Текст книги "Притчи суфийских дервишей"

Ворота в рай

Давным-давно жил-был один добрый человек. Всю свою жизнь он следовал высоким заповедям, ибо надеялся после смерти попасть в рай. Он раздавал щедрую милостыню нищим, любил своих ближних и помогал им. Помня, как важно обладать стойким терпением, он с достоинством переносил самые тяжелые и неожиданные испытания, часто жертвуя многим ради других. Время от времени он совершал путешествия в поисках знания. Его смирение и образцовое поведение снискали ему славу мудрого человека и уважаемого гражданина, которая разнеслась с востока на запад и с севера на юг.

Все эти достоинства он культивировал в себе всякий раз, когда вспоминал о них. Но был у него один недостаток – невнимательность. Это качество не имело над ним большой власти, и он считал, что, по сравнению с его достоинствами, невнимательность – весьма незначительный недостаток. Так, некоторых нуждавшихся людей он оставлял иногда без помощи, потому что порой не замечал их нужду. Любовь и служение также иногда оказывались забытыми, когда он был поглощен своими личными нуждами или даже желаниями.

Он любил спать и часто засыпал именно в те моменты, которые были благоприятны для поиска знания или для понимания его, для практики подлинного смирения или когда можно было бы увеличить число добрых дел – такие возможности он просыпал, и они больше не возвращались.

Невнимательность оказывала не меньшее влияние на его сущностное «я», чем добрые качества.

И вот однажды он умер. Обнаружив себя за пределами этой жизни, добрый человек направился к райской обители. Пройдя немного, он решил передохнуть, чтобы исследовать свою совесть. Все тщательно взвесив, он пришел к выводу, что вполне достоин войти в райские чертоги, и продолжил свой путь.

Подойдя к райским воротам, он увидел, что они закрыты, и в этот момент услышал голос, обращенный к нему: «Будь внимателен, ибо ворота открываются только раз в сто лет».

Добрый человек устроился неподалеку в ожидании, взволнованный открывшейся перспективой. Не будучи занят, как обычно, совершением добродетельных поступков, он обнаружил, что у него плохо развито внимание. В течение некоторого времени, которое ему показалось целым веком, он старался не заснуть, но в конце концов голова его склонилась на грудь и сон на какое-то мгновение смежил его веки. В этот миг ворота широко распахнулись. Но, прежде чем он успел открыть глаза, они захлопнулись с шумом и грохотом, которые могли бы разбудить и мертвого.

***

Эта история, которая иногда называется «Притчей о невнимательности», выражает любимое учение дервишей. Несмотря на то что она широко известна как народная сказка, сведения о ее происхождении утеряны. Некоторые приписывают ее Хазрату Али, четвертому халифу, другие говорят, что она так важна, что могла быть тайно передана самим Пророком. Ее, конечно, нельзя встретить ни в одном из достоверных хадисов Пророка.

Литературная форма, в которой она представлена здесь, позаимствована из работ одного неизвестного дервиша XVII века Амиль-Бабы, в которых подчеркивается, что «истинным автором является тот, чьи писания анонимны, так как в этом случае никто не становится между изучающим и предметом изучения».

Человек, который помнил о смерти

Однажды один дервиш сел на корабль, чтобы отправиться в морское путешествие. Увидев его на борту корабля, другие пассажиры, как водится в таких случаях, стали один за другим подходить к нему за напутствиями.

Каждому он говорил одно и то же, и казалось, просто повторял одну из тех формул, которые дервиши время от времени делают объектом своего внимания. Он говорил: «Зная, что твой конец неминуем, помни о смерти».

Почти никто из путешественников не обратил особого внимания на этот совет.

Но вот корабль поплыл, и, когда он вышел в открытое море, разыгрался свирепый шторм. Матросы, а вместе с ними и все пассажиры в панике бросились на колени и стали молиться Богу. Считая себя почти погибшими, они по очереди возносили к небесам неистовые молитвы, уповая на помощь свыше.

Все это время дервиш без всякого движения сидел в стороне и спокойно о чем-то размышлял. Всеобщая паника словно бы его не касалась.

Наконец ветер утих, море успокоилось и из-за туч выглянуло ясное солнце. Придя в себя, пассажиры обратили внимание на безмятежность дервиша и вспомнили, какое спокойствие он хранил среди всеобщего ужаса.

– Разве вы не осознавали во время этого шторма, что только одни доски отделяли нас от смерти? – спросил один из них.

– О да, конечно, – ответил дервиш, – я знал, что на море всегда так, но еще на суше я размышлял над тем, что в обычной жизни, среди самых повседневных событий, нечто еще менее прочное отделяет нас от смерти.

***

Эта история принадлежит Баязиду из Бистама – местности, расположенной на южном побережье Каспийского моря. Он был одним из величайших суфиев древности.

Его дед был зороастрийцем, а Баязид проходил курс эзотерического развития в Индии. Так как его мастер, Абу-Али из Синда, был недостаточно знаком с внешними ритуалами ислама, некоторые ученые предполагали, что Абу-Али был индуистом и что Баязид фактически обучался индийским мистическим методам. Однако ни один из суфийских авторитетов, достойных доверия, с этим не согласен.

К многочисленным последователям Баязида можно отнести орден Бистамийа.

Вспыльчивый человек

Жил-был человек, который по малейшему поводу впадал в гнев. Многие годы наблюдая за собой, он пришел к выводу, что вся его жизнь полна непреодолимых трудностей из-за его вспыльчивости.

И стал он думать, как ему избавиться от этой черты. Прослышав об одном дервише, что тот обладает глубоким знанием, он пошел к нему за советом.

Дервиш сказал ему: «Ступай по такой-то дороге, пока не придешь к перепутью, где увидишь засохшее дерево. Стань под этим деревом и каждому прохожему предлагай напиться воды».

Человек сделал, как ему было сказано. Прошло много дней, и люди стали его примечать: повсюду разнеслись слухи, что он дал обет творить милостыню и следует особому курсу самоконтроля под руководством совершенного мудреца.

Однажды один путник, который, видимо, очень торопился, отвернулся, когда человек предложил ему напиться воды, и поспешно продолжал свой путь. Вспыльчивый человек крикнул ему вдогонку: «Постой, ответь на мое приветствие и испей воды, которую я предлагаю всем путникам!» Но тот даже не обернулся. Он еще несколько раз окликнул его, но не получил никакого ответа.

Возмущенный такой неучтивостью, человек тут же обо всем позабыл. Он быстро снял свое ружье, висевшее на сухом дереве, прицелился в удаляющегося грубияна и выстрелил.

Пешеход замертво повалился на землю, и в тот же миг произошло чудо: сухое дерево расцвело.

Сраженный пулей оказался закоренелым убийцей и был как раз на пути к совершению самого ужасного преступления в своей жизни.

Итак, как видите, есть два рода советчиков. Первые чисто механически повторяют какие-то установленные принципы. Вторые – это люди знания. Те, кто встречает людей знания, ждут от них нравоучений и относятся к ним как к моралистам. Но цель этих людей служить истине, а не оправдывать благочестивые надежды.

***

Дервиш, фигурирующий в этой истории, говорят, не кто иной, как Наджмуддин Кубра, один из величайших суфийских святых. Он основал орден Кубрави («Величайшее братство»), который имеет много общего с основанным позднее орденом святого Франциска. Как и святой из Асиза, Наджмуддин прославился своей сверхъестественной властью над животными.

Наджмуддин Кубра был одним из шестисот тысяч горожан, погибших во время разрушения Хорезма в 1221 году. Утверждают, что монгольский завоеватель Чингисхан, зная о его славе, обещал сохранить ему жизнь, если он добровольно сдастся. Но святой вышел вместе с другими на защиту города и позднее был найден среди убитых.

Предвидя эту катастрофу, Наджмуддин незадолго до нашествия монгольских орд отпустил от себя своих учеников и направил их в безопасные места.

Собака и осел

Однажды некий человек, научившийся распознавать смысл звуков, издаваемых животными, проходил по улице одной деревни.

Вдруг его внимание привлек какой-то шум. В конце улицы он увидел осла, отчаянно ревущего на собаку, которая что есть сил лаяла на него. Человек приблизился и стал слушать.

– Все, что ты можешь, – это говорить о траве и пастбищах, – говорила собака, – а я терпеливо жду, когда ты позволишь мне рассказать о мясе и костях. Мне надоело тебя слушать!

Тут человек, не в силах более сдерживаться, вмешался в их разговор:

– Вы могли бы прийти к чему-то общему, если бы поняли, что полезность сена подобна полезности мяса.

Животные резко обернулись к незваному гостю. Собака на него свирепо залаяла, стараясь заглушить его речи, а осел так сильно его лягнул задними ногами, что он свалился без чувств.

Не обращая на него более никакого внимания, собака и осел продолжили свой спор.

***

Эта басня, напоминающая одну из басен Руми, взята из знаменитой коллекции Меджнуна Каландара.

В течение сорока лет он странствовал по свету и рассказывал на базарных площадях обучающие истории. Одни говорят, что он был сумасшедшим (его имя – Меджнун именно это и означает), другие – что он один из «преображенных», развивших в себе способность воспринимать связь между вещами, которые обычному человеку кажутся совершенно несвязанными.

Туфли благочестивых людей

Два благочестивых и достойных человека вошли в мечеть в одно и то же время. Первый снял свои туфли и, аккуратно придвинув друг к дружке, оставил их за дверью. Второй тоже снял туфли, сложил их подметками и, сунув за пазуху, вошел в мечеть.

Это событие возбудило спор между другими благочестивыми и достойными людьми, которые сидели у входа и все видели. Они решили выяснить, кто из этих двух поступил лучше.

– Человек вошел в мечеть босой – так не лучше ли было оставить свою обувь за дверью? – сказал один из них.

– Мы не учитываем одного: он мог взять с собой туфли для того, чтобы они ему напоминали в священном месте о должном смирении, – возразил другой.

Когда эти двое, совершив молитву, вышли на улицу спорщики, разделившиеся на два лагеря, окружили каждый своего героя и стали расспрашивать, чем были продиктованы их поступки.

Первый человек сказал: «Я оставил свои туфли за дверью, руководствуясь вполне обычными соображениями: если бы кто-нибудь захотел их украсть, он имел бы возможность побороть свое греховное искушение и таким образом приобрел бы заслугу для будущей жизни».

Слушатели были восхищены благородным образом мыслей этого человека, который так мало заботился о своей собственности и отдался на волю случая.

В это же время второй человек объяснил своим сторонникам: «Я взял туфли с собой потому, что, оставь я их на улице, они могли бы возбудить соблазн в душе какого-нибудь человека. Тот, кто поддался бы искушению и украл их, сделал бы меня сообщником на Страшном суде».

Мудрость и благородство этого человека привело в восторг всех, кто слышал его объяснение.

В этот момент другой человек, присутствующий среди них, который был настоящим мудрецом, воскликнул:

– О слепцы! Пока вы двое и ваши поклонники предавались возвышенным чувствам, развлекая друг друга примерами благородства, произошло нечто реальное.

– Что произошло? – спросили все разом.

– Никто не был искушен туфлями, – продолжал мудрец, – никто не преодолел искушения их украсть. Предполагаемый грешник даже не прошел мимо них. Вместо этого в мечеть вошел другой человек. У него совсем не было туфель, так что он не мог ни оставить их снаружи, ни внести вовнутрь. Никто не заметил его поведения. А сам он меньше всего думал о том, какое впечатление он произведет на тех, кто на него смотрит или не смотрит. Но благодаря его подлинной искренности, произнесенные им сегодня в этой мечети молитвы самым непосредственным образом помогли всем потенциальным ворам, которые могли или не могли украсть туфли или могли бы исправиться, устояв перед искушением. Разве вы не поняли еще, что практика благочестия, какой бы прекрасной она ни была сама по себе, теряет свою ценность, когда узнаешь о существовании реальных мудрецов.

***

Эта история приводится довольно часто. Она взята из учений ордена Килвати («Затворники»), основанного Омаром Килвати (умер в 1397 году).

В ней иллюстрируется аргумент, общеизвестный среди дервишей: те, кто развивает в себе особые внутренние качества, оказывают большее влияние на общество, чем те, кто пытается действовать только согласно определенным моральным принципам. Первые называются «люди реального действия», а вторые – «те, кто не знает, но играет в знание».

Человек, который ходил по воде

Некий дервиш с весьма стандартным мировоззрением, воспитанный в школе, отличавшейся строгим благочестием, брел однажды по берегу реки. Он был глубоко погружен в обдумывание разных морально-этических и спекулятивных вопросов, так как в общине, к которой он принадлежал, суфийское учение приняло именно такую форму. Сентиментальную религию дервиш отождествлял с поисками конечной истины.

Вдруг его размышления были прерваны чьим-то громким призывом, доносившимся с реки: кто-то во весь голос повторял дервишскую формулу.

– Этот человек занимается бесполезным занятием, – сказал он себе, – потому что неправильно произносит священные звуки. Вместо того чтобы произносить «йа ху», он произносит «у йа ху».

Дервиш тут же решил, что его долг, как более прилежного ученика, – поправить беднягу, который, хотя и старался изо всех сил привести себя в созвучие с идеей формулы, был, по-видимому, лишен правильного руководства.

Итак, он нанял лодку и поплыл к острову, с которого доносился голос. На острове в камышовой хижине он увидел человека в дервишском плаще, качающегося в такт с неправильным произнесением посвятительной формулы.

– Мой друг, – обратился к нему первый дервиш, – ты неправильно произносишь священную фразу. Мой долг сказать тебе об этом, ибо приобретает заслугу и тот, кто дает совет, и тот, кто ему следует. – И он подробно рассказал, как надо произносить призыв.

– Благодарю тебя, – смиренно ответил второй дервиш.

Первый дервиш сел в лодку и отправился в обратный путь, весьма удовлетворенный своим добрым поступком. К тому же он знал известное высказывание, что человек, правильно повторяющий священную формулу, может даже оседлать волны. Такого чуда он ни разу в своей жизни не видел, но по какой-то причине надеялся развить эту способность.

Какое-то время из тростниковой хижины не доносилось ни звука, но дервиш был уверен, что его усилия не пропали зря.

И вдруг до него донеслось нерешительное «у йа…», второй дервиш опять по-старому начинал произносить звуки призыва.

– До чего же извратился род людской, как все-таки упрямо люди отстаивают свои заблуждения, – стал размышлять дервиш, и вдруг его взору предстало невероятное зрелище: к нему прямо по воде, как посуху, бежал второй дервиш. Первый дервиш перестал грести, застыв от изумления.

Подбежав к лодке, второй дервиш сказал:

– Брат, прости, что доставляю тебе столько хлопот, но не мог бы ты снова повторить, как по всем правилам должна произноситься формула? У меня никак не получается ее запомнить.

***

Мы можем передать лишь одно из многих значений этой сказки, потому что в арабских текстах обычно используются омонимы – слова, одинаковые по звучанию, но имеющие разный смысл. Такое свойство языка свидетельствует о том, что он пришел к нам от более древних культур и предназначен для того, чтобы глубже описать сознание, а не только преподать урок этического толка, что является его внешней функцией.

Помимо того, что сказание это входит в репертуар популярной литературы Востока, по сей день востребованной обществом, оно встречается в дервишских манускриптах иногда очень древнего происхождения.

Настоящая версия взята из преданий ордена Асасин («Сущностный», «Первоначальный»), который существует на Ближнем и Среднем Востоке.

Муравей и стрекоза

Благоразумный и упорный муравей смотрел на цветочный нектар, как вдруг на цветок ринулась стрекоза, попробовала нектара и отлетела, потом снова подлетела и присосалась к цветку.

– И как только ты живешь без работы и без всякого плана? – сказал муравей. – Если у тебя нет ни реальной, ни относительной цели, что особого несет в себе твоя жизнь и каким будет ее конец?

Стрекоза ответила: «Я счастлива и больше всего люблю удовольствия. В этом и состоит моя жизнь и моя цель. Моя цель – не иметь никаких целей. Ты можешь строить для себя какие угодно планы; но ты никогда не сможешь убедить меня в том, что я несчастлива. Тебе – твой план, а мне – мой».

Муравей ничего не ответил, но подумал: «То, что для меня очевидно, от нее скрыто. Она ведь не знает, каков удел муравьев. А я знаю, каков удел стрекоз. Пусть будет ей – ее план, мне – мой».

И муравей пополз своей дорогой, ибо сделал все, что было в его силах, чтобы предостеречь стрекозу.

Прошло много времени, и их дороги опять сошлись. Муравей заполз в мясную лавку и, примостившись под чурбаком, на котором мясники рубили мясо, стал благоразумно ожидать своей доли. Вдруг в воздухе появилась стрекоза. Увидев красное мясо, она стала плавно снижаться на чурбан. Только она уселась, огромный топор мясника резко опустился на мясо и разрубил стрекозу надвое.

Половинка ее тела скатилась вниз, прямо под ноги муравью. Подхватив добычу, муравей поволок ее в свое жилище, бормоча себе под нос: «Твой план закончился, а мой продолжается. „Тебе – твой план“ больше не существует, а „мне – мой“ начинает свой новый цикл. Наслаждение казалось тебе важным, но оно мимолетно. Ты жила ради того, чтобы поесть и, в конце концов, самой быть съеденной. Когда я тебя предостерегал, ты решила, что я брюзга и отравляю тебе удовольствие».

***

Почти такая же притча встречается в «Божественной книге» Аттара, хотя там она имеет несколько иное значение. В настоящем варианте история была рассказана одним бухарским дервишем возле гробницы Аль-Шаха, Бахауддина Накшбанда шестьдесят лет назад. Она взята из суфийской записной книжки, сохранившейся в Великой мечети Джалалабада.

Сказание о чае

В древние времена чай не был известен за пределами Китая. Слухи об этом напитке дошли до мудрецов и до невежд из других стран, и все пытались представить себе, что это такое, либо в соответствии с тем, чего каждому хотелось, либо в соответствии с тем, каким чай мог быть, по их мнению, сам по себе.

Король Инджа («Здесь») снарядил в Китай посольство, которое получило в подарок от китайского императора чай. Но, обнаружив, что его пьют даже простые крестьяне, послы пришли к выводу, что он недостоин их царственного господина. К тому же они заподозрили, что китайский император вполне мог обмануть их, подсунув вместо небесного напитка что-нибудь совсем другое.

Величайший философ из Анджа («Там») собрал все, какие мог, сведения о чае и пришел к выводу, что эта субстанция действительно существует, но весьма редка и принадлежит к неизвестному порядку вещей. Ибо разве не определяли его как: трава, вода, зеленый, черный, иногда горький, иногда сладкий?

В странах Кошиш и Бебинем люди столетиями исследовали и испытывали все, какие только им попадались, травы. Многие из трав оказывались ядовитыми, чем весьма всех разочаровывали. Их поиски не увенчались успехом, потому что в страны эти никто никогда так и не завез чайных кустов. Эксперименты же со всевозможными жидкостями тоже не дали результата.

На территории Мазхаба («Сектантство») процессия жрецов при исполнении религиозных обрядов провозила перед толпой верующих ларчик, наполненный чайным листом. Но никому и в голову не приходило попробовать чай, да никто и не знал, как к этому подступиться. Все были убеждены, что чайный лист сам по себе обладает магическими свойствами. Случилось как-то, что один мудрый человек, оказавшийся поблизости, воскликнул: «Вы, невежды! Залейте его кипятком!» Мудреца тут же схватили и распяли, потому что, по их убеждению, он посягнул на святую субстанцию и призвал к ее разрушению. Стало быть, этот человек был явным врагом их религии.

Перед смертью мудрец раскрыл секрет приготовления чайного напитка небольшому кругу людей. Этим людям удалось достать немного чая, и они тайно пили его. Какой-то человек, застав их за чаепитием, спросил:

– А чего это вы тут делаете?

На что ему ответили:

– Мы готовим лекарство, которым лечимся от одной болезни.

И такая ситуация царила повсеместно. Некоторые выращивали чайные кусты, но не знали, что это и есть чай. Других угощали чаем, но они отказывались, сочтя этот напиток пригодным лишь для примитивных людей. Третьи владели чаем, но лишь поклонялись ему. За пределами Китая только несколько человек пили чай, да и то в строгой тайне.

Но вот пришел человек знания и сказал чайным купцам, любителям чая и всем остальным:

– Перестаньте болтать о небесном напитке, лучше угощайте им своих гостей на пирах. Те, кому он понравится, попросят еще. Те же, кому он придется не по вкусу, покажут, что недостойны сделаться его почитателями. Закройте двери красноречия и таинственности и откройте чайхану опыта.

Итак, чай стали развозить от стоянки к стоянке на всем протяжении Шелкового пути; и всякий купец, вез ли он нефрит, драгоценные камни или шелк, останавливаясь на отдых, непременно заваривал чай и предлагал его всем, кто оказывался поблизости, – не важно, слышали они когда-нибудь о чае или нет. Так появились чайханы и чайные дома, которые вырастали на всем пути от Пекина до Самарканда и Бухары. И те, кто пробовал, – знали.

Поначалу, заметьте, только великие авторитеты, претендующие на звание мудрецов, занимались поисками небесного напитка, и именно они восклицали: «Но ведь это обыкновенная сушеная травка!» или «Почему ты кипятишь воду чужеземец? Ведь я пришел к тебе за небесным напитком!» – либо же говорили: «А почем я знаю, что это на самом деле?! Докажите, что это чай! Да и цвет вашей жидкости вовсе не золотой, а коричнево-желтый».

Когда же истина наконец стала известной и чай стал доступен всем, кто хотел его испробовать, поменялись и роли людей; и теперь лишь те, кто повторял слова великих авторитетов, остались в полных дураках.

Такое положение вещей сохраняется и по сей день.

***

Почти все народы упоминают различные напитки в качестве аллегории, связанной с поиском высшего знания.

Кофе – самый новый из общественных напитков – был открыт дервишским шейхом Абу аль-Хасаном Шадхили в Мокхе (Аравия).

Хотя суфии и другие вполне определенно заявляют, что «магические напитки» (вино, вода жизни) являются аллегорией определенного специфического опыта, люди, буквально мыслящие, склонны верить, что происхождение подобных мифов датируется временем открытия галлюциногенных и опьяняющих свойств некоторых напитков. По мнению дервишей, подобные представления отражают неспособность исследователей понять, что сами дервиши пользуются аналогиями.

Сказание это взято из учений мастера Хамадани (умер в 1140 году), учителя великого Ясави из Туркестана.