Текст книги "Транзиция"

Давление. Вот именно, давление. Что-то сдавливает меня с боков, отчего-то тесно ногам.

В салоне самолета стало гораздо темнее. Похоже, сейчас ночь: либо снаружи черным-черно, либо иллюминаторы закрыты пластиковыми шторками. Просторные ряды первого класса исчезли; теперь я сижу в самой гуще людей, которые в большинстве своем спят, немного откинув назад спинки кресел. Плачет ребенок. Двигатели гудят громче, чем прежде, а места для ног теперь гораздо меньше – колени упираются в спинку кресла впереди.

Предчувствуя недоброе, гляжу по сторонам. Слева и справа обосновались двое загорелых громил, – каждый на полголовы меня выше и гораздо шире в плечах. Мужчины подстрижены под бокс и одеты в черные пиджаки поверх белых рубашек. Тот, что справа, одной рукой сжимает оба моих запястья, которые к тому же в наручниках.

– Gesundheit [33]33
  Будьте здоровы (нем.).


[Закрыть], мистер Диз, – говорит второй. – Куда бы вы там ни собирались – добро пожаловать!

Не успеваю я опомниться, как он вытаскивает у меня из кармана бронзовую таблетницу.

– Что вы себе… – захлебываюсь от негодования я.

– Мы это позаимствуем, – невозмутимо говорит верзила, убирая коробочку в карман рубашки.

Другой по-прежнему держит мои запястья. Я пытаюсь сбросить его руки, хотя и помню про наручники. Без толку. Я далеко не слабак, но сейчас чувствую себя ребенком, которого схватил взрослый.

– Кто вы, черт возьми, та… – только и успеваю сказать я, когда карикатурно большой кулак врезается мне в лицо.

6

Пациент 8262

Перед началом – ничто.

Затем начало: в один бесконечный миг рождается поток вселенных; гремит взрыв – отец и мать всех взрывов и полная им противоположность, ведь он ничего не уничтожает – точнее, уничтожает лишь Ничто, – зато создает, воплощает в жизнь первое подобие порядка и хаоса, саму идею времени, все и сразу. Это занимает целую вечность и вместе с тем – ни единой секунды.

После начала – все остальное.

Расширение за пределы возможного; взрыв, который не ослабевает, не замедляется и не расходует энергию, а, напротив, бесконечно распространяется, становясь мощнее, сложнее, масштабнее.

Нас учили рисовать это в своем воображении.

– Закройте глаза, – говорили нам, и мы подчинялись.

И вот я лежу, смежив веки и слушая больничную музыку: бряцанье уток, кашель пациента в дальней палате, дребезжащее кудахтанье радиоприемника в сестринской, разносимое эхом по коридору, – и вспоминаю давно минувший день.

Я, как и все в аудитории, зажмурился и теперь внимал, представлял, пытался понять и увидеть.

С достаточно большого расстояния зрелище напоминает сферу, планету с бурлящей, изменчивой и расширяющейся поверхностью или огромную растущую звезду. Наше сознание, в силу своей ограниченности, рисует нечто шарообразное, в таком количестве измерений, сколько мы можем – или убеждаем себя, что можем, – представить.

Вот настоящая Вселенная, вселенная вселенных, основа всего сущего, вне которой ничего нет. Разумеется, она необъятна: вообразить ее себе, как описано выше, можно, только выйдя за ее пределы, глядя как бы снаружи, хотя никакого «снаружи» не существует. Вы можете счесть это своего рода победой, выходом за рамки, однако мне приходит на ум фраза «хвататься за соломинку».

Некоторые вещи настолько масштабны, что перестают иметь значение. Я привел яркий тому пример. Если хотите познать эту вечно растущую необъятность, внимательно присмотритесь к ее поверхности.

– Глаза не открывайте. Включите воображение, – говорила нам преподавательница.

Мы сидели в лекционном зале Экспедиционного факультета Университета практических навыков, что в городе Асферж, Кальбефракия. Наставница велела нам закрыть глаза и сосредоточиться, дабы облегчить процесс визуализации. Послышались смешки, визг и шиканье, поскольку студенты, которые не приняли задание всерьез, воспользовались случаем, чтобы пощекотать, ткнуть в бок или ущипнуть соседей, зажмуривших глаза.

Преподавательница театрально вздохнула.

– Приношу извинения за небольшую заминку: придется подождать, пока последние из присутствующих выйдут из младшего школьного возраста. – Затем ее голос изменился, стал более деловым: – Продолжайте представлять себе эту совершенную сферу. А теперь вообразите, что приблизились к ней. Всмотритесь в ее поверхность: сложную, рельефную, складчатую, покрытую трещинами и постоянно растущими выростами вроде деревьев и кустов, всю в усиках и ворсинках.

– Мэм, – хохотнул какой-то парень, заранее довольный своей шуткой, – похоже, я вижу чье-то волосатое яйцо!

– Еще одно слово, Мерик, и увидите перед собой штрафное эссе. Тишина! – Снова громко вздохнув, она продолжила: – Приглядитесь внимательнее. Еще внимательнее. – Ее голос звучал весело и в то же время серьезно. – Те из вас, у кого воображение богаче, чем у насекомых, могут провести аналогию с фракталами. Это поможет. А теперь, когда все, надеюсь, в максимальных подробностях представили огромное волосатое яйцо мистера Мерика, – она подождала, пока стихнут смешки, – продолжайте в том же духе. Приглядывайтесь, все время увеличивая масштаб. При ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что у самого тонкого волоска, самого микроскопического усика тоже есть поверхность, покрытая выступами и впадинами, древовидными выростами, ворсинками и так далее, практически идентичная тому рельефу, который вы наблюдали прежде. Вот они, ваши фракталы во плоти. Чем ближе вы подходите, чем внимательнее приглядываетесь и чем сильнее повышаете детализацию, тем больше таких повторений замечаете. Меняется лишь масштаб.

– Мне сложно это представить, мэм, – пожаловалась одна из девушек.

– Ничего страшного. По крайней мере, вы пробуете, а значит, не сдаетесь. Продолжайте, и у вас получится. И постарайтесь держать в уме, что все происходит не в трех и даже не в четырех, а в огромном множестве измерений.

– А сколько их всего, мэм? – спросил какой-то юноша.

– Много.

– А поточнее, мэм?

– Много. В данный момент такого ответа достаточно. – Она замолчала, даже как будто замялась. – Знаете, почему настолько мудрые, интеллигентные и сведущие люди, как я, тратят время на таких желторотых невежд, как вы, вместо того, чтобы с комфортом почитать книгу у камина или по-светски обсудить с профессорами новейшие идеи или факультетские сплетни? Вот вам одна из причин: несмотря на многие, многие примеры обратного, существует мизерный шанс, что самый умный из вас когда-нибудь ответит на вопросы, над которыми тщетно ломало голову как мое поколение – вопреки упомянутым мудрости, интеллигентности и прочая, и прочая, – так и те, кто жил прежде. К примеру: почему уникальна Кальбефракия и чем уникальна личность транзитора? Где инопланетяне? Откуда изначально взялся септус и в чем принцип его действия?

– Ух-х! – пронеслось по аудитории.

– Так что зарубите себе на носу, – сухо добавила наставница, – здесь вас учат не запоминать всякую ерунду, вас учат…

– Думать! – закончил хор голосов.

– Рада, что вы уяснили, – судя по тону, она улыбнулась, а затем продолжила чуть громче: – Те, кто умен по-настоящему, со временем научатся представлять, как эта сложная поверхность не только увеличивается в масштабе, раскрываясь по мере вашего приближения, но и сама движется вам навстречу, разрастаясь по направлению к смотрящему.

– А я с самого начала так и представлял, мэм.

– А я представляю, как проверяю ваше эссе о фрактальной теории, Мерик, и нахожу уйму ошибок. Чем пристальнее смотрю – тем больше нахожу.

– Но мэм…

– Что – «мэм»? Полторы тысячи слов, не меньше. Завтра с утра мне на стол. Что нужно сказать, Мерик?

– Спасибо, миссис Малверхилл.

– То-то же.

Эдриан

В Шотландии мокро и уныло. И нет, вы меня не переубедите. Даже горы похожи скорее на большие курганы, чем на настоящие горы, вроде Скалистых или Альп. Вам скажут, что в этом есть своя суровая романтика, вот только я ее не заметил. Даже если пейзаж красивый, повсюду вьются тучи ублюдской мошкары, так что все равно торчишь дома. К тому же здесь полно шотландцев. Шах и мат!

В Глен-Фаркуарт, или как там называлась эта долина, я вытерпел неделю. Именно вытерпел. Мне совсем не понравилось. Даже охота оказалась фигней. Я думал – сам не знаю почему, – что мы постреляем из винтовок в лосей, оленей или хотя бы в быков-хайлендов [34]34
  Хайленд – шотландская порода коров с длинными рогами и длинной волнистой шерстью.


[Закрыть], а на деле палили из ружей по птичкам! Ага, из ружей! Как в чертовом фильме Гая Ричи [35]35
  Имеется в виду фильм Гая Ричи «Карты, деньги, два ствола», в котором фигурируют два старинных коллекционных ружья.


[Закрыть], прикиньте? Да, красивых, со всякой там гравировкой – семейные реликвии и бла-бла-бла, – но всего-навсего ружей! Пушки, из которых сложно прицелиться. К тому же стреляли мы по птицам! Снова, и снова, и снова. По долбаным фазанам! Сомневаюсь, что на всей планете есть птицы тупее. По сравнению с ними и свиная задница – профессор!

Мы ехали по шоссе A9 и вдруг заметили фазана, замершего в траве по нашу сторону дороги. Нас разделяла сотня-другая метров. По встречке тянулась вереница машин, и когда первая поравнялась с фазаном, он внезапно рванул через дорогу, будто мечтая попасть под колеса. Мы не сомневались, что тупую курицу собьют. Но нет, она чудом уцелела. Возможно, водитель притормозил, хотя остановиться, когда следом столько других авто, не мог.

В общем, разминувшись с машиной на какой-нибудь миллиметр, фазан пересек шоссе. Замер на обочине, где его чуть не снесло порывом ветра. А затем, как только первый автомобиль умчался, чокнутая птица передумала и побежала обратно! Третья или четвертая машина врезалась прямо в фазана, и он сгинул в облаке перьев. Никто, конечно, и бровью не повел. Надеюсь, вы поняли масштаб идиотизма?

Этих птиц разводят только для того, чтобы подстрелить. Тоже дерьмовая затея, хотя, может, и с оленями так поступают, не знаю. Вряд ли, конечно: олени не настолько тупые, как фазаны.

Я привез с собой много кокса, хотя вообще-то уговаривал Барни соскочить. Мне хотелось втереться в доверие к Нойсу-старшему, а быть дилером его сына – так себе задел на будущее. Барни не был говнюком, просто умом не блистал, понимаете? Рано или поздно он начал бы шантажировать меня этой фигней. Пригрозил бы рассказать отцу, например. Зачем оно мне надо? Я кое-что задумал, и мистер Нойс был частью моих планов. В отличие от Барни.

Мы славно выпивали. Под руководством мистера Н. я научился различать отдельные сорта виски, правильно разбавленные. Выходит, что-то хорошее из этой поездки я все-таки вынес. А еще мы вкусно ели. К счастью, не одну фазанятину.

Дом смахивал на бутафорский замок – так, видимо, викторианцы представляли себе типичную шотландскую архитектуру. Только с нормальным водопроводом и отоплением. За это им, конечно, спасибо.

Моя девушка Лисанна опять осталась дома. Эти места ее бы взбесили. Беспросветный дождь и никаких магазинов. Дулсима, подружка Барни, тоже терпеть не могла Шотландию, но все равно приехала. Тогда я предположил, что он посматривает на сторону и Дулсима пытается его удержать, но, как позже выяснилось, ее в нем привлекал неиссякаемый запас наркотиков, за которые ей не надо платить.

Чокнутая девка даже пыталась подкатить ко мне на заднем сиденье «Лендровера», когда мы возвращались с охоты! Представляете? Погладила мой прибор прямо через брюки для гольфа, или как их там, и шепотом спросила, не против ли я, если ночью, когда Барни вырубится, она придет ко мне в комнату в одних охотничьих сапогах.

Нет, Дулсима, конечно, роскошная, я не раз о ней фантазировал, и моему члену идея определенно понравилась – тогда, ближе к концу недели, он чересчур тесно сблизился с моей рукой. Но блин… Скользкая дорожка. Слишком опасно. К чему усложнять себе жизнь? В общем, я сказал ей, что за весь год никого не хотел трахнуть так сильно, как ее, и если бы не моя дружба с Барни… Она восприняла это довольно спокойно. Еще пару раз ее заверил, что она – ходячий секс и все путем. Некоторым девушкам важно такое слышать.

Непростая неделька, но оно того стоило. Мы с мистером Н. прекрасно поладили. Я упомянул, что подумываю о стоящей, серьезной профессии, как у него. Ничего конкретного, просто намек. Наконец все закончилось, и мы пустились в долгий обратный путь к цивилизации.

В следующий раз на встречу с Нойсами я привез Лисанну. Мы поехали в фамильный особняк мистера Н. в Линкольншире. Это местечко недалеко от Элфорда звалось Нестоу, но хозяева называли его «Неустоу», потому что дом стоял у самой кромки моря на чем-то вроде песчаного утеса, прямо над пляжем, о который бились волны. В поместье установили уже третью по счету садовую изгородь – первые две штормами смыло в Северное море, – да и сам сад, если верить мистеру Нойсу, за последние сорок лет уменьшился на две трети.

На этот раз Барни и Дулсима не приехали, сославшись на дела. В общем, все выглядело так, будто я перестал быть другом сына и перешел в разряд друзей семьи. En route to protégé [36]36
  Без пяти минут протеже (фр.).


[Закрыть], простите за мой французский. Если удача не отвернется, конечно.

К моему облегчению, мистер Н. счел Лисанну пустышкой. Я заметил, с каким интересом она посмотрела на него при знакомстве, а за первым ужином четко уловил момент, когда она перевела взгляд с мистера на миссис Н. и, видимо, поняла, что ловить тут нечего. И это тоже было облегчением. Ясен пень, их интрижка не продлилась бы дольше одной ночи – кто он, а кто она? – но проблем мне это прибавило бы. За кофе миссис Н. многозначительно со мной переглянулась, отчего я решил, что наши мысли насчет Лисанны сходятся.

Этот особняк эдвардианских [37]37
  Эдвардианская эпоха – период в британской истории начала XX века, в который включают годы правления Эдуарда VII (1901–1910), а иногда и несколько лет после его смерти, до начала Первой мировой войны. В архитектуре того времени господствовал неоклассицизм.


[Закрыть] времен был построен позже Спетли-холла. Беленый кирпич и крашеное дерево вместо замшелого камня и полированных панелей. Огромные, в соляных разводах, хорошо продуваемые окна вместо крошечных, освинцованных. Очень светлые комнаты, особенно по утрам, когда море сверкает на солнце.

Поужинав, мы отправились в сад и теперь стояли у новой изгороди, глядя, как внизу плещутся волны, чуть блестя в вечерних сумерках. Лисанна и миссис Н. ушли дальше по дорожке. Я услышал, как в ответ на реплику миссис Н. Лисанна взвизгнула от смеха.

– Главное – уверенность, – сказал мне мистер Н.

Язык у него уже слегка заплетался, поэтому сперва мне послышалось «умеренность», однако речь шла об уверенности.

– Типа покерфейс? – спросил я.

– Что-то вроде, – усмехнулся Эдвард. – Я бы выразился тоньше, но можно сказать и так. Уверенность держит твой корабль на плаву. Уверенность – или даже убежденность – нужна для того, чтобы двигаться вперед, ничего не боясь. Ведь если остановишься – твоя посудина может развалиться. – Он искоса взглянул на меня. – Ценность тоже имеет колоссальное значение, но тут есть одна загвоздка. Что мы понимаем под ценностью? Ценным становится то, что ценят люди. Вещь стоит столько, сколько за нее готовы заплатить. А теперь допустим, что кто-то отваливает за вещь сумму, которую остальные считают чрезмерной, до нелепого завышенной, а затем находится человек, готовый потратить на эту вещь еще больше, – тогда первая цена уже кажется вполне адекватной, а вещь – стоящей, да? Прибыль – вот доказательство ценности. Хотя, конечно, если ушлого продавца раскусят, если выяснится, что вещь не стоит и выеденного яйца, тогда продавец останется в дураках, а все, кто изначально ему не доверял, докажут свою правоту. – Мистер Н. отпил немного виски. – Сложнее всего – точно определить, кто прав, а кто нет, и купить акции прежде, чем они слишком вырастут в цене, или выйти из игры до того, как станет ясно, что акции не стоят уплаченных денег. Помнишь мультик, в котором зверек шагает со скалы, но не падает, потому что еще не замечает под собой пропасть? «Том и Джерри», кажется?

Я, скорее, подумал про «Дорожного бегуна» [38]38
  «Хитрый койот и Дорожный бегун» – американский короткометражный мультсериал. В каждой серии койот пытается поймать Дорожного бегуна – калифорнийскую земляную кукушку, но ему это не удается.


[Закрыть], но суть понял. Мы оба немного понаблюдали за волнами.

– Это все невидимая рука? [39]39
  «Невидимая рука» – метафора, ставшая популярной после публикации работ Адама Смита. В данном случае имеется в виду концепция невидимой руки рынка, которая заключается в том, что рынок почти самостоятельно восстанавливает здоровое равновесие спроса и предложения благодаря эгоистичным действиям продавцов и покупателей. А государству достаточно не вмешиваться и позволять всем участникам рынка действовать в личных интересах.


[Закрыть] – предположил я. – Она держит нас над пропастью?

– Невидимая рука? – хохотнул мистер Н. – Это всего лишь догмат веры. Очередной миф. Разве общество функционирует круглосуточно? Отнюдь. Рынок тоже. Вечером торги закрываются – не важно, в Нью-Йорке ты или в Сиднее. По выходным и праздникам биржи тоже не работают. И слава богу, иначе я бы вообще не отдыхал… Кстати, что скажешь про виски?

– Даже не знаю. – Я нахмурил лоб. – Вкус сладковатый, торфянистый. Я сперва подумал, что это «Айлей», но теперь сомневаюсь. Возможно, «Талискер» – из тех, что я еще не пробовал. Пока не уверен. – Я пожал плечами и виновато взглянул на мистера Н. – Я еще подумаю, ладно?

Он с ухмылкой кивнул. Мне даже показалось, что он мной гордится. Впрочем, мои сомнения были притворными. Мы пили «Хайленд Парк» с Оркнейских островов. Я не видел, как мистер Н. разливал виски, зато когда он протягивал мне бокал, краем глаза приметил в буфете бутылку со стекающими по горлышку каплями. А спектакль разыграл для пущего эффекта, смекаете?

– Вся эта афера под названием «рынок» держится на уверенности, – продолжил Эдвард, глядя на море. – Технически все банки погрязли в долгах, а публичные компании с ограниченной ответственностью – это беспроигрышная лотерея. Если, конечно, верно с ними обращаться. Пока они работают – прибыль твоя, а когда перестают – ты их закрываешь, и деньги, которые они должны другим компаниям и людям, просто подвисают в воздухе. Если все правильно устроить, сам ты банкротом никогда не станешь. Ведь ты всего лишь держатель акций, генеральный директор, управляющий директор – кто угодно, только не владелец бизнеса. В этом и суть ограниченной ответственности. Это тебе не партнерство и не синдикаты Ллойда [40]40
  Синдикат Ллойда – группа членов страховой корпорации Ллойд, объединившихся для предоставления страховок. Если синдикат несет убытки, то они распределяются пропорционально доле каждого участника в капитале при условии неограниченной ответственности по отношению к размерам убытков.


[Закрыть]. – Он взмахнул рукой, пролив немного виски.

Перед этим мы выпили несколько джин-тоников и пару бутылок вина.

– Так правда можно? – спросил я.

Наверное, прозвучало не очень. Как будто я сомневаюсь в его словах.

– Вот видишь! – воскликнул Эдвард. – Наивный обыватель думает, что если группа людей начинает бизнес, занимает много денег, арендует офисы, заказывает оборудование и сырье, при этом ни за что не платя, а в конечном счете прогорает, то остается должна всю сумму. А на самом деле нет. Когда учреждается публичная компания с ограниченной ответственностью, она становится чем-то вроде отдельного человека, понимаешь? Это компания должна деньги, не учредители. Если она разоряется, то переходит под внешнее управление, ее активы распродаются, и если это не покрывает долги – увы и ах. Деньги просто исчезают, и все. А директорам и акционерам достаточно не нарушать закон – и их никто не тронет. Разумеется, если дело выгорит, все они получат выгоду. Понимаешь? Беспроигрышная лотерея.

– Боже, Эдвард! Вы рассуждаете, как завзятый коммунист!

– Марксист правого толка, – сухо поправил мистер Н. – К слову, по молодости я увлекался социализмом.

– В университете?

– Да, в университете. А затем увидел, насколько комфортнее живется эксплуататорам по сравнению с теми, кого эксплуатируют. Что ж, подумал я: если пролетарии настолько тупы, что позволяют себя эксплуатировать, зачем вмешиваться? – Он улыбнулся; его редкие рыжеватые волосы трепал ветер. – Так я и перешел на Темную сторону. Твое здоровье! – Он глотнул из бокала.

– Значит, Барни – Люк Скайуокер? – рассмеялся я.

– Боюсь, я недостаточно хорошо разбираюсь в «Звездном пути», – покачал головой мистер Н. – Но на доктора Спока он точно не тянет.

Сначала я решил его не поправлять, но ошибка была настолько вопиющей, что в будущем на нее мог указать кто-то другой, и тогда мистер Н. счел бы меня кем-то вроде… подхалима, что ли. Поэтому я сказал:

– Вы немного запутались в звездах, – и объяснил, что к чему.

– Ах вот как, – обронил он. – А ты, Эдриан, на какой стороне – Светлой или Темной?

– На своей, мистер Нойс. Был, есть и буду.

Он задержал на мне пристальный взгляд:

– Это лучшая из сторон, – и, подмигнув, осушил свой бокал.

(Остальные)

Все началось с Шеола Плайта. В Асферже, в кампусе Университета практических навыков. Достопочтенный доктор спал в комнате отдыха, смежной с его кабинетом в здании Экспедиционного факультета. Его постоянная любовница, все еще лежавшая сверху в посткоитальном оцепенении, едва заметно дернулась, словно тоже проваливаясь в сон. Затем крепче прижалась к доктору, обхватив его руками, и не успел он по-настоящему проснуться, как оба сгинули.

Когда пришли за мисс Пам Йесусдоттир, она гуляла по Гималайским холмам. В этом медленно плетущемся мире индийский субконтинент только начал свое неспешное столкновение с Азией. Самая выдающаяся вершина местных Гималаев поросла деревьями и даже на полторы тысячи метров не возвышалась над уровнем моря. Мисс Йесусдоттир в одиночку шла по недавно проторенной тропе. Прошел дождь, с высоких платанов капало, и под ногами бежал ручеек, поэтому женщина шагала по траве, то и дело перепрыгивая через поток и недоумевая, почему те, кто прокладывал дорогу в столь дождливых краях, не предусмотрели сточных канав.

Внезапно она заметила впереди девочку, которая сидела на земле, съежившись и обняв колени.

На вид девочке было лет тринадцать-четырнадцать. Явно из местных, одета скромно, в длинный черный балахон, волосы туго заплетены, на пальцах блестят кольца. Она даже не взглянула на женщину, идущую навстречу. Просто сидела, уставившись куда-то вдаль, за пределы тропы. Подойдя поближе, Йесусдоттир увидела, что девочка дрожит, а щеки у нее блестят от слез.

– Привет, – сказала Пам по-английски.

Девочка всхлипнула. Мисс Йесусдоттир перешла на хинди. Тут девочка переменилась в лице, улыбнулась и вдруг встала, выросла, как распустившийся цветок, отчего женщина ощутила запоздалый укол страха.

– Добрый день, мисс Йесусдоттир. У меня для вас плохие новости.

Брэшли Кряйк исчез с собственной яхты во время круиза по Восточному Средиземноморью возле города Хандак [41]41
  Хандак – одно из прежних названий греческого города Ираклион на острове Крит. Это название дали поселению арабы, захватившие его в 824 г. и превратившие в укрепленный форт.


[Закрыть], что на острове Гирит [42]42
  Гирит – турецкое название острова Крит. Вероятно, намек на то, что в данном мире остров принадлежит туркам или другим мусульманским народам.


[Закрыть].

Граф Хайцлофт-Байдекерн услышал, как кто-то заходит в его ложу и встает за спинкой кресла. Он предположил, что вернулся один из его сыновей: они чуть раньше вышли в коридор, чтобы удовлетворить свою страсть к сигарам и пофлиртовать с молодыми леди, если оные повстречаются. Кем бы ни был вошедший, он появился в тот момент, когда одна из оперных див – колоратурное сопрано – завела финальное, пробирающее до костей соло. Если бы не это обстоятельство, граф успел бы обернуться.

Команданте Одиль Обликк – Гроза Востока, как однажды назвал ее восхищенный противник, – танцевала со своей новой любовницей, адмиралом штурмовой экадрильи экранопланов, в залитых лунным светом развалинах Нью-Кесона. Оркестранты с завязанными глазами наяривали изо всех сил, пытаясь заглушить вопли, раздающиеся среди камней и искореженных каркасов недавно уничтоженных зданий. С противоположной стороны площади, расчищенной пленными из числа поверженных роялистов, к женщинам направился официант с шампанским и кокаином.

При виде вразвалку шагающего старого толстого евнуха партнерши прервали танец и усмехнулись.

– Команданте, – просипел тот. – Адмирал.

– Благодарю, – проронила Обликк.

Длинными темными пальцами она взяла с подноса серебряную трубочку. На ее ногтях, шутки ради, красовался зеленый камуфляжный узор.

– Ты первая, – она протянула соломинку адмиралу.

– Бессонная будет ночка. – Вздохнув, та слегка наклонилась к подносу, на котором белели в лунном свете дорожки порошка.

Затем она вернула трубочку команданте, уже успевшей глотнуть шампанского. Внезапно лицо адмирала исказилось. Она схватила Обликк за руку и прошептала:

– Что-то не так…

Команданте замерла; ее пальцы, выронив серебряную трубочку, потянулись к кобуре с пистолетом.

В наушнике заскрежетали помехи.

– Команданте! – раздался испуганный голос адъютанта.

Евнух-официант что-то прошипел и скользнул рукой под поднос. Тот вместе с бокалами и остатками кокаина накренился, выставляя на всеобщее обозрение пистолет, нацеленный прямо в команданте. Обликк начала пригибаться, падать на руки адмиралу, словно теряя сознание, но это привело лишь к тому, что пуля вошла ей не в грудь, а в голову. На глазах у ошеломленной спутницы за первым выстрелом последовали еще два, и только тогда ближайшие охранники, выйдя из ступора, открыли ответный огонь.

Ликвидационные отряды, отправленные за миссис Малверхилл, вернулись ни с чем.

Транзитор

Очнувшись, первым делом понимаю, что привязан к стулу. И чувствую боль. Не самый радужный поворот событий.

На тренировках меня учили выпутываться из подобных ситуаций, так что я знаю, как постепенно прийти в себя, не подавая внешних признаков пробуждения. Но это в теории. Сомневаюсь, что подобное возможно на практике. Если вы без сознания, то вы без сознания – то есть свое тело никоим образом не контролируете. К тому же, возможно, вы отрубились не просто так, а, например, потому, что какая-то горилла в пиджаке сильно врезала вам по лицу. Да так, что ваш нос теперь сломан, вы не можете нормально дышать, кровь залила вам грудь, два передних зуба шатаются, да и вообще добрая половина лица, по ощущениям, распухла и заплыла.

Я сижу на стуле, обмякнув, насколько позволяют путы, – подбородок почти касается груди, взгляд упирается в колени. Одежды на мне нет. На забрызганные кровью бедра падает яркий свет. Я потихоньку прихожу в чувство, всплывая к пониманию, как упавший в воду кусок дерева поднимается к поверхности холодной неторопливой реки. Как только первичная оценка ситуации проведена, я начинаю осторожно – не подавая внешних признаков движения – напрягать конкретные группы мышц, дабы точно определить, крепко ли привязан к стулу. И вдруг слышу мужской голос:

– Не утруждайтесь, Тэмуджин. Мы знаем, что вы очнулись. Не тратьте время попусту, проверяя на прочность веревки и стул. Вам отсюда не сбежать. Мы догадываемся, что вы задумали, ведь мы вас этому и научили.

Я быстро обдумываю эти слова. Похоже, мои похитители в курсе, как именно меня натаскивали действовать в таких случаях. Более того, выдают себя за моих коллег или, по крайней мере, преподавателей. Хотя не помню, чтобы профессора обращались ко мне по имени.

Я поднимаю голову и вглядываюсь в темноту между двумя лучами света, направленными на меня с расстояния в пару метров, и как можно спокойнее поправляю:

– Скорее уж мы научили вас.

Я ожидаю услышать «что?» или «да ну?», однако мой собеседник, помолчав, произносит:

– Без разницы. Суть в том, что мы разгадаем ваши намерения на любом этапе. Так что бросайте эти фокусы – сэкономите нам время, а себя избавите от боли.

На любом этапе. Жутковатые слова. «На любом этапе чего?» – мелькает в голове.

Перед глазами только слепящие лучи. Кроме двух прямо по курсу, еще два светят сбоку, а судя по теням под стулом, есть еще два сзади. Я как на ладони. Человека, который ко мне обращается, я не знаю. Возможно, это один из широкоплечих громил, летевших со мной в самолете, а может, и нет. Думаю, обладатель голоса находится у меня за спиной. Судя по эху, мы в большом помещении. Запахов я не ощущаю, за исключением острого металлического запаха собственной крови. Амбр этого места – информация от дополнительного органа чувств, которым обладают люди вроде меня, – указывает на мир, где я прежде не бывал. Мир довольно сумбурный, полный конфликтов на почве исторических и культурных ценностей.

Проверяю языки. Английский. И все. Неслыханно! Нет даже языка моей родины, моей базовой реальности, где на лесистом склоне с видом на маленький городок стоит коттедж, по которому, пялясь в пространство и выдавая простейшие реплики, бродит мое исходное «я».

Вот теперь мне становится страшно.

– На любом этапе допроса, – говорит незнакомец словно в ответ на мою неозвученную мысль.

– Допроса? – переспрашиваю я.

Даже сам слышу, что голос у меня, как у сильно простуженного. Пытаюсь втянуть в себя кровь, забившую нос, но добиваюсь лишь ощущения, будто кто-то вогнал мне в лицо железный штырь.

– Да-да, допроса, – подтверждает дознаватель. – Мы выясним, что вы знаете. Или думаете, что знаете. Поймем, кому вы подчиняетесь, – или думаете, что подчиняетесь. Узнаем, что вы делаете…

– Или думаю, что делаю.

Молчание.

– Просто увидел закономерность, – пожимаю плечами я.

– Да-да, – устало вздыхает мой собеседник, – умничайте, дерзите, спорьте с тем, кто вас допрашивает. Если угодно, ставьте под сомнение его интеллект. В таком случае, когда дело дойдет до пыток, ваша участь будет еще унизительнее, и мы вытащим все сведения, которые нас интересуют. Я же говорил, Тэмуджин, это мы вас тренировали, так что прекрасно знаем, как вы себя поведете.

Я свешиваю голову вниз, гляжу на свои запятнанные кровью бедра и бормочу:

– И почему все палачи так трусливы?

– Что-что?

Видимо, не расслышал.

Я вновь вскидываю голову. Стараюсь, чтобы голос мой звучал устало и пресыщенно:

– Легко излучать уверенность и заявлять, что все схвачено, когда собеседник связан, беспомощен и полностью в вашей власти. И правда, к чему противнику эта дурацкая свобода действий? Ведь он, чего доброго, даст сдачи или уйдет! Или выскажется напрямик, а не станет в отчаянии и страхе лопотать то, что от него хотят услышать. Вам это нравится, да? Здесь вы ощущаете власть, которой – вот досада! – лишены в реальной жизни? Получаете то, чего вам не хватало в детстве?.. Над вами издевались другие ребята? А может, унижал отец? Слишком сурово приучал к горшку? Мне правда интересно, в чем причина. Из-за какой детской травмы мозги настолько съезжают набекрень, что эта гнусная работенка кажется карьерой мечты?

Признаться, я даже не надеялся договорить до конца. Я думал, он выскочит из тени и от души мне врежет. То, что этого не случилось, – или очень хороший знак, или очень плохой. Пока неясно. Я ожидал другого.

– Браво, Тэмуджин! Неужели вы сами придумали этот пассаж? – с насмешкой произносит дознаватель.

Ну вот.

– Так сильно хотите быть избитым? – Он фыркает. – Какая детская травма превратила вас в мазохиста?

Похоже, пора сменить тактику. Вздохнув, я киваю:

– Что ж… Я вас понял. Больше никаких импровизаций.

– Кстати, об этом мы тоже хотели бы вас расспросить.

– Об импровизациях?

– Да.

– Валяйте.

Пожалуй, я не был с вами полностью откровенен. Способ выбраться из моего положения существует. О нем, по идее, не догадываются ни похитители, ни мой безликий, невидимый дознаватель. Правда, есть вероятность, что это средство у меня отняли. До сих пор я не осмеливался проверить, к тому же задача не так-то проста, когда тебе расквасили лицо. Я снова свешиваю голову на грудь и провожу языком по зубам. Прощупываю.

На месте одного из зубов, снизу слева – дыра. Зияющая, свежая. Прощай, надежда на спасительный побег…

– Да-да, – говорит мужчина; похоже, заметил, как я двигаю челюстью. – Это мы тоже изъяли. Вы думали, мы не знаем?

– А вы знали?

– Возможно, – произнес он. – А может, просто обнаружили.

В этом зубе была выдолблена полость, скрытая под миниатюрной откидной коронкой из керамики. Внутри я хранил экстренную дозу септуса на случай, если собьюсь со счета и таблетки закончатся, или кто-то украдет бронзовую коробочку, или она не переместится вместе со мной. Или произойдет форс-мажор вроде этого.