Текст книги "Инициатива наказуема"

Я открыла на той странице, где был залом, и ощутила всю неловкость ситуации. Он выбрал далеко не самый пикантный момент, но лучше от этого не становилось. Почему-то в тот момент мне стало жаль, что я не вернула эту постыдную литературу своей однокурснице. Я наигранно откашлялась и принялась читать вслух.

– Алекс не виделся с Софи уже больше трех месяцев. Эти дни и часы разлуки давались ему очень тяжело. Пускай его и грели фотографии возлюбленной, но надобность ощущать ее присутствие физически не отпускала его тело и душу. Он не стремился изменять ей, хотя признавался себе, что, грешным делом, засматривался на других женщин и всегда понимал, что в них есть что-то от Софи: то цвет волос или прическа, то фигура, то голос. Одинокими вечерами, когда тоска наиболее сильно одолевала его, он ходил перед сном освежиться под прохладный душ. После чего ложился в постель и размышлял о завтрашнем дне. Но дела насущные быстро покидали его голову, оставляя лишь простор для фантазий, что мучили его днями и ночами. В такие моменты Алекс мог себе позволить перестать быть скромным клерком и дать волю тайным желаниям. Алекс закрывал глаза и придумывал поистине невероятные образы, наряжая возлюбленную в самые откровенные костюмы… – мне стало неловко. Кровь прилила к лицу, и я закрылась книгой.

– Дальше можешь не читать, – подал голос все это время молчавший вампир.

Я облегченно вздохнула. Вот каково это – получить освобождение от пытки. Я перевела дух, закрыла книгу и положила рядом с собой. Если все идет по плану, значит, он сейчас и за меня примется.

– Забавный парень этот Алекс, – сказал Анаксимадер, внезапно оказавшись рядом со мной.

Он сел на широкую ручку кресла и, положив руку мне на плечо, прижал мою голову к своей груди. Я услышала, как бьется его сердце – медленно и как будто через силу. По сравнению с ним, я пробежала сейчас Марафонскую дистанцию. Потом он снял руку с плеча и поправил мне волосы, чтобы обнажить шею. Опять он принялся гладить старые укусы, которые, как ни странно, зажили гораздо быстрее, чем первые.

– Сначала всегда больно, – продолжил он. – Мне нравится твоя воля к жизни, вернее, к побегу.

Тут меня обдал холодный пот. Неужели он понял, что Моника мне помогает?

– Еще мне нравится, что из-за тебя я чувствую неловкость. Так давно меня никто не вгонял в краску, хотя, если честно, эти чувства не доставляют мне ничего: ни страданий, ни удовольствия. Все одно – еда, питомцы, книги. Лишь одно меня радует – ощущение того, что кости снова гнутся, что пища приобретает вкус, что можно не прятать лицо и наслаждаться солнцем. А ты… – он водил подушечками пальцев от моей ключицы до подбородка и обратно. – Ты должна быть счастлива, что попала сюда. В чем заключалась твоя жизнь «там»? Отучиться, пойти работать, найти самца и нарожать ему детей? – философски спросил он то ли меня, то ли мебель.

– А что в этом плохого? – аккуратно уточнила я.

– Разве ты не чувствуешь бессмысленности жизни? Замкнутого круга, из которого невозможно выбраться? Природой тебе отпущено так мало времени, поэтому нужно быстрее размножиться, пока твои чресла еще на что-то способны, а когда потомство вырастет, ты станешь никому не нужна.

– Но ведь необязательно заводить семью. У вас не было детей, вероятно, вы очень счастливы? – он продолжал гладить мою шею, и я без конца покрывалась ледяными мурашками.

– В отличие от меня, ты очень подвержена биологическим ритмам. Даже если ты считаешь необязательным заводить семью, то признай хотя бы, что твои желания низменны и стереотипны, ты просто не осознаешь этого. Что тебя ждет во внешнем мире? Я наблюдал за тобой какое-то время. У тебя нет никаких особых талантов, ты даже в институт не смогла поступить. Внешность же, – он задумчиво погладил подбородок. – обычная. Родители твои небогатые, а сама ты никогда не заработаешь на лучшую жизнь без чьей-либо помощи.

– Не все обязаны быть талантливыми или одаренными. А что семья? Вообще не обязательно выходить замуж или жениться. Многие люди жили одни и создавали шедевры, например, знаменитые художники и писатели, – я поежилась и вжалась в кресло, чтобы скрыть торчавший из нижнего белья нож, который от моих телодвижений начал выскакивать и выпирать из-под платья.

– И страдали от этого. Даже я, будучи не очень общительным, окружил себя питомцами, что искренне любят меня и никогда не предадут.

– Вы имеете в виду своих слуг?

– Да, все они: Моника, Никки и остальные – мои милые дети, мои питомцы. Тебе же сказали, что я больше всего ценю в своих слугах?

– Покорность, – тихо сказала я.

– Верно. Мне осталось совсем немного, чтобы восстановить свое здоровье. И если ты будешь себя хорошо вести, я, быть может, впущу тебя в свою семью. Кажется, Моника к тебе привязалась, ей тоже будет приятно.

– А если не буду?

Он больно обвил пальцами мою шею.

– Слушай внимательно – я не привык повторять дважды, – тон его перестал быть спокойным и располагающим. – Сначала я отрублю тебе руки, а потом ноги. А когда мне надоест слушать твои глупости, то и язык отправится на корм бродячим собакам. Ты будешь похожа на резиновую куклу.

Меня снова обдал холодный пот. После этих угроз вся моя храбрость и мысли о подобии Мате Хари испарились в один момент. Я почувствовала себя маленьким котенком, которого загнал в угол огромный пес и скалит на него зубы, готовый вот-вот напрыгнуть и разорвать на части.

Тут он наклонил мою голову и коснулся шеи клыками.

– Чем ваша семья отличается от обычной людской, которую вы считаете недостойной? – выпалила я в надежде, что это отсрочит пытку. Вопрос, на удивление, сработал, потому что он снова оторвался от меня, задумчиво уставившись в стену.

– Многим. В нашей семье строгая иерархия, но все строится исключительно на взаимной любви. Я воспитывал своих питомцев в уважении и почете к своему отцу. Они рады быть моими, а я рад ими распоряжаться. Если кто-то из них захочет вернуться во внешний мир, то никто держать не будет. Но они не уйдут. Потому что слишком любят меня. Я спас их от тупого, бессмысленного существования, от поисков смысла жизни. Они нашли его во мне, существе высшего порядка, который возвышается над вами, мелкими тараканами. Они едят, пьют и спят под моим кровом. Мои питомцы – самые счастливые существа в мире.

– В обычной патриархальной семье одна женщина прислуживает мужчине, а вам прислуживает десяток женщин, разве это лучше?

– Они здесь по своей воле. Они благодарны за возможность трудиться для моего блага и просто жить. Наверное, тебе покажется это странным, маленькое испорченное создание, – сказал он шепотом мне на ухо, – но я не эксплуатирую их тела.

– Почему? Обладать целым гаремом – мечта любого.

– Неужели тебя не прельщает господин, которому неинтересно, что у тебя между ног? В отличие от твоего бариста. Рассказать, что он с тобой сделает на первом же свидании?

– Нет! Не надо! – забывшись, я закрыла уши руками. Тут только до меня дошло, что она давит мне на психику и попросту запугивает. Выставляет себя с хорошей стороны, а мою прошлую жизнь поливает помоями. Если он будет постоянно так делать, я могу не выдержать и сдаться.

«Я – Мата Хари, и не должна его бояться!», – шептала я про себя, словно молитву.

– Но ведь семья – это не только подчинение одного другому, это и нежные чувства друг к другу, доверие и все такое. Почему бы вам не попробовать поменять одно на другое?

– Что ты имеешь в виду?

Воспользовавшись замешательством, я выскользнула из его рук, и, делая вид, что поправляю юбку, придержала нож, чтобы тот предательски не выпал.

– Послушав вас, я поняла, что вам кое-чего не хватает. В чем смысл долгой жизни, если вы только и занимаетесь разведением «питомцев»? Получается, вы как будто заставляете их любить себя? А как же искренние чувства?

Я залезла к нему на колени и обняла одной рукой за плечи.

– Зачем ходить вокруг да около? Вы мне нравитесь, и я вам, наверное, тоже.

Он не сопротивлялся моим действиям, хотя и было видно, что я повергла его в некоторый конфуз. Анаксимандер нахмурился и тоже обнял меня, положив руки на спину. Его кожа была ни холодной, ни теплой. Он был как металл, который нагревался от каких-то внешних факторов, а не от работы внутренних органов, кровообращения и всего остального.

– Вы никогда не обнимаете своих питомцев?

– Нет, – равнодушно ответил он.

– И не целуете?

– Нет.

– Хотите, я вас поцелую, – я делала ставку на то, что он не отталкивает меня. Будь ему вообще неприятны мои действия, он бы уже давно сделал свое кровавое дело и отослал меня.

Он не ответил, лишь удивленно повел бровью. Я приняла это за знак согласия и сухо чмокнула его в уголок рта.

– Ну как? Может, еще?

Он снова не ответил, а я, набравшись храбрости, снова чмокнула его уже прямо в чуть теплые губы. Я удивилась тому, какой он слишком «обычный» человек. Если откинуть его клыки и потребность в крови, то его вообще ничем не отличить от старомодного жителя Англии.

Тут его рука скользнула со спины на талию, а другую он положил мне на затылок. Таким образом, он совершенно не мог видеть, что я в этот момент схватилась за нож. Мы смотрели друг другу в глаза, и я не видела в них ничего, кроме пустого равнодушия и скуки. Уверена, будь у меня три головы и цилиндр с выпрыгивающими оттуда кроликами, он бы лишь зевнул и отправил куда подальше. Я максимально старалась удержать его внимание на своем лице, и, уж не знаю, что с ним случилось, но буквально через минуту молчаливого рассматривания друг друга, он сам вцепился мне в губы. Острыми зубами он поцарапал мне рот и подбородок, и затем слизал показавшиеся капельки крови. Я решила, что настал тот момент, когда нужно максимально отвлечь его от реальности. Мои губы все еще продолжали кровоточить. Я провела по ним языком и почувствовала старый добрый железный привкус живительной жидкости, что была так ценна в этой тюрьме.

– Если вы любите кровь, – прошептала я, – уверена, так будет еще приятнее.

Мы снова поцеловались, на этот раз глубоко и долго. Вампир, видимо, войдя в раж, прижимал мою голову к себе все сильнее, как будто хотел меня поглотить или сделать частью себя. Не сказать, что я наслаждалась этим, просто расценивала как часть моей «роли» и нужный этап для побега. Чтобы не раскрыть свои истинные чувства, я закрыла глаза, а когда приоткрыла, то увидела, что он тоже на меня не смотрит, вовсю отдавшись процессу.

«Вот оно!» – крикнула я про себя.

Я достала уже раскрытый до основания нож из-под платья и со всей силы вонзила ему в шею. Лезвие вошло так мягко, будто я проткнула подушку.

Первую секунду он как будто ничего не почувствовал, но потом громко закричал и схватился за горло. Я соскочила с его колен и ринулась к двери, что казалась мне выходом в спасительный рай. Однако не успела я пробежать и полметра, как Анаксимандер схватил меня за волосы на затылке, повалил на пол и ударил лбом об деревянную ручку кресла.

Я вскрикнула и попыталась выползти из-под него, но кровь, моя, смешанная с его, начала заливать мне глаза. Он перевернул меня на спину, раскинул руки, и наконец я увидела его во всей красе злости и ненависти. Его темные глаза испепеляли, а пальцы так сильно вдавили мои руки в пол, что я перестала чувствовать ладони, которые резко побледнели. Вампир тяжело дышал, ему явно мешал все еще торчавший из шеи нож, но он не умирал, как любой нормальный человек. Его русые волосы растрепались, рот наполнился слюной и кровью. Темно-бордовая жидкость обильно капала мне на платье и лицо.

Мне было так страшно, что я думала, пусть он уже убьет меня, все равно отсюда выход либо на своих двоих, либо вперед ногами.

Но он не убил. Все повторилось вновь: опять боль от разрывающейся кожи в одних и тех же местах, опять это ужасное чувство, когда он присасывался к ранам и выкачивал мои ресурсы, восполняя потерянные свои. Я уже даже не сопротивлялась, тело мое обмякло от пережитого стресса, а от непрекращающейся боли невозможно было сосредоточиться и подумать о чем-то приятном.

– Помнишь, что я обещал отрезать тебе?

Я с ужасом посмотрела на его самодовольное лицо. Все еще сидя на мне, он выдернул нож из шеи и с интересом пощелкал им, будто видел впервые. Агрессия унялась после того, как он восполнил силы. Как и в прошлый раз, он вошел в фазу «расслабления». Я, наконец, поняла, что обычно так себя ведут люди, которые от чего-то зависят. Выкуренная сигарета, выпитая банка пива и далее по списку – накатывает облегчение, и короткое ощущение эйфории преследует некоторое время, пока организм не исчерпает «таблетку счастья» и не потребует добавки.

– Знаешь, я передумал, – вдруг сказал он, вернувшись в свое привычное равнодушное состояние. – Мне даже интересно стало, на что ты решишься в следующий раз. Но наказания тебе не избежать.

Не успела я вздохнуть, как он схватил мою левую руку, сжал и резко дернул на себя, расположив пальцы в пространстве между костями. Он надавил на руку, и тут я услышала похожий треск, какой недавно издал несчастный мизинец Моники. Так же, как и до вампира, боль дошла до меня не сразу. Лишь спустя секунду, а то и две, она накрыла меня с головой, заставив закричать еще сильнее и начать унизительно, по-рабски, извиваться под ним и умолять прекратить.

Анаксимандер отпустил мою руку, которая тут же камнем рухнула на пол. Я не могла ею пошевелить и лишь с зареванным лицом смотрела, как плечо опухло, и половина руки, до локтя, сильно покраснела. Я развернула голову и посмотрела в направлении, куда ушел вампир. Он постучал в дверь, и открыла Моника. Последнее, что я видела, это то, как она смотрит на меня, в ужасе закрывает лицо руками и убегает в неизвестном направлении. Вампир смотрит ей вслед, затем оборачивается ко мне и ехидно улыбается.

Глава 5

Вывих мне оперативно вправили и наложили гипс. Я не знала, насколько серьезна была травма и не могла сопротивляться лечению Моники, потому что от этого зависела судьба и работоспособность моей руки. Я удивилась, что у них есть даже свой небольшой аппарат, делающий рентген, и он показал, что вампир сломал мне руку. Имея такие технологии, Анаксимандер мог бы открыть больницу или приют, но он предпочитал похищать и убивать девушек.

Теперь мы с Моникой были почти в одной лодке. Хотя, нет, ей было даже хуже. Потому что с забинтованным пальцем ей приходилось не только выполнять работу по дому и бегать по каждому капризу хозяина, но еще и обслуживать меня. Первое время я не могла самостоятельно переодеваться и нормально мыться. Кожа под гипсом ужасно зудела, а сама повязка прибавляла мне несколько килограммов нагрузки на спину, отчего и она стала болеть.

Вскоре я стала испытывать перед Моникой стыд за то, что она хоть немного пытается для меня сделать, когда я даже не пошевелилась, чтобы пролить свет на ее судьбу и поучаствовать, быть может, в совместном побеге. Как и говорил Никки, иногда ей сносило крышу, видимо, запах моей крови тоже как-то на нее действовал, но она старалась держать себя в руках и больше не приставала ко мне. Про инцидент в комнате с мебелью она тоже ничего не говорила. Кажется, она была расстроена, что добыть крови я не смогла.

Вампир был на меня то ли обижен, то ли возмущен плохим поведением. Я его не видела, да и он ко мне не заходил. Невыносимая скука и ощущение полной безысходности заставляли меня все чаще думать о семье. Ищут ли меня? Подняла ли мама на уши полицию? Хоть она и не очень была активной в повседневной жизни, но в опасных ситуациях могла хоть до королевы дойти, лишь бы сохранить то, что имела. Уверена, она ни за что не поверила в историю с бойфрендом, с которым якобы убежала ее глупая дочь, потому что на спонтанные и необдуманные поступки у меня никогда не хватало ни смелости, ни желания. Не то что сейчас.

Ежедневно лицезреть белые стены, унылую белую мебель и серый потолок угнетало меня. Моника не давала мне ничего, что можно было бы использовать во вред: например, покалечить или убить себя. Работой тоже никакой не грузили. Я умоляла Монику разрешить помогать ей, я бы делала что угодно, начиная от разбора документов, заканчивая уборкой и готовкой. Поистине – пытка одиночеством и бездельем самая ужасная из всех придуманных человечеством, или вампирами.

Таким образом, ни писать сама, ни рисовать я не могла. Только книги, и больше ничего. Единственные люди вне этого подземелья, с которыми я общалась, обитали в романах и в моей голове. А их авторы были единственными разнообразными собеседниками. Уильям Шекспир, Томас Харди, Джейн Остин – все то, что я не любила читать в школе, наконец, приобрело смысл и наполняло мои дни заточения хоть какими-то красками, пускай и выдуманными.

Я даже начала думать, что все это мне до сих пор кажется. На самом деле у меня помутился рассудок, я попала в психбольницу, где злые медсестры и врачи издеваются надо мной. Меня накачали наркотиками и обезболивающими, поэтому вместо угрюмых дядек и теток в белых халатах я вижу симпатичных людей, типа Моники, Никки и… ай, ладно, пора уже принять это, даже Анаксимандера.

Но жестокая реальность быстро возвращалась. Мне сказали носить гипс как минимум два месяца, потому что вампир не просто сделал мне вывих, но и оставил трещину на кости. Правда, если все будет срастаться быстро, то и месяца хватит. Дни тянулись бесконечно долго и уже думала, что умру самой страшной смертью – от тоски, и это даже не лучше, чем от зубов вампира, поверьте.

Самым обидным было то, что план «Мата Хари» не сработал. Что-то тут с мужчинами явно странное творится. Никки какой-то угрюмый и несговорчивый, а вампир оказался равнодушным к любовным делам. Вероятность того, что трехсотлетний дед втрескается в меня после всех своих романтических похождений (я была уверена в их наличии) невероятно мала. Если бы я, как та женщина с картины, Виолетта, смогла вертеть им, то давно бы уже заполучила свободу и натравила на него правоохранительные органы.

Потом мне стало стыдно и перед Никки. Я наговорила ему какой-то ужасной ерунды и даже не приняла к сведению, что он тоже жертва обстоятельств. Уверена, что если бы мы втроем объединились, то смогли бы противостоять и вместе сбежать. Ничто так не сплачивает людей, как общая цель, но проблема была в том, что Моника и Ник, уже давно живущие со своим хозяином, слишком пропитаны рабским сознанием. Пускай Моника и хочет помочь, но она разрывается между жалостью ко мне и нежеланием идти против хозяина.

Вдруг мне стало так за всех обидно: за себя, Монику, Никки, мисс Ди, остальных живущих тут женщин, которых я еще ни разу не видела – набирается целая команда для восстания!

– Да! Революция! – зачем-то крикнула я вслух и выкинула кулак вперед.

Мне никто не ответил, зато я услышала за дверью знакомые голоса. Было раннее утро, но я уже была достаточно бодра, чтобы соскочить с постели. Я тихо подошла и прижалась ухом к холодному железному замку.

– Дура! – ругался Никки. – Почему ты мне не напомнила?!

– Я не обязана это делать, у меня своих дел по горло! – не менее дружелюбно отвечала Моника.

– Что я теперь скажу хозяину? Это ты виновата, обещала, что напомнишь!

– Ты-то мне не напоминаешь приносить хозяину завтраки, менять постели, ходить к Ади!

– У меня тоже много напряженной работы, я не могу все держать в голове! А ты можешь!

– Ой, нашел крайнюю! Чем же ты таким занят? Пока я перед сном в сотый раз натираю полы до блеска, ты охраняешь винный погреб!

– Мне в последнее время сложно засыпать, а алкоголь помогает от бессонницы, – неуверенным тоном попытался выкрутиться Никки.

– М-м, с каких пор одну таблетку снотворного могут заменить три бутылки красного полусладкого?

– Хватит! За своими косяками следи! Ты пойдешь со мной к отцу, и мы разделим вину на двоих. Иначе я больше не буду покрывать твои «кровососные» сдвиги, – добавил он уже гораздо тише, однако, мне было все хорошо слышно.

Тут они оба замолчали, будто их что-то или кто-то прервал.

– Что вы не поделили опять? – хмуро спросил Анаксимандер.

– Хозяин, понимаете, такое дело, – начал оправдываться Никки, – мы забыли сделать одну вещь…

– Хм? – вампир замолчал на пару минут. – Давно пришел этот штраф?

– Сегодня.

– То есть прошло уже две недели, Никки. Ты уезжаешь достаточно часто, чтобы не откладывать выплаты.

– А на кого пришел штраф? – спросила Моника.

– На мистера Уайтли, – ответил Ник.

– Хреново, – выругалась девушка и тут же айкнула, видимо, кто-то из мужчин дал ей подзатыльник за «плохие» слова в присутствии хозяина.

– Хотите сказать, что мне нужно ехать? – расстроенно спросил Анаксимандер. – Я даже не знаю, куда дел свои удостоверения.

– Я знаю! – радостно сказала Моника.

– Раз такое дело, – вампир громко и грустно вздохнул. – Николас, это твоя обязанность. Ты не выполнил ее и будешь наказан. Моника, быстро собери сумку и сложи туда все нужные мне документы. А что касается тебя, дружок, – никуда ты не поедешь. Я сейчас слишком зол, чтобы терпеть твое общество еще и в дороге. Машину я забираю, а ты будешь три дня наводить порядок в моих архивах. Чтобы, когда я вернулся, все было отсортировано по датам и номерам, понял?

– Да, хозяин, – виновато сказал Никки, – такого больше не повторится.

– Ах да, из погреба пропало мое любимое вино. Пока прощаю, но в следующий раз… – он сделал угрожающую паузу, – лучше вам не знать, куда я эту бутылку вам двоим засуну.

Никки и Моника ничего не ответили. Скорее всего, они склонились в молчаливом поклоне.

По-хорошему мне бы обрадоваться, что он уезжает, и это отличный шанс сбежать, но почему-то стало все равно. Я лишь думала о том, что наконец-то меня какое-то время не будут трогать и мучить. Еще пара дней в замечательном одиночном заключении, где можно спокойно спать, есть и молчаливо деградировать.

«Даже у вампиров бывают проблемы с налоговой», – подумала я.

Потом я залезла обратно в кровать и попыталась еще поспать. Через несколько часов меня разбудила Моника, она улыбалась во весь рот и говорила, чтобы я поскорее выползала и переоделась в то, что она принесла.

– Это я устроила, Ади! – она схватила меня за руки и прижала их к своей груди. – Я специально не напомнила Никки про счета, и нам пришел штраф. А оплачивать его должен тот, кому по документам принадлежит дом!

– Кто такой мистер Уайтли? – пропустив ее речь мимо ушей, спросила я.

– Так ты все слышала?

– Вы так орали, что даже мертвый услышит.

– Ну это… – она замялась, размышляла, стоит мне говорить или нет. – Такая фамилия у хозяина по паспорту. Сейчас такое время, что уже без документов ни в машину не сесть, ни уехать никуда, ни арендовать и ни купить ничего нельзя.

– Чем больше я с вами живу, тем больше понимаю, что вы похожи на каких-то террористов. Вы еще и документы подделываете?

– Не совсем подделываем. У отца есть слуги в городе, которые помогают все это легально организовать. Разве кто-то поверит, что молодой и красивый хозяин годится нам всем в прапрадедушки. Он только кажется старомодным и консервативным, на самом деле он и машину водить умеет и даже Интернетом пользуется.

– Что? – я вдруг оживилась. – У вас есть Интернет? И ты молчишь?

– Нету. Он ездит для этого в город, когда не может найти нужную информацию в своих книгах.

Тюрьма снова стала для меня глухим местом, и я потеряла интерес к словам Моники.

– Чего ты лежишь? – девушка схватила меня за здоровое плечо и затрясла. – Давай оденемся, проверим руку и пойдем гулять!

– Что делать? – мне показалось, что она сейчас со мной на иностранном языке разговаривает. – Гулять?!

– Да! Хозяин уехал, а Никки ушел к нему в кабинет. Остальные тоже отдыхают. Пока никто не видит, я хоть выведу тебя подышать свежим воздухом!

Когда эти слова, словно райская музыка, достигли моих ушей, я вскочила, выхватила у Моники свитер, длинную юбку и старые черные кроссовки, что она принесла мне. Я даже не спрашивала, чья это одежда, хотя она и казалась явно поношенной. Таким удовольствием было смаковать слово «гулять». Гу-ля-ть. Один глагол, а сколько счастья он приносил мне! Видя мою спешку и то, как я путаюсь в рукавах из-за гипса, Моника быстро помогла мне одеться, расчесала меня и завязала кроссовки, хотя последнее я вполне могла бы сделать и сама.

Она помогла мне снова нацепить поддерживающую повязку для гипса на плечо, взяла меня под руку, и мы вышли из темницы. Впервые со своего пребывания в этом месте, меня вели спокойно и даже как-то празднично, без мешка на голове и прочей грубости. Испытывая предвкушение, я готова была разрыдаться от счастья и расцеловать свою спасительницу.

Мы долго шли по коридору, выложенному кирпичом, который я уже видела, он весь был одинаковый по длине, но изредка попадались другие двери, неотличимые от моей. Потом мы остановились у темной, едва освещаемой тусклыми лампами, лестницы, и пошли наверх. Я вспомнила, что когда меня сюда несли на носилках, то спускали как минимум на два лестничных оборота. Чутье не подвело, и мы прошли два этажа вверх.

Поднявшись, я оглянулась по сторонам и поняла, что жила действительно в подземелье, а попасть туда можно было именно через винный погреб, где зависал Никки, если верить его подруге. Тут было темно и холодно, и я невольно поежилась. Огромные шкафы в форме медовых сот тянулись в высоту едва ли не до потолка.

– Хозяин коллекционирует, – ответила на мой немой вопрос Моника. – Тут есть такие экземпляры, чьи виноградники уже давно стерты с лица Земли. Но Никки знает, какие не особо ценные, поэтому позволяет себе таскать их втихаря. Но это ненадолго, поверь моему опыту.

Мне было плевать на пагубные пристрастия Никки и Анаксимандера. Все, о чем я думала, – это о прекрасном солнечном свете, что совсем скоро увижу.

Выйдя из погреба, мы попали в очередной коридор, но он был гораздо светлее и ярче. Вместо красного кирпича, он был отделан дорогими обоями и вообще теперь интерьер напоминал обустройство американского Белого дома. Все очень красиво, богато, но без помпезности.

– Вы с Никки живете в этой части дома? – осторожно спросила я.

– Ага. Но к себе я тебя не поведу, у нас и так мало времени, лучше тебе погулять подольше.

«Погулять!» – я снова попробовала на вкус это слово и мечтательно закрыла глаза. Мы прошли буквально метров пять и вышли к широкой полупрозрачной двери, за которой… я, наконец, увидела ряды огромных сосен, а солнце, быстро выйдя из-за туч, осветило мне лицо. Я зажмурилась от яркости и вдохнула влажный воздух, который сразу обжег легкие, и на меня напал кашель. Моника постучала меня по спине и сказала дышать глубже, пропуская воздух через все тело, чтобы он снова растекся по венам и организм вспомнил, что вообще такое нормальный кислород.

Я воспользовалась ее советом и облокотилась на дверь. Видя, как лучи с ярко-голубого неба скользят по изумрудной летней траве, огибают редкие участки с сорными травами, доходят до деревьев и погибают в объятиях царившей там тьмы, меня накрыло чувство непередаваемого умиротворения. Ничто по красоте своей после долгого заключения не могло сравниться с обычным лесным пейзажем. Я закрыла глаза, сосредоточившись на завываниях ветра где-то на крыше дома и шелесте макушек сосен, что синхронно слегка покачивались. Солнце приятно жгло мне лицо и руки. Его лучи проникали под кожу, которая впитывала эти фотоны с такой жадностью, словно пустынный цветок, дождавшийся благодатного дождя спустя долгие годы.

«А ведь я могла сейчас быть дома с родителями или в кофейне с Майклом», – с грустью подумала я, и тут меня осенило.

Вот оно, бескрайнее пространство, о котором я так мечтала! От свободы меня отделяет совсем немного. Достаточно протянуть руку и пуститься наутек. Но мысли оказались материальны и явно действовали против меня. Внезапно что-то закрутилось вокруг моей руки, и я почувствовала прикосновение холодного металла. Я с удивлением посмотрела вниз – оказалось, что Моника одела на нас наручники. Одно отверстие в них предназначалось для моей здоровой руки, а другое – для нее.

– Прости, так нужно.

– Это совсем необязательно, Моника, – спокойно сказала я, ведь в глубине души уже подозревала, что примерно так все и будет. Как бы хорошо она ко мне ни относилась, понятно, что просто так не отпустит. – Я подумала и решила, что не хочу тебя подставлять. Если Анаксимандер узнает, что я сбежала с твоей помощью…

Я невольно глянула на ее забинтованный мизинец, который почти зажил, и почувствовала укол совести.

– Ади! – она вдруг кинулась мне на шею и крепко обняла. – Обо мне еще никто так не заботился!

– А как же хозяин?

– Кроме хозяина, – она улыбнулась и подмигнула мне. – Ну что, пойдем?

Мы медленно поплелись вдоль дома. Пока Моника рассказывала о своем вкусном завтраке, я рассматривала дом. Он оказался меньше, чем я себе представляла. По правде, я думала, это будет что-то типа страшного сказочного замка, под крышей которого живут летучие мыши, из трубы валит черный дым, а перед входом разверзлась пропасть с кипящей лавой. На деле это был средних размеров особняк, не слишком старый, но и не новый. Наверное, ему не больше пятидесяти лет. На отдельных участках стен был виден косметический ремонт. Пластиковые окна и несколько цветочных рядов окружали дом, придавая ему поистине дачный вид. Как и во многих загородных домах, воду они, скорее всего, брали из подземного источника или скважины. Я напрягла зрение и разглядела далеко-далеко, на севере, одинокий столб с линиями электропередач. Значит, люди живут здесь не так далеко, как кажется на первый взгляд.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как Моника взяла меня за руку.

– Знаешь, Ади, мне действительно приятно, что ты думаешь обо мне. Всю жизнь я только и делаю, что бегаю по разным поручениям. Все сводится к тому, чтобы выполнить задание и получить похвалу. К наказаниям я уже давно привыкла. Думаешь, хозяин впервые ломает мне пальцы?

Я нервно сглотнула.

– Когда я была маленькой, он часто меня калечил в воспитательных целях. Но когда выросла – перестал. Сказал, что теперь я могу работать, а больные слуги ему не нужны.

– За что он бил тебя? Прости, если тебе не хочется об этом говорить.

– Да за всякое. Я была очень энергичным ребенком и часто раздражала его. Он усмирял меня и готовил к тому, чтобы я стала его преданной дочерью.

– А Никки? Мне показалось, он относится к нему мягче, что ли.

– О, тебе показалось. Ему доставалось еще больше, чем мне. Как-то в детстве он меня поцеловал – не из любви, а скорее из интереса. Я, будь дурой, рассказала мисс Ди, она – хозяину. Он поймал Никки и разбил ему лицо.

– Боже мой…

– Если приглядишься, у Ника остался белый шрам на брови и вот тут, – она ткнула себя в уголок рта. – Такое было наказание за поцелуй со мной.