Текст книги "Битая карта"

– Вроде Грегора Джека. – Ребус отрицательно покачал головой. – Думаю, в Шотландии нет такого понятия, как «независимый». Это все равно как жить в Ирландии и пытаться не примыкать ни к тем ни к другим. Чертовски трудное дело. Кстати, о деле. Кое-кто из нас сегодня весь день ездил по делам. Если ты не против, Брайан, то я, пожалуй, присоединюсь к Нелл… – Холмс снова прыснул. – Ну, ты меня понял.

– Понял, понял, – сказал Холмс. – Спокойной ночи. А я еще посижу, посмотрю видео, что ли. Увидимся утром.

– Только не шуми тут, не то не усну, – подмигнув, сказал Ребус.

* * *

Но он уснул бы, даже если бы его засунули в реактор Торнесской АЭС. И снились ему пасторальные сценки, аквалангистки, котята и решающие голы в последнюю минуту матча. Но когда он открыл глаза, над ним маячила какая-то темная фигура. Он приподнялся на локте. Это был Холмс, одетый, в джинсовой куртке. В одной руке у него была связка ключей от машины, в другой – несколько газет, которые он бросил на одеяло.

– Как спалось? Да, кстати, обычно я не покупаю эту макулатуру, но подумал, вам будет интересно. Завтрак через десять минут.

Ребус буркнул что-то в ответ. Он сел в постели и принялся изучать первую страницу таблоида. Именно этого он и ждал и теперь почувствовал, что часть напряжения покидает его тело и мозг. Заголовок был еще достаточно скромен – «Ай да Джек!», – но подзаголовок вполне откровенен: «Члена парламента застукали в борделе во время полицейской облавы». Тут же была фотография Грегора Джека, спускающегося по ступеням к полицейскому фургону. Газета обещала новые фотографии на внутренних полосах. Ребус перелистал страницы. Фермер Уотсон с его одутловатым лицом; две «девицы», позирующие на камеру; еще четыре фотографии Джека на пути к фургону. И ни одной – на выходе из полицейского участка; значит, предположительно, вывезли его оттуда потихоньку. Но как бы фотогенично или нефотогенично ни было все остальное, «потихоньку» тут уже не работало. Ха! На заднем плане одной из фотографий Ребус увидел херувимскую физиономию сержанта Брайана Холмса. Славное личико – альбома не испортишь.

Холмс принес еще две газеты, и в обеих пережевывали ту же тему, с похожими (а иногда и теми же самыми) фотографиями. «Нечестивый член», «Постыдная слабость парламентария». Да, заголовки в британских воскресных газетах – это шедевр, чеканное слово журналистской элиты. Видать, они там все девственники-трезвенники, таинственно сочетающие в себе мудрость Соломона и великодушие оголтелых фанатиков. Ребус вовсе не считал себя образцом нравственности, но до «тонкой» развязности газетчиков ему было далеко. Он вылез из-под одеяла, встал. Алкоголь в желудке тоже ожил и начал подниматься к голове. Красное вино и виски. Да еще плохие новости. Надо бы чем-то все это запить. Эх, не зря умные люди говорят: не мешай зерно с виноградом. Ну да ладно, два литра апельсинового сока, и все будет в порядке.

Но сначала немного чего-нибудь жареного. У Нелл был такой вид, будто она всю ночь провела на кухне. Она вымыла всю посуду, оставшуюся с вечера, а теперь готовила завтрак, как в гостинице. Овсянка, тост, бекон, колбаса и яйцо. И полный кофейник на почетном месте посредине стола. Не было только одного.

– Апельсинового сока у вас нет? – спросил Ребус.

– К сожалению, – ответил Брайан. – Думал, в киоске будет, но у них кончился. Зато у нас полно кофе. Налегайте на еду. – Он уже читал другую газету, отнюдь не желтую. – Быстренько они его на вертел, да?

– Ты про Грегора Джека? А что ты хотел?

Холмс перевернул страницу.

– Вообще-то, странно, – сказал он и замолчал, выжидая, не подхватит ли Ребус тему…

– Хочешь сказать, – продолжил его мысль Ребус, – странно, что лондонские воскресные газеты прознали про операцию «Косарь»?

Еще одна перевернутая страница. Газеты теперь читаются быстро, если тебя не интересует реклама. Холмс сложил газету вчетверо и положил рядом с собой на стол.

– Да, – сказал он, беря тост. – Вот я и говорю: странно.

– Брось ты, Брайан. Газеты всегда в курсе, если где-то скандал. Если полицейского застукали на взятке или еще какие-нибудь жареные новости… При облаве в шикарном борделе всегда есть вероятность наткнуться на известные лица.

Так, стоп. Еще не закончив фразу, Ребус понял, что тут что-то не сходится. В ту ночь газетчики словно чего-то ждали, кого-то подкарауливали… Они словно знали, кто может выйти из дверей на крыльцо. Холмс пристально смотрел на него.

– Ты о чем думаешь? – спросил Ребус.

– Ни о чем. Правда, ни о чем… пока. Не наше дело, верно? И потом, сегодня же воскресенье.

– А ты хитрожопый, Брайан Холмс.

– У меня неплохой учитель, разве нет?

В комнату вошла Нелл с двумя тарелками – все горячее, жирное, жареное. Желудок Ребуса обратился к хозяину с мольбой не принимать поспешных решений, о которых позже он может пожалеть.

– Ты слишком много работаешь, – сказал Ребус, глядя на Нелл. – Не позволяй, чтобы он обращался с тобой как с прислугой.

– Можете не беспокоиться, – ответила она, – я и не позволяю. Но справедливости ради замечу, что Брайан вчера вымыл посуду. И после завтрака снова вымоет, как миленький.

Холмс застонал. Ребус раскрыл один из таблоидов и постучал пальцем по фотографии:

– Ты уж его побереги, Нелл. Он у нас теперь звезда.

Нелл взяла газету, несколько секунд вглядывалась в снимок, потом взвизгнула:

– Бог ты мой, Брайан! Ты похож на персонажа из «Маппет-шоу». – (Холмс поднялся с места и заглянул ей через плечо). – А так у нас выглядит старший суперинтендант Уотсон? Вылитый абердин-ангус[11]11
  Абердин-ангус – бык шотландской породы.


[Закрыть].

Ребус и Холмс обменялись улыбками. Вот же и зовут его Фермер…

* * *

Ребус пожелал молодой паре счастливого будущего. Они пришли к решению жить вместе. Они вместе купили дом, создали семью. Они, казалось, вполне довольны жизнью. Да, он всем сердцем желал им счастливого будущего.

Но умом он давал им два, максимум три года.

Личная судьба полицейского обычно складывается не очень счастливо. На пути к званию инспектора Брайан Холмс обнаружит, что его рабочий день становится все длиннее. Хорошо еще, если, приходя домой вечером или под утро, он сумеет полностью отключаться от дел. Но Ребус в этом сомневался. Холмс принадлежал к тому разряду полицейских, которые душу отдают работе, и она занимает все их мысли в рабочее и нерабочее время, а это худо сказывается на семейных отношениях.

Худо, а иногда и вовсе катастрофично. Разведенных и одиноких среди полицейских (включая себя самого) Ребус знал куда больше, чем состоящих в счастливом браке. Дело не только в ненормированном рабочем дне, а в том, что работа червем влезает в твое сознание, проникает в тебя все глубже, начинает точить изнутри. Защищаясь от червя, ты надеваешь броню, закрываешься подчас больше, чем нужно. Эта броня отдаляет тебя от друзей, от семьи, от «гражданских»…

О-хо-хо. Приятные мысли для воскресного утра. В конечном счете не все так мрачно. Машина завелась без всяких проблем (в том смысле, что не потребовала буксировки до ближайшей мастерской), а в небе было достаточно синевы, чтобы выманить за город наиболее выносливых любителей природы. Ребус тоже собрался прокатиться. «Просто так, без всякой цели», – говорил он себе. В хороший день приятно посидеть за рулем. Но он знал, куда едет. Знал куда, хотя и не был уверен зачем.

Грегор Джек с женой жили в большом, старом доме на обнесенном забором участке на окраине Роузбриджа, чуть южнее Эксвелла, в местности, немного больше похожей на сельскую, чем Эксвелл. Загород для среднего класса. Поля и холмы, территория, где запрещено новое строительство. У Ребуса для этой поездки не имелось другого предлога, кроме любопытства, но, оказалось, любопытствовал не он один. Дом Джека он легко узнал по полудюжине машин, припаркованных у въезда, по группке репортеров, которые бездельничали поблизости, переговариваясь между собой или выдавая инструкции скучающим фотографам насчет того, как далеко можно зайти (скорее в нравственном, а не практическом смысле), чтобы сделать снимок. Вскарабкаться на стену? Влезть на ближайшее дерево? Попытаться обойти дом сзади? Фотографы реагировали вяло. Но вдруг все, как по команде, оживились.

К этому времени Ребус уже припарковал свою машину чуть дальше по дороге. С одной ее стороны стояли в ряд несколько домов, ни один не выделялся ни архитектурой, ни размерами. Примечательны были разве что высокие ограды, надежно отделявшие их от мира, длинные подъездные дорожки и обширные (несомненно) сады сзади. По другую сторону дороги лежали пастбища. Задумчивые коровы и толстые на вид овцы. Несколько крупных ягнят, у которых еще только ломался голос. Милях в трех от дороги высились крутые холмы. Все было очень мило. Даже у троглодита Ребуса потеплело на сердце.

Может быть, именно по этой причине от вида репортеров во рту у Ребуса остался особенно неприятный привкус. Ребус стоял у них за спиной и наблюдал. Дом был из темного камня и казался издалека красноватым. Двухэтажный, построен, вероятно, в начале 1900-х. Сбоку к дому примыкал большой гараж, а перед фасадом, в конце подъездной дорожки стоял белый «Сааб-9000». Надежный и выносливый, не дешевый, но и не выпендрежный. Солидный автомобиль для солидного человека.

Молодой человек лет тридцати с небольшим, презрительно ухмыляясь, открыл калитку ровно настолько, чтобы совсем юная женщина лет двадцати (старавшаяся выглядеть лет на десять старше), смогла бы просунуть репортерам серебряный поднос. Громче, чем это требовалось, она сказала:

– Грегор подумал, что вы, наверное, хотите чаю. Чашек, кажется, маловато, так что придется вам делиться. В коробочке печенье. Имбирного, к сожалению, нет. Кончилось.

Ее слова были встречены улыбками, благодарными кивками. Но тут же репортеры забросали ее вопросами:

– Есть у нас шанс увидеть мистера Джека?

– Можно ли ждать от него заявления?

– Как он это воспринял?

– А он дома?

– Может, все же он скажет что-нибудь?

– Иэн, он намерен что-нибудь сказать?

Последний вопрос был обращен ухмылявшемуся молодому человеку, который теперь поднял руку, призывая всех к тишине. Невозмутимо дождавшись, когда все умолкнут, он изрек:

– Без комментариев.

Он уже начал закрывать калитку, когда Ребус протиснулся сквозь добродушно настроенную толпу и оказался лицом к лицу с мистером Ухмылкой.

– Я инспектор полиции Ребус, – сказал он. – Могу я поговорить с мистером Джеком?

Мистер Ухмылка и мисс Чайный Поднос продолжали смотреть на него подозрительно даже после того, как изучили его удостоверение. И то сказать: он лично знал репортеров, которые шли на любые уловки, чтобы добиться своего, в том числе при помощи фальшивых документов. Но в конечном счете последовал короткий кивок, калитка снова открылась – ровно настолько, чтобы он мог протиснуться внутрь, – а потом снова закрылась, и замок защелкнулся. Но Ребус уже был внутри.

Внезапно он подумал: «Какого черта я делаю?» И честно ответил себе: «Понятия не имею». Что-то в сцене у калитки вызвало у него желание попасть на другую сторону. Вот он и попал. Его провели по усыпанной гравием дорожке к большому автомобилю, к большому дому и гаражу. Его вели к члену парламента Грегору Джеку, с которым он, судя по всему, хотел поговорить.

Вы хотели со мной поговорить, инспектор?

Нет, сэр, я пришел просто из любопытства.

Не самое удачное начало разговора, верно? Уотсон не раз его предостерегал, чтобы он не шел на поводу у своей… своего… врожденного недостатка, что ли? Вечная его потребность находиться в центре событий, во все влезать, все выяснять самому, а не полагаться на чье-то мнение, не важно чье.

Я у вас просто проездом, решил, так сказать, засвидетельствовать свое почтение. Господи Иисусе, а ну как Джек его узнает? Они же виделись – в борделе. Когда Джек сидел на кровати, а женщина лежала рядом, дрыгая ногами и надрываясь от смеха. Нет, вряд ли он вспомнит. Тогда его мысли были заняты другим.

– Меня зовут Иэн Эркарт, помощник Грегора по избирательному округу. – Теперь, когда рядом не было репортеров, он согнал ухмылку с лица. Осталась смесь беспокойства и недоумения. – Вчера вечером мы узнали, что нас ожидает. С тех пор я здесь неотлучно.

Ребус кивнул. Эркарт был плотно сложен – хорошо тренированные мускулы под хорошо сшитым костюмом. Ростом чуть меньше, чем член парламента, и чуть менее привлекательный. Иными словами, для помощника то что надо. К тому же на вид он был дельный малый, а этим, по мнению Ребуса, далеко не всякий помощник мог похвастаться.

– Это Хелен Грейг, секретарь Грегора. – Эркарт кивнул в сторону молодой женщины. Та вежливо улыбнулась Ребусу.

– Вообще-то, насчет чая это я придумала, – сказала она.

Эркарт метнул на нее быстрый взгляд.

– Это была идея Грегора, Хелен, – предостерегающе проговорил он.

– Да-да, конечно, – сказала она, покраснев.

«Дельный и преданный», – подумал Ребус. Редкие качества в наши дни. Хелен Грейг, как и Эркарт, говорила как все образованные шотландцы, и определить, откуда она родом, было невозможно. Ребус рискнул бы предположить, что они оба с восточного побережья, но точнее сказать бы не смог. Глядя на Хелен, можно было подумать, что она побывала в церкви на утренней службе или собиралась к обедне. На ней был светлый костюм-двойка и белая блузка, простота которой подчеркивалась золотой цепочкой на шее. На ногах практичные черные туфли и плотные черные колготки. Ростом она не уступала Эркарту – не меньше пяти футов и пяти-семи дюймов, – да и сложена была на его манер. Красивой ее назвать было трудно, скорее привлекательной, как и Нелл Стэплтон, хотя две эти женщины мало походили друг на друга.

Они шли мимо «сааба», Эркарт впереди.

– У вас какой-то конкретный вопрос, инспектор? Только хочу предупредить, но вы наверняка и сами понимаете, что Грегор вряд ли в состоянии…

– Я ненадолго, мистер Эркарт.

– Что ж, прошу.

Дверь открылась, и Эркарт пропустил вперед Ребуса и Хелен Грейг. Ребус изумился, увидев модный современный интерьер. Полированный сосновый пол, разбросанные по нему пестрые половички, стулья и низкие столики в стиле шотландского модерна. Они прошли по коридору в большую комнату, мебель в которой выглядела еще современнее. Главной достопримечательностью здесь был угловой диван из кожи и хрома. На нем в той же позе, в какой Ребус впервые увидел его, сидел Грегор Джек. Член парламента рассеянно почесывал палец и смотрел в пол. Эркарт откашлялся.

– У нас посетитель, Грегор.

На глазах у Ребуса произошло превращение, будто талантливый актер сменил роль с трагической на комедийную. Грегор Джек поднялся, изобразил улыбку. В глазах блеснули искры, засветился интерес к гостю, и все его лицо свидетельствовало о неподдельной искренности. Ребуса поразила такая легкость трансформации.

– Инспектор уголовной полиции Ребус, – сказал он, пожимая протянутую ему руку.

– Чем могу быть вам полезен, инспектор? Прошу, садитесь. – Джек показал на солидное черное кресло в том же стиле, что и диван. Ребус сел, словно погрузился в мармелад. – Хотите выпить? – Джек, словно вдруг вспомнив что-то, повернулся к Хелен Грейг: – Хелен, ты отнесла чай нашим друзьям?

Она кивнула.

– Отлично. Не могут же господа из прессы торчать здесь без второго завтрака. – Он улыбнулся Ребусу, потом опустился на край дивана, положив на колени руки так, что кисти остались подвижны. – А теперь слушаю вас, инспектор.

– Видите ли, сэр, я просто проезжал мимо, увидел этих ребят у ворот и решил зайти.

– Но вы ведь знаете, почему они здесь?

Ребус был вынужден кивнуть. Эркарт снова откашлялся.

– После ланча мы собираемся выйти к ним с заявлением, – сказал он. – Вероятно, этого будет недостаточно, чтобы они уехали, но все же лучше, чем ничего.

– Вы, разумеется, знаете, – сказал Ребус, стараясь подбирать слова осторожно, – что не совершили ничего предосудительного. То есть, я хотел сказать, ничего противозаконного.

Джек снова улыбнулся и пожал плечами:

– Необязательно делать что-то противозаконное. Им достаточно просто новости. – Пальцы его подрагивали, как веки и голова. Словно мыслями он был совсем в другом месте. Потом в нем будто что-то щелкнуло. – Вы не сказали, инспектор, вам чай или кофе? – встрепенулся Джек. – Может быть, чего-нибудь покрепче?

Ребус отрицательно покачал головой. Похмелье давало о себе знать. Пусть уж оно проходит своим чередом. Джек поднял свои выразительные, проникновенные глаза на Хелен Грейг:

– Хелен, я с удовольствием выпил бы чаю. Инспектор, вы и в самом деле?..

– Нет, спасибо.

– Иэн?

Эркарт кивнул Хелен Грейг.

– Пожалуйста, Хелен, – сказал Грегор Джек.

«Какая женщина могла бы ему отказать?» – подумал Ребус. Это напомнило ему…

– Вашей жены здесь нет, мистер Джек?

– Уехала отдохнуть, – быстро сказал Джек. – У нас домик в горах. Ничего особенного, но нам нравится. Вероятно, она там.

– Вероятно? То есть наверняка вы не знаете?

– Она не составляла план поездки, инспектор.

– Но ей известно?..

Джек пожал плечами:

– Понятия не имею, инспектор. Может быть, известно. Она всегда читает газеты. А «Санди геральд» там продается в ближней деревне.

– Но вы с ней не разговаривали в последние дни?

На сей раз Эркарт даже не откашлялся, прежде чем вмешаться.

– В доме нет телефона.

– Именно это нам и нравится, – добавил Джек. – Мы там отрезаны от мира.

– Но если бы она знала, то, конечно, попыталась бы связаться с вами, – не отступал Ребус.

Джек вздохнул и принялся снова почесывать палец. Потом поймал себя на этом и остановился.

– Экзема, – пояснил он. – На одном пальце, но все равно действует на нервы. – Он помолчал. – Лиз… моя жена… она сама себе хозяйка, инспектор. Она может связаться со мной, а может и не связаться. Вполне вероятно, что она просто не захочет об этом говорить. Вы меня понимаете? – Еще одна улыбка, на сей раз не такая лучезарная – скорее попытка заручиться сочувствием избирателя. Джек провел пятерней по густым темным волосам. Ребус ни с того ни с сего подумал: эти идеальные зубы у него свои или коронки? Может, волосы тоже искусственные? Рубашка с открытым воротом не похожа на вещь из рядового магазина.

Эркарт продолжал стоять. Вернее, все время пребывал в движении. Подошел к окну, посмотрел сквозь тюль. Перешел к столу со стеклянной столешницей, просмотрел лежавшие там газеты. Потом к маленькому столику, на котором стоял телефон, выключенный из розетки. Даже если бы миссис Джек и попыталась позвонить… Похоже, ни Эркарту, ни Джеку это не пришло в голову. Любопытно. Между тем Ребусу подумалось, что эта комната, вся атмосфера в ней были созданы не Джеком, а его женой. Судя по всему, Джек предпочитал старую мебель – привычные, удобные кресла и большие диваны. У него консервативные вкусы. Достаточно посмотреть на его машину, ее-то он точно сам выбирал…

Да, машина и натолкнула Ребуса на эту мысль, точнее, послужила предлогом – предлогом для визита к Джеку Грегору.

– Грегор, было бы лучше, если бы текст заявления у нас появился до ланча, – сказал Эркарт. – Чем скорее разрядить ситуацию, тем лучше.

Не слишком деликатно, подумал Ребус. Смысл сказанного был очевиден: выкладывай, зачем пришел, и до свиданья. Ребус знал, о чем он хочет спросить: по-вашему, вас нарочно подставили? Да, он хотел задать этот вопрос, но не решался. Он приехал не как официальное лицо, так что он тут на правах туриста.

– Я хотел вам сказать о вашей машине, мистер Джек, – начал он. – Я обратил внимание, что она стоит на подъездной дорожке – на виду, иными словами. А там ведь фотографы. Если снимки вашей машины попадут в газеты…

– То потом все ее будут узнавать? – Джек кивнул. – Понимаю, к чему вы клоните, инспектор. Да, благодарю вас. Мы об этом не подумали, верно, Иэн? Поставьте-ка ее в гараж. Мы ведь не хотим, чтобы каждый, кто читает газеты, знал, на какой машине я езжу.

– И номерной знак, – добавил Ребус. – В мире столько странных людей… Террористы… Завистники… Просто психи. Лучше не рисковать.

– Спасибо, инспектор.

Дверь распахнулась, и вошла Хелен Грейг с двумя большими кружками чая, нимало не похожими на чашечки на серебряном подносе у ворот. Одну она дала Грегору Джеку, другую Эркарту, потом вынула из-под руки тоненькую коробочку, которую прижимала рукой к боку. Это была нераскрытая упаковка имбирного печенья. Ребус улыбнулся.

– Спасибо, Хелен, чудесно, – сказал Грегор Джек. И взял две печенины.

Ребус поднялся.

– Ну что ж, – сказал он, – я, пожалуй, пойду. Как я уже сказал, я только хотел…

– Очень вам благодарен, инспектор. – Джек поставил кружку на пол и тоже встал, протягивая руку Ребусу. Теплое, сильное, искреннее рукопожатие. – Да, вот еще что. Вы живете в моем избирательном округе?

Ребус покачал головой:

– Один из моих сослуживцев живет здесь. Я у него ночевал.

Джек медленно поднял голову, потом кивнул. Этот жест мог значить что угодно.

– Я вас выпущу, – сказал Иэн Эркарт.

– Пейте чай, я сама, – сказала Хелен Грейг.

– Что ж, как знаешь, Хелен, – задумчиво сказал Эркарт.

Не было ли в его голосе предостережения? Хелен Грейг, по-видимому, ничего такого не заметила. Эркарт вытащил из кармана ключи и подал Хелен.

– Я пойду, – сказал Ребус. – До свидания, мистер Джек… мистер Эркарт.

Он на мгновение задержал руку Эркарта в своей и пожал ее. Но при этом он успел рассмотреть его левую руку. На одном пальце обручальное кольцо, на другом перстень с печаткой. У Грегора Джека на левой руке было только одно широкое гладкое золотое кольцо. Но не на безымянном пальце, а на среднем. На безымянном у него экзема…

А что у Хелен Грейг? Несколько дешевеньких колечек на пальцах обеих рук – не замужем и не обручена.

– До свидания.

Хелен Грейг вышла из дома первой, но дождалась его у машины, поигрывая ключами в правой руке.

– Вы давно работаете у мистера Джека?

– Давно.

– Тяжелая работа – быть членом парламента, да? Видимо, ему время от времени необходимо расслабляться…

Она остановилась и уставилась на него.

– И вы туда же! Вы ничем не лучше этой шайки! – Она махнула руками в сторону ворот и маячивших за ними фигур. – Не хочу ни слова худого слышать о Грегоре. – Она двинулась дальше, теперь быстрее.

– Он, вероятно, хороший работодатель?

– Работодатель! Таких работодателей поискать. У меня мать болела. Так он дал мне премию осенью, чтобы я могла съездить с ней ненадолго на побережье. Вот он какой. – В глазах у нее появились слезы, но она сделала усилие над собой и сдержалась. Репортеры передавали друг другу чашки, сетуя то ли на излишек сахара, то ли на его отсутствие. Похоже, от них двоих они ничего особо не ждали.

– Поговорите с нами, Хелен.

– Одно словечко от Грегора – и мы все разъедемся по домам. У нас же семьи – сами понимаете.

– Я страдаю от дефицита общения, – пошутил один из них.

– Ну да, общения со своей пинтой пивка за ланчем, – в тон ему заметил кто-то другой.

Один из местных репортеров – судя по произношению, таковых здесь было немного – узнал Ребуса.

– Инспектор, ничего нам не скажете? – При слове «инспектор» некоторые из присутствующих насторожили уши.

– Скажу, – ответил Ребус, и Хелен Грейг заметно напряглась. – Уматывайте отсюда!

В ответ – улыбки, несколько разочарованных стонов. Калитка открылась и уже должна была закрыться, оставив Ребуса снаружи, но он навалился на створку, подался к молодой женщине и прошептал ей в ухо:

– Совсем забыл. Мне необходимо вернуться.

– Что?

– Я кое-что забыл, вернее, забыл мистер Джек. Он хотел, чтобы я выяснил, как там его жена – не слишком ли трагически отнеслась к неприятной новости…

Он ждал, когда она осознает услышанное. Хелен Грейг сложила губы в безмолвное «о». Осознала.

– Вот только, – сказал Ребус, – я забыл взять адрес…

Она приподнялась на цыпочки, чтобы не услышали газетчики, и прошептала ему в ухо:

– «Гнездо глухаря». Это между Ноканду и Томнавулином.

Ребус кивнул и позволил ей закрыть калитку. Его любопытство рассеялось не окончательно. Точнее сказать, теперь оно одолевало его еще больше, чем до того, как он вошел в дом. Ноканду и Томнавулин – названия двух известных вискарен, где производят односолодовый виски. Голова ему говорила: не пей больше никогда. Но сердце нашептывало иное…

Черт, он ведь собирался позвонить Пейшенс из дома Холмса – сообщить, что едет. Не то чтобы она требовала от него отчета за каждый шаг, но все-таки… Он подошел к знакомому репортеру, местному парню по имени Крис Кемп.

– Привет, Крис. У тебя в машине есть телефон? Не возражаешь, если я воспользуюсь?..

* * *

– Ну, – спросила доктор Пейшенс Эйткен, – как тебе ménage à trois?[12]12
  Семья на троих (фр.).


[Закрыть]

– Неплохо, – ответил Ребус, прежде чем громко чмокнуть ее в губы. – А как твоя оргия?

Она закатила глаза:

– Разговоры о работе и передержанная лазанья. А ты, значит, до дома не смог добраться? – (Ребус смотрел на нее непонимающим взглядом). – Я звонила в Марчмонт, но тебя там не было. Что с твоим костюмом, ты в нем спал?

– Это все кот виноват, паразит!

– Душка?

– Такой твист устроил на моем пиджаке – еле спас.

– Твист? Ничто так не выдает возраст мужчины, как его представление о современных танцах.

Ребус снял пиджак.

– У тебя есть апельсиновый сок?

– Головка побаливает? Пора завязывать с выпивкой, Джон.

– То есть осесть и остепениться – ты это хочешь сказать? – Он стянул с себя брюки. – Ничего, если я приму ванну?

Она придирчиво оглядела его с ног до головы.

– Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.

– Все равно. Я люблю спрашивать.

– Считай, что разрешение получено… Как всегда. А это тоже Душка сделал? – Она показала на царапины на его запястье.

– Я бы его в микроволновку сунул за такие дела.

Она улыбнулась:

– Пойду найду тебе апельсиновый сок.

Ребус проводил ее взглядом, попытавшись, несмотря на сушь во рту, одобрительно свистнуть ей вслед. Один из волнистых попугайчиков в клетке поблизости показал ему, как это делается. Пейшенс повернулась к попугайчику и улыбнулась.

Он улегся в пенную ванну и, глубоко вздохнув, закрыл глаза – в точности как советовал его доктор. «Методика релаксации» – так это называется по-научному. Доктор настоятельно рекомендовал Ребусу почаще расслабляться. Высокое кровяное давление. Ничего серьезного, но все же… Конечно, можно принимать таблетки, бета-блокаторы. Но доктор был сторонником саморегуляции. Глубокая релаксация. Самогипноз. Ребус хотел было сказать доктору, что его отец был гипнотизером, а брат до сих пор, вероятно, остается профессиональным гипнотизером… в местах не столь отдаленных.

Глубоко дышать… ни о чем не думать… расслабить голову, лоб, челюсть, шею, грудь, руки. Обратный отсчет до нуля. Никаких стрессов, никакого напряжения.

Поначалу Ребус заподозрил доктора в крохоборстве – нежелании выписывать дорогостоящие лекарства. Но рекомендации доктора вроде бы работали, черт его побери. Самопомощь всегда под рукой, как и Пейшенс Эйткен…

– Держи, – сказала она, заходя в ванную. В руке у нее был высокий тонкий стакан с апельсиновым соком. – Выжато доктором Эйткен.

Ребус скользнул мыльной рукой по ее ягодицам:

– Прижато инспектором Ребусом.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом провела пальцем по его волосам:

– Тебе пора пользоваться кондиционером для волос, Джон. У тебя фолликулы совершенно потеряли силу.

– Это потому, что моя сила собирается совсем в другом месте.

Она прищурилась.

– Не спеши, мой мальчик, – сказала она и, прежде чем он успел снова схватить ее за ягодицы, выскользнула из ванной. Ребус, улыбнувшись, погрузился в воду.

Дышать глубже… прогнать все мысли… Неужели Грегора Джека подставили? Если да, то кто? С какой целью? Чтобы устроить скандал, конечно. Политический скандал. Для первых газетных полос. Но атмосфера в доме Джека была какая-то… странная. Безусловно напряженная, это естественно, но еще холодная и нервная, словно худшее впереди.

Жена… Элизабет… что-то с ней не так. Что-то тут не сходится. Предыстория, нужна предыстория. Он должен быть уверен. Адрес домика в горах он запомнил, но, насколько он знал полицейские участки в Хайленде, звонить туда в воскресенье бесполезно. Предыстория… Он снова вспомнил о репортере Крисе Кемпе. А почему бы и нет? Просыпайтесь, руки, просыпайтесь, грудь, шея и голова. Воскресенье не время для отдыха. Кое для кого и воскресенье рабочий день.

Пейшенс высунула голову из-за двери.

– Как насчет тихого вечера? – предложила она. – Я приготовлю…

– К чертям собачьим тихий вечер, – сказал Ребус, внушительно поднимаясь из воды. – Пойдем выпьем где-нибудь.

* * *

– Джон, ты же меня знаешь, я ничего не имею против дешевых мест, но это совсем убожество. Ты не думаешь, что я заслуживаю лучшего?

Ребус клюнул Пейшенс в щечку, поставил стаканы на стол и сел рядом с ней.

– Я взял тебе двойной, – сказал он.

– Вижу. – Она подняла стакан. – Для тоника места почти не осталось, да?

Они сидели в заднем зале заведения под названием «Конский волос» на Бротон-стрит. За дверью был виден бар, как водится шумный. Собеседники здесь сидели словно дуэлянты, шагах в десяти друг от друга. В итоге все в зале кричали, будто при перекрестном огне или коротком замыкании. Шумно, но весело. Во втором зале было спокойнее. Здесь вдоль стен буквой U располагались мягкие сиденья, стояли рахитичные стулья. Узкие ромбовидные столы были привинчены к полу. По слухам, мягкие сиденья были набиты конским волосом еще в 1920-е годы. Отсюда и название – «Конский волос», а настоящее, прозаическое название все давно забыли.

Пейшенс вылила в свой джин половину маленькой бутылочки тоника, а себе Ребус взял пинту индийского светлого.

– Твое здоровье, – без особого энтузиазма сказала она и добавила: – Я прекрасно понимаю, что для этого есть какая-то причина. Не просто же так мы сюда пришли. Вероятно, это имеет отношение к твоей работе?

Ребус поставил стакан.

– Да, – ответил он.

Она подняла глаза к потолку в никотиновой копоти.

– Господи, дай мне силы, – сказала она.

– Это ненадолго, – сказал Ребус. – Надеюсь, мы успеем зайти еще куда-нибудь… в достойное тебя место.

– Не нарывайся, свинтус.

Ребус опустил глаза в свою кружку, размышляя о различных смыслах высказывания Пейшенс. Потом в его поле зрения возник кто-то из вновь вошедших, и Ребус с места помахал ему. Молодой человек подошел к ним, устало улыбаясь.

– Не часто доводится видеть вас здесь, инспектор Ребус.

– Садись. Я угощаю, – сказал Ребус. – Пейшенс, позволь тебе представить: один из лучших молодых репортеров Шотландии – Крис Кемп.

Ребус встал и направился к бару. Крис Кемп подтащил к их столику стул и сел, предварительно проверив его на прочность.

– Не иначе ему что-то от меня нужно, – сказал он Пейшенс, кивая в сторону бара. – Он знает: немного лести, и из меня можно веревки вить.

Не то чтобы это была бессовестная лесть. В Абердине Крис Кемп не раз получал премии за работу в вечерней газете; в Глазго, куда он потом переехал, его назвали лучшим молодым журналистом года; оттуда он переместился в Эдинбург, где последние полтора года пытался, по его собственному выражению, «расшевелить болото». Все знали, что настанет день – и он уедет на юг. В Шотландии ему «расшевеливать» практически нечего. Он и сам это знал. Это было неизбежно. Его держала здесь только подружка-студентка, которая через год заканчивала университет и слышать не хотела о переезде на юг, по крайней мере до диплома…