Текст книги "Пуговицы"

Глава 11

Иногда мне казалось, что за школой жизни нет. Было странно думать, что все, что сейчас составляет ее суть, очень скоро исчезнет насовсем.

Я представляла, будто приезжаю на вокзал в незнакомом городе и стою посреди платформы с чемоданом, без адреса, без денег, без плана. Если бы собирали экспедицию поселенцев на Марс, я отправилась бы туда с бóльшим воодушевлением, чем в темную неизвестность под названием «После школы».

– Таких, как ты, я повидала сотни, – однажды сказала Яга. – В школе они звезды: смелые, красивые, популярные. Но потом выпускной, а у них больше ничего нет. Ни интереса, ни сил, ни способности заявить о себе в новой, взрослой жизни. Вот они и цепляются изо всех сил за окружающий их мирок. Выходят замуж за самого главного идиота в своей компании, который вскоре сопьется или станет наркоманом, рожают выводок детей и устраиваются работать продавщицей в соседний магазин.

Я не воображала себя звездой в том смысле, о котором говорила Яга, но она была права: бездействие, как и хаос, обладало особой притягательной силой.

Томаш вернулся в школу. Мы не общались, но что-то изменилось. Время от времени я ловила на себе его взгляд, а когда он отворачивался, сама смотрела на него. Больше он не выглядел высокомерным. Злое чувство обиды ушло, и мне вдруг захотелось просто поговорить с ним. Расспросить про работу, узнать, о чем он думает, когда делает вид, что совершенно спокоен, посидеть на их теплой кухне в смешных тапочках-собаках, увидеть снова, как он жарит сосиски, и почувствовать их аппетитный домашний запах. Между нами повисло неясное, непреходящее ожидание. Оно ощущалось повсюду. На уроках, где я привычно разглядывала его спину. В столовой, когда мы, смеясь и болтая, завтракали, а Томаш в другом конце стола что-то читал в телефоне, не поднимая головы. Когда играли на физ-ре в волейбол или лазили по канату. Когда после школы расходились по домам, и, даже приходя домой, я каждые пятнадцать минут проверяла телефон, словно ждала сообщения. Казалось, что-то вот-вот должно произойти. И оно произошло. Перед выходными, в пятницу, через три дня после того как Кощея увезли в больницу.

Дожди наконец закончились, и стало просто холодно. Ноябрь с его зловещим минором и обреченной чернотой болезненно отзывался в душе безнадегой. Куртка, подарок Бэзила, грела совсем плохо, но я рассчитывала проходить в ней как можно дольше, потому что зимний пуховик у меня был заношенным и детским. А вот ботинки почти просохли.

Как и в прошлый раз, Томаш догнал меня по дороге домой. Откуда-то все еще приносило под ноги бурые листья, хотя дворники их тщательно собирали.

– Приходи завтра к нам. – Томаш пристроился рядом. – В два. Даша просила тебя позвать.

– Какой-то праздник?

– Просто так.

– А мама разрешит?

– Ее не будет.

– Серьезно? И где же она?

– Уехала к родственникам на пару дней, – соврал и глазом не моргнул.

Я внимательно следила за выражением его лица.

– К тем самым? Мишеньке и Танечке?

– К кому?

Изобразить удивление ему удалось особенно хорошо.

– К детям своим настоящим.

– Не понимаю, почему ты это сказала.

– Меня это, конечно, не касается. Просто не надо врать. Вот как я пойду к тебе, если еще неделю назад думала, что ты убил Надю? Зная, что твоя мама совсем не твоя мама и что в школе никто понятия не имеет, где ты живешь и кто ты такой на самом деле?

– Откуда ты узнала про маму?

– Тебе нужно было подыскать кого-нибудь из другого района.

– Ты говорила об этом еще кому-нибудь?

– Пока нет.

– Даже своим друзьям?

– Если я скажу, что никому не говорила, тебе будет проще меня убить.

– С этим не поспоришь.

Слава не смотрел на меня, только себе под ноги. Ботинки у него были темно-коричневые, с черными шнурками и такие чистые, будто он не месил в них, как все, осеннюю грязь, а парил над дорогой. Мне стало стыдно за свои.

– Ты уже решил, как собираешься избавляться от моего трупа?

– Не все ли равно?

– Конечно нет! Я же должна буду правильно подготовиться. Если ты меня в колодец потом запихнешь, то можно не краситься и голову не мыть. И одеться как-то попроще, вдруг потом Кощей захочет мои шмотки на «Авито» продать? Кстати, извращения в программе намечаются? Я тогда белье красивое надену, чтобы на фотках в полицейских отчетах получше выглядеть.

– Белье можешь надеть, но на фотках его не будет. Если бы я планировал убийство, то избавлялся от трупа с помощью щелочи или кислоты. – Он растянул губы в искусственной улыбке. – Будем считать, что договорились.

– А ты не слишком наглый?

– А что еще остается, если у тебя самой не хватает смелости подойти?

– Может, не смелости, а желания?

– Желание у тебя есть, но ты боишься Бэзила.

– Или ты боишься Бэзила?

Я с вызовом развернулась, но ему было все равно.

– Я – нет.

– Почему тогда в школе не подошел?

– Придешь завтра – расскажу.

– Мне кажется или ты пытаешься заманить меня к себе любым способом?

– Не кажется.

– Значит, убийство все же планируется?

– Возможно. Но точно не завтра.

Мы дошли до моего подъезда.

– Я к двенадцати завтра в больницу еду, потом могу к вам, но, скорее всего, опоздаю.

– Мы подождем. – Не вынимая рук из карманов, он кивнул, прощаясь, и пошел прочь.

Кощей выглядел плохо. И без того худой, он стал совсем скелетом. Кожа на щеках обвисла и посерела. Седые волосы болтались сосульками. Голубые глаза потускнели. В палате стояла духота, воняло лекарствами и пóтом. Соседей было четверо. Все такие же, как он, – осунувшиеся и страшные. Кощей похлопал перемотанной бинтом на сгибе локтя рукой по одеялу, приглашая меня садиться. Я опустилась на краешек кровати.

– Как ты себя чувствуешь?

– Мне шестьдесят семь, и я в больнице. Как мне себя чувствовать?

Дед на соседней койке одобрительно закряхтел.

– Долго тебе лежать?

– Надеюсь, помру раньше, чем выпишут.

– Зачем ты так говоришь?

– А как еще говорить? Здесь хоть кормят и лекарства дают. А дома что? Лучше подохнуть в чистоте, чем на помойке.

Упрек в свой адрес я пропустила мимо ушей.

– Я тебе привезла носки и бритву.

Он забрал у меня из рук пакет и, не глядя, кинул в тумбочку.

– В общем, дело такое. Ты должна позвонить своей матери и попросить денег. Мне понадобятся дорогие лекарства, если ты все же не хочешь, чтобы я умер прямо здесь.

– Я не буду ей звонить! – Я вскочила. – И просить ничего не буду. Тем более деньги. Неужели больше их неоткуда взять? У тебя же есть зарплата! Давай машину твою продадим.

– Машину ты без меня не продашь, а деньги нужны сейчас.

– У тебя наверняка должны быть какие-то знакомые, у которых можно взять в долг.

– Нет у меня никого, – проворчал он, поворачиваясь ко мне спиной, – я один. И помирать тоже в одиночестве буду. – Дед на соседней койке посмотрел на меня с осуждением.

– Ладно, – сказала я, – что-нибудь придумаю.

Подошел троллейбус – громыхающий, скрипящий, полупустой. Турникет не работал, электронное табло с названиями остановок тоже. Я села в конец салона на высокое сиденье на колесе. Там от мотора шел жар, и можно было немного погреться.

От материных денег Яга с Кощеем отказались почти сразу, как меня забрали. Что для них обоих было огромным подвигом. Яга осуждала и не любила мою мать не меньше, чем я. А вот отцовские алименты они получали охотно и регулярно вплоть до моих шестнадцати лет, а после с ним не общались. Он с нами тоже. Кроме как у матери, денег взять было неоткуда. Но даже если бы я умирала и это был мой последний день, последний час, последний вздох, я никогда не обратилась бы к ней. Нужно просто у кого-нибудь одолжить, хотя бы у Бэзила. Его мама ко мне хорошо относилась, она могла дать. Я написала ему сообщение и попросила встретиться. Бэзил ответил, что вечером у него свидание, но если я зайду до пяти, то могу успеть, так что засиживаться у Томашей мне не стоило.

– Ура! – закричала Даша, как только открыла дверь. – Ты проспорил! Она пришла!

Схватив мою руку, она поспешно втянула меня в квартиру, после чего, занырнув с головой под вешалку, достала новенькие женские тапочки с незабудками на голубой пластиковой подметке.

– Ничего себе! У тебя обновка?

– Это Слава тебе купил.

Я застыла с курткой в руках.

– Не стоило… Мне и собаки нравились.

– Правда? Хочешь их? Сейчас принесу.

Не успела я и глазом моргнуть, как девочка вихрем умчалась в комнату и тут же вернулась с собаками. С кухни сильно пахло чем-то сладким, горячим и вкусным.

– Пироги печете? – удивилась я.

– Да нет. – Даша махнула рукой. – Это печеные яблоки с медом и корицей. Вкуснота! Обожаю. Любишь?

– Кажется, я не пробовала.

– Никогда-никогда? – Она удивленно распахнула глаза. – Ну ты даешь! Твоя мама не печет яблоки?

– Нет.

– А моя…

Глубоко вдохнув, девочка вдруг замерла на полуслове и как будто перестала дышать.

– Яблоки я и сама умею готовить.

– Какая ты молодец!

– Разве это молодец? Вот жульен научусь делать, тогда буду молодец.

– Любишь готовить?

– Конечно. Как можно не любить готовить? Это же интересно и вкусно.

– То… Слава тоже готовит?

– Разумеется.

– Что вы там встали? – Томаш показался в дверях. – Даша, яблоки сейчас в кашу превратятся.

– Ой! – Широко размахивая локтями, девочка полетела на кухню.

Томаш был в темно-синей рубашке поверх белой футболки и джинсах.

– Спасибо за тапочки.

– Надеюсь, с размером угадал.

Я отложила собак и сунула ноги в незабудки.

– Угадал.

Он удовлетворенно кивнул и опустил глаза. На секунду мне показалось, что он смущен.

– Иди мой руки, – поймав мою улыбку, велел он.

Его родительский тон позабавил еще больше. Очевидно, если он и планировал расправиться со мной, то явно не сейчас.

Посреди квадратного кухонного стола стояла большая чугунная сковородка без ручки. Томаш снял крышку, и из-под нее повалил ароматный пар. А когда его клубы рассеялись, внутри обнаружилась тушеная картошка с мясом и кольцами лука.

– Садись здесь. – Даша показала пальцем на одну из табуреток. – Это мое место, но я его уступаю тебе.

Кухня у них была малюсенькая, еще меньше, чем наша. Стол стоял под окном, между плитой и стеной с навесными полками. Сидеть за ним могли только трое.

– Спасибо! – Я села.

– Знаешь, почему это место лучшее? – Даша расположилась напротив. – Потому что в стене батарея.

Я прижалась спиной к стене и почувствовала блаженное тепло.

– У вас хорошо, а у нас почти совсем не топят.

– У нас тоже было холодно, пока Слава в ЖЭК не сходил и не пожаловался. Они пришли и все отрегулировали.

– Не знала, что это можно исправить.

– Можно! – Томаш взял мою тарелку и положил картошку. – Исправить можно почти все, было бы желание.

– Очень вкусное мясо, – обжигаясь от нетерпения, похвалила я. – Невероятно вкусное.

– Просто удивительно, что ты не ела печеных яблок, – влезла Даша. – Сейчас это съедим и попробуешь.

– Обязательно.

– А у тебя есть сестра или брат?

– Нет.

– Наверное, очень плохо, когда ты одна?

– Мне не с чем сравнивать.

– А почему тебя зовут Микки?

– Это прозвище. Папа так называл. Как мышонка.

– Мне нравится Микки. Тебе подходит.

– Почему?

– Не знаю. Просто привыкла, что это ты. – Она повернулась к брату: – Тебе нравится?

Тот пожал плечами:

– Я тоже привык.

– А меня в новой школе все только по фамилии называют, – пожаловалась Даша.

– У вас необычная фамилия.

– Это мамина. Ее папа из Польши. Но мы его никогда не видели. Он нашу бабушку бросил. Даже не женился на ней, а она все равно маме дала его фамилию. Или, может быть, это было его имя… – Даша задумчиво почесала лоб.

– Хватит болтать, – одернул ее Томаш. – Остынет все.

– А ты любишь «Джаст Дэнс»? – Даша промолчала едва ли полминуты.

– Танцевальная игрушка?

– Да-да. – Она закивала, и косички весело запрыгали. – Сыграешь со мной?

Девочка разговаривала много, торопливо, перескакивая с темы на тему, словно опасаясь, что я в любой момент могу встать и уйти. Порой, начиная фразу, она резко замолкала, сообразив, что может сболтнуть лишнее, и я старалась ничего особенного не спрашивать и поддерживать безобидные разговоры про школу, учителей, игры, музыку, чтобы не провоцировать ее. Томаш в основном молчал. Сидел ровно, спину держал прямо, ел спокойно, будто даже нехотя, на меня не смотрел. А когда он протянул руку к моей тарелке, спрашивая, можно ли забрать, я вдруг спохватилась. Съедено было едва больше половины. Надо было сразу предупредить, что это для меня много. Но я сразу слишком жадно накинулась на еду и теперь с трудом могла впихнуть в себя хотя бы кусочек.

– Я доем, – пообещала я, с ужасом прикидывая, сколько времени для этого потребуется.

– Можешь не доедать. – Даша выхватила тарелку у меня из-под носа. – Слава не будет ругать. Он за еду не ругает.

Томаш подтвердил, и я облегченно выдохнула.

– Меня в детстве бабка запугивала, что если не буду есть, то умру и меня похоронят в общей могиле на безымянном кладбище, где хоронят всех плохих и непослушных детей. И ко мне на могилу никто никогда не придет, потому что о плохих детях никто никогда не вспоминает.

Даша ахнула, прикрыв рот ладонью:

– Это же очень страшно.

– Страшно, – подтвердила я. – Но я все равно тайком выкидывала остатки в туалет. Раз уж я так и так плохая, то меня в любом случае похоронят на этом кладбище, сколько бы я ни съела.

– Почему это ты плохая? – Даша любопытством распахнула глаза.

– Там много разного было, – усмехнулась я своим воспоминаниям.

– Расскажи, пожалуйста, – взмолилась она.

– Давай в другой раз, а то твоему брату скучно.

Складывая тарелки в раковину, Томаш обернулся:

– Наоборот, это как раз самое интересное.

На столе под моим локтем завибрировал телефон. На экране выплыло сообщение от Бэзила: «Когда придешь?» «Скоро», – быстро ответила я.

– Ты не передумала играть? – тревожно спросила Даша, заметив мою переписку.

Я взглянула на Томаша. Он по-прежнему лишь наблюдал, словно пригласил меня только для развлечения сестры.

– А твой брат будет играть?

– Я на вас посмотрю.

«Жду» – еще одно сообщение от Бэзила. «Через час подойду», – пообещала я.

– Ну пожалуйста! – Даша умоляюще сложила ладошки. – Давайте все вместе.

– Хорошо, – отозвался он, внимательно следя за моей перепиской, – только ты проиграешь.

– Это мы еще посмотрим! – Девочка радостно вскочила и потащила нас в комнату.

Их в квартире было две. Одна – комната Томаша и Даши. С мягким светлым диваном и таким же креслом, красным квадратным ковриком в центре перед плоским настенным экраном и раскидистой пальмой в плетеном горшке в углу возле окна. Вторая, закрытая, как мне объяснила Даша, мамина. Когда она это сказала, Томаш так посмотрел на меня, что задавать вопросы не захотелось.

Смысл игры заключался в том, чтобы, глядя на танцующих на экране человечков, повторять все их движения. Тот, кто был более точным, получал большее количество баллов. Сначала мы пытались играть втроем. Но Даша все же для нашей компании была маловата, и мы с Томашем, опасаясь ее затоптать, постоянно сбивались или останавливались, и тогда она громко кричала: «Вы мне поддаетесь!» После нескольких проигранных нами раундов девочка потребовала, чтобы мы соревновались между собой. Почувствовав свободное пространство и азарт, я увлеклась. Томаш тоже старался. Танцевал он явно хуже меня, но по какой-то непонятной причине его баллы все время оказывались выше моих. И это заводило еще сильнее. Слава смеялся и дурачился, особенно когда это была женская песня. Это был какой-то другой, совершенно новый для меня Томаш. И я постоянно отвлекалась и смеялась вместе с Дашей.

Вероятно, это была его тактика, поэтому, когда он выиграл у меня с отрывом в пятьсот баллов, я потребовала реванша с твердым намерением смотреть только в экран, но когда дошли до Oops!.. I Did It Again и он с совершенно серьезным лицом стал пародировать Бритни, я не выдержала и, сбившись, остановилась, чтобы просто отсмеяться. То, что Томаш может быть живым, стало для меня настоящим откровением. Он готовил еду, танцевал, шутил и валял дурака. Купил для меня тапочки, смущался и не смотрел в глаза. Из невозмутимого школьного манекена он внезапно превратился в человека, и это окончательно выбило почву из-под ног.

Под конец нашего упорного баттла, в котором снова победил Слава, я казалась себе пьяной: все вокруг качалось и плыло, а сердце наполняла неожиданная, светлая радость, какой я давно не испытывала. Мы то и дело сталкивались, наступали друг другу на ноги, при каждом удобном случае хватались за локти и за руки, толкались и обнимались. Я чувствовала, что меня несет, но ничего не могла с этим поделать. Мне уже было все равно, что не так с его мамой, что он встречался с Надей, что он стер нашу переписку, послал меня и пытался обмануть. Я просто видела, что тоже нравлюсь ему, и в тот момент готова была упасть в его объятия без раздумий. Но за нашими спинами хохотала Даша, и дистанция, хотя и сократилась, по-прежнему оставалась игровой.

– Яблоки! – неожиданно закричала девочка. – Мы забыли про яблоки. Я сейчас принесу.

Она шустро выскочила из комнаты, и мы оба резко остановились. Я приготовилась к тому, что сейчас что-то будет. Но ничего не произошло. Томаш вытер локтем со лба пот, рассмеялся и, обессиленно рухнув в кресло, спросил, не хочу ли я пить. Пить? При чем тут пить? Как ему в голову могла прийти такая ерунда?! Достойно справиться с разочарованием не получилось. Я мигом вспомнила, что Бэзил ждет меня. Схватив с дивана телефон и натягивая на ходу худи, я вылетела в коридор.

– Ты куда? – крикнул вслед Томаш.

Даша в огромных варежках-прихватках тут же выбежала с кухни:

– Ты уходишь?

– Прости, мне очень нужно. Я обещала другу. Это важно.

– Но ты же не попробовала яблоки!

– Я потом. В другой раз. Честно. Обещаю!

Быстро обувшись, я сняла с вешалки куртку и выскочила на площадку. Лифт вызывать не стала, побежала по лестнице. Сердце колотилось, как бешеное. Чувствовала я себя полной дурой. «Извини, опаздываю», – написала я Бэзилу. «Я понял». – «Но уже бегу». – «Жду».

Однако не успела я добежать до остановки, как меня догнал Томаш.

– Что-то случилось? – спросил он взволнованно и как будто огорченно. – Ты обиделась?

– Бэзилу обещала быть через час, а прошло уже два.

– Ясно.

Какое-то время мы быстрым шагом шли молча.

– Почему ты ничего не спрашиваешь? – заговорил он первым. – Еще недавно гонялась за мной по всему району, а теперь пришла и ни одного вопроса не задала.

– Мы ели и играли. Как я при Даше спрошу?

– Можно было и при Даше. У нас нет секретов.

– Тогда бы сам и рассказал, не дожидаясь расспросов.

– Я подумал, может, тебе уже неважно?

– Ха! Зачем бы я тогда пришла? Просто так?

– В какой-то момент мне показалось, что ты пришла просто так, поэтому и не стал заводить разговор.

– Слушай, хватит уже. Хочешь рассказать – расскажи. Мне интересно, но если это проблема, то как-нибудь переживу.

– Погоди немного! – Он поймал меня за руку и остановил. – Мы с Дашей живем одни, и это большой секрет.

– Тоже мне секрет. Я теперь тоже живу одна, и чего?

– Мы уже три года одни живем. – Томаш доверительно взял меня за вторую руку. – И это секрет, потому что так нельзя. Если об этом станет известно Дашиному отцу, то он приедет и заберет ее. Мы с мамой уехали от него пять лет назад. Но потом мамы не стало, и мне грозил интернат, а Даше возвращение к отцу. Вот мы и решили сделать вид, что у нас все в порядке. Какое-то время спокойно жили, но у нас маленький городок, все обо всех знают, поэтому пришлось поехать в Москву и найти женщину, которая согласилась сыграть нашу маму.

– Сыграть? Это тебе театр, что ли?

– Для школы. Сходить пару раз на собрания. В остальном проблем не должно быть. Я все делал для того, чтобы они не возникали. Я ни разу не прокололся, пока ты не начала угрожать, что пойдешь в полицию. Я не переживаю за то, что меня могут в чем-то обвинить, но, если начнут выяснять, попытаются связаться с моими родителями. Узнают про маму, про Дашу – и все рухнет. Понимаешь? Вот этого я боюсь.

– По-моему, ты очень опрометчиво мне все это рассказал, – еще плохо понимая всю суть, попыталась отшутиться я. – Теперь ты у меня в руках.

– Решил, что лучше тебе знать правду на случай, если вздумаешь пойти в полицию или спровоцировать драку.

– А вдруг я тебя стану шантажировать? Мне сейчас позарез деньги нужны. Об этом ты не подумал?

– Подумал.

Я огляделась. Дворы погрузились в сумерки. Прохожих почти не было. Самый подходящий момент, чтобы убить меня. Но только я успела об этом подумать, как Томаш сделал шаг вперед и, с силой прижав меня к себе, поцеловал. Моя куртка задралась на пояснице, левый ботинок, попав в лужу, стал стремительно намокать, но это не имело никакого значения. Я совершенно размякла и потеряла голову. У меня даже не хватило силы воли остановиться первой.

– С ума сойти. – Томаш шумно выдохнул. – Я так давно хотел это сделать, что уже почти перестал верить, что это возможно.

– Давно? – Я все еще пребывала в растерянном опьянении. – И что же тебе мешало?

– Все мешало.

Он снова потянулся ко мне.

– Подожди. – Я отступила назад, чтобы отдышаться.

Вечный озноб сменился приступом жара. Томаш нравился мне, как никто и никогда. Так было с самого начала и при жизни Нади, и после ее исчезновения, а в последние дни еще больше усилилось. Но было столько неожиданностей, странностей и противоречий, что я никак не могла заставить себя хорошенько подумать.

– Клянусь, я не стану тебя шантажировать. И рассказывать про вас тоже никому не буду. Записи больше нет, так что живите спокойно! – На ватных ногах я двинулась в сторону остановки.

– Эй, Микки, ты чего? Ты все неправильно поняла. Это никак не связано.

– Я не идиотка.

Он попробовал ухватить меня за руку, но я не дала.

– Стой! Куда ты идешь?!

– К Бэзилу. Я ведь уже сказала.

Он поймал меня за локоть и рывком повернул к себе.

– Ты не идешь к Бэзилу. Ты больше с ним не встречаешься.

– Серьезно? – Я сделала усилие, чтобы рассмеяться, но вышло неловко.

Глядя прямо в упор, Томаш медленно и с нажимом произнес:

– Теперь ты со мной.