Текст книги "Искусство конфликта. Почему споры разлучают и как они могут объединять"

Американцы, голосующие за республиканцев и демократов, все чаще селятся в разных районах, посещают разные церкви, ходят в разные магазины. Избиратели, которых обостряющая разногласия риторика СМИ отвращает от политики, не вступают в новые споры, а делают все возможное, чтобы избежать их. Проведенное в 2020 году исследование Колумбийского университета выяснило, что политика стала в США самой непопулярной темой разговоров. Политологи Самара Клар и Янна Крупников выяснили, что наличие в районе предвыборных плакатов любой из двух партий снижает его привлекательность для всех покупателей недвижимости. В проведенном онлайн-опросе лишь чуть более 20 процентов респондентов сказали, что им не понравилось бы появление нового коллеги, придерживающегося тех же политических взглядов, что и они, если бы этот человек говорил на работе о политике. Когда эти же респонденты прочитали статью о политической поляризации, что вызвало у них озабоченность относительно неприятных разговоров, эта цифра выросла до 40 процентов.

Даже в низкоконтекстуальных культурах люди стараются уклоняться от разговоров, которые могут приводить к конфликтам и связанному с ними стрессу. По правде говоря, нам приятнее, когда с нами соглашаются, а не спорят, и приятнее соглашаться, чем спорить, особенно с людьми, в отношениях с которыми мы не хотим создавать отчуждение. Но уклонение – реакция «беги» – также может быть чревато отчуждением.

В 2008 году Гарри Тэн основал Posterous, похожую на Tumblr платформу для микроблогов. Она сразу же оказалась чрезвычайно успешной и стала одним из самых популярных сайтов в интернете. Тэн с партнером заработали миллионы долларов и прославились среди своих товарищей по Кремниевой долине. Но в 2010 году посещаемость их сайта вышла на плато, и основатели платформы понятия не имели о причинах, по которым это произошло. «Мы не знали, почему мы росли, и не знали, почему мы перестали расти», – сказал мне Тэн. Он и его партнер никак не могли договориться, что им делать.

Исследование, проведенное Гарвардской школой бизнеса, установило, что 65 процентов стартапов терпят крах из-за «конфликта между соучредителями». Чтобы добиться успеха, руководителям молодой компании часто приходится совершать трудный переход от группы друзей, работающих над крутой идеей, к положению управляющих сложным предприятием с множеством акционеров. У людей, привыкших принимать решения инстинктивно и без оглядки на других, появляются новые, зачастую весьма обременительные обязанности, причем почти безо всякой подготовки. В кризисных ситуациях обнаруживаются недостатки сотрудников, нанятых только потому, что они были друзьями или родственниками основателей, и сплоченность исходного коллектива может подвергнуться разрушительным испытаниям.

Тэну с его безупречной вежливостью конфликты даются нелегко. «Мой отец был человеком своенравным и бесцеремонным, – говорит он. – Я вырос полной его противоположностью». Напряженность в отношениях с другом привела его на грань нервного и физического срыва. Он не спал и почти не ел; его пульс в покое был как у спринтера. Опасаясь за свое здоровье, он ушел из компании, созданию которой он отдал все свои силы. (Платформу Posterous приобрел Twitter, а вскоре после этого она прекратила работу.)

Когда в Posterous начался крах, Тэну и его партнеру срочно нужно было заняться совместным поиском решений. Вместо этого они избегали друг друга. Как в конце концов осознал Тэн, проблема состояла в том, что за годы успеха они ни разу не ссорились: «Я уклонялся от трудной работы, необходимой для установления правильных взаимоотношений и обеспечения оптимальной работы: осознания и разрешения конфликтов… Мы редко говорили друг с другом откровенно и честно». На поверхностный взгляд, отношения казались прочными; в глубине они были хрупкими.

В современных рабочих коллективах считается чрезвычайно важным поддержание хороших отношений с коллегами и обеспечение психологической безопасности. В худшем варианте все считают, что обязаны соглашаться, подавлять сомнения и не задавать неудобных вопросов. Однако между разными частями организации должны существовать противоречия, и нужно, чтобы сотрудники открыто обсуждали их, а не пытались молча добиваться своих собственных целей. Культура, негласно запрещающая несогласие, делает организацию более уязвимой для мелочных офисных интриг, ошибочных решений и злоупотреблений властью. Те, кто сидит за столом, должны ощущать, что они не только могут, но и обязаны высказываться, когда им кажется, что что-то идет не так или кто-то не прав.

Издержки и выгоды несогласия не симметричны. Уклонение от спора, да и любого типа конфликта приносит выгоду немедленно: вы выходите из комнаты, буквально или психологически, и сразу же чувствуете себя спокойнее. Выгода от несогласия может проявиться не сразу, в отличие от связанного с ним дискомфорта; во многих случаях она бывает более долгосрочной, накапливается постепенно и в конечном счете оказывается более существенной.

Психологи, исследующие личность, выявили несколько устойчивых измеримых характеристик[5]5
  Речь идет о модели так называемой «большой пятерки» черт человеческой личности, которая описывает личность пятью устойчивыми и взаимно независимыми общими характеристиками – открытостью опыту (openness to experience), добросовестностью или сознательностью (conscientiousness), экстраверсией (extraversion), доброжелательностью или покладистостью (agreeableness) и негативной эмоциональностью или невротизмом (neuroticism). – Здесь и далее, если не указано иное, постраничные примеч. перев.


[Закрыть], например открытость (меру, в которой человеку нравится новый опыт) и добросовестность (меру эффективности и организованности человека). Кроме того, они используют еще один термин, описывающий, насколько человеку свойственно сочувствие и сострадание, то есть, коротко говоря, насколько он приятен в общении. Как же называют эту черту психологи? Agreeableness – расположенность, доброжелательность, покладистость (букв. «способность соглашаться»). И это касается не только ученых. В повседневной речи мы описываем что-либо или кого-либо, что или кто нам не нравится, словом disagreeable. У нас есть глубоко укоренившееся ощущение, что проявление несогласия – это поведение в каком-то смысле нежелательное или даже постыдное.

Чтобы преодолеть трудности, которые создает несогласие, нельзя избегать его. Вместо этого нам нужно радикально изменить наши мысли о нем и отношение к нему. Люди совсем не случайно снова и снова вовлекаются в конфликты. Конфликты – абсолютно необходимая составляющая жизни, и это не преувеличение. Клетки и организмы выживают благодаря тому, что они подвергаются воздействию малых доз токсинов. Это позволяет им лучше изучить постоянно изменяющуюся среду, в которой они живут, и, когда им встречается смертельно опасная доза такого же токсина, они оказываются лучше подготовлены и умеют справиться с ней. Человеческие отношения устроены аналогичным образом: это живые существа, для выживания и благополучия которых нужны конфликты.

Раньше психологи, изучавшие семейные конфликты, сосредоточивали свое внимание на их разрушительном потенциале; высокий уровень разногласий между родителями и детьми является одним из стандартных признаков подростковой неудовлетворенности. Однако теперь все большее внимание уделяется конструктивной роли конфликтов. Как сообщают подростки, в течение типичного дня у них возникают 3–4 конфликта с родителями и 1–2 конфликта с друзьями. В исследовании, опубликованном в 1989 году, группа психологов, которую возглавлял Абрахам Тессер из Университета Джорджии, просила семьи, в которых были дети в возрасте от 11 до 14 лет, вести дневники возникающих у них споров по любым вопросам, от выбора телепрограммы до времени делать уроки. Исследователи выяснили, что дети, у которых было относительно большое количество разногласий с родителями, оказывались счастливее, обладали лучшей социальной адаптацией и показывали более высокие результаты в учебе.

Однако это относилось только к тем, у кого такие разногласия протекали мирно; дети, в семьях которых было множество озлобленных ссор, оказывались менее успешными. Похожие результаты были получены и в исследовании подростков, проведенном в 2007 году в Майами: дети, у которых дома было много конфликтов, с большей вероятностью добивались успехов в школе, но только если фоновые отношения в семье были теплыми и участливыми. Это подводит нас к тому вопросу, который я буду рассматривать на протяжении всей этой книги: тому, насколько для здоровых разногласий необходимы здоровые взаимоотношения. Однако чрезвычайно важно отметить, что верно и обратное. Частые и откровенные разногласия делают взаимоотношения более способными противостоять серьезным трудностям – например краху коммерческой компании.

Работая инвестором, Гарри Тэн советует основателям стартапов открыто выражать несогласие. Как он говорит, он слишком часто видел, как основатели компаний совершают одну и ту же ошибку: «Конфликты – зло, поэтому нужно сделать так, чтобы их было как можно меньше». Самая распространенная ошибка администраторов компаний – заключить, что, раз ссоры разрушительны, значит, конфликты по природе своей нежелательны. На самом деле связь между конфликтностью и успешной работой коллектива не описывается простой линейной зависимостью, которая означала бы, что бо́льшая конфликтность означает меньший успех, или наоборот. Статистики называют такую зависимость криволинейной. Она имеет форму перевернутой буквы U (см. график):

Имеющиеся данные говорят о том, что несогласие оказывает благотворное влияние и в семейной жизни, потому что оно выявляет проблемы и побуждает к изменениям. Однако чрезмерные ссоры, продолжающиеся после реализации этих благотворных аспектов, начинают разрушать взаимоотношения. Некоторое количество конфликтов может быть полезно для подростков, но неутихающие раздоры делают их несчастными.

Показательно, что у нас нет слова, которое хорошо описывало бы вовлеченность в невраждебные разногласия, у всех участников которых имеется общая цель продвижения к новому уровню взаимопонимания, лучшему решению или новым идеям. Слово «дебаты» подразумевает некое состязание, у которого должны быть победители и побежденные. В слове «спор» есть оттенок враждебного отношения. Слово «диалог» слишком пресно; слово «диспут» слишком невразумительно. Этот лингвистический пробел показывает, насколько мало у нас опыта продуктивного несогласия. Бить или бежать – наши естественные реакции; правильно не соглашаться – нет. В классическом труде «Метафоры, которыми мы живем» лингвисты Джордж Лакофф и Марк Джонсон отмечают, что мы описываем спор теми же словами, которыми мы описываем войну: мы говорим, что защищаем свои аргументы, что нападаем на слабые места в чьем-либо рассуждении, что от чьих-то доводов не оставили камня на камне, что некто разгромил нашу идею. Эти метафоры проникают в реальность; они определяют то, как мы спорим. Мы видим в человеке, с которым спорим, врага, которого необходимо победить. Нам кажется, что на нас нападают; поэтому мы обороняем свои позиции. Представьте себе культуру, говорят Лакофф и Джонсон, которая рассматривает спор как танец: совместное представление, цель которого добиться максимально привлекательных и изящных движений. Возможно, в таком случае мы спорили бы и воспринимали бы спор совсем иначе. Мы считали бы его занятием не нервным и неприятным, а вдохновляющим и радостным. Споры не отдаляли бы нас друг от друга, а объединяли бы.

2. Как конфликты сближают

Пары и группы бывают счастливее, когда они привычны к страстным разногласиям. Конфликты могут объединять.

Никола Оверолл, профессор психологии Оклендского университета, выросла в большой, шумной новозеландской семье, в которой никто не стеснялся высказывать свое мнение. «Когда мои друзья или коллеги знакомятся с моими родными, они говорят мне: “О’кей, теперь я понимаю, почему ты изучаешь прямые конфликты!”» Оверолл занимается путями и причинами возникновения ссор в семейных парах. Романтические взаимоотношения интересуют ее потому, что пары интересны сами по себе, но еще и потому, что «то, как люди пытаются справляться с конфликтами в своих отношениях, говорит о том, какие стратегии они применяют на работе или в политике».

В 2008 году Оверолл начала исследование отношений, которому суждено было оказать сильное влияние на дисциплину, которой она занимается. Она предлагала супружеским парам поговорить о проблемах в их отношениях под видеозапись, но с глазу на глаз: в комнате не было никого, кроме супругов. Некоторые пары обсуждали свои проблемы спокойно и рационально; у других возникали темпераментные споры. «Меня часто спрашивают, неужели пары действительно втягиваются в личные ссоры прямо в лаборатории; но на самом деле это происходит очень легко, – говорит Оверолл. – У любой пары есть две-три темы, которые становятся причиной для частых ссор, и, когда они заговаривают об одном из таких предметов, они очень быстро начинают проявлять гнев и обиды». Затем Оверолл и ее сотрудники просмотрели видеозаписи этих сеансов и проанализировали каждый из них, в соответствии с широко используемой в этой области схемой. Она описывает четыре стиля общения, которые семейные пары использовали в своих непростых разговорах:

«Прямое сотрудничество» предполагает явные усилия прийти к непростым решениям или устранению проблем путем логических рассуждений. «Непрямое сотрудничество» – это поведение, которое смягчает и ослабляет конфликт, от объятий и извинений до попыток разрядить обстановку. «Прямое противостояние» – это переход к тому, что в Британии называют a proper barney[6]6
  Настоящая склока (англ.).


[Закрыть], с сердитыми обвинениями и требованиями изменений. «Непрямое противостояние» широко известно под названием «пассивная агрессия» – это попытки внушить собеседнику чувство вины, подчеркивая, как сильно его действия задели вас, демонстративно заявляя: «ладно, я уберу в кухне еще раз, мне совсем не трудно».

В послевоенные годы исследователи в основном занимались различиями между парами, погрязшими во взаимной вражде, и теми, у которых в основном все в порядке. Сотни исследований установили, что в несчастливых парах чаще случаются споры, а счастливые больше выражают согласие и приязнь. Конфликт рассматривался только в качестве проблемы, решения которой находились в правом нижнем квадранте схемы. Из этого выросла, назовем ее так, стандартная модель взаимоотношений: счастливыми бывают те пары, в которых партнеры часто рассказывают друг другу о своих чувствах и избегают агрессивных споров. Однако все мы знакомы с парами, члены которых часто не соглашаются друг с другом и время от времени устраивают бурные перепалки, но тем не менее кажутся счастливыми; возможно, вы и сами живете в такой паре.

Участвовавшие в исследовании Оверолл пары, в которых возникали более откровенные конфликты, утверждали, что им это не нравилось: они ощущали напряжение и расстройство. После разговора они заявляли исследователю, что он не помог им в решении их проблемы. Однако не факт, что они были правы. Год спустя сотрудники Оверолл снова пригласили участвовавшие в исследовании пары в лабораторию и спросили, удалось ли им продвинуться к разрешению тех проблем, о которых они говорили. Большинство специалистов по отношениям предсказало бы, что пары, склонные к прямому противостоянию – яростным спорам, – достигнут в этом отношении наименьших успехов. Оверолл получила диаметрально противоположные результаты: с наибольшей вероятностью приблизились к разрешению своих трудностей именно наиболее конфликтные пары.

В стандартной модели есть большой пробел. Открытый конфликт вовсе не всегда вредит браку или долговременным отношениям. Все большее количество имеющихся сейчас данных говорит об обратном: что несогласие, критика и даже гнев могут со временем увеличить удовлетворенность супружеской жизнью. Ссоры бывают благотворными.

В середине 1970-х годов, когда молодой психолог Уильям Айкс начинал исследовательскую работу в Техасском университете, ему не нравилось, что человеческие взаимодействия изучаются только в искусственных условиях и их участники следуют строгим инструкциям относительно того, о чем им следует разговаривать. Его интересовало, насколько хорошо два человека могут угадывать мысли друг друга в спонтанном разговоре – или, как это называлось на профессиональном жаргоне, в «неструктурированном диадном взаимодействии» (слово «диада» означает пару индивидуумов – группу из двух человек). Результаты работы Айкса дали нам важнейшие ключи к пониманию роли конфликтов в счастливых отношениях.

Респонденты Айкса, которых он набирал из числа студентов университета, приходили в лабораторию парами – незнакомые друг с другом мужчина и женщина. Каждую такую пару приводили в комнату, в которой не было ничего, кроме дивана и диапроектора. Экспериментатор предлагал респондентам сесть и объяснял, что попросит их просмотреть и оценить некоторое количество слайдов. После этого оказывалось, что проектор сломан, и экспериментатор уходил за новой лампочкой. Оставшись наедине, участники эксперимента начинали разговор: сначала он шел скованно, но через несколько минут постепенно набирал ход. Затем экспериментатор возвращался в комнату и рассказывал об истинной цели эксперимента: взаимодействие между членами пары записывалось скрытой видеокамерой.

На втором этапе исследования респондентов разводили по разным комнатам, где они просматривали запись своей беседы. Их просили останавливать ленту каждый раз, когда они вспоминали, какая именно мысль пришла им в голову в показанный на экране момент разговора, и записывать, что именно они думали или ощущали в это мгновение, а также предположения относительно того, что думал или ощущал их партнер по беседе. Впоследствии исследователи анализировали видеозаписи и выставляли участникам эксперимента оценки за точность угадывания мыслей их собеседников.

В 1975 году авторитетный психотерапевт Карл Роджерс определил эмпатию как способность ежемоментно отслеживать «изменяющиеся ощущаемые смыслы, протекающие в этом другом человеке». Но до Айкса никто не знал, как измерить это свойство. Айкс первым нашел способ оценки «точности эмпатии» человека – того, насколько хорошо ему удается угадывать, что происходит в голове его собеседника. Методика Айкса была адаптирована для изучения многих разных типов диад, в том числе дружеских и супружеских пар.

Одно из важных открытий Айкса состояло в том, что люди очень плохо умеют читать чужие мысли. По шкале от 0 до 100 средняя точность эмпатии составляла 22, а лучший результат – всего лишь 55. (Айкс заметил, что на первом свидании можно не беспокоиться: маловероятно, чтобы ваш собеседник узнал, о чем вы думаете.) Самые заметные изменения вносят в это положение вещей отношения. Айкс выяснил, что друзья лучше читают мысли друг друга, чем незнакомые люди, потому что у них есть общий запас информации друг о друге, на основе которой они могут быстро формулировать точные догадки. Другими словами, незнакомцы действуют в условиях с низким контекстом, в которых выгодно выражаться ясно и собирать всю доступную информацию, а дружба создает условия с высоким контекстом, в которых мы можем использовать глубоко зашифрованные и сильно сжатые сообщения.

Общение между близкими друзьями бывает очень эффективным. Иногда они понимают друг друга, не говоря почти ни слова. А вот сидящей за соседним столиком паре на первом свидании, напротив, приходится прилагать массу усилий, чтобы понять друг друга, и даже это не спасает их от частых ошибок. С другой стороны, незнакомцы быстро учатся. Айкс выяснил, что чем большим количеством информации они обмениваются, тем лучше читают мысли друг друга, особенно если эта информация позволяет найти общие темы или общие интересы. Друзья обменивались бо́льшим количеством информации, чем незнакомые друг с другом люди, потому что их беседы протекали более свободно, но важно отметить, что это почти или совсем не влияло на точность эмпатии.

Это подводит нас к одному важному обстоятельству. Друзья и незнакомцы по-разному обрабатывают новую информацию о своих собеседниках. Незнакомцы относятся к ней с большим вниманием, потому что она помогает им сформировать образ другого человека. Близкие друзья, полагающиеся на то, что им уже известно о собеседнике, склонны недооценивать важность новой информации о нем. Они слушают не так пристально, потому что им кажется, что в этом нет необходимости.

В целом у мужчин результаты тестов на точность эмпатии в парах были хуже, чем у женщин. Из экспериментальных данных следует, что дело не в том, что мужчины обладают меньшей способностью к эмпатии: они просто меньше стараются. Когда лаборатория стала предлагать денежное вознаграждение за точные ответы, обнаружилось, что разница между мужчинами и женщинами исчезла. То есть мужчины не то чтобы не могли уловить мысли и чувства партнера – чаще всего им было лень этим заниматься.

Связь между нашей способностью читать мысли и мотивацией, побуждающей нас заниматься этим, помогает объяснить следующий несколько тревожащий вывод исследований взаимоотношений: хотя пары учатся все лучше читать мысли и чувства друг друга в первые месяцы и годы отношений, чем дольше они остаются вместе, тем хуже они понимают друг друга.

В эти первые годы каждый из членов пары формирует мысленную модель своего партнера, которую и использует для интерпретации всего, что этот партнер говорит или делает. Если предположить, что в паре существуют достаточно хорошие отношения, такая модель будет весьма точной – говоря языком статистиков, она будет хорошо подогнана к реальной личности. Мы узнаем склонности и склад ума своего партнера. Мы знаем, что, если с утра у него дурное настроение, это, вероятно, означает, что он плохо спал ночью или беспокоится о проблемах на работе. Когда он спрашивает, что мы делали вчера вечером, мы можем сказать, действительно ли это его интересует или же он сердится, что нас не было дома. Нам понятны многие из высказываний партнера, которые показались бы неясными или бессмысленными другим.

Такая модель – прекрасная вещь, но ее губит ее же эффективность. Когда вы считаете, что поняли все, что нужно, о своем партнере, вы перестаете воспринимать новую информацию о нем. Вам даже может казаться, что вы знаете его лучше, чем он сам. Однако, как бы вы ни были близки с партнером, вы оба каждый день сталкиваетесь с разными переживаниями, и, хотя личность людей, как правило, не испытывает радикальных сдвигов по мере их старения, люди все же развиваются и меняются. Со временем разрыв между моделью и личностью становится все шире, и вы понимаете своего партнера все хуже. Модель становится не отражающим действительность стереотипом, упрощенным и неадекватным изображением реальности. Если этот процесс будет продолжаться долго, он может закончиться ошеломляющим разрывом – когда, например, ваш партнер разворачивается и говорит вам, что уходит.

Если вы много разговариваете друг с другом, это не гарантирует, что вы избежите этой ловушки. Нас приучили считать, что чем больше мы разговариваем, тем лучше понимаем друг друга, но, хотя это и кажется логичным, несколько исследований не обнаружили никакой корреляции между точностью эмпатии и объемом или ясностью общения внутри пары. Более того, больший объем общения может приводить к меньшему взаимопониманию. Как сказал мне исследователь отношений и специалист по супружеским конфликтам Алан Силларс, «“обсуждения” помогают не всегда. Они могут сделать ситуацию еще хуже». Если модель одного или обоих партнеров превратится в искажающую линзу, то каждый из них будет систематически делать ошибочные предположения о том, о чем думает партнер. Чем больше будет между ними вежливых разговоров, тем больше будет накапливаться ошибок, причем с обеих сторон. Каждый будет все больше приходить в отчаяние из-за того, что партнер его не понимает.

Некоторым парам удается избежать такой судьбы именно потому, что их члены так и не выстраивают эффективных моделей поведения в отношении друг друга. По мнению Айкса, с наибольшей вероятностью сохраняют точность эмпатии те пары, в которых проявляется либо «нескончаемое незнание предпочтений друг друга, либо нежелание их учитывать». Другими словами, незнание и упрямство способствуют успешности отношений. Иногда бывает полезно быть негибким, даже если это приводит к конфликтам.

Более того, возможно, все дело именно в провоцировании конфликтов. «Слушать собеседника – один из путей к пониманию, – говорит Алан Силларс. – А негативное отношение – другой». В жарком споре больше шансов, что вы услышите, о чем в действительности думает и что чувствует ваш партнер. Вы выясните, каков он на самом деле. «Конфликт дает нам информацию, – говорит Никола Оверолл. – То, как люди реагируют на конфликт, многое говорит нам о том, насколько они склонны к сотрудничеству, можно ли им доверять, к чему они неравнодушны». Конфликт – вовсе не несчастная случайность в отношениях. Это способ узнать других, в том числе и особенно тех, кого мы знаем лучше всего.

В 2010 году американские ученые Джим Макналти и Мишель Рассел проанализировали данные одного лонгитюдного исследования[7]7
  Лонгитюдным исследованием называют периодическое систематическое изучение одних и тех же людей в течение длительного периода – например в разных возрастах.


[Закрыть] семейных отношений. Они обнаружили, что у пар, которые в начале исследования втягивались в озлобленные ссоры по сравнительно мелким вопросам, через четыре года реже сохранялись хорошие отношения. Однако те пары, которые вели ожесточенные споры по вопросам более важным – к примеру о деньгах или о злоупотреблении алкоголем или наркотиками, – к концу периода исследования с большей вероятностью сохраняли удовлетворение своими отношениями.

В другой работе Макналти установил, что в парах новобрачных, сталкивающихся с серьезными проблемами, обычно рекомендуемое «позитивное» поведение – скажем, всегда проявлять привязанность и великодушие – даже вредит отношениям, потому что оно не позволяет парам разобраться с возникающими у них трудностями. Непрямое сотрудничество – более мягкий, деликатный подход – может приносить пользу при урегулировании мелких разногласий, например о том, кто должен возить детей на тренировки по выходным, но плохо подходит для ситуаций, в которых паре необходимо решить какие-то по-настоящему важные вопросы, например понять, не слишком ли много пьет один из ее членов.

Для решения более запутанных проблем, по-видимому, бывает необходима некоторая доза «негативной прямоты». «В краткосрочной перспективе, – сказала мне Рассел, – негативное поведение может огорчать. Никому не хочется слышать, что он в чем-то виноват или не прав. Но такое поведение может оказывать стимулирующее воздействие. Иногда оно помогает докопаться до самой сути проблемы». Бывает так, что один из партнеров просто не осознает, что нечто является серьезной проблемой; ему нужно рассказать об этом, причем в самых недвусмысленных выражениях. «Чтобы показать адресату сообщения, насколько тот или иной вопрос важен для его партнера, может потребоваться сильная эмоциональная реакция, крики и гнев», – говорит Рассел.

Другими словами, ссоры иногда бывают полезны, потому что они обновляют наши мысленные модели. Ссорящиеся откровенно высказывают, что у них на уме, не опасаясь, что это повредит отношениям, причем высказываются способом, привлекающим пристальное внимание. Это значит, что они часто – явно или неявно – раскрывают новую информацию о своих чувствах и своей сути. Хороший спор ломает стереотипы.

В работе, опубликованной в 2018 году, Никола Оверолл обнаружила свидетельства еще одного благотворного аспекта негативной прямоты: она показывает, что партнеры небезразличны друг другу. Оверолл привлекла к участию в исследовании 180 пар и попросила каждого из партнеров по отдельности назвать долговременные проблемы в их отношениях, те аспекты, в которых они хотели бы, чтобы второй партнер изменился. После этого парам предложили обсудить эти проблемы наедине друг с другом; при этом их снимали скрытыми видеокамерами. Эти обсуждения часто перерастали в жаркие споры.

Оверолл и ее сотрудники классифицировали записанные взаимодействия по стилю общения и следили за состоянием пар в течение следующих 12 месяцев. Они обнаружили конкретную причину, по которой спор с прямым выражением негативных мнений может оказывать благотворное влияние на состояние взаимоотношений. Если партнеру человека, призывающего к переменам, ранее казалось, что тот недостаточно серьезно относится к их отношениям, его гнев и даже враждебность доказывают, что это не так. Гнев дает информацию. «Выражение негативных эмоций может быть признаком вовлеченности», – говорит Оверолл.

Те же принципы действуют и в других типах тесных отношений. Родители не всегда лучше понимают своих детей-подростков после разговора о том, что мешает отношениям между ними. Но давление со стороны ребенка и его вызывающее поведение дают родителям хорошее представление о его чувствах. Родители, стремящиеся лучше понять своих детей, не могут рассчитывать, что те будут «открываться» каждый раз, когда возникнут какие-либо проблемы. Более глубокое понимание возникает в результате «частых и несдержанных разговоров», как называет их Алан Силларс. Если вы откровенно говорите о мелочах – в том числе таких, которые вас раздражают, – то и с крупными проблемами, когда они появляются, бывает легче разобраться.

«Мы все еще не можем нарисовать точную картину того, как именно драматические и трудные конфликты могут быть конструктивными, – говорит Силларс. – Иногда в отношениях бывают чрезвычайно трудные моменты, но конфронтация может в конечном итоге быть полезной для участников таких отношений, если она позволяет им найти новое равновесие». Мишель Рассел с этим согласна: «Психология в целом склонна недооценивать роль негативного поведения и негативных эмоций. А они бывают полезными и адаптивными. Иногда человеку нужно испытывать угрызения совести».

Хотя ссоры могут быть полезнее, чем мы думаем, нет никаких сомнений в том, что они бывают и разрушительными. Что отличает полезные ссоры от вредных? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять некоторые фундаментальные свойства человеческого общения.

В эксперименте, который проводил Алан Силларс, жена и муж обсуждали свой брак под видеозапись. Затем каждый из них по отдельности просматривал и комментировал эту запись. Вот выдержки из комментариев мужа:

– Ну, тут Пенни начинает говорить о том, как она лежала в больнице, и ей кажется, что я недостаточно делал тогда-то и тогда-то… а мне так не казалось.

– По-моему, дома я все время об этом слышу… не так уж часто я куда-нибудь хожу.

– Я пытался объяснить Пенни, что я-то знаю, что она для меня всегда важнее всего, даже если иногда кажется, что я больше занимаюсь другими вещами.

А вот комментарии жены, относящиеся к той же части разговора:

– По-моему, он пытается не говорить о том, что действительно важно, и я снова расстраиваюсь и злюсь.

– Я хотела только, чтобы он понял, о чем я говорю, и меня бесило, что он просто ухмыляется и не слушает.

– Мне было обидно, потому что он на самом деле не слушал, что я рассказываю о своих чувствах.

Хорошо видно несовпадение. Муж сосредоточен на буквальном значении того, что говорится, – на событиях, о которых идет речь, и предполагаемом предмете спора – вопросе о том, не слишком ли часто его не бывает дома. В то же время его жена воспринимает разговор на своего рода метауровне. Она говорит о чувствах, которые она испытывала во время разговора, и о стремлении мужа уклониться от действительно важных вопросов.