Текст книги "Пуговицы"

Глава 4

Несколько дней мы старательно обходили любые разговоры о Наде. Тогда как все остальные в школе обсуждали только ее. Это были самые страшные фантазии, на какие способны лишь дети. От кровавых подробностей расчлененки и свирепствующего маньяка до мистической жути о бродящем по ночным коридорам призраке в спортивном костюме и со свистком на груди. Надю убили весной. Вот уже пять месяцев, как она покоилась почти под окнами школы, но страшно всем стало сейчас.

Директриса позвонила на перемене после четвертого урока:

– Машенька, милая, что у тебя?

– Биология.

– Не могла бы ты забежать ко мне домой?

Время от времени Тамара Андреевна поручала мне что-нибудь сделать. Чаще всего, особенно если она болела, принести из школы бумаги на подпись или, наоборот, забрать их и отнести в школу. Иногда могла отправить в аптеку, на почту или в магазин, а в последний раз, в начале сентября, попросила научить ее пользоваться «Телеграмом». Я познакомилась с Тамарой Андреевной, когда она еще не работала в нашей школе, а преподавала математику в соседней, там же, где раньше работала моя Яга, и они дружили.

Тамара Андреевна часто приходила к нам домой на дни рождения и почти на каждый Новый год. Из всей семьи у нее был только чудаковатый двадцатилетний сын Женечка. Пару лет Тамара Андреевна добросовестно и совершенно бесплатно занималась со мной математикой. И до прошлой зимы, когда меня чуть не выперли из школы, у нас были хорошие, доверительные отношения.

На улице моросил мелкий дождик и стоял туман. В такую промозглую погоду, чтобы не продрогнуть, перемещаться нужно было только бегом.

– Какая умница, так быстро! Проходи скорее! Я как раз чайник поставила.

Директриса встретила меня в велюровом домашнем халате с розовыми цветками сакуры на темно-бордовом фоне. Ей было немного за пятьдесят, всегда с аккуратным укороченным каре цвета шоколада и идеально выщипанными бровями.

– А Женечка где? – Я посмотрела в глубь коридора. Обычно он выходил меня встречать.

– На службе своей, конечно. Ты ведь знаешь, какой он обязательный. Все по часам. Я только в душ, а он и умчался. Нужно мешки с листьями вывозить, вот и торопился, чтобы к приезду машины успеть.

– Давно его не видела.

Директриса сокрушенно покачала головой:

– Он очень расстроен из-за случившегося.

Женечка был аутистом и работал дворником еще в той школе, где Тамара преподавала математику: став директором у нас, она перетащила его за собой. Дети, конечно, над ним немного посмеивались, но в целом любили, а Женечка любил детей.

Он приходил в школу с самого утра и уходил вместе с мамой. Носил ей сумки и всегда помогал. А еще Женечка боялся лифтов и считал ступеньки на лестнице, перешагивая через каждую тринадцатую. Его пугали слова «дезинфекция», «гангрена» и «какофония». Он знал, что никогда не станет взрослым, верил в дестрой и свое предназначение.

Проводив меня на кухню, Тамара Андреевна достала из шкафчика кружки:

– Чай или кофе?

– Можно чай с лимоном?

На плите в большой кастрюле, судя по запаху, варилась свекла.

– Так холодно. Мерзну постоянно, – пожаловалась она, ставя на стол заварочный чайник.

Я уже и забыла, что чай получается не только из пакетиков. Заварка пахла сладостью и теплом. Тамара Андреевна кинула в нее дольку лимона и добавила кипятка.

– Никогда не думала, что доведется столкнуться с подобным, – произнесла директриса после некоторого молчания. – Одно дело читать хроники происшествий, другое – когда такое случается со знакомым человеком.

– Может, это несчастный случай? Надежда Эдуардовна пошла покурить и в темноте случайно провалилась в открытый колодец. А потом кто-нибудь просто задвинул крышку люка, – попыталась отшутиться я в духе Фила, но разрядить обстановку не получилось.

Тамара Андреевна сцепила пальцы в замок и положила руки на стол.

– Ума не приложу, как это вышло. Надежда заявилась на вас жаловаться. Мне не стоило на нее кричать. Я ведь думала, она обиделась и поэтому так себя повела – из гордости. Ушла, даже дверью хлопнула.

Тамара резко замолчала, в ожидании глядя на меня. Сомнений не было, она тоже считала, что Надю убили именно в тот вечер.

– Вы рассказали об этом полиции?

– Нет, что ты! Они не спрашивали, да и, по правде говоря, мне не хочется приплетать школу. Ты же понимаешь? И так всякое безобразие уже в интернет выложили. Родители звонят, беспокоятся. Счастье, что ее нашли за нашей территорией.

Безобразием директриса назвала глупые фейковые ролики про маньяка, которые сделали по приколу десятиклассники. Кто-то из них жил в белой высотке и смог снять с балкона, как Надю доставали из колодца. Видно было плохо – этаж восьмой-девятый, но необычное зрелище и зловещая музыка сделали свое дело, набрав кучу просмотров и комментариев.

– Нужно было сообщить об исчезновении… – с тяжелым вздохом произнесла она. – Только мне и в голову подобное прийти не могло.

– Такое никому в голову не пришло бы, – согласилась я. – А из-за чего вы Надежду Эдуардовну ругали?

– Теперь это в прошлом. О покойниках дурно не говорят. – Тамара Андреевна сунула руку в карман халата и положила на стол ключ. – Завтра похороны. Нашей школе пришлось взять на себя все расходы. Надежда была одинокой девушкой, и родни у нее не осталось. Я очень тебя прошу, сходите с Лизой к ней на квартиру, приберитесь. Там на днях полицейские побывали. Полный бедлам остался. Я договорилась с Динарой, но сегодня утром она позвонила и отказалась, а похороны уже завтра. Прости, это очень деликатная просьба, и, если тебе неприятно или у вас с Лизой планы… я все пойму.

– Мне несложно. – Я быстро взяла ключ со стола и вскочила. – Мы прямо сейчас пойдем. Лизе можно уйти с уроков?

– Да-да, конечно. – Тамара Андреевна тоже поднялась. – Только, пожалуйста, нигде больше не зависайте и не светитесь особо. Сейчас дам адрес. И не забудь потом ключ Ольге Олеговне в школу занести.

Надин дом находился в соседнем квартале. Около пятнадцати минут пешком. В хорошую погоду – приятная прогулка, но, когда ветер срывает капюшон, хлещет дождь и приходится бежать, – сплошное мучение.

От холода руки тряслись, и я никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Лиза не выдержала, отобрала ключ и открыла дверь. В лицо пахнуло спертым воздухом и пылью, холодом и пустотой. Я включила свет. Однако ощущение тусклого мрака не исчезло. Мы в нерешительности застыли в прихожей: весь пол покрыт высохшими грязными следами. Они были повсюду, и мы, повесив мокрые куртки на крючки, тоже решили не разуваться.

К счастью, на кухне оказалось довольно чисто, только пожелтевшая чашка в раковине. На покрытой серо-желтой пылью поверхности кухонного стола остался отпечаток от чего-то прямоугольного, что до недавнего времени лежало здесь, а теперь отсутствовало. По всей вероятности там находился ноут, который забрала полиция. А вот из холодильника воняло невообразимо. Лиза открыла его и сразу в ужасе захлопнула. Бодрым шагом я направилась в единственную комнату. Белье на широкой двуспальной кровати было не застелено. Дверцы шкафа распахнуты. Несколько вещей, упав с вешалок, валялись внизу, из незадвинутых ящиков комода торчало белье. Запах в комнате стоял отвратительный.

Отчего-то мне казалось, что, как только я попаду сюда, все каким-то волшебным образом немедленно разъяснится. Но полиция, похоже, унесла все самое интересное, оставив нам только шмотки.

– Разделим комнату пополам. – Я огляделась. – От окна до шкафа твое, остальное мое.

– Интересно, здесь есть перчатки? – Лиза брезгливо потерла пальцем стену. – А еще нам нужны тряпки, тазы и пылесос.

Перчаток не нашлось, а тряпки и моющие средства мы отыскали в стенном шкафу в туалете, как и освежитель воздуха, который я тут же от души распылила повсюду. Пришлось, несмотря на холод, открыть окно. В нос ударил густой сладкий аромат, но легче дышать не стало.

Вспомнились отчего-то похороны Яги. Морг. Прощание. Я смотрела на ее восковое лицо и совершенно ничего не чувствовала. Вроде бы стоило расплакаться, но не получалось. Все вокруг рыдали, а я стояла столбом и молила лишь о том, чтобы все поскорее закончилось. Яга ушла из жизни внезапно в конце апреля. Сказала, что поедет в ЕРИЦ, чтобы сделать перерасчет, но не вернулась – ее сбила машина прямо на пешеходном переходе, там, где нет светофора. Один водитель затормозил, а следующий в соседнем ряду не заметил и не остановился. Его так и не нашли. На переходе не было камер, а номер свидетели не запомнили.

В шкафу порядка не было и при жизни Нади. На плечиках вещи висели одна на другой: блузки, пиджаки, рубашки и халаты. Сдвинув пару вешалок, я заметила бейдж, болтающийся на длинном зеленом шнурке поверх одной из олимпиек. В верхнем уголке бейджа в полукруге в виде листика жизнерадостными желто-зелеными буквами было выбито слово «Пуговицы».

– Надежда Сорокина. Тренер, – вслух прочитала я. – Пуговицы.

– Она до нас там работала, – откликнулась Лиза, – Фил что-то такое говорил.

– А что это?

– Дом престарелых вроде.

– Странное название.

– Угу, поэтому я и запомнила.

Я немного постояла, машинально крутя бейдж в руках, но думая совсем о другом.

– Я почти уверена, что это как-то связано с нами, с тем вечером. Что-то было не так, что-то случилось. Надя разбила зеркало, у нее был срыв, истерика.

– Ну, так Бэзил ее довел, Томаш тискал тебя, и с директрисой поругалась. Ничего удивительного.

– Нет, что-то еще. Она так разозлилась. Я думала, убьет меня прямо в туалете.

– Ну, может, у нее ПМС был? Я в такие дни тоже готова прибить всех на свете. И довести меня раз плюнуть. Могу психануть даже из-за зацепки на колготках.

– Ты честно ничего не знаешь? – Я внимательно наблюдала за подругой. – Кто запер меня в актовом зале?

– Я тебе тысячу раз говорила, что мы с Филом только открыли зал. Ключ торчал в двери. Почему ты мне не веришь?

– Верю, конечно, но, может, ты что-то вспомнила?

– Ничего я не вспомнила! – Лиза надулась.

– Ну, сама-то ты что об этом думаешь?

– Мое мнение тебе не понравится.

– Подозреваешь меня? – Я состроила злодейскую гримасу.

Лиза рассмеялась.

– Ты с ней не справилась бы. У нее мышцы ого-го были. – Лиза кинула тряпку на комод и села на край кровати. Когда она смотрела так задумчиво и печально, ее лицо было особенно прекрасным. Я подсела к ней на кровать.

– В принципе ее могли убить на улице неподалеку. Взять растяжку, завернуть и сунуть в люк. Это самая удобная версия, потому что представить, что ее убили в школе, а уже потом вытащили на улицу, сложно. Для этого необходимо дождаться, пока мы уйдем. Но если предположить, что такое возможно…

– Микки, прекрати! – Лиза шлепнула меня по коленке и вскочила. – Я уже сказала, что ничего не знаю.

И без того тусклый день за окном размазывался, смешиваясь с дождливой серостью. Отступал. Казалось, в три часа уже вечерело. Пришлось зажечь свет. В Лизином мобильнике нежно мурлыкала музыка. Комната наконец проветрилась, но стало очень холодно. Вытащив из шкафа темно-синюю олимпийку, я надела ее, чтобы согреться, машинально сунула руку в карман и наткнулась на небольшой пластмассовый предмет, который оказался черной флешкой. Увидев ее на моей ладони, Лиза удивленно замерла на секунду, затем протянула руку – забрать. Но я шутливо сжала кулак.

– Лучше ее выбросить, – поспешно сказала она.

– А вдруг там что-то важное?

– Не думаю! – Лиза вдруг засуетилась и, не закончив протирать стол, принялась выдвигать ящики комода. – Интересно, у Нади сигарет не завалялось?

Убедившись, что сигарет нет, она начала заправлять кровать.

Очень странная, совсем не свойственная Лизе дерганность насторожила.

– Эй, – окликнула я, – ты знаешь, что там?

Не поднимая головы, она неопределенно пожала плечами.

– Посмотри на меня, пожалуйста! Ты знаешь, что там?

– Возможно.

– Тогда, может, расскажешь!

– Очень хорошо, что это не попало в полицию.

– Хотелось бы более внятных объяснений.

– Ладно! – Лиза медленно выпрямилась. – Только пообещай, что не будешь ругать меня или обижаться.

Выражение ее лица стало вдруг таким виноватым, что в ту же секунду я поняла, что именно записано на этой флешке.

– Ты все-таки сделала это?!

– Мне были очень нужны деньги. Извини.

– Извини? Да это ужасно, Лиза! – Я потрясенно выдохнула. – Во всех отношениях ужасно.

– Я знаю, – едва слышно проговорила она. Ее огромные карие глаза заблестели. – Но то, что флешка не в полиции, просто чудо.

– Это же моя личная запись. И я просила тебя никому не показывать! – Я была готова расплакаться.

– А я не показывала, просто положила ей в сумочку.

– Как ты могла?! Это так подло.

– Она все равно ее проигнорила, как будто и не видела. Я даже подумала, что флешка у нее до сих пор в сумочке валяется.

В электрическом свете Лизина сумрачная тень на стене выросла до огромных размеров. Я попробовала успокоиться, убеждая себя, что в ее поступке нет ничего страшного, что люди так делают, что я привыкла и что было чересчур наивно не ожидать подобного. Но я не ожидала.

В детстве папа в игре все время меня подначивал: «Давай, бей в живот! Смотри, какой у меня пресс». Ну, я и лупила что было сил. Он смеялся, и я тоже. А потом как-то раз на кухне перегорела лампочка, и он стал ее менять. Поднял руки вверх, потянулся, футболка на животе задралась, и я по привычке от души ударила его прямиком в «пресс». Лампочка разбилась, а он дулся на меня полдня, пока мама ему поучительно не сказала: «Никогда не расслабляйся». Но с Лизой я расслабилась.

– Значит, у тебя теперь есть мотив, – зло сказала я, лишь бы не зацикливаться на ее поступке, не думать о нем и не убиваться в очередной раз по поводу того, что все люди предатели.

Лиза немедленно вспыхнула:

– С ума сошла?! Какой мотив? Мне тупо нужны были деньги, а не ее расплата за совращение малолетних. Я все равно никуда с этим не пошла бы. Ну, Микки, ты меня, что ли, не знаешь?

– Думала, что знаю, но такой подлости не ожидала.

– Не преувеличивай! Ты тоже от меня постоянно что-то скрываешь. Я же вижу. Совсем помешалась на своем Томаше. Откуда нам знать, что и как у них было? Может, она рассказала ему про запись, а он решил обезопасить себя?

– Эта запись угрожала только Наде, а теперь, наоборот, делает его первым подозреваемым, после тебя, конечно. Узнай о ней в полиции, к нему сразу придут с расспросами.

– Не сомневалась, что ты станешь его защищать.

– Все, иди домой, я сама тут закончу.

– Но, Микки, умоляю, давай не будем ссориться из-за какого-то дурацкого Томаша.

– Ты прекрасно знаешь, что не из-за Томаша, а из-за твоего отвратительного, подлого, предательского поступка. Уходи, пожалуйста!

Я дождалась, пока дверь за ней захлопнулась, и обессиленно рухнула на кровать.

Лиза сразу предложила шантажировать физручку, как только узнала об этой записи, но я была против. Если бы я что-то от Нади хотела, то просто пришла к ней и прямо выложила как есть: что все знаю, видела и имею доказательства. А подстраивать гадость только оттого, что Томаш выбрал ее, а не меня, было унизительно.

Это произошло на майские, почти перед той последней репетицией. Все мои друзья разъехались: кто на дачу, кто в гости. И я, чтобы не сидеть дома, слушая бесконечное нытье Кощея, сначала шаталась одна по улицам, а потом, как обычно, зарулила в ТЦ, просидев там с одной порцией картошки не меньше часа, и уже собралась уходить, как в людском потоке, плавно текущем вдоль магазинов, вдруг заметила Томаша, а рядом с ним и Надю.

Томаш вел себя непривычно расслабленно и оживленно, а Надя просто из кожи лезла, красуясь перед ним. Цеплялась за его руку, хохотала и кокетничала. В другой руке она держала бутылку с водой, он нес пакеты с покупками. Негодование, обида, гнев, отчаяние захлестнули меня, да так, что на несколько минут я напрочь выпала из реальности, а очнувшись, помчалась их догонять.

Они зашли в «Колинз» и долго выбирали для него футболку. Покупателей было совсем немного, поэтому я отлично их видела. Надя хватала одну футболку за другой и разворачивала перед ним, а Томаш либо отрицательно мотал головой, либо пожимал плечами. Предположение, что она покупает ему шмотки, поразило меня не меньше остального. Бедным Томаш точно не выглядел, обычная повседневная школьная одежда без понтов, рубашки всегда светлые и чистые, брюки глаженые, пиджаки сидели безупречно. Но позволить своей учительнице себя одевать – это выходило за рамки даже моего потребительского цинизма, благодаря которому я не считала зазорным бесплатно брать вещи у Бэзила. Мы с ним хотя бы были одного возраста и почти на одной социальной ступени.

Набрав охапку вещей, они отправились в примерочную. В другом магазине мне и в голову не пришло бы пойти за ними, но здесь закрывающие кабинки шторы крепились высоко под потолком, а кольца, на которых они держались, были такими тугими, что задернуть тяжелую ткань, не оставив щели, никогда не получалось. Именно поэтому мы с Лизой редко сюда заходили. Я сильно рисковала, но страха не было. Возможно, мне даже хотелось встретиться с ними, чтобы посмотреть на выражения их лиц.

Примерочная была длинная, со множеством кабинок и зеркальной стеной в торце.

На входе продавцов не оказалось. Никто не пересчитал мои вещи и не выдал номерок с их количеством. Большинство кабинок пустовало, но Надя с Томашем ушли в самый конец. Это стало ясно по Надиному смеху.

Я остановилась напротив их кабинки. Сквозь щель были видны голое плечо Томаша и локоть прижавшей его к стене Нади. Они целовались. Я вошла в соседнюю кабинку, задернула штору и, настроив на телефоне запись видео, просунула его за свою штору так, чтобы объектив камеры находился прямо напротив их щели. Снимала секунд семь, замирая от страха быть обнаруженной, но, судя по их молчанию и шорохам, они продолжали целоваться.

С первого раза нормальной картинки не получилось, в кадр попал только локоть Томаша и вешалки. Пришлось повторить два раза, немного меняя ракурс, чтобы наконец получилась десятисекундная запись, на которой вполне отчетливо можно было разобрать, кто есть кто и чем они занимаются.

Я провела там не дольше трех минут, но выскочила с ощущением, будто три часа пробиралась через минное поле. Сердце колотилось как бешеное, радость победы переполняла меня, но, когда, устроившись на мягком диванчике, я пересмотрела то, что сняла, накатило странное опустошение: ущербное сиротское чувство потерянности и ненужности, а еще горькое разочарование, обида и боль. Я ненавидела их обоих. Отправила со злости запись Лизе и просидела на том диване до самого закрытия ТЦ.

Телефонный звонок раздался, когда я протирала зеркало. Негромкий, заунывно-протяжный, он будто доносился из глубины Зазеркалья, и мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, что звук идет из старого стационарного телефонного аппарата, висевшего рядом с зеркалом на стене.

Я осторожно подняла трубку и сказала: «Алло», но никто не ответил. Несколько раз повторила, но слышала лишь молчание. Быстро собравшись, я ушла.

Глава 5

Я отдала Ольге Олеговне ключ и даже отсидела последний урок, чтобы потом пойти к Бэзилу. Лиза на занятия не вернулась, и Липа долго допытывался, куда она делась. В глубине души надеясь, что ей хоть немного стыдно, я ответила, что ничего не знаю.

– Че хмурая такая? – Как только мы попрощались с Филом, Бэзил закинул руку мне на плечо.

– С Лизой поссорилась.

– Расскажешь?

– Нет.

Он скорчил кислую мину, и до его дома мы шли в обнимку, но молча. Каждый под своим капюшоном. Дождь казался бесконечным. За его блеклой пеленой мир стерся.

У семьи Бэзила была большая квартира в новостройке, и у него имелась собственная комната – просторная, с огромной лоджией и маленьким диванчиком на ней, где он совершенно открыто курил, и его мама делала вид, что ничего не замечает. Она была дома, но работала и встречать нас не вышла. Прошли прямиком к нему. Бэзил мимоходом ткнул ноут. Тот тихонько зашелестел и вынырнул из сна громким: «Не плачь, прошу! Я тоже не вывожу».

Широко расставив руки, я свалилась на кровать и замерла. У Бэзила было хорошо. Воздух чистый, и все чистое. По полу босиком ходить можно, кровать широкая и мягкая. На такой я тысячу лет проспала бы, может, выспалась наконец.

Бэзил, по-прежнему молча, стал переодеваться в домашнее. Успел скинуть пиджак на спинку стула и снять штаны, когда ему кто-то позвонил. Еще минут семь, пока он, рассекая туда-сюда по комнате в трусах и расстегнутой рубашке, перекрикивал музыку, болтая о своих футбольных тренировках, я, глядя в потолок, отлеживалась тюленем и представляла, как будто это моя комната.

Мы друг друга не стеснялись. Привыкли обходиться без этого. Когда-то Бэзил нравился мне как парень. Он вообще многим нравился. Это делало его наглым и самоуверенным, а может, наоборот, наглость и самоуверенность делали его привлекательным, трудно сказать. У нас с ним даже были недели две нервной, сумасшедшей влюбленности. Такой, когда не понимаешь, то ли хорошо тебе, то ли ужасно плохо, круглосуточно переписываешься и никак не можешь отлипнуть друг от друга. Но потом начались ссоры. Ему казалось, что я на него давлю, а мне – что он не считается с моим мнением. В общем, после разодранного в клочья учебника химии и разбитого телефона мы очень быстро разлюбили друг друга и вышли на «новый уровень отношений», который оказался намного комфортнее. Больше никто никого не прессовал и ничего не требовал. Стало спокойно и просто, даже лучше, чем прежде.

А уже немного позже появилась договоренность о том, чтобы делать вид, будто мы вместе. Начал это Бэзил, когда к нему докопалась Левина, и он, чтобы избавиться от нее, наплел, будто все еще встречается со мной, и если я вдруг узнаю, что он с ней мутит, то прибью обоих. Сначала меня это разозлило, но потом самой понадобилась его помощь. Жирный Жора с приятелями повадились поджидать нас с Лизой после уроков и доматываться с тупыми шутками и приставаниями. А Бэзи хоть и говнюк, но не трус. На следующий день он действительно подошел к Жоре, отозвал его в сторону, и они в рекреации у подоконника что-то долго выясняли, а все остальные парни с интересом за этим наблюдали. Но они не подрались, разошлись мирно, и Жора отвял. Вот и получилось, что мы оба нужны друг другу.

Закончив разговор, Бэзил остановился напротив кровати. Тело у него состояло из сплошных высушенных мышц, как у легкоатлетов. На мой вкус, слишком жилистое и худое, но он себе нравился. Да и мое мнение в этом вопросе особо не требовалось. Я села.

Бэзил навел на меня телефон, сфотографировал и показал фотку: взъерошенные волосы, цвет лица в тон скандинавскому блонду, на верхней губе зрела лихорадка, а глаза такие, словно я под кайфом.

– Устала, наверное, – оправдываясь, сказала я.

– В последнее время ты мне вообще не нравишься.

– Ну извини! – Я откинулась обратно на кровать. – Сейчас немного полежу и уйду.

– Лежи, – милостиво позволил он.

Постоял немного надо мной, потом сел рядом.

– Что все-таки происходит?

– Сложно сказать… Такое чувство, как будто я выброшенная и никому не нужная. Еще немного – и меня вообще смоет этим дождем к чертовой матери.

– Это из-за бабки?

– С ней было ужасно, но хотя бы понятно.

– Скучаешь по выносу мозга и скандалам?

– Нет, конечно, но я к этому привыкла и почти не замечала.

– Ага, не замечала, поэтому после школы сидела до упора в ТЦ?

– Все равно с ней был хоть какой-то порядок. А еще еда и свет иногда горел. Сейчас только экономим на всем. Кощей под дверью ванной стоит, слушает, сколько я воды потратила. Не орет, как Яга, но пилит постоянно. В грязных ботинках по квартире ходит, вещи не стирает, посуду за собой не моет… Нудит, что мы все потратили на похороны Яги и теперь вся его зарплата на коммуналку и жратву уходит. Если бы она хоть была, эта жратва.

– И что делать?

– Без понятия. Если только школу бросить и работать пойти, но до ЕГЭ всего ничего осталось.

– Может, тебе продать что-нибудь?

– У меня ничего нет. Если только душу, но кому она сейчас нужна?

– Да… С телом как-то попроще.

– Это не мой вариант.

Он наконец натянул красные клетчатые штаны:

– Хочешь вместе что-нибудь замутим?

– Что замутим?

– Пока не придумал.

В комнату вошла мама Бэзила. Привычки стучаться у нее не было, она, вероятно, единственная, кто не засомневался бы в наших истинно дружеских отношениях, даже если бы застала его в трусах. За ней рыжим пушистым шариком вкатился карликовый шпиц Мося и тут же запрыгнул мне на колени.

– Ребята, хотите чаю? – крикнула мама, думая, что из-за музыки мы ее не слышим.

Она была точной копией Бэзила, только с волосами.

– Давай тащи, – махнул рукой он, – и еды какой-нибудь для Микки.

– Спасибо, не надо, – из вежливости попыталась отказаться я.

– Дают – бери! Пора бы усвоить, – поучительно произнес он.

– Могу предложить зефир в шоколаде и ванильные пряники.

– Пойдет, – одобрил Бэзил, – только этого хорька забери.

Он схватил уютно устроившегося у меня Мосю и кинул на пол.

– Про Сорокину слышно что-нибудь? – Мама задержалась в дверях с таким откровенным любопытством, что стало ясно: чай она предложила лишь для того, чтобы об этом спросить. – Нашли убийцу?

– Мам, – Бэзил строго посмотрел на нее исподлобья, – мы же договорились не обсуждать эту тему.

– Я и не обсуждаю, просто интересно, есть ли новости.

– Нет никаких новостей, – раздраженно фыркнул Бэзил.

– Но Маша ведь дружит с Тамарой Андреевной. Она ничего не рассказывает?

– Завтра похороны, – сказала я, – их организует школа, потому что у Надежды Эдуардовны родственников не было.

– Серьезно? – Мама Бэзила удивленно посмотрела на нас, но, перед тем как закрыть за собой дверь, добавила: – Так этой стерве и надо.

Когда звук ее шагов стих, я вопросительно повернулась к Бэзилу.

– Не-не, – замахал он руками, – давай лучше про Лизу, Кощея, про деньги, а про Надю не хочу. Надоело!

– Слушай, Вась, – не вставая, я поймала его за руку и усадила рядом. – А хочешь, я тебе про Лизу свою тайну расскажу, а ты мне про Надю? Про Лизу очень интересная тайна. Правда! Она тебе понравится. Кстати, физручки она тоже касается. И меня касается. И Лизы.

Бэзил придвинулся и обнял меня за плечи.

– Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что с тобой никогда не бывает скучно. Такое чувство, что у тебя постоянно где-то свербит. Но, поверь, эта тема гнилая. Даже если ты и узнаешь что-то, то никому от этого лучше не будет. По крайней мере, Надя твоя уже не воскреснет.

– Она не моя.

– Ну вот и все. Гадина она была, за то и поплатилась.

– Рассказывай уже. – Я ущипнула его за ногу. – Рано или поздно все равно всплывет. Пойду вот сейчас к твоей маме, и она мне просто так все расскажет, без всяких сделок.

– Смотрю, тебе резко полегчало. – Бэзил принялся энергично лохматить мне волосы обеими руками.

Я его отпихнула, и мы немного повозились. Музыка продолжала играть. После чего он вскочил, открыл дверь в лоджию и, стоя в дверном проеме, закурил.

– И какие же у меня гарантии, что твой секрет стоит моего?

– Честного слова недостаточно?

– На самом деле ничего такого. Ты же про Антона знаешь? Что он пять лет в колонии просидел. Так вот, это Надя на него заяву накатала, что он типа ее изнасиловал. Но это был гон. Она сама до него целый год доматывалась. Письма писала, преследовала… – начал Бэзил спокойно, но постепенно стал заводиться. – А потом вот так отомстила. Мама, когда узнала, что она к нам в школу заявилась, вообще в осадок выпала, пошла Тамару просить, чтобы ее убрали. Но Тамара уперлась – и ни в какую. Видите ли, ей жалко Наденьку, а Антона, блин, не жалко?

– Вот это да! А чего ты раньше не рассказал?

– Это не лучшие подробности биографии.

– Не твоей же.

– Слушай, мне Антон как брат и отец, вместе взятые. Все, что касается его, касается и меня. Ясно? Я за него любому горло перегрызу, виноват он или нет. Я ее вообще видеть не мог. На кой еще перетирать то, чего не было? Оно мне надо, чтобы по всей школе трепали?

– Я никому не сказала бы.

– Короче, чего сейчас-то? Проехали! У Антона даже ее записки остались. Он их в суде показывал, но на них никто не взглянул. Смотрели только на бедную Наденьку… тварь конченую. Мать ее тоже ненавидит.

– Давно это было?

– Ну, считай, три года назад Антон вышел. И там пять. Получается восемь лет назад. – Бэзил вернулся в комнату. – Давай свой секрет выкладывай! Посмотрим, наколола ты меня или нет.

– Короче, – я попыталась сделать равнодушное лицо, – у меня есть запись, как Надя целуется с Томашем. Я показала ее Лизе, а Лиза стала шантажировать этим Надю.

– Ого! – Наклонившись над ноутом, Бэзил вытаращился и замер. Музыка резко вырубилась. – И чего? Удачно?

– Нет. Лиза подкинула ей флешку в сумку, а Надя сделала вид, что ничего не находила.

– Флешку? – Бэзил поморщился. – Че, реально ими кто-то пользуется? Почему она не отправила по почте или в соцсеть?

– Потому что отправить и не запалиться сложнее, чем не запалиться с флешкой. А если бы Надя пошла в полицию и они отследили, откуда отправлено сообщение?

– Вообще-то для таких вещей существует VPN.

– Можешь меня не перебивать? Я даже не знаю, каким образом Лиза собиралась деньги получить, не в этом суть. Суть в том, что она это сделала. Я ее просила никому не показывать, но она все равно это сделала. Понимаешь?

– Бли-и-ин. – Бэзил раздосадованно потер бритую голову. – Ну почему я не знал? Организовали бы все в лучшем виде. Я бы к Наде напрямую пошел. Сказал бы: «Вот, тварь, либо мстить тебе за дядьку буду, либо денег давай». Она точно повелась бы. Отвечаю! Надя знала, как я к ней относился, и точно повелась бы…

– Я же объясняю, что не хотела этого. Ты меня не слышишь, что ли?!

– Как же жалко, что все сорвалось! – продолжал сокрушаться Бэзил.

– Кажется, следующим будет твое признание, что это ты запихнул ее в колодец.

– Прежде чем еще что-либо скажешь, – он погрозил пальцем, – сначала подумай.

– Вообще-то я надеялась на поддержку! – Я встала.

– Хочешь пива? – Бэзил полез под кровать.

– Какое еще пиво? Холод дикий. Пойду домой. Спать хочется.

– Мать чай с зефиром обещала.

– Расхотелось. В следующий раз.

Всю ночь меня дико знобило и пробирало леденящей дрожью. Кощей тоже кашлял. Из-за подгоревшей вермишели на кухне осталось приоткрытым окно, а заставить себя встать и закрыть его сил не было. Мысли то и дело перекакивали с живой Нади, красотки с ледяными глазами, на мертвую: спутанную мочалку волос и неестественно искривленную кисть руки. С Нади, игриво мурлыкающей на уроках физкультуры, на безумную злобную фурию в учительском туалете. Если бы не последняя сцена, если бы не сон, я, наверное, и не думала бы столько об этом. Не искала каких-то объяснений. Однако чувство, будто я имею к ее смерти отношение, прочно засело в мозгу. Флешка – шантаж – Лиза, похороны – Пуговицы – Томаш – растяжка – звонок из Зазеркалья, зефир с пивом – Бэзил – дождь, дождь, дождь.