу, такого никогда не будет, пока престол Святого Петра занимает Сикст Четвертый.

– Наверное, его высокопреосвященство хочет предостеречь нас от подобных реформ, – загадочно проговорил Эрколе д’Эсте. – Потому-то он заранее и предрекает, к чему это может привести.

Кардинал Риарио бросил на Эрколе косой взгляд и вновь обратился к Фичино:

– Вы не ответили на мой вопрос. Уверяю вас, Папа был бы рад услышать из ваших уст ответ доброго прихожанина. Какое отношение к священному замыслу Божию имеет ваша астрология?

Веспуччи дернул Фичино за рукав. Затянувшееся молчание каноника начало его беспокоить.

– Вы нащупали одно из моих слабых мест, ваше высокопреосвященство, – сказал наконец Фичино. – Но я надеюсь доказать вам, что только вера подвигла меня на эту слабость.

Астрология не может сравниться по важности с теологией, названной царицей наук. Но она призвана служить ей, как служила в былые времена философия. Что такое планеты и созвездия, как не лампады Творения? С другой стороны, этот самый свет живет в человеке – любимом творении Господа. И если перемещения светил влияют на гумор человека, то это происходит по воле Бога, таким образом являющего нам Свое величие. Астролог исследует их по велению собственной души, которая, как у любого верующего, жаждет познать своего Творца.

– Так астролог, не становясь теологом, по-своему занимается вопросами миропорядка, относящимися к ведению теологии. А теолог, не будучи непременно астрологом, прибегает к помощи астрологии, поскольку созвездия и небесные знамения суть проявления Промысла Божьего, подобно тому, как земные вещи суть отражения небесных форм. И тот и другой стремятся к познанию божественного, а это путь к мудрости и святости.

Кардинал возмущенно затряс головой. Веспуччи затаил дыхание, глядя, как колышется над плоеным воротником жирный подбородок. Фичино зашел слишком далеко.

– Ради всего святого, маэсе Фичино! Похоже, вы нарочно хотите запутать нас своими долгими рассуждениями. Астролог – не теолог и в то же время теолог, а теолог – не обязательно астролог, но должен им быть… Соглашусь с вами, что звезды влияют на характер и низкие страсти, об этом говорит и Фома Аквинский. Но видеть здесь отражение Божьего Промысла – это уж слишком… К тому же вы пытаетесь выставить астрологов святыми и мудрецами! Но много ли найдется среди них таких, кто не занимался беззастенчивым обманом доверчивых людей? Откровенно говоря, я не могу поверить, что дом Медичи придерживается подобных взглядов.

– Ваше высокопреосвященство считает невиновных виноватыми, – отважно оборонялся Фичино. – Астрология – древняя и достойная наука, как о том свидетельствуют Отцы Церкви. Подлинные астрологи не занимаются составлением гороскопов, и мирские дела их интересуют лишь постольку, поскольку помогают познать тайны Провидения.

– Провидение непознаваемо согласно нашей религии, – ледяным тоном произнес кардинал. – Напоминаю вам об этом, синьор каноник. Никто не в силах проникнуть в мысли Господа. Даже Папе они не открыты до конца, хотя ему ниспослано благоволение Святого Духа и он пользуется советами своих благочестивых кардиналов.

– Не менее благочестивы и многие из его астрологов, ваше высокопреосвященство, хотя в последнее время их не слишком привечают в Риме. А ведь они тоже хотели бы служить нашей вере и помогать Папе своими скромными советами, хотя бы по поводу низких страстей, которым подвержены его прихожане.

– Какой совет, к примеру, дали бы ему вы?

Кардинал Риарио покрылся испариной. Фичино же побледнел, как всегда, когда от гнева раскалялся его меланхолический гумор. Лоренцо Великолепный вмешался и на сей раз, постаравшись придать своему голосу веселость:

– Маэсе Фичино, прошу вас не волновать его высокопреосвященство своими высказываниями. А вас, ваше высокопреосвященство, молю о том, чтобы вы простили своего каноника. В конце концов, он предупреждал вас, что астрология – одна из его слабостей.

Кардинал и каноник с минуту пристально смотрели друг на друга, потом Фичино опустил глаза. Лоренцо Медичи встал и принялся расхаживать по библиотеке, наклонив голову и заложив руки за спину.

– Поистине, синьоры, мы должны признать, что присутствуем на очень интересном диспуте… Может ли астрология содействовать религии, стать ее союзницей и служанкой? Или же, напротив, мы должны рассматривать ее как враждебную науку и бороться с ней вплоть до ее полного уничтожения? – Лоренцо остановился в конце комнаты. – А что скажете вы, синьор герцог Урбино? Вы же наш признанный наставник в вопросах войны и мира.

Сидевший в углу Федериго да Монтефельтро, герцог Урбино, повернул голову, отведя взгляд от окна библиотеки.

– Не будучи ни теологом, ни астрологом, я мало что могу вам сказать. Что же касается войны и мира, то последний никогда не бывает столь же долгим, сколь краткой мы желали бы видеть первую. Вам известно высказывание латинян: si vis pacem, para bellum2626
  Если хочешь мира, готовься к войне (лат.).


[Закрыть]. Предлагаю вам, синьор Лоренцо, объявить перемирие, тем более что и музыканты уже перестали играть. Через окно до меня доносятся запахи жареного быка, и молодежь, что танцует во дворе, не простит нам, если по нашей вине ужин задержится.

По приглашению Лоренцо гости поднялись со своих мест. Веспуччи задержался, чтобы убрать астролябию ат-Туси вместе с атласом Птолемея и гномоном. Фичино застыл возле пюпитра, в то время как кардинал Риарио прошествовал к двери под руку с кардиналом Спинолой; вслед за ними библиотеку покинули герцоги Урбино и Феррары. Когда все гости вышли на галерею, Лоренцо Великолепный вернулся и подошел к канонику.

– Теперь вы знаете, кто из них наш враг? – спросил он шепотом.

Фичино кивнул. У дверей библиотеки Великолепного со смущенным видом поджидал Джованни Бьянки:

– Больше не подвергайте себя подобному риску.

* * *

Под окнами галереи виуэла исполнила первые аккорды паваны. Юные танцоры поспешно потянулись к центру двора, где выстроились двумя рядами. Фичино издали заметил Пьерофранческо, приглашавшего на танец свою Семирамиду. Джулиано Медичи тоже присоединился к танцующим, хотя Фичино ему этого не советовал. Впрочем, лодыжка, которую он подвернул месяц назад, упав с коня, уже почти зажила, и его красивое румяное лицо светилось здоровьем. Однако прекрасная Симонетта танцевала в другой паре, через два номера от него.

– Если бы я вас не знал, то подумал бы, что танцы интересуют вас не меньше, чем высокое предназначение звезд.

Америго Веспуччи облокотился рядом с ним на подоконник. Фичино удивился, что он пришел так быстро.

– А я бы подумал, что ты избегаешь одну девушку, желающую с тобою танцевать. Ты уже поужинал?

– До отвала, и все благодаря кардиналу Спиноле, который сидел рядом и ни на минуту не закрывал рта. А вам, как вижу, кардинал Риарио окончательно испортил аппетит.

– Обычно я не ем после заката солнца. – Фичино поджал губы. – И не думаю, что его высокопреосвященство способен лишить меня аппетита или сна.

Америго тревожно огляделся по сторонам. Дворец был наводнен шпионами кардинала Риарио, старательно вынюхивавшими все вокруг.

– Вы подвергли себя немалому риску сегодня, – тихо проговорил Америго, почти повторив слова Великолепного. – Риарио не производит впечатления человека, у которого есть совесть.

Фичино презрительно хмыкнул. Его взор вновь обратился к танцующим, готовившимся сменить пару, как только раздастся сигнал корнетиста. В первом ряду маэсе Боттичелли кружился теперь с Семирамидой. Джулиано Медичи отделяла от Симонетты всего одна пара.

Сегодняшний вечер в библиотеке изрядно испортил настроение канонику, и не только из-за резкостей кардинала. Джованни Бьянки, испытанный слуга дома Медичи, повел себя как последний глупец. Фичино перехватил взгляд Эрколе д’Эсте, когда речь зашла о том, что изображение Гермеса появится в соборе Сиены. Да и Монтефельтро в тот момент тоже широко раскрыл глаза, несмотря на кажущуюся отрешенность патриция-флегматика. Мозаика была одобрена сиенским Советом девяти, сам Фичино настоял на том, чтобы Гермеса изобразили вручающим Моисею скрижали новых законов. Теперь ему придется распорядиться, чтобы уже готовые части мозаики спрятали в надежное место. О триумфе Гермеса никто не должен узнать до возвращения испанского путешественника. Можно себе представить, как взбеленится Папа, увидев изображение египетского мудреца в центральном нефе Сиенского собора.

Уж не пронюхал ли герцог Урбино про утерянный трактат Федериго Монтефельтро? Денег и людей у него в избытке, а нюх как у старой ищейки. К сожалению, если попытаться задержать его, это вызовет у него еще большее подозрение. Да и Лоренцо Великолепный не позволит сомневаться в своем добром друге Федериго, хотя тот показал себя во всей красе, когда объединялся то с Итальянской лигой против Папы, то с Папой против Лиги, с Миланом против Неаполя и с Неаполем против французов. Если хочешь мира, готовься к войне. Так до своего последнего дня поступал старый Козимо Медичи. Но у Лоренцо большое и щедрое сердце, и он верит в свои чары. А когда человек действует по зову сердца, он всегда забывает об опасности.

Виуэла и лютня умолкли с последним ударом бубна. Корнетист почти без передышки заиграл новую мелодию, и все вновь закружились, узнав в ней испанский танец. Пьерофранческо и Джулиано объединились с Симонеттой и Семирамидой, составив квартет из двух кузенов и двух кузин. Вокруг них вскоре собрались восторженные зрители. В их числе были Боттичелли, лишившийся места в квартете, братья Берарди, Пелегрино Альи, молодой поэт Полициано, которому было поручено написать стихи к празднику. Семирамида с грациозностью исполняла все па и фигуры танца, однако глаза зрителей были прикованы к Симонетте, которая безмятежно и радостно улыбалась то одним, то другим, ни на мгновение не переставая кружиться. Пьерофранческо тоже поглядывал по сторонам, хотя его невеста находилась прямо перед ним.

Фичино незаметно наблюдал за Веспуччи. Америго улыбался танцующим, но уже несколько раз бросал взгляды в сторону колоннады, где его брат Марко беседовал с космографом Тосканелли. Фичино пригляделся к говорящим. В своем безграничном милосердии Господь избавил Марко Веспуччи от приступов ревности. Однако же быть супругом Симонетты Каттанео далеко не просто. Да и сам Америго несет нелегкое бремя, хотя делает вид, что не замечает отлучек своей невестки из дворца в часы, не предназначенные для визитов или прогулок. Фичино решил не говорить ему о встрече Симонетты с Тафуром. Но, похоже, неразумный Джулиано готовит братьям новые испытания.

Не дожидаясь, пока стихнет музыка, Америго продекламировал слова песенки, сочиненной Лоренцо Великолепным:

 
Quant’è bella giovinezza
Che si fugge tuttavia!
Chi vuol esser lieto, sia:
Di doman non c’è certezza2727
Помни, кто во цвете лет,—Юн не будешь бесконечно.Нравится – живи беспечно:В день грядущий веры нет (ит.).Перевод Е. Солоновича

[Закрыть].
 

Он никогда не переставал поражаться сдержанности Америго. Фичино разгадал его характер в первый же день, когда платоник Джорджо Антонио привел своего племянника к старому Козимо. Было очевидно, что этот молчаливый ребенок, взиравший на мир широко раскрытыми глазами, далеко пойдет.

– Как должен поступить владелец драгоценности, которой все желают обладать? Разве она перестанет сиять, если он не станет ее никому показывать? Но если он будет вынужден постоянно прятать ее, может ли он считать, что действительно является ее владельцем? – Америго уставился на Марко, повернувшегося спиной к тому месту, где танцевала его жена, а потом продолжил: – Так и вы, дорогой Марсилио, не можете утаить звезды на небесах, хотя иной раз и хотели бы, чтобы их знаки предназначались только для вас.

В самом деле, легче заслонить звезды, чем спрятать Симонетту. Разве что в один прекрасный день Марко потеряет терпение и замурует ее в родовом доме Веспуччи. Но и тогда ее призрак будет приходить в палаццо Медичи – скорее для того, чтобы облегчить страдания Джулиано, чем по зову собственного сердца. Каноник подозревал, что в последние несколько недель события развивались именно таким образом.

– Впрочем… – Веспуччи со вздохом повернулся к танцующим. – Стоит ли обвинять этих веселых молодых людей? Они прислушиваются к зову красоты, из созерцания которой, как вы меня учили, рождается истинная любовь. Симонетта тоже не заслуживает упрека, ибо не просила красоты у небес. Не случайно Сиджисмунда Каттанео родила ее в Портовенере. Она – Венера наших дней.

Музыканты сыграли последние аккорды. Вокруг Симонетты и Семирамиды столпилось множество молодых людей, но никто из них, за исключением Боттичелли, который был лет на десять старше остальных, не казался одержимым подлинной любовью. Хотя целомудренный Америго родился в том же году, что и Джулиано, и любил говорить не о плотских желаниях, но о душе как о чем-то более глубоком и неугасимом, до этого вечера они никогда не беседовали о Симонетте.

Со стороны галереи к ним шел паж, сопровождаемый одним из слуг Риарио. Усевшись за длинный стол под колоннами, кардинал попросил позвать маэсе Веспуччи.

– Вы точно не хотите, чтобы вам принесли наверх ужин? – спросил Америго.

Фичино покачал головой. Он заметил, что кардинальский слуга прервал разговор с пажом.

– Я буду читать молитвы в кабинете. Зовите меня только в случае крайней необходимости.

Ужин мог снова испортить ему настроение. К тому же у него были еще дела помимо работы над талисманом для Тафура. Джулиано был уже недосягаем, зато Пьерофранческо интересовался сегодня своей свадебной картиной. Идеальная возможность наставить его на путь истинный.

Он распрощался с Веспуччи и заперся в своем кабинете. Там он зажег медную лампу, развернул чистый свиток и обмакнул перо в чернильницу.

* * *

Mio caro 2828
  Мой дорогой (ит.).


[Закрыть] Пьерофранческо!

Когда Амброзио вручит вам это письмо, вы уже доберетесь до своей резиденции в Кастелло. Надеюсь, что поездка была приятной и что у вас остались радостные воспоминания об этой ночи святого Иосифа. Ваши кузены и друзья, а также ваш преданный наставник будут скучать без вас все эти недели во дворце и старом доме. Однако вам пора взять бразды правления в Кастелло в свои руки, ведь это не просто место, где состоится ваша свадьба, но и ваш с Семирамидой будущий семейный очаг. Помимо садов и грота вы должны заняться починкой кровли, заменить мебель, подыскать новых слуг и конечно же подготовить помещение, где будет храниться картина мастера Боттичелли.

В последние месяцы вы часто упрекали меня за то, что я окружил завесой тайны все, что так или иначе связано с этой картиной. Так вот, я вовсе не хотел утаить от вас то, что вы непременно должны знать, и не стремился таким образом воспитывать в вас такую добродетель, как терпение, ибо боюсь, что это по-прежнему напрасный труд. Каждый день приносит свои желания, а каждый поступок совершается в свое время, и точно так же обстоит дело со всеми новостями и известиями, равно как и с размышлениями, которые они должны вызвать, чтобы их смысл проник в душу человека. И вот для вас настало время узнать, почему я заставил вас ждать, и с пониманием отнестись к этому ожиданию. Я говорил вам, что картина мастера Сандро освятит ваш брак. Прочитав это письмо, вы поймете, что дело тут не только в радостном для вас событии.

Как вы знаете из своих занятий, древние различали во вселенной три части. Первая из них – эмпирей, или божественный разум, где обитают совершенные формы вещей, которые Платон назвал идеями. Ниже эмпирея располагаются небесный свод – обиталище ангелов и демонов, – круг созвездий и сферы планет. Третья часть – это собственно Тело мира, населенное людьми, животными, растениями, камнями, – то есть все многообразие Творения. Земные вещи и небесные формы чудесным образом связаны между собой. В божественном разуме существует лишь одна совершенная роза; все розы, украшающие наши сады, суть ее несовершенные копии. Образы розы, созданные художниками, также подражают этой единственной розе, так как поиски своей сути и совершенства заложены в природе каждой вещи.

Живопись мастера Сандро относится к этому роду образов, зарождающихся в воздушном пространстве, между земным миром и небесным сводом. Хотя эти образы суть тоже копии идей, они стоят выше вещей, ибо изображение розы вбирает в себя все остальные розы, становясь тем самым как бы единственной розой, способной существовать вечно. Эти произведения искусства служат отражением великого творения Господа и воплощают в нашем мире идеал красоты. Из созерцания красоты, как вам известно, рождается любовь, исправляющая и возвышающая, ибо человека чистого она делает привлекательным, привлекательного – благородным, благородного – щедрым, щедрого – мудрым, а мудрого – святым. Идя этим путем, человек обретает свою бессмертную душу, сотворенную по образу и подобию Создателя. Только он может совершить это путешествие и заслужить себе жизнь на небесах, чего не дано никакому другому творению, за исключением ангелов и демонов.

Слышу, как вы возмущаетесь, говоря, что в этих моих словах для вас нет ничего нового. Но поскольку вы уже не ребенок и я не могу удержать вас на скамейке, то просто прошу набраться терпения и дочитать письмо до конца. Я говорил вам о естественной силе образов искусства. Теперь же скажу, что некоторые из них обладают магической силой, так как создавались не для того, чтобы скопировать вещи этого мира, а для того, чтобы воззвать к небесным силам, изобразив их в виде фигур, воспринимаемых глазом. Вы не раз встречали подобные образы здесь, во Флоренции, но, очевидно, не обращали на них внимания. От обычных произведений искусства они отличаются необычайным великолепием и гармонией, а для тех, кто умеет видеть сквозь них, служат средоточием благородных и сильных чувств, проникающих в самое сердце. Велика власть этих образов, ибо они пробуждают души людей, обнажают суть вещей и одним своим появлением в этом мире могут его изменить.

Божественный Гермес Трисмегист, который все знал и все исследовал, научил египтян искусству создания этих магических образов, служащих связующим звеном между землей и небесами. По свидетельству ученого Пикатрикса, он сам создал большое их количество, чтобы защитить от опасности город Адоцентин. Его образы представляли собой четыре основных темперамента, семь планет, двенадцать созвездий и тридцать шесть деканов 2929
  Декан – в астрологии дуга в 10 градусов. Каждый знак зодиака делится на три декана.


[Закрыть] зодиака, которые, как вам известно, суть демоны, упомянутые мною выше. Он обнаружил, какой властью обладает каждый из них, и сумел уловить их воздействие, воспроизведя их в материалах, цветах и формах, близких к природным. Его творения были столь совершенны, что, по словам Пикатрикса, эти изображения говорили голосами своих духов. По моему разумению, здесь он имел в виду демонов, чья магия обладает большей силой, нежели магия планет или созвездий, но в то же время она более опасна, ибо демоны обманывают и делают своим рабом того, кто пытается воспользоваться их услугами.

Странными путями эта наука перешла от египтян к грекам, а от них к арабам, у которых ее переняли христиане в Европе и на Востоке. Вы бы удивились, узнав, сколько знатных людей в Испании прибегает сегодня к помощи этих образов – в том числе и демонических, – невзирая ни на какие опасности. Об этих последних я ничего больше не стану говорить, ибо они пагубно сказываются на здоровье души. Напротив, магия светил – это, бесспорно, естественная и подлинная наука, быть может, самая естественная из всех, по трем причинам. Во‐первых, влияние планет и звезд происходит из самого их естества, и Господь поместил их на небе для того, чтобы через них оказывать влияние на землю. Во‐вторых, как я уже сказал, для человека естественно стремиться к звездам, дабы познать свою божественную суть. В‐третьих, поскольку в человеке сосуществуют два начала, божественное и земное, его предназначение состоит в том, чтобы приблизить небо к земле и таким образом способствовать постижению замысла Господа, указывая путь и направляя события этого мира, без чего божественный замысел будет искажен.

Вам известно, каким бедам подверглась Европа и в каком упадке она находится по причине чумы, невежества, поражения от турок и распрей между правителями. Между тем Флоренция, достойная своего имени, расцвела благодаря древней мудрости. Это великолепие достигнуто благодаря усилиям ваших предшественников, и прежде всего вашего деда Козимо, мечтавшего сделать город зеркалом вечности. Чужеземцы, приезжающие к нам, восхищаются зданиями и памятниками, а наши соседи подражают и завидуют нам, ибо признают в этих творениях признаки нового мира, в который мы вступим первыми. Однако эти великолепные образцы творчества и многие другие, не так бросающиеся в глаза, служат свидетельством не только нашего процветания. Наиболее выдающиеся из них были созданы людьми знания, знатоками науки звезд и божественной гармонии, заставлявшей вас скучать на наших занятиях. Короче говоря, это такие же магические образы, как у Трисмегиста, призванные усилить благотворное воздействие светил на наш город.

Если каждое светило обладает собственным воздействием и мы можем создать образ каждого из них, то почему бы нам не сотворить один общий образ, благодаря которому мы сможем пользоваться всеми дарами небес? Творение мастера Сандро должно быть не только картиной, но и могущественнейшим талисманом, который поможет сделать явью тот новый мир, о котором я говорю. Разумеется, это будет не демонический талисман, а образ самого прекрасного, что есть на небесах, – самой Красоты, какой мы можем ее созерцать из своего подлунного мира. Ее олицетворением на небесном своде служит фигура Венеры, богини любви, – свободного чувства, которому по воле Господа подвластны все люди. Эту фигуру и должна воплотить собой прекрасная Симонетта Веспуччи, покорившая сердца флорентийцев как новая Венера. Никто другой не мог бы занять ее место, ибо никто не воплощает в себе, как она, красоту нашего века. Точно так же никакой другой живописец не мог бы занять место Сандро, который должен будет отдаться этой работе со страстью влюбленного, страстью чистой, без единого намека на похоть. Полагаю, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю это. Наша Венера – замужняя женщина, как вам известно, и даже у ее взглядов есть хозяин.

Что касается композиции картины, то я сейчас изложу ее вам с тем, чтобы вы сами дали необходимые указания Сандро. В центре полотна должна располагаться Венера – нагая, только что возникшая из моря, такая же нагая и чистая, как любовь, такая же чистая и невинная, как эра, которая начнется с ее возрождением. С запада изящный Зефир и его спутница Аура овевают ее дыханием весны, потому что именно с весенним ветром появится она в нашей стороне. На берегу моря ее поджидает нимфа Европа, уже оплодотворенная египетским быком Аписом. Она одета в тунику, расписанную цветами, какие растут на наших флорентийских лугах. Потому что именно Флоренция станет хранительницей этой возрожденной Красоты, которой будут восхищаться все без исключения, как бедные, так и богатые.

Несколько дней назад вы спросили меня, приготовил ли я уже дорогой подарок к вашей свадьбе. Для того, кто посвятил жизнь созерцанию небесных светил, ничто уже не может представлять ценности, кроме самого неба. Если бы я сказал, что хочу подарить вам само небо, какова была бы цена такого подарка? Поразмыслите над чудесным образом, который будет воплощен на картине и который вам останется только признать, когда Сандро завершит свою работу. Вы должны денно и нощно хранить этот образ в душе, как будете потом хранить его под сводами вашей супружеской опочивальни, пока не придет пора торжественно продемонстрировать его Флоренции и всей Европе. Между тем не забывайте принимать белый мед и золотые гранулы и продолжайте изучать Плотина. Ваш смиренный наставник по-прежнему заботится о здоровье вашего тела и духа, несмотря на то, что пациент ему попался нетерпеливый 3030
  Слово «пациент» происходит от латинского «patiens», одно из значений которого – «терпеливый».


[Закрыть].

Глубоко преданный вам

Марсилио Фичино

P. S. Пошлите с самого утра гонца с наставлениями для Сандро. Велите, чтобы он вручил письмо, как только стемнеет. Мое письмо сожгите и передайте Сандро, чтобы он так же поступил и с вашим.

* * *

Над общежитием арагонцев опустилась ночь. Тафур погасил свечу в спальне первого этажа, присел на свой сундучок и прислушался. Камзол, смена белья, кожаная сума, шляпа, плащ – все это он должен был оставить на Родосе, за исключением чулок и сапог, которые были на нем, а также шелковой сорочки Лоренцо Медичи. Сакоста конфисковал у него еще и перо с чернильницей и бумагу, чтобы какой-нибудь турок не заметил вдруг, что он пишет латинскими буквами. Между прочим, не меньшей опасности он подвергнется, если у него обнаружат черный молитвенник, который он засунул в котомку. По-хорошему, достопочтенный Сакоста должен был бы предписать ему воздержание от молитв.

Он услышал шаги в коридоре и ждал теперь стука в дверь. Сначала два раза, потом еще один, как уславливались с великим магистром. Он закинул котомку на плечо, проверил замок на сундучке и, выскользнув в коридор, зашагал вслед за тенью адъютанта Люпиака. До заднего двора долетали зычные голоса госпитальеров, по три раза читавших «Отче наш», прежде чем усесться за стол в трапезной. Люпиак подошел к двери и открыл ее своим ключом. Улочка была безлюдна.

Они миновали купеческий квартал, направляясь к крепостной стене. Когда проходили еврейским кварталом, Тафур узнал дом, куда Хуан Тудела отнес соль из госпиталя в первый день. Кастилец непрестанно докучал ему своими расспросами о том, зачем он посещал дворец, а под конец даже надулся из-за этого на Тафура. Но при всем том это был доброжелательный юноша, немного простодушный, выдумщик, но рыцарь и, в конце концов, его земляк. Следовало бы поблагодарить его перед отъездом, как-никак он целых три дня был здесь его спутником и товарищем. Не попрощался он и с Бернатом, хотя арагонский лекарь поселился в этом же общежитии. И со шкипером Маркусом, который в течение трех вечеров учил его пользоваться астролябией и под конец, наверное, уже проклинал бестолкового путешественника.

Но на Родосе действовали шпионы. Шпионы среди благородных рыцарей святого Иоанна? Однако сам Сакоста сказал ему об этом. Никому нельзя доверять, а потому он ни с кем не должен был прощаться. Но почему за ним следили? Ведь даже Сакоста ничего не знал о трактате Гермеса. Правда, в своем письме герцог объяснял, для чего посылает Тафура в Азию. Следовательно, все дело в таблицах ат-Туси? Судя по красноречивому молчанию великого магистра, на знаменитые таблицы имелись и другие охотники. Он ощущал себя все более незначительной фигурой на доске, клетки которой он к тому же не мог как следует разглядеть. Жалкой и ничтожной пешкой в партии, которую разыгрывали мудрецы и сильные мира сего. Он вспомнил Фадрике Альвареса, всегда и везде ощущавшего себя грандом. Ему пошло бы быть в этой партии конем, нет – слоном, если представить себе его нос, занимающий едва ли не половину лица.